Царь булгар, упрежденный заранее, уже знал об успешном завершении отправленного им посольства в Городце и теперь с нетерпением ожидал приезда посла великого князя владимирского. Чельбир был умным правителем и понимал, что с Русью надо жить мирно, ибо еще ни один из походов в земли западного соседа не прошел безнаказанно. Тому явный пример — сожженный и разоренный Ошел и еще четыре городка на севере царства.

«Царь Юрий вошел в силу, покорил малых царьков и теперь властвует над Русью. Ссориться сейчас с ним было бы неразумно, — размышлял царь Булгарии, расхаживая по открытой арочной галерее и бросая взгляды на убегающую к реке дорогу, на которой должно было показаться уже прибывшее на столичную пристань посольство великого князя владимирского. — У сильного соседа можно только просить мира, а слабому — предложить дружбу. Просить мира — унизительно, и я через это прошел благодаря несдержанности царей Ошела и Тухчина. Добиться же дружбы с Русью заманчиво, желательно и возможно. Путем родства. У Юрия — сыновья, у меня — племянницы на выданье. Старшая, Алтынчач, просватана, а Зора уже созрела, и пора ей тоже найти достойного мужа. Царь Ошела принижен поражением, и ему теперь не до женитьбы. Хотя визирь не раз уже заводил об этом речь и отказать Росу будет непросто. За этим воинственным и коварным родом стоит немало воинов, но, породнившись с русским царем Юрием, можно было бы и поприжать хвост царю Ошела, и царю Тухчина, и самому визирю».

Ход мыслей был прерван приходом визиря. Этот высохший, словно олива, подвижный, маленький человек неопределенного возраста был так же могуществен и богат, как и царь, а может быть, даже богаче и могущественнее Чельбира, так как держал в своих руках и верховного кади , и верховного муллу, множество царьков и военачальников войска булгарского. Он, может быть, и захватил бы царский трон, так вожделенно манящий его, если бы не боязнь халифа Багдада, который благоволил к Чельбиру.

— Что еще за плохую новость ты мне принес? — сдвинул брови царь, всем своим видом показывая, что он недоволен визирем. — В последнее время ты преуспел в этом.

— Все свершается по воле Аллаха, государь, — склонил голову визирь. — Я пришел сообщить, что посол царя русов пожаловал.

«Как же я не увидел посольства? — мелькнула досадная мысль. — Стар, видимо, стал».

— Их отвели во дворец Надира?

— Да, государь, как ты велел.

— Велико ли посольство?

— Семь десятков. Все оружны. Словно на битву собрались, а не для мирных дел, — заметил визирь.

Чельбир, отвернувшись от визиря, долго смотрел на парящего сокола в небе, а потом неожиданно спросил:

— А сколько дней царь Юрий не допускал к себе моих послов?

— Десять, государь.

— Вот через десять дней я и приму русов.

— Так завтра праздник! Мы не можем его отложить даже на день, а здесь десять… Халиф Багдада тоже прислал посольство и своего лучшего поединщика. Ведь мы по примеру просвещенных государств проводим рыцарский турнир. Не забыл ли об этом?

— Помню, — кивнул Чельбир. — Забава эта пришла в халифат от воинов, носящих на плащах крест.

— Верно, государь. В посольстве свеев есть рыцари креста. Они изъявили желание участвовать в турнире. Кроме того, приехали на турнир ромеи показать свою удаль.

— А из наших воинов кто будет участвовать в поединках?

— Лучшие, государь. Мой брат, царь Ошела примет вызов иноверцев, а также богатырь Ассан.

— Хорошо, — одобрил царь и, возвращаясь к началу разговора, приказал: — Русов во дворце не держать. Пусть ходят по городу вольно, побывают на празднике, посмотрят турнир. Будет что рассказать царю Юрию. Да толмача к ним приставить потолковее, чтобы знал, о чем рассказывать, а о чем умолчать. И не беда, что крепостные стены и башни увидят. Биляр не Ошел, его так просто не взять.

— Все исполню, — склонил голову визирь. — Дозволь еще об одном деле повести речь? Может, не совсем вовремя…

— Чего уж там, говори, раз начал, — нахмурился царь, зная, что ежели визирь начинает таким образом, то жди неприятностей.

— Брат мой, царь Ошела Росу, давно горит желанием взять в жены твою племянницу Зору. Две его жены нашли свою смерть в огне, так, видимо, было угодно Аллаху. Мой брат строит новый дворец, краше и величественнее прежнего, и надеется, что этот дворец будет достоин Зоры, государь.

— А как на это смотрит Алтынбек?

