Глава пятая.
КОМБИНАЦИИ ЛИСА

Лис принял звонок Мальвины уже за полночь. Он думал, что это сообщение поставит точку в оперативной работе по РД «Обочина», но за последние сутки поступила информация, которая окончательно запутывала, казалось бы, раскрытое дело.

Еще днем в кабинет вошел несколько обескураженный Гусар, выезжавший на обыск в квартиру Фитиля.

– Ничего не нашли, – сообщил он, однако только эта неудача не могла вызвать у него такой озабоченности: преступники умеют прятать опасные улики, и вовсе не каждый обыск дает результат.

– Что-то у нас не стыкуется, – продолжил Гусар. – Проверили его по датам нападений – в трех случаях у него железное алиби! Последний раз он вообще с утра напился и попал в вытрезвитель!

– Вот так штука! – изумился Лис.

Но на этом сюрпризы не кончились. Через несколько часов аналогичное сообщение привез Волошин, отрабатывавший Самсонова. На квартире ничего не обнаружено, в дни нападений Самсон, как обычно, выполнял обязанности телохранителя у одного из тиходонских коммерсантов, сопровождал шефа в деловых поездках, и это видели многие не связанные между собой люди.

Четвертого названного Печенковым соучастника – некоего Григорьева – вообще установить не удалось. То, что сведений о нем не оказалось в адресном бюро – понять можно: живет без прописки. То, что его нет в городе

– тоже легко объяснить: испугался и скрылся. Но то, что его никто никогда не видел: ни знакомые и соседи самого Печенкова, ни окружение Фитиля и Самсона, объяснить нельзя никак. Человек не может быть невидимкой. Если он не выдуман для отвода глаз.

– Ну что ж... Пойдем доложим начальству, – совсем поскучнел Лис. В этой ситуации он выглядел полным идиотом. А может, кое-кем и похуже...

– Значит, расклад такой, – подвел итог Колорадский Жук, когда ему представили собранные материалы. – Печенков дает показания на Королева и Самсонова. Но они ничем к делу не привязываются, больше того – имеют алиби. Скорей всего это оговор. Если предположить, что Печенков осведомлен о смерти Королева и Самсонова, то все ясно: валить на мертвых – излюбленный прием этой братии. Но как он в камере мог получить эту информацию?

Нырков развалился в кресле и пристально смотрел на Лиса. Тот молчал. А что тут скажешь? Жук вполне мог знать, что Лис выводил задержанного на место убийства. А если еще не знает, то наверняка узнает в ближайшее время. И его умозаключения получат вполне логичное объяснение: непрофессиональные действия начальника оперативного отдела подсказали подозреваемому линию поведения и завели следствие в тупик. А то и еще хуже: Коренев расколол задержанного на чернуху, чтобы показать результативность своей работы. Что возразить? Так и выходит!

Колорадский Жук гипнотизировал Коренева взглядом, будто ожидая, чем тот сумеет оправдаться. И у Лиса было железное оправдание: про Фитиля Печенков сказал Лешему в камере, когда еще не знал, что тот убит! Но он не мог «светить» Лешего! Его надо вообще выводить из дела, потому что это он. Лис, послал его туда, где его хотели убить! И убили бы, не позаботься он сам о себе!

Пауза затянулась, Нырков понял, что оправданий не последует.

– И это двойное убийство в непосредственной близости от ИВС... – задумчиво продолжил генерал. – Совпадение? Странное совпадение...

Вернувшись к себе, Лис нарисовал простенькую схему: кружок с фамилией «Печенков», от него две пунктирные стрелочки, упирающиеся в кружки «Фитиль» и «Вовчик-массажист». Последний фигурант уже установлен – Рогалев Владимир Иванович, тридцать девять лет, судим в семьдесят шестом за пособничество бандитской группе «Призраков», получил восемь лет, отбыл семь с половиной. После освобождения ни в каких криминальных делах замешан не был. Теперь следовало выяснить, связан ли он с Фитилем и Самсоном. Если он их не знает, значит, Печенков действительно называл всех, кто пришел на ум... Тогда убийство именно этих двоих действительно редчайшее совпадение!

«Стоп! – оборвал Лис сам себя. – Какое, на хер, совпадение, если эти „быки“ назвали Лешего по псевдониму? Да и вообще, таких совпадений не бывает!»

Он все же встретился с Мальвиной и дал ей задание. Подробно проинструктировал, даже сказал, во сколько по местному телевидению передадут информацию о происшествии. И вот результат: Рогалев знает убитых. Значит, Печенков связал их не случайно... Вновь зазвонил телефон.

– Номер не определен, – сообщила система АОН. Не удивляясь, Лис взял трубку. Ему могли звонить в любое время. И с любого телефона.

– Добрый вечер, Филипп Михайлович! Не разбудил? – мужской голос был ему совершенно незнаком. – У меня к вам маленький совет. Не лезьте в эту историю с «Золотым кругом». Дело нехорошее, вспомните «Тихпромбанк». Хондачев и себе проблемы создал, и вас втягивает. За три тысячи так рисковать не стоит. Лучше держитесь в стороне.

Незнакомец говорил очень спокойно. Чувствовалось, что он очень уверен в себе.

– Кто говорит? – по инерции задал Лис глупый вопрос.

– До свидания, Филипп Михайлович.

На другом конце линии положили трубку.

В крайнем возбуждении Лис заходил по квартире. Ему было тридцать восемь лет, из них шестнадцать – оперативного стажа, конечно, ему приходилось выслушивать угрозы – и лично, и по телефону, и вычитывать в малограмотных писульках... Но все это было давно, когда он еще не стал Лисом, когда ореол авторитета еще не отбивал у любого желающего охоту припугнуть крутого мента...

В последние годы такого не случалось, да и случиться не могло: после убийства родственника Шамана, которое в общественном мнении криминального Тиходонска напрямую связывалось именно с ним, после того как неизвестные жестоко расправились с группой «отморозков», убивших его друга, после внезапной кончины самого Шамана, происшедшей как раз тогда, когда тот стал на его пути, в городе не нашлось бы самого отпетого и конченого наркомана, который вздумал бы испытать судьбу. Но поздний звонок показал, что сейчас такие люди появились...