— Отец Зоры согласен. Слово за тобой…

— Царь Росу лишился многого, — многозначительно поднял перст Чельбир, но визирь тут же его успокоил:

— То, что потерял мой брат в сражении с русами, я помог ему восполнить, и сейчас он богаче прежнего, но истинным и редчайшим украшением его сокровищницы будет твоя племянница, государь.

— Хорошо, — кивнул Чельбир. — Царь Ошела будет достойным мужем для Зоры. Но сейчас не до сватовства. Вернемся к этому разговору после праздника, а теперь оставь меня.

Визирь поклонился и, мягко ступая, какой-то крадущейся, осторожной походкой покинул галерею.

«Словно камышовый кот — тихий, хищный и опасный, — подумал царь, глядя своему визирю вслед. — Хитер! Росу вспыльчив, необуздан, а став моим родственником, получит еще большую свободу. Не из-за этого ли так печется визирь? Породниться надо, но не с царем Ошела, а с царем русов Юрием. Вот только как к этому подступиться?»

Дворец Надира поражал роскошью и великолепием. Предназначенный для проживания именитых гостей, он содержался из царской казны, и только царь в знак особого расположения разрешал размещать то или иное посольство в нем. Владимирские бояре, раскрыв рты от удивления, бродили по множеству его залов — высоких и светлых, трогая руками пестрые ковры, огромные расписные вазы, дивясь на журчащие фонтанчики в центре выложенных плитками водоемов.

Роману же все это было не вновь, и он, выяснив у толмача, что посольству предоставлена полная свобода, отправился в город, чтобы посмотреть на свой дом.

«За два года, поди, разграбили все».

Каково же было его удивление, когда на стук в тесовые ворота калитку открыл воротный сторож Акимка, а на дворе был все тот же порядок и дом стоял, что и прежде: высок, крепок, красуясь башенками и отсвечивая солнечными бликами слюдяных оконцев.

На разбойничий Акимкин посвист сбежались слуги. Только сейчас, после двух лет разлуки, Роман понял, как ему дороги эти простые русские мужики и бабы, большинство которых он сам выкупил из неволи. Рукопожатия, поцелуи, слезы радости… Растолкав всех, к Роману приблизился Мирон. Ткнувшись головой ему в плечо, он сквозь слезы радости проронил:

— Не чаяли и свидеться. Вышел со двора и словно в землю канул.

— Так оно и было, — обняв товарища за плечи, тихо сказал Роман. — Только не сквозь землю, а в землю канул. Два года царь Ошела меня в земляной тюрьме гноил, да, видимо, на роду мне написана смерть иная, — и, возвысив голос, нарочито весело спросил у окруживших его слуг: — А есть ли в этом доме еда, мед хмельной, или все съели и выпили?

— Батюшка ты наш, кормилец, все у нас есть, — запричитали бабы, — и банька с утра топлена, еще на духу, словно тебя ждали, и хлеба напекли — корочка аж хрустит…

Засуетились, забегали слуги. И то!.. Радость-то какая, Роман Федорович объявился!

После баньки — застолье, да пировать Роману недосуг: царь Булгарии может позвать посла великого князя перед свои очи, а посол бражничает. Прощаясь, Роман не утерпел с вопросом:

— А что, Зора жива-здорова?

— Бог к ней милостив, — закивал кудлатой головой Мироша. — Поздоровела, расцвела, словно маков цвет. Поговаривают, что царь Ошела к ней вновь сватается.

— Вот как? — нахмурился Роман. — А сам-то он где? Не в Ошеле, часом? Мимо проплывали, строится город.

— Чего ему на пепелище-то делать. Здесь он, у своего братца гостит. Завтра на празднике с лыцарями иноземными биться будет. Глашатаи все уши прогудели об этом. Завтра же великий праздник. Так на нем, говорят, будет лыцарский турнир. Что это такое, не ведаю, но за городом поле шагов на семьдесят выровняли, траву выкосили, от камушков очистили и изгородью обнесли.

— Ясно, — кивнул Роман, — мне это ратное игрище ведомо, у ромеев не раз видел. Ты вот что, Мироша, кольчугу мою наборную почисть, шелом, а щит приготовь малый, круглый, что купили три года тому назад у арабских купцов. А лошадь приведешь поутру тоже арабскую. Не загубил в мое отсутствие?

— Что ты, Роман! — всплеснул руками Мирон. — И налегке, и под седлом, и железными бляшками обвешенным гонял я жеребца до пены каждые три дня. Даже зимой выгуливал. Так что не тревожься. Будь в надеже.

Как ни жаль было уходить со двора Роману, а посольская служба звала во дворец Надира. Там ему надлежало быть.

Праздник был в самом разгаре, когда рев труб известил жителей столицы о начале рыцарского турнира — действа, неведомого булгарам и потому еще более интересного. Всем хотелось увидеть поединки рыцарей, да не каждому удалось пробиться сквозь строй царских воинов, окруживших плотным кольцом ристалище. Это место было огорожено частоколом в четыре локтя, над которым возвышался помост с навесом от солнца. Под навесом в высоких резных креслах сидели царь с царицей, остальные же наблюдали за поединками стоя вдоль изгороди. В центр огороженного поля вышел могучего вида мужчина в иноземном платье. Поклонившись царской чете, он громогласно объявил:

— Жребий начать поединок выпал рыцарю Шварцбергу из Ливонии.

— Это маршал — главный распорядитель турнира, — склонившись к царю, давал пояснения визирь. — Я его пригласил из Багдада, а туда он попал из какого-то государства, что находится за царством русов. В Багдаде он провел немало турниров.

На ристалище выехал свейский рыцарь. Лошадь и сам он были закованы в доспехи, на шлеме, вида перевернутого берестяного ведра, красовались два бычьих рога. На его белом плаще и на груди чернели большие кресты.

Подъехав к помосту, он важно кивнул и склонил копье. Затем рыцарь приблизился к лежащему на двух столбах бревну, на котором висело семь щитов — по числу участников турнира. Тыльной стороной копья он ударил по одному из них.

— Это означает, что поединок будет не до смерти, — давал пояснения визирь. — А ежели бы он коснулся щита острием копья, то тогда…

— Ясно, — кивнул царь. — Кого же он выбрал?

Запели трубы, и маршал объявил:

— Противником рыцаря Шварцберга будет рыцарь Радамир из Биляра.

К царскому помосту подъехал, вздыбив коня, крепко сбитый, широкоплечий сорокалетний воин в пластинчатой кольчуге. Его круглый щит висел за спиной, а в левой руке он держал шлем. Прижав правую руку к сердцу, он склонил свою седеющую голову. Появление воина на ристалище было встречено восторженным ревом. Тысячника царской гвардии знали и любили за спокойный рассудительный нрав, силу и смелость. Надев шлем и приняв от оруженосца копье, он отправился к краю огороженного частоколом поля. На противоположной стороне ристалища угрожающе и несокрушимо замер крестоносец.

Маршал подал знак. Взвыли трубы, и над полем нависла тревожная тишина, и только слышна была тяжелая поступь лошадиных копыт. Всадники сближались стремительно, наклонясь вперед и нацелив друг на друга копья.

— А они не пронзят друг друга? — встревожилась Зора, стоявшая слева от кресла царя.

Визирь усмехнулся и снисходительно произнес:

— Наконечники тупые. Ими доспехов не пробить.

Все ближе, ближе… расстояние между рыцарями сокращалось быстро и неотвратимо. Последовал удар, копья разлетелись, и… Радамир оказался на земле, а крестоносец лишь закачался в седле. С трудом поднявшись, тысячник царской гвардии недоуменно развел руки, не ожидав такого исхода поединка.

— Победитель получает коня, оружие и доспехи побежденного.

Между тем крестоносец подъехал к бревну со щитами и тупым концом копья ударил по щиту, на котором была изображена распахнутая пасть льва.

— Рыцарь Шварцберг из Ливонии вызывает на поединок рыцаря Константина из Царьграда!

— Посмотрим, каков ромей, — оживился царь. — Это нашим витязям впервой рыцарские забавы, а ромей-то ради турнира из самого Царьграда пожаловал. Так ли? — обратился Чельбир к визирю.

— Истинно так, государь. С ним еще один рыцарь пожаловал, да занемог, — угодливо склонил голову визирь.

И вновь съехались рыцари, последовал удар, и вновь противник крестоносца оказался на земле.

— Что скала! — восхищенно воскликнул царь. — Силен! Осталось четверо. Найдется ли достойный среди них?

— Если бы я была мужчиной, то этот рыцарь с черным крестом на плаще уже давно бы лежал в пыли и просил пощады! — запальчиво выкрикнула Зора.

— Ты так говоришь, потому что женщина. Поединок — дело непростое…

— Да нет же! — прервала Зора нравоучения дяди. — Ведь крестоносец сметает рыцарей с седла почему? — И тут же сама себе ответила: — Да потому, что удар он наносит не рукой, а всей своей массой да еще и конем в придачу. Поглядите. На луке седла выступ. В него-то и упирает копье рыцарь. Все его умение заключается в том, чтобы лошадь направить как можно ближе к противнику.

— А вот и третий. Посмотрим, кто это, — прервал Зору Чельбир.

Маршал заглянул в свиток, что держал в руке, и объявил:

— Рыцарь Шварцберг вызывает на поединок рыцаря Романа из Руси!