Лис подошел к окну, прижался лбом к стеклу. Он жил на восьмом этаже шестнадцатиэтажной «свечки» на Большом проспекте, и внизу расстилался центральный район города, который так и назывался Центральным. Вдоль Большого тянулась редкая цепочка работающих фонарей, ярко освещенные витрины дорогих магазинов, баров и казино создавали ощущение праздника. Прилегающие к проспекту улицы тонули в темноте, там царили будни, бесцельно шлялись ватаги пьяных или обкуренных малолеток, которые, как хорошо известно профессионалам, опасны своей непредсказуемостью и немотивированной жестокостью, искали своих жертв грабители и насильники, компенсировали собственную ущербность подогретые водкой хулиганы, спешили домой припозднившиеся граждане, надеющиеся разминуться с опасностями ночи.

В километре от «свечки» располагался Центральный райотдел и городской ИВС, неподалеку находился двор, в котором Колеров завалил напавших на него бандитов, где-то в ночи скрывался сам Леший, которому он запретил возвращаться домой, где-то в ночи спокойно храпел, жрал или спаривался выдавший его иуда, где-то в ночи сидели, выпивали, закусывали и обсуждали ситуацию люди, от которых только что поступило предупреждение.

Это были, несомненно, очень осведомленные люди, они знали, сколько ему платит Хондачев, хотя деньги передаются наедине, из рук в руки и никакими расписками, естественно, не оформляются. И действуют серьезно: не стали привязывать к дверной ручке гранату, стрелять в окно или прибегать к другим столь же дешевым, сколь и привлекающим внимание методам устрашения, но нет никакого сомнения в том, что они без колебаний прибегнут к ним, когда сочтут нужным убрать его с дороги... Сам факт звонка говорит о многом. Они знают оперативные возможности Лиса и наверняка допускают, что он может их вычислить, но не боятся его, не боятся всей стоящей за ним милицейской системы...

Потому что речь идет об одном миллионе долларов, а когда в ходу такие суммы, люди не боятся ничего. Кроме выстрела в лоб или очереди поперек живота. Но, даже боясь непосредственной физической расправы, они забывают о ней, когда думают о больших деньгах. И сейчас, выпивая, закусывая и обсуждая, как подействовал на мента ночной телефонный звонок, они не представляют себе, что надежная входная дверь может в клубах дыма с силой влететь в квартиру, а в проеме появятся две-три фигуры в масках, с готовыми к бою автоматами.

Лис почувствовал, что стоящие на узорчатом дубовом паркете босые ноги замерзли, и перешел из кабинета в зал с лежащим на полу пушистым, приятно пружинящим ковром, открыл бар, перебрал бутылки, выбрал затянутый в мягкий бархатный мешочек овал «Королевской короны», налил в высокий, чуть расширяющийся кверху стакан, бросил пять кубиков льда, несколько ломтиков лимона и сел в удобное мягкое кресло, потряхивая кистью и слушая легкое звяканье о стекло и глухое постукивание кубиков друг о друга.

В последнее время, вопреки распространенному мнению, что «это тот же самогон», виски вошло в моду, и Лис, пробуя различные сорта, приучил себя к нему. Оказалось, что если пить правильно, то это интересный и приятный напиток. Лис сделал ряд открытий: например, что наиболее известный «Джонни Уокер» имеет целых четыре сорта: от самого демократичного, выдержкой до семи лет «красной марки», до аристократической двадцатипятилетней «голубой марки», ценой по миллиону двести за бутылку. Но по вкусу ему пришлись не отличающиеся сногсшибательной ценой, но гораздо более мягкие «Джек Колсон», «Чивас Ригал» и «Королевская корона».

Увлечение виски не характерно для обычного сотрудника милиции, зарплата которого позволяет пить только отечественную водку, да и трехкомнатная, хорошо отремонтированная и со вкусом обставленная квартира у одинокого подполковника встречается нечасто. И сейчас, потягивая охладившуюся, мягко обжигающую язык янтарную жидкость, Лис внезапно прислушался к себе: а кем, собственно говоря, он себя ощущает?

Только что поступившая угроза не связана с его милицейской деятельностью: достаточно сделать шаг в сторону, и серьезные люди про него больше никогда не вспомнят. Укрывательство агента, совершившего двойное убийство, тоже совершается вопреки закону и требованиям служебных инструкций. Когда Леший с перекошенным лицом рассказал ему о происшедшем, он был обязан без лишних сантиментов задержать его и доставить в Центральный райотдел. Вот желание установить преступников по РД «Обочина» выдает в нем старого мента... Но если бы он легко отказывался от, своих обязательств и предавал людей, которых сам же втянул в скверную историю, то и желания разбираться с дорожными разбойниками у него бы точно не было...

«В первую очередь найти иуду, продавшего Лешего, – размышлял Лис, мелкими глотками смакуя виски. – Одновременно хорошенько просветить этого Рогалева по кличке Кривуля... И, конечно, вычислить авторов предупреждающего звонка...»

Он хотел вернуться в кабинет и дочертить начатую схему, но поленился. К тому же он знал, с чего начинать. Про «Золотой круг» он разговаривал только с одним человеком – сотрудником ОБЭП, изъявшим у Хондачева документы.

«Надо поинтересоваться в Центральном, как вдет работа по Фитилю и Самсону», – подумал Лис, допивая виски. Часы показывали четверть четвертого. На сон и личную жизнь оставалось три часа. Во взбудораженном мозгу не было и признаков усталости.

Стараясь не производить шума, он открыл дверь спальни и чуть задержался на пороге. Из Темноты веяло покоем и уютом. Ни спальный гарнитур, ни мягкий ковролин, ни другие неодушевленные атрибуты комфорта не способны сами по себе создать такую атмосферу. Только живое тепло, чуть слышное ровное дыхание, почти неуловимый аромат тонких духов...