— Как?! Он же утонул в Волге! — невольно вырвалось у Зоры, и она требовательно поглядела на визиря, но тот только недоуменно развел руками. Для него, как он считал, человека, знавшего все, появление Романа тоже было величайшей неожиданностью.

«Он же сгорел в Ошеле, так сказал брат. Но как появился Роман здесь? И тот ли это князь? Я сам просматривал свиток с именами участников. Его там не было».

Визирь глянул на бревно со щитами — семь, а участников в свитке было шестеро.

Между тем рыцари разъехались по разные концы ристалища. Запели трубы, и всадники ринулись навстречу друг другу. Рев над местом поединка стих. Все с нетерпением наблюдали за исходом поединка. Удара почти не было слышно. Роман пронесся дальше, а крестоносец вылетел из седла и, загремев железом, уперся рогами шлема в землю. Это вызвало крики ликования и смех. Но мало кто видел, каким образом рыцарь из Руси достиг победы: увернувшись от нацеленного наконечника копья, он развернул древко своего копья поперек и тыльной стороной ударил по ведрообразному шлему.

Доспехи были настолько тяжелы, что крестоносец подняться был не в силах. Он стоял на коленях, уперевшись головой и тщетно пытаясь оторвать ее от земли. Но рога вошли глубоко, и все его попытки оказались тщетными. Хохот стоял над ристалищем. Царь пытался сохранить подобающее ему выражение лица, но тоже не удержался и расхохотался.

Четверо слуг подбежали к поверженному рыцарю и, подхватив его под руки и под ноги, унесли.

— Так тот ли это князь Роман, что был два года тому при дворе? — утирая слезы от смеха, спросил царь визиря. Но тот даже не слышал вопроса. Он впился взглядом в сияющего наборной кольчугой воина, силясь разглядеть под закрытым шлемом лицо. Рыцарь же подъехал к маршалу, что-то спросил у него и, получив утвердительный ответ, подал знак своему оруженосцу. Коренастый рыжеволосый молодец подбежал к своему господину, неся в руке тяжелое боевое копье. С этим копьем рыцарь направился к висящим щитам противников. Не доезжая десяти шагов, он метнул копье. Удар был настолько силен, что, пробив щит, наконечник вошел в бревно. Ропот изумления прокатился над ристалищем.

— Рыцарь Роман из Руси вызывает на смертный бой рыцаря Росу из Ошела. Поединок будет продолжаться до тех пор, пока один из противников будет убит или оба не смогут далее вести бой. Для достижения победы рыцари могут пользоваться любым видом оружия.

— Это тот самый князь Роман, которого ты, государь, изгнал со двора, — уверенно произнес визирь. — Как он посмел вернуться?! Я сейчас же прикажу схватить его и казнить!

— Постой! — остановил визиря царь. — Ежели схватить ослушника сейчас, то мы ославимся перед всем миром. Нет. Поединку быть, а там… все в руках Аллаха.

Зора, побледнев, широко раскрытыми глазами смотрела на ристалище. Милый ее сердцу, голубоглазый, русоволосый, такой сильный и в то же время добрый рус готовился к смертельному поединку.

«Но почему? Что скрывается за всем этим? Как несправедливо устроен мир: только что я обрела его и могу потерять уже навсегда. Ну нет!»

— Дядя, ты должен запретить этот поединок. Смерть одного из рыцарей омрачит праздник! — негодуя, воскликнула Зора.

— И ты против поединка! Уж не сговорились ли вы с визирем? А где же он? — удивленно воскликнул царь, не увидев того справа от кресла. И тогда, взяв Зору за руку, Чельбир тихо спросил:

— Ты знаешь, что царь Ошела просит отдать ему тебя в жены?

Девушка кивнула.

— Если ты просишь остановить поединок, чтобы не подвергать смертельной опасности жизнь будущего мужа, то я остановлю его. Чего же ты хочешь?

— Я не могу объяснить тебе, — отвела взгляд Зора, и краска предательски залила ее лицо, — но я не хочу смерти ни Роману, ни Росу.

— Тогда мне придется приказать, чтобы взяли Романа под стражу.

— Нет, государь, руса нельзя пленить, — вынырнул из-за кресла визирь. — Князь возглавляет посольство, присланное царем Юрием. Мне только что донесли об этом.

— Но ежели царь Росу убьет посла — это же война с русами! Надо немедленно остановить поединок! Визирь!

— Поздно, государь, — огорченно проронил визирь, и в тот же момент взревели трубы, возвещая о начале поединка.

Всадники устремились навстречу друг другу. Царь Росу на вороном коне, в пластинчатой кольчуге и сияющем позолотой шлеме, на высоком султане которого развевался зеленый флажок — цвет знамени города Ошела, выглядел внушительно и угрожающе. Круп и грудь его жеребца были защищены железными пластинами, отчего шел он тяжело, припадая на передние ноги.

Страшный миг приближался. Зора закрыла глаза, превратившись в слух. Через мгновение последовал удар, зазвенело железо. Зора, не удержавшись, открыла глаза: обломки копий валялись на земле, а всадники, крутясь вокруг друг друга, рубились мечами. Неожиданно лошадь Романа упала на задние ноги и начала медленно валиться на бок. В последний момент всадник успел соскочить с седла. Это случилось потому, что Росу, воспользовавшись тем, что круп арабского скакуна Романа не был защищен, рубанул по нему мечом. Лезвие вошло на две ладони, что и решило судьбу боевого товарища русского витязя. Гул возмущения пронесся над ристалищем — удар меча царя Росу был расценен зрителями как бесчестный. Теперь царь Ошела имел преимущество, и он тут же попытался воспользоваться им. Росу направил своего вороного на Романа, стремясь затоптать его копытами лошади, но неожиданно сам оказался на земле. Русский богатырь, скользнув под удар меча, перехватил поводья и неимоверным усилием повалил лошадь Росу на землю. Царь Ошела оказался во власти руса. Его нога была зажата крупом коня, а меч лежал невдалеке, и дотянуться до него не представлялось никакой возможности. Сотни зрителей замерли в ожидании близкой развязки. Но рыцарь-рус поднял с земли меч своего противника и ждал, пока тот выберется из-под лошади. Наконец, Росу встал. Безоружный, с широко вытаращенными от ужаса глазами, он тяжело, со всхлипами, словно лошадь в запале, дышал, ожидая смертельного удара.

— Что, Росу, страшно умирать? — поводя мечом из стороны в сторону, угрожающе произнес Роман. — И мне было страшно, когда ты ради забавы колол кинжалом, жег огнем мое тело, наслаждался моими страданиями. Но я не стану убивать тебя безоружным. Возьми меч и защищай свою жизнь!

Роман швырнул меч под ноги царя Ошела. Тот быстро нагнулся и, видя, что в руках у его противника нет оружия, кинулся вперед. Занеся меч для удара, Росу готов был обрушить его на голову русского витязя, и казалось, что его уже ничто не спасет, как Роман, отступив на шаг, выхватил из-за спины два коротких булатных меча. Одним он встретил меч Росу, а другим — ударил между пластинами его кольчуги в самое сердце.

Маршал подошел к русскому рыцарю и что-то у него спросил. Тот отрицательно мотнул головой и пожал ему руку.

В очередной раз запели трубы.

— В смертельном поединке победу одержал рыцарь Роман из Руси. Рыцарь не будет оспаривать права первенства на турнире. Он оставляет его за другими и покидает ристалище. Право вызова противников переходит к Генриху фон Гогену — рыцарю Христа.

Рыцарский турнир продолжался.

— Разреши мне, государь, оставить тебя? Смерть брата не позволяет мне предаваться развлечениям.

— Я скорблю вместе с тобой, но такова воля Аллаха. Царь Росу умер как воин, с мечом в руке. Воздай ему должное. Я приду проводить тело царя Росу перед тем, как ты повезешь его в Ошел. Сам же я не могу оставить праздника, а ты иди! — царь разрешающе взмахнул рукой.

Визирь, еще больше сгорбившись и став ниже, пошатываясь, спустился с помоста.

— Каждый получает то, чего заслуживает! — негромко произнес Чельбир больше для себя, нежели для других, и, обращаясь к Зоре, воскликнул:

— А жаль, что князь Роман не булгарин. Хорош! Я, пожалуй, завтра приму посольство Юрия. А ты знаешь, Зора, цари русов очень часто берут в жены женщин иной веры?

— Мне-то что до того? — недоуменно повела плечами девушка.

— Да нет, ничего. Это я так… — в раздумье произнес царь и, встретившись взглядом с насторожившейся от последних слов царицей, молчавшей все это время, быстро отвел глаза.

Пала ночь. Во дворце Надира никто не спал. Владимирские бояре, страшась гнева булгарского царя и дрожа за свою жизнь, поносили Романа на чем свет стоит, кляня и ругая за безрассудство. Тот кивал, соглашаясь, но раскаяния не испытывал: два долгих года он молил Бога об этом моменте, и его просьба была услышана Всевышним.

Устав слушать вопли возмущенных бояр, Роман зевнул, потянулся и негромко, но твердо сказал:

— Ну, хватит скулить! За шкуру свою не бойтесь. Жизнь посла неприкосновенна, и царь Булгарии свято чтит этот закон. А что касается меня и сегодняшнего поединка, то дело это мое и я сам за него отвечу. С царем Ошела у нас «дружба» давняя, кровушкой орошена, потому жить мог только один из нас.