Лис сбросил халат и, прекрасно ориентируясь в темноте, скользнул под легкое одеяло. В эпицентре покоя и уюта находилось юное горячее тело, лежащее на боку, как всегда, на его половине. Еще не зная, что будет в следующий момент, он без определенной цели провел ладонью сверху вниз, остро ощущая хрупкое плечо, тонкую руку, волнистый рельеф ребер, сужение талии, расширяющуюся линию бедер...

Этого хватило, чтобы появилось предчувствие того, что произойдет в ближайшие минуты. Его действия приняли целенаправленный характер. Ладонь исследовала гладкие ягодицы, потом медленно перевалила через выступающую косточку таза и нащупала мохнатый треугольник с остро подбритым нижним углом, чтобы не вытарчивал при демонстрации купальников. Предчувствие, переросло в уверенность. Но пока это была уверенность одного человека, второй спал и никак не проявлял своих намерений. Надо было или разбудить его и спросить, или, взяв в подельники Морфея, попытаться вообще обойти его волю. На языке Уголовного кодекса это называлось изнасилованием с использованием беспомощного состояния потерпевшей.

Будто устраиваясь поудобней. Лис обнял Ребенка и перевернул на спину. Девушка что-то пробормотала, но дыхание оставалось по-прежнему ровным и спокойным. Тогда он медленно снял одеяло. В лунном свете матово белели вольготно раскинутые длинные, тонкие ноги. Левая вытянута, правая отброшена в сторону и согнута, так что ступня упирается в левую коленку. Как шлагбаум. Очень осторожный Лис нырнул вниз и, затаив дыхание, принялся выпрямлять ее, будто просто так, без специального умысла. Проснется или нет?

Многие женщины не любят, когда их будят. Успел прорваться – твое счастье, хотя потом и придется выслушать кучу упреков, но это потом, когда дело сделано. Не успел – только настроение испортишь да обломаешь настрой, что, по словам докторов, ведет к импотенции; Как относится к внезапным побудкам Ребенок, Лис еще не имел возможности выяснить. Это первая попытка. Хотя ясно, что отказа не будет, девочка любит это дело.

И все же сердце колотилось. Они занимались любовью весь вечер, после последнего раза у нее даже не было сил пойти помыться, но сейчас, когда воля девушки скована сном и ответного волеизъявления не происходит, в сексе появился элемент новизны, обостряющий чувства и усиливающий возбуждение. «Беспомощное состояние»... Один из элементов изнасилования... И как ни странно, он стимулирует желание! Сейчас все понарошке, никакого изнасилования здесь нет, это игра, но отчего она такая увлекательная, когда в обоюдном акте за двоих действует только один человек?

Неужели в каждом мужчине сидит насильник? Лису часто говорили это схваченные «на горячем» любители «клубнички». Они вроде бы хотели преуменьшить свою вину: если такова природа, то против нее не попрешь, с каждым может случиться... А он всегда поступал с ними одним и тем же образом, без всякого понимания, сочувствия и снисхождения, Даже тогда, когда объективной необходимости; буцкать их и не было: это уже выходило за пределы раскрытия, просто шло переубеждение, воспитательный процесс, хотя и не входящий в функции уголовного розыска. Но опера ведь тоже люди...

Однажды то же самое сказал врач-психиатр, емуто не было необходимости в чем-то оправдываться, он ссылался на Фрейда, приводил многочисленные примеры из жизни исторических фигур и был довольно убедителен, но, когда он ушел, Лис переглянулся с капитаном Макаровым, и они одновременно покачали головами.

– Фигня все это...

Оказывается, не такая уж и фигня... Он наконец сделал то, что хотел – шлагбаум больше не мешал, оставалось подобраться вплотную и пристроиться, вроде как всегда, но на самом деле по-другому: без спросу. Лис поймал себя на том, что ему интересно обойтись без второй воли и одному распорядиться за двоих, цель уже близка, хотя тут каждый сантиметр являлся существенным препятствием, а каждое движение могло спугнуть, разбудить... Сейчас он этого не хотел.

Ритм дыхания Ребенка изменился. Лис замер, как Киршев, выслеживающий женщин в черных колготках. Его феномен толковали по-разному: мол, черные чулки стройнят ноги и делают их привлекательней, тот же психиатр малопонятно объяснял, что актуализируется установка, заложенная в раннем детстве и связанная с обтянутыми черным женскими ногами. Выдвигалась и самая простая версия: черные колготки были в моде, и в них ходили почти все, причем неоднократные обращения к модницам по радио и телевидению успехом не увенчались: носить опасную деталь туалета не перестали. Впрочем, несколько раз Киршев нападал и на женщин в прозрачных чулках, хотя журналисты умалчивали об этом факте, разрушающем целостность образа маньяка, защитившегося исключительно на черных колготках.

А маньяк, возбуждающийся беспомощным положением потерпевшей? Ты не на правильном пути, Коренев!

Когда изменить было уже ничего нельзя, девочка проснулась. Но она и не собиралась ничего менять.

– Филя, ты зверь, пятый раз! – прошептала она, привычно обнимая его руками и ногами.

Раскрытием двойного убийства занимался опер Центрального РОВД Саша Названкин. Происшествие случилось на его территории, оно было не рядовым и скорее относилось к компетенции городского угрозыска или РУОПа, но те не торопились вешать нераскрытое дело на себя. Вот если замаячит перспектива, его мгновенно заберут и отчитаются в очередной победе, тогда зонального опера никто не вспомнит. Если поступит команда и придется забирать нераскрытое, то на лейтенанта Названкина повалятся все шишки за действительные и мнимые ошибки, из-за которых опытные сыщики не могут поднять испорченное дело.

Названкин работал в розыске всего два года, но чувствовал, что преступление не «глухое» и он имеет неплохие перспективы. Здорово повезло со свидетельницами: Трынкина и Ковалева застали убийцу почти «на горячем» и хорошо рассмотрели. Ковалева работала в следственном изоляторе и не только толково изложила приметы, но и сделала ряд интересных выводов.