Бояре ушли недовольные, насупленные, словно сычи, в душе кляня и Романа, поставившего их в опасное положение, и великого князя, доверившего посольство этому безрассудному молодцу, и свою посольскую судьбу.

Да-а-а, не так Роман мыслил свое возвращение в Булгарию, но лучшего случая отомстить мучителю он и представить себе не мог. Знать, провидению было угодно свести их в смертельном поединке пред царскими очами, на миру, перед глазами той, из-за которой Роман вернулся.

— Что-то Зора ноне глаз не кажет. Раньше-то на дню по три раза прибегала, — невольно улыбнулся Роман, вспоминая былое время.

— Раньше она кто была? Отроковица! А сейчас — краса-девица. Ей теперь зазорно за молодцами бегать, глаза на них пялить. Так ты, чай, видел ее на турнире, — подал голос из темного угла Мироша. — С батюшкой да с матушкой глядела на поединок.

— Видеть-то видел, да не разглядел. Далеко, да и мне не до того было, — вздохнул Роман.

— Да ты, я смотрю, вовсе по девке закручинился, — встревожился Мирон. Он подошел к столу, за которым сидел Роман, и опустился в кресло напротив. — Тебе чего, мало девок на Руси? Посватай, любая пойдет. А эту блажь из головы выкини! Девка царских кровей ему глянулась! Молись, чтобы царь тебе за Росу голову не отрубил, а уж коли прознает про страсть твою к племяннице своей, то точно жизни лишишься, — наседал Мирон на своего товарища и хозяина. — Выкинь ее из головы. Тебе надобно думать, как волю великого князя исполнить, а ты по девке слезы льешь.

— Не могу! — тяжело вздохнул Роман. — Присушила глазищами своими зелеными, смехом переливчатым.

— Это Зора-то? Два года тому? — рассмеялся Мироша. — Ей и было-то всего пятнадцать. Кожа да кости, взглянуть не на что…

— А-а, — отмахнулся Роман, — ничего ты не понимаешь.

— Вот, вот, — закивал Мироша, — я ничего не понимаю. Зато ты у нас большой дока в делах сердечных. Вот что, Роман, как друга, как брата прошу: не давай воли сердцу. Дурман этот скоро развеется, как бы потом жалеть не пришлось, — уже строго закончил он и вышел из большого полутемного зала.

Роман во главе бояр и десятка гридей, несших на серебряных подносах подарки великого князя царю и царице Булгарии, вошел в большой тронный зал. Во дворце он бывал и ранее, но в тронном находился впервые. Зал поражал своим великолепием: круглый, под куполом, поддерживаемым тонкими колоннами по окружности, залитый светом, льющимся из десятков окон верхнего яруса, украшенный дорогими тяжелыми тканями, расписными и золотыми чашами и вазами, стоявшими в полукруглых нишах стен. Напротив входа, на возвышении, устланном коврами, на сияющих золотом тронах сидели царь и царица Булгарского царства, вправо и влево от возвышения стояло до трех сотен придворных, послов иных государств, именитых гостей, разряженных всяк на свой манер в дорогие одежды. Русские послы в своих серо-синих кафтанах, отороченных мехом, выглядели скромно, но тем ярче и богаче смотрелись дары великого князя, положенные гридями к подножию трона царя Булгарии.

Роман, выступив вперед, поклонился поясно, по русскому обычаю коснувшись шапкой пола, и громко произнес:

— Великий князь володимирский Юрий Всеволодович, видя твое миролюбие, великий царь Булгарии Чельбир, и твою готовность повиниться за разорение порубежных земель, дает мир и шлет грамоту.

Роман развернул свиток, медленно, громко зачитал.

Великий князь владимирский был великодушен. Он ни единым словом не ущемил чести и достоинства царя Булгарии. Требование же обмена пленными было принято как знак доброй воли. Затем Роман зачитал договор, скрепленный великокняжеской печатью. С поклоном он передал свиток царю Булгарии, и тот через сановника принял. Затем царь встал и, обращаясь к посольству, ко всем собравшимся в тронном зале, произнес:

— Я клянусь Аллахом, что мир между Русью и Булгарией будет вечным, и, пока я жив, каждый, кто посмеет нарушить мое слово, познает, сколь страшно будет возмездие за своеволие! Тебя, князь Роман, и вас, послы великого царя Юрия, приглашаю на пир.

После пира владимирские бояре, во хмелю, с богатыми дарами от царя, довольные и радостные, возвратились во дворец Надира. Роман же как глава посольства был приглашен царем на тайный доверительный разговор.

Его ввели в небольшую комнату, освещенную двумя лампионами, и оставили одного. Роман огляделся. На возвышении, устланном коврами, было сооружено два ложа, между которыми стоял низенький столик. Окон в комнате не было.

Роман прислонился спиной к стене, задумался.

«Посольство удалось на славу. Царь на пиру ни словом не обмолвился о поединке — это хороший знак. Но вот визирь… Его не было на приеме. Он мстителен и смерти брата не простит. Зора тоже не появилась: ни на приеме, ни на пиру. Может, занедужила?»

От мыслей Романа отвлек шум открываемой двери. Из полумрака дверного проема на свет выступила фигура в белом.

— Зора! — воскликнул Роман и шагнул навстречу девушке. Шагнул и замер, пораженный ее красотой. За два прошедших года Зора из шаловливой озорной девчонки превратилась в высокую стройную красавицу. Глаза были все те же — большие, зеленые, лучистые, но сама она преобразилась: мягкий овал лица, тонкий прямой нос, светлые вьющиеся волосы, волнами падающие вдоль спины к плавным округлостям бедер, узкую талию подчеркивал поясок в виде нити крупного жемчуга, на высокой груди покоилось монисто из золотых чешуек и алых, словно капли крови, искорок драгоценных камней.

— Зора! — восхищенно выдохнул Роман и опустился перед девушкой на колени. Зардевшись, она подошла к нему, протянула руки и, когда он, взяв их в свои ладони, прижался к ним губами, тоже опустилась на колени.

— Я так ждала тебя, — прошептала Зора. — Мне говорили, что воды Волги унесли твою жизнь, но я не верила этому и ждала. Я глядела на птиц, прилетающих из Заволжья, из твоей отчины, и ждала. Ты был далеко, и я молила Аллаха, чтобы он направил стопы твои ко мне, и ждала.

— А я был совсем рядом, в Ошеле, но не мог сказаться, ибо оказался там не по своей воле, — горестно выдохнул Роман. — Два года я не видел солнечного света, и этим светом для меня была ты. Я не замерз в зимнюю стужу лишь потому, что любовь к тебе согревала меня и ярость мщения горячила кровь. Там, в земляной тюрьме Ошела, я понял, что жизни без тебя мне нет.

Роман осторожно коснулся губами ее губ, потом смелее… Горячая волна ударила в голову.

Неожиданно Зора отстранилась и вскочила с колен.

— Царь! Я слышу его шаги. Не печалься. Расстаемся мы не надолго. Я приду к тебе сегодня ночью. Жди, — прошептала девушка и растаяла в дверном проеме.

Вскоре в комнату вошел Чельбир. Царь внимательно посмотрел на раскрасневшегося Романа и показал ему на одно из лож. Сам прилег напротив. Тут же на столике появились кубки, кувшин с вином, сладости и фрукты.

— Я рад, что именно ты принес мир моему народу, — негромко произнес царь. — Ты знал, что я был против похода на Русь, но поделать ничего не мог. Теперь же я не позволю повториться подобной вольности. Моя клятва и сожжение Ошела тому предостережение моим недругам.

— Царь Ошела тоже не жаловал тебя, государь, — осторожно заметил Роман.

— Да, но Аллах призвал его к себе. Мир праху его, — закрыл глаза Чельбир, творя молитву. — Но позвал я тебя, князь Роман, не для того, чтобы укорять за смерть Росу, — продолжал царь. — Я хочу, чтобы ты передал своему царю мое желание укрепить мир союзом. Залогом этого союза должен стать брак сына Юрия и моей племянницы. Ты понимаешь, что нет ничего крепче брачных уз. Чего молчишь? Или моя Зора нехороша?

Слова царя Булгарии повергли Романа с высот на землю. Он ощутил свою малость, низость рода, понял, что Чельбир видит в нем лишь слугу великого князя. Всей своей кожей Роман ощутил стену, вставшую перед ним и царской родственницей.

— Так что ты на это скажешь, князь Роман?

— Зора — самая красивая девушка из тех, кого я видел за свою жизнь, и счастлив будет тот, кому она станет женой. Но у князя Юрия три сына, и они еще не вышли из отрочества. Старшему — Всеволоду — всего восемь лет.

— Но у царя Юрия есть братья.

— Да, государь, пятеро.

— И я слышал, что тот из них, кто ходил походом на Ошел, не имеет жены. Так ли это?

— Да, государь, — склонил голову Роман.

— Вот и хорошо, — повеселел Чельбир. — Когда ты возвращаешься на Русь?

— Великий князь володимирский повелел мне остаться в Булгарии, чтобы ты, государь, всегда мог обратиться к нему.

— Твой царь мудр и прозорлив, — понимающе улыбнулся Чельбир. — Так когда ты возвращаешься на Русь? — повторил он свой вопрос.