– Он наш, «хозяйский», – убежденно говорила женщина. – По всему видно, по одежде, походке, манерам... Увидел, что я смотрю – и морду отвернул, как мурый зечара... И лотом, они перед нами шли, все втроем, те двое его вроде под руки вели... Только зашли в подворотню, а он уже обратно выходит, и на земле два трупа! Быстро и насмерть... Тут надо опыт иметь, просто так не выйдет...

– Верно, – согласился Названкин и почесал в затылке.

По показаниям каждой свидетельницы составили синтетические портреты, потом их сравнили между собой, оказалось очень похоже, что свидетельствовало о высокой достоверности каждого. Приметы включили в ориентировку личного состава, портреты размножили и раздали оперативникам, участковым, постовым, сотрудникам ГАИ и вневедомственной охраны.

Оставалось уповать на случай и везение, но и то и другое встречается достаточно редко, если не готовить почву для того, чтобы случайность стала счастливой. Названкин стал работать с вещдоками.

Орудием преступления оказался новенький кухонный нож с клинком лазерной заточки. Следуя азбуке сыска, опер решил обойти близлежащие магазины, где мог продаваться такой товар. Долго искать не пришлось: в универсаме по соседству именно такие ножи имелись. Показав композиционный портрет предполагаемого убийцы молоденькой продавщице, Названкин узнал, что именно этот человек купил такой нож за несколько минут до преступления.

Шнурок на ручке тоже был новым, и продавщица отдела ширпотреба также опознала недавнего покупателя. Назначение шнурка молодому лейтенанту было непонятно, но начальник УР майор Рожков рассеял его сомнения.

– Чтобы во время резни из руки не выскочил, – пояснил он. – Значит, опытный. И хладнокровный. Кстати, с одного удара человека убить трудно. А тут два удара – два трупа. Имей в виду...

– Верно, – вторично согласился опер, но на этот раз чесать в затылке не стал, а сел за стол, положил перед собой карту района и обратился к почерпнутому из книг дедуктивному методу Шерлока Холмса и изученной в высшей милицейской школе логике выдвижения розыскных версий.

Шнурки и нож куплены одновременно, тут же соединены вместе и использованы для убийства, которое совершено в нескольких десятках метров от магазина. Есть достаточно веские основания подозревать, что преступник имеет криминальный опыт и не раз бывал в местах лишения свободы. Рядом находится изолятор временного содержания, где как раз и концентрируется подобного рода публика. Сами собой вырисовываются две версии: либо неизвестный освобожден из ИВС, либо приходил к ИВС по каким-либо своим делам. Версии были настолько очевидны, что карта и чистая бумага даже не понадобились.

Названкин отправился в ИВС и показал портрет разыскиваемого дежурной смене.

– Был у нас такой, – всмотревшись, сказал усталый помдеж. – Его вчера освободили.

– Вот и отлично, – обрадовался Саша. – Дайтека мне его натуральную фотку и пальчики...

Дело было сделано. Главная задача розыска выполнена: личность преступника установлена. Оставалось его задержать. Но возникли совершенно непредвиденные осложнения.

Помдеж долго рылся в документах, заглядывал то в стол, то в сейф и в конце концов развел руками.

– Ни фотографии, ни дактилокарты... Вот только протокол задержания: Колеров Василий Петрович, тридцать девятого года, подозрение в грабеже... И постановление об освобождении: за недоказанностью... И то и другое подписал подполковник Коренев из РУОПа. С ним и разговаривайте. А что в документах непорядок, так это не в нашей смене... Петров и Тимшин сегодня утром сменились, может, они вам что расскажут...

Названов «пробил» Колерова по адресному бюро, но оказалось, что такой гражданин на территории области не проживает. Поскольку дело принимало непривычный оборот и было связано с подполковником из РУОПа, опер принес полученные сведения Рожкову. Тот крепко задумался. В отличие от зеленого Названкина, майор достаточно долго варился в котле оперативной работы, для того чтобы понять, что все это означает.

– Отрабатывай пока другие линии, – наконец сказал он. – А я разберусь, что здесь к чему...

Собственно, разбираться можно было только двумя путями. Позвонить самому Кореневу или пойти на доклад к начальству. Картина вырисовывалась совершенно ясная: двойное убийство совершил агент Лиса. Звонок подполковнику, по сути, будет предупреждением... Если бы этот Колеров разбил кому-нибудь голову или что-то украл, предупредить и «отмазать» коллегу явилось бы святым долгом. Но при двух трупах никого «отмазать» нельзя: Колерова надо сажать, а Коренева выгонять из милиции.

Рожков все прекрасно понимал, но они с Лисом знали друг друга много лет, и если покопаться в памяти, то майор мог вспомнить один-два случая, когда тот крепко прикрыл его задницу... Поэтому он выбрал первый путь и набрал номер, который помнил наизусть.

– Ты знаешь, кто такой Колеров? – не здороваясь, спросил он.

– Колеров? – переспросил Лис самым незаинтересованным тоном. – Да, был такой подозреваемый. Проходил по соучастию в грабеже. Но я заинтересовался им как связью Хромого... Пустой номер и там и там, пришлось выпустить... А что?

– Да ничего особенного. Похоже, это он завалил двоих неподалеку от ИВС.

– Ты посмотри какой мерзавец! – возмутился Лис. – Я думал, он «в завязке».

– В его деле нет ни дактилокарты, ни фотографии.

– Все было. Наверное, ивээсники куда-то засунули. Знаешь ведь, какие они долдоны.

– Знаю.

Они помолчали. Тишину нарушал только шорох в телефонных проводах.

– Ну ладно, до связи.

– До связи.

Оба положили трубки и некоторое время сидели у своих аппаратов неподвижно.

Рожков понял, что, если Лис не встревожился и не высказал желания немедленно подъехать для переговоров, значит, он уже подготовил запасные позиции. А Лис понял и оценил предупреждение коллеги.

Потом Рожков вызвал Названкина и вернул ему материал.

– Похоже, ты на правильном пути, продолжай раскрутку. Сделай поквартирный обход во дворе по месту убийства, может, найдутся еще свидетели. Да изучи уголовное дело, по которому проходил этот тип, отработай его связи... Потом снова потряси ивээсников, скорей всего они просто потеряли фотографию и дактокарту. Поговори с Кореневым, он наверняка что-то подскажет...

Рожков дал подчиненному совершенно правильные советы. Только поквартирный обход, теоретически необходимый на данной стадии розыска, ничего добавить не мог. Майор просто создавал своему коллеге резерв времени.

Но Лис всегда полагался только на себя и не ждал подарков. Поэтому он с раннего утра зачищал все нестыковки и шероховатости этой истории, побывал в нескольких местах и сделал то, что считал необходимым.

Следователь Нахичеванского РОВД Апресян легко согласился выполнить просьбу, которая ему ничего не стоила: переписал протокол допроса обвиняемого в грабеже Громова, добавив всего две фразы: «Предложил мне отобрать деньги случайный собутыльник, который назвался Василием Колеровым. Со слов, он ранее судим и состоит в близких отношениях с вором по прозвищу Хромой». Сам Громов отныне признает эти фразы своими, потому что это ему не только ничего не стоит, но и дает большое преимущество: изъятая при задержании анаша превращается в безвредный порошок и отпадает противная «наркошная» статья с возможностью принудительного лечения от наркомании.

Кроме того, Апресян задним числом написал на имя Коренева отдельное поручение: «Прошу принять меры к розыску и задержанию подозреваемого в соучастии в грабеже Василия Колерова, который предположительно является близкой связью преступного авторитета Хромого». Никаких вопросов у следака не возникло: оперативный интерес подполковника Коренева выглядел вполне оправданным.

Теперь непреложный факт водворения Лисом Колерова в камеру получал официальное объяснение. Документы о том, что он многократно проделывал это и ранее, не сохранялись, поэтому оставалась только одна неувязка: неполно оформленное личное дело задержанного. Если Колеров попал в ИВС на общих основаниях, в деле обязательно должна быть дактилокарта и фотография.

Через несколько минут Лис мчался в пригородный поселок Грушевка, где проживал старшина Тимшин. Тот возился в огороде у небольшого, но крепенького домишки и, увидев подполковника выронил из рук лопату.

– Как жизнь, дружок? – Лис приветливо помахал рукой. – Иди сюда, раз в дом не приглашаешь!

Старшина на негнущихся ногах двинулся к нему. Так кролик против своей воли ползет к разинувшему пасть удаву.

– Садись в машину, разговор есть, – Лис гостеприимно распахнул дверцу. Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, то решил бы, что к Пахому Тимшину прибыл закадычный друг или скорее родственник, потому что откуда у деревенского мужика такие солидные и красиво одетые друзья?

– Ну что, иуда, – совсем другим тоном заговорил Лис, когда предатель захлопнул за собой дверь. – «Наседок» сдаешь? А про подписку забыл? И присягу не помнишь? Это лет на шесть-семь потянет...

Тимшин икнул. Он понимал, что просто так сделанное им не обойдется, и даже хотел скрыться, но никакой другой жизни, кроме как в своем домике с живностью иогородом, он не представлял, а потому приготовился покорно встретить любой поворот судьбы.

– Если бы двух трупов не было, – продолжил Лис. – А так соучастие в убийстве корячится – лет на пятнадцать...

Он «брал на понт», но старшина не разбирался в юридических тонкостях, зато отлично знал, что такое тюрьма...

– А может, и по-другому закончиться, – обнадеживающе улыбнулся Лис. – Вдруг Колеров дознается, кто его сдал? Дело-то нехитрое! Или дружки убитых к тебе придут за товарищей спросить? И домик твой сгорит синим пламенем, и скотина... Да и тебя, я думаю, спалят! Как считаешь, спалят тебя бандюки или оправдаешься?

По морщинистому лицу старшины покатились крупные слезы. Он влип в скверную историю, теперь приходилось держать ответ. Он не мог рассчитывать на могучих покровителей и высокооплачиваемых адвокатов, да вообще ни на кого. Никому на этом свете он не был нужен, кроме своего кабанчика, который регулярно получал пищу из его натруженных рук.

– Я расскажу... Все расскажу...

– А чего ты такого нового расскажешь? – хмыкнул Лис. – Все и так ясно. Вот только как ты их нашел, мне пока непонятно...

– Они сами... Я бы никогда сам не стал... Что я, не знаю как записки носить...

Не перебивая. Лис выслушал покаянную историю, каковых за годы службы переслушал столько, что уже перестал чему-нибудь удивляться.

– Передал записку-то?

– Не... Разорвал и кусочки пожег...

– Прочел вначале?

– Прочел...

– Ну? Только не вздумай фуфло прогнать, – угрожающе придвинулся Лис и вонзил в мутные и мокрые глаза предателя обжигающий взгляд.

– «Колдун сказал – бери все на себя, вытащим», – процитировал Тимшин.

– Подписи не было.

– Колдун? – переспросил Лис и задумался. – Ладно. Сейчас поедем в город, зайдешь в ИВС и скажешь, что забыл положить документы в личное дело Колерова. Они вроде в столе остались или еще где-то...

– В шкафчике могли... Там не смотрят...

– Вот и вытащишь их, вроде как из шкафчика, – Лис показал дактилокарту и фотографию.

Карточка была не очень качественной, и в принципе мутноватое изображение бывалого зека неопределенного возраста чем-то походило на композиционный портрет Колерова.

– Это раз, – деловито подытожил Лис. – Ты Колерова никогда раньше не видел и ни с кем о нем не разговаривал, это два! И тех двоих ты никогда не видел, это три!

– Значит... Тимшин облегченно вздохнул и вытер мокрое лицо.

– Спасибо... Большое спасибо... В его глазах вспыхнули огоньки искренней благодарности.

Четвертым условием Лис хотел поставить немедленную подачу рапорта на увольнение, но внезапно передумал. Это не хищник, просто попавший в оборот забитый мужик, обреченный на то, чтобы при любом раскладе стать жертвой... А в дальнейшем его можно использовать в своих целях – раскаявшийся грешник подходит для этого гораздо лучше, чем откровенный злодей или непорочный праведник.

– Я все сделаю! Только его ведь могут найти по фотке и отпечаткам... Лис едва заметно усмехнулся. Прощенный грешник уже пытается принести

пользу... На фотографии был изображен разбойник, разыскиваемый в советские годы угрозыском Грузии. А отпечатки на дактилокарте принадлежали трупу неизвестного, личность которого установить так и не удалось.

– Это, дружок, не твоя забота. Но котелок у тебя варит, молодец! Доброе слово и кошке приятно. Лицо старшины разгладилось. Сейчас он

испытывал к Лису самые добрые и признательные чувства. С этого и надо начинать доверительные отношения.

Задержанный в подъезде Литвинова чеченец никаких показаний не давал, даже имя свое назвать отказался. Сигарет он не брал, в контакт не вступал, смотрел волком, наручников с него на всякий случай не снимали. Лис пришел к выводу, что и допрос третьей степени не даст результатов. Литвинов придерживался другого мнения, но в конце концов согласился.

– Если бы мы за него не отвечали... Взяли в поле, там же и оставили... А так... Все же кое-что решили попробовать.

– Значит, замаскировался? – доброжелательно спросил Лис. – Ни имени, ни фамилии не говоришь, думаешь, мы так и не узнаем, что ты Руслан Шерипов?

Губы задержанного чуть заметно дрогнули.

– Слушай, волчара, не будь дураком, – тихим голосом увещевал Литвинов. – Сейчас тебя повезут на тюрьму. Там есть разные камеры, в одной сидят военные, которых трибунал судит. Контрактники, сверхсрочники, прапора... Полно таких, которые у вас воевали. Хочешь к ним попасть? Нам это очень просто устроить. Не хочешь – скажи, где твои дружки прячутся...

– Мне все равно, где сидеть, – надменно ответил террорист. – Все равно недолго. Наши заложников возьмут и меня обменяют.

– Вот так ты решил, да? – вроде бы удивился Лис. Они стояли по разные стороны от задержанного, чтобы тот постоянно вертел головой – это создает чувство неловкости и неудобства. Но тому было плевать на тактику допроса, и он вообще не поворачивал головы, уставясь в пространство прямо перед собой.

– Тебя вряд ли станут менять. И потом – помнишь, что вы с нашими ребятами делали? Если ты к военным попадешь, то уже через час станешь камерным петухом... Террорист рванулся так, что, казалось, затрещали наручники.

– Ты будешь петухом, и ты тоже! А я нет! Загрызу каждого, кто подойдет! Всех загрызу! А не получится – пусть убивают! Мне умирать не страшно, у меня три брата, дяди... Есть кому мстить! Это Ужаху умирать нельзя, он последний мужчина рода...

Он прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнее и назвал имя командира. Но Лис тут же воспользовался этой оплошностью.

– Исмаилов последний? Так сидел бы дома. Чего он сюда приехал? Здесь его обязательно пристрелят!

– Вы бы лучше сидели дома! Это вы пришли на нашу землю, разоряли города и убивали невинных людей! Вы заставили нас приехать сюда! У Ужаха есть давняя, личная месть, но он отложил ее, чтобы рассчитаться с вами!

– А что за личная месть? – вроде бы заинтересовался Литвинов.

– У него дагестанцы старшего брата убили. За паршивых овец! Мальчишка, Джафар Арцатов застрелил... Уже лет двенадцать месть тянется: то наши ихнего убьют, то они нашего... Ужах должен дело до конца довести, но вы перепутали все наши планы...

– Это в Анди было? – быстро спросил Лис. – Там мальчишка его родственника убил?

– Откуда знаешь? – впервые террорист вскинул голову и прожег подполковника ненавидящим взглядом.

– Все знают. Джафар всему Тиходонецку об этом рассказал. Он любит хвастать...

– Джафар здесь?!

– Давно, – кивнул Лис. – Собрал земляков, погоду в городе делал... Сейчас местные их побили, но он живой остался...

Террорист закрыл глазами принялся методично раскачиваться вправо-влево, будто что-то бормоча про себя.

«Что это он?» – взглядом спросил Лис у Литвинова. Тот поднял палец, предостерегая от излишнего шума и предлагая ждать. Через несколько минут чеченец вышел из транса и открыл глаза. С ним произошла перемена: вместо затравленного и приготовившегося к смерти волка перед офицерами милиции сидел собранный для серьезного разговора, волевой и целеустремленный человек.

– У нашего народа обычай мести свят, – четко произнес он, переводя взгляд с Литвинова на Лиса и обратно. – Маленькую нацию уничтожить просто, спасти ее может только то, что она никому не прощает обид. Потому мы приехали сюда, рассчитаться за войну. Вчера у нас ничего не вышло, мой друг и брат погибли, я сижу в наручниках, но это ничего не значит: пока хоть один из наших жив, будет литься кровь тех, кто воевал на нашей земле.

Террорист откашлялся, было видно, что он не привык к столь длинным речам.

– Но это не личная месть: чеченцы мстят русским, исполняют вековой обычай, не больше. Личная месть – совсем другое – У моего друга и брата Ужаха есть личная месть к этому подлому Джафару. И он, последний мужчина рода, если он не исполнит свой долг, то покроет себя позором навеки! Мы обязаны во всем помогать ему. Сейчас я узнал очень важную вещь и должен сообщить ее Ужаху. Если вы отпустите меня, я поклянусь на Коране, что мы снимем месть с СОБРа. Мы поможем Ужаху выполнить личную месть и уедем из города.

Чеченец замолчал. Он сказал все, что хотел. Теперь он мог только ждать ответа.

– На Коране? – переспросил Литвинов. Он воевал в Афганистане и хорошо знал, что это означает.

Террорист кивнул.

– А ты решаешь такие вопросы? – вмешался Лис. – Кто поручил тебе снимать месть?

– Если я скажу, что поклялся на Коране, братья поймут меня и выполнят мое обещание. Если нет – я пущу себе пулю в висок.

Лис сделал знак Литвинову, и они вышли в коридор.

– Что скажешь? – спросил Коренев.

– Это был бы выход... Иначе они доберутся до моих ребят... Или начнут убивать всех милиционеров подряд, кто под руку попадется... Идешь в форме – бах!

– Чего стоит его клятва?

– Если правильно провести процедуру, то это очень серьезно. Хотя...

– Понятно...

– Но здесь к клятве добавится месть. Они переключатся на Джафара – это сто процентов. А мы выгадаем время. Мы ведь клятв никаких не даем...

– Верно... Но как это сделать? Не побег же ему устраивать!

Литвинов, кивнул. Ясное дело! Только в кино сотрудников", упустивших; преступника, по-отечески журят и им же поручают исправить свою ошибку и изловить беглеца. В реальной жизни вышибут без пенсии, как пить дать!

Оперативники задумались, но ненадолго.

– Подожди! – Лис хлопнул товарища по плечу. – У него же есть адвокат! Господин Чекулдаев звонил с утра, объявил, что родственники поручили ему осуществлять защиту! Это же он его имя назвал!

– Быстро! И знали, кого взять! – Литвинов выругался.

Чекулдаев был бандитским адвокатом. Его услуги дорого оплачивались, но окупали себя: он ломал самые «железные» дела, добивался освобождения из-под стражи самых отпетых негодяев без единого светлого пятна в биографии. Особо высокой юридической квалификацией он похвастать не мог, но почему-то его аргументы безотказно действовали на прокуроров и судей.

– Если Котов «забудет», что пистолет выскочил именно у Шерипова, то на нем ничего и не остается. Да если и не забудет... Ствол там так залапали, только наши пальцы и найдут. А он от всего откажется. Ну был в подъезде, ну бежал. И что? Стрелял второй, которого убили. И оба пистолета его. Наш того, второго, может, и не знает!

Литвинов кивнул:

– Да, Чекулдаев вытащит его без всякого побега... Тогда давай приведем Нашего друга к присяге... Но это требует подготовки. И надо дать задание, чтобы ему сели на хвост... Короче, часа два нам понадобится.

Они вернулись в кабинет.

– Значит, так, – объявил задержанному Литвинов. – Сейчас я привезу Коран, ты поклянешься, что ваша группа разделается с Джафаром и тут Же уберется из города, не причинив никому зла. Потом мы позволяем адвокату вытащить тебя под подписку. Согласен?

– Слово мужчины, – важно ответил тот.

Лису показалось, что на каменном лице мелькнуло выражение превосходства. Возможно, он ошибся. Но Шерипов заметно расслабился и даже попросил закурить. Дружба дошла до того, что Лис снял с него наручники. Точнее, наполовину снял. Вначале своими «браслетами» приковал одну руку к батарее, а потом расстегнул литвиновскую пару.

– Боишься? – усмехнулся чеченец, разминая освободившуюся руку и закуривая.

– Чего мне бояться... На окне решетка, внизу пост, без пропуска никого не выпускают.

– Зачем же так сделал? – продолжал улыбаться Шерипов.

Действительно, зачем? Еще совсем недавно он не стал бы прибегать к подобным мерам предосторожности. Лис поморщился. Ему стала неприятна собственная осторожность, оправдывающая издевательскую ухмылку чеченца.

– Пиджак не хочется пачкать, рубашку мять, – ровным тоном пояснил он.

– Кто знает, что у тебя на уме...

– Аллах знает.

– Но мне не говорит. – Коротая время. Лис стал писать задания сотрудникам отдела по РД «Обочина». Задержанный молча курил.

Через час вернулся Литвинов. Кроме Корана, он привез муллу из местной мечети. Увидев священнослужителя, Шерипов изменился в лице: одно дело нарушить клятву, данную неверным, и совсем другое – служителю Аллаха... Но отступать было некуда, и он выполнил то, что обещал.

– Джафар в «Тихом Доне» обедать любит, – в пространство сказал Лис, когда клятва была принесена. – С официанткой Нинкой у него любовь была. Она на Нахаловке живет, рядом дом ее родителей, сейчас он пустой...

Задержанный внешне не проявлял интереса, но было заметно, что он жадно впитывает каждое слово.

– На Голубых прудах есть дача с колоннами, – Лис направился к выходу.

– Там он тоже частенько отдыхал.

К концу дня Шерипова освободили под подписку о невыезде. Чекулдаев чувствовал себя именинником.

– Сегодня с вами было очень приятно иметь дело, – церемонно сказал адвокат Лису. Чекулдаеву было под пятьдесят, в эпоху социалистической законности его имя не сияло на небосводе отечественной адвокатуры, напротив, неоднократно фигурировало в грязных историях, связанных с МИКСТом, приобретением по дешевке имущества подзащитных и траханьем их жен. В новую эру он расцвел, приобрел внешний лоск и респектабельность, во всяком случае, ее подобие. Массивную фигуру покрывал хорошо пошитый костюм, дорогие дымчатые очки в тонкой оправе маскировали простоту крестьянского лица, даже заметная плешь на яйцеобразной голове вдруг покрылась волосами. Поговаривали, что это результат баснословно дорогой пересадки.

– Хотелось бы, чтобы это взаимопонимание продолжалось и дальше. У меня есть поручение на защиту Печенкова...

Ах ты черт! Для Коренева звук вдруг пропал, пухлые розовые губы шевелились так, будто адвокат ел невидимую, но очень вкусную кашу. Если Печенков работал с Фитилем и Самсоном, ну пусть с кем-то еще, ударившимся в бега, то кто нанял этого прохвоста? Нет, первоначальная, победно доложенная на всех уровнях версия не выдерживает никакой критики! И записка... Значит, он действительно из банды Колдуна?

– Ваши услуги дорого стоят, а Печенков не отличается богатством... Кто заплатил за него?

Обычно Лис не задавал столь «лобовых» вопросов. Чекулдаев снисходительно улыбнулся.

– Это адвокатская тайна. Но у каждого человека, даже самого плохого, есть друзья, доброжелатели, спонсоры, наконец... А Печенков молодой, неиспорченный парень, просто жаль, что он влип в такую дикую историю! Мне бы хотелось вместе с вами восстановить нарушенную справедливость...

Незаметно и вместе с тем выразительно Чекулдаев потер большой и указательный пальцы. То ли стер засохшую грязь, то ли на что-то намекнул.

– Восстановим, обязательно восстановим. – Взяв адвоката под руку. Лис подвел его к двери и попрощался, испытывая непреодолимое желание дать пинка в обтянутый дорогой тканью жирный зад. Такое желание возникало у него довольно часто, и он научился сдерживаться. Иначе многие солидные должностные лица носили бы на седалищах след от подошвы его ботинка.

– Я ваш должник, – Чекулдаев протянул золоченую визитную карточку с замысловатыми вензелями. – Звоните в любое время и по любому поводу.

– Обязательно, – Лис изобразил дружелюбную улыбку.

Когда дверь закрылась, улыбка исчезла, а визитная карточка, кувыркаясь, отправилась в корзину для бумаг.

– Противная рожа!

Отрицательные эмоции требовали нейтрализации.

Он набрал номер Ребенка. Трубку снял папашка.

– Добрый день. Екатерину, пожалуйста.

– Сейчас, – без каких-либо эмоций отозвался родитель. Хоть бы поинтересовался, что за мужик спрашивает его малолетнюю дочь!

– Аллоу, – мурлыкающий голос принадлежал явно не Ребенку.

– Мне бы Катю, если можно...

– Филипп Михайлович? Это Эльвира Петровна.

Гм... Они вроде не знакомились...

– Да, я.

– Ее, к сожалению, нет. Катенька в институте, потом пойдет на показ. Если вы захотите, то легко сможете ее найти, она больше никуда не ходит: институт – Дом моды – наш дом... Вот как? А где она позавчера ночевала?

– Спасибо за совет. Я обязательно им воспользуюсь.

– Не удивляйтесь, что я вас знаю... Катенька мне рассказывала...

Вряд ли. Ребенок не расположена к болтовне, скорей, наоборот, не по возрасту скрытна. Как разведчик в чужой стране. Из нее все надо вытягивать клещами. И если их не раскалить докрасна, то толку не будет.

– И я видела, как вы ее подвозили...

Это другое дело, вполне возможно. Он подкатил на «БМВ» прямо к подъезду, обошел машину и выпустил Ребенка, привычно косанул на окна и заметил отодвинутую занавеску. А там стояла заботливая мамаша. И тоже не обеспокоилась: почему взрослый мужик на крутой тачке привозит ее несовершеннолетнюю дочь.

– Зря вы так сразу уехали. Мы с мужем хотели бы с вами познакомиться...

Похвально. Только вряд ли папашка способен контролировать знакомых своей дочки. Он даже собственную супругу не контролирует. Иначе не передал бы ей трубку с незнакомым мужиком на проводе и не дал бы столь любезно ворковать с ним.

– Надеюсь, мы скоро увидимся. Заходите без церемоний.

Голос у Эльвиры Петровны был мягкий и обволакивающий.

– Спасибо за приглашение, – как можно прочувствованнее сказал Лис. – Я обязательно им воспользуюсь. Причем с удовольствием, – добавил он напоследок, как художник, завершающий картину изысканным мазком.

Настроение заметно улучшилось. Лис полез в корзину для бумаг и вытащил визитку адвоката.

– Бойтесь первых порывов, ибо они самые искренние и потому нерасчетливые, – вслух прокомментировал он свои действия и поставил карточку в подставку перекидного календаря, к доброму десятку таких же.

Рабочий день уже заканчивался, когда Лис на своей видавшей виды «Волге» отправился в отдел по борьбе с экономической преступностью областного Управления внутренних дел. Отдел располагался в старинном трехэтажном купеческом особняке, тщательно отреставрированном и огороженном ажурным заборчиком из чугунного литья. Эта обособленность как бы подчеркивала особенность службы, к которой оперативники угрозыска относились с известной долей недоброжелательности.

ОБХСС и в былые времена отличался от других оперативных аппаратов. Например, по внешнему виду даже неискушенный человек легко мог отличить инспектора ОБХСС от его коллеги из УР. И дело не только в том, что первые были приближены к дефициту, а значит, по-другому одевались, подругому питались, по-другому отдыхали, хотя и это, безусловно, имело немаловажное значение и накладывало свой отпечаток. Главное – в совершенно различных показателях работы.

На уголовный розыск валились бесконечные заявы о кражах, грабежах, изнасилованиях, разбоях и поджогах, то и дело всплывали утопленники, обнаруживались трупы в люках, подвалах, на чердаках, в выгребных ямах, по телефону сплошным потоком шли сообщения о подозрительных людях, наркоманах в подъезде, увиденном у кого-то оружии... Взмыленный, затурканный опер не успевал разгребать всю эту лавину криминала и, естественно, физически был не в состоянии раскрывать безграничную массу преступлений. Задыхаясь в неукротимом потоке заявлений и сообщений, он цеплял те, которые можно быстро раскрыть, а все остальные «заныкивал», «заханыривал», «прятал» – короче, укрывал от учета или, в лучшем случае, незаконно отказывал в возбуждении уголовных дел. За все это он мог в любой момент получить по заднице и в один миг оказаться на «гражданке» или в нижнетагильской исправительно-трудовой колонии для бывших сотрудников милиции.

Другое дело ОБХСС. Сюда никто не спешил сообщить об удачном хищении или крупной взятке, изредка приходили обманутые, обмеренные или обвешенные граждане, которым было легко помочь, потому что по одному звонку из ОБХСС торгаши готовы были удовлетворить все требования заявителя и облагодетельствовать его в ущерб себе, надеясь отыграться на других потребителях, которые никуда с заявлениями не бегают. Поэтому в коридорах стояла