Роман встал с ложа и, склонив голову, твердо произнес:

— Когда пожелаешь, государь.

— Тогда поутру. Мои воины проводят корабли до Ошела, чтобы у визиря не возникло желания прервать твой путь на Русь. Прощай, князь Роман. Я буду ждать твоего возвращения с хорошими вестями. Не скрою, для меня этот союз очень важен.

Сборы походили скорее на бегство. Бояре недовольно сопели, ничего не понимая, ведь царь Булгарии был так благодушен и щедр с посольством. И вдруг срочный отъезд, на площади перед дворцом сотня нукеров, а толмач довел, что лодии загружены съестными припасами и готовы к отплытию. «Видно, опять Роман чего-нибудь напортил», — предполагали бояре, недобро поглядывая на главу посольства.

— Поторапливайтесь! — покрикивал Роман, строго наблюдая за приготовлениями. — Ночи в июле коротки, а с рассветом мы должны покинуть Биляр!

— Да что стряслось, Роман Федорович? — в который раз вопросом остановил главу посольства один из гридей. — Что за спешка?

— Царь Булгарии повелел с восходом солнца отплыть из стольного града.

— Что за напасть?

— Такова царская воля, — развел руками Роман.

Гриди дружно вязали узлы, приторачивали их к седлам приведенных слугами лошадей, с опаской поглядывая на булгарских воинов, гарцующих в свете факелов на дворцовой площади.

— А этим чего не спится? — кивнув в сторону царских нукеров, спросил боярин Романа.

— Царь прислал охрану до Ошела, чтобы мы не заблудились ненароком.

К Роману торопливо подошел Мироша.

— Тебя хочет видеть булгарка, — тихо проговорил он.

— Кто такая?

— Не сказалась.

— Приведи.

Вскоре Мирон вернулся с девушкой, закутанной в черное, лишь глаза поблескивали в свете факелов.

— Госпожа прислала сказать, что ждет тебя.

Догадавшись, кто прислал служанку, Роман тихо спросил:

— Где она?

— Здесь, — кивнула девушка на дворец Надира.

— Как здесь? Когда же она пришла? Почему я не видел? — изумленно воскликнул Роман.

— Путей во дворец много, — загадочно проговорила служанка.

— Веди.

Шли длинными темными коридорами, опускались и поднимались по лестницам.

«Уж не ловушка ли?» — невольно закралось сомнение.

Но вот идущая впереди девушка остановилась.

— Здесь, — показала она на дверь, поклонилась и исчезла в темном коридоре.

Роман, вытащив из-за сапога нож, с которым никогда не расставался, толкнул дверь и вошел.

Зора стояла посреди комнаты, освещенная мягким светом лампионов. Увидев Романа, она протянула к нему руки.

— Иди же ко мне. Я истомилась ожиданием, — прошептала девушка.

«Как же она хороша! Как желанна! Как близка и в то же время недосягаема! За что, Боже, ты посылаешь мне это испытание? За что мне такая мука?!»

Роман приблизился, обнял трепещущую девушку.

— Я пришел проститься, — как можно мягче проронил он.

— Как? Ты покидаешь меня? — встревожилась Зора.

— Царь… Он хочет, чтобы я вернулся в отчину. — И уже совсем тихо добавил: — Царь Чельбир желает породниться с великим князем володимирским, выдать тебя замуж за брата Юрия Всеволодовича — князя Святослава.

— И ты поэтому возвращаешься? — уронила руки вдоль тела девушка.

— Я посол и не могу отказаться, — горестно произнес Роман.

— А я могу! Я не выйду замуж за Святослава! Лучше умру! — решительно произнесла Зора и, устремив свои лучистые глаза в глаза Роману, попросила: — Возьми меня с собой на Русь. Я буду хорошей женой тебе, познаю твой язык, приму веру… Не хочешь женой, возьми наложницей.

Роман ничего не сказал и лишь отвел взгляд.

Зора отшатнулась, словно ее ударили, и, гордо вскинув голову, негодуя, воскликнула:

— Я, царской крови, унизилась, предложив себя в жены, а ты не захотел меня даже взять наложницей! Уходи! Уходи и не возвращайся! Я не хочу тебя видеть!

Роман хотел было оправдаться, пояснить, но, видя перед собой разгневанную, непреклонную девушку, лишь обреченно махнул рукой и вышел из комнаты. А Зора упала на приготовленное для любви ложе и безутешно залилась слезами.

Как зыбко, как мимолетно счастье!..

С рассветом от пристани Биляра отошел караван судов. На корме одного из них стоял Роман и смотрел на убегающий берег. Неимоверная тоска стиснула сердце: «Как зыбко, как мимолетно счастье!..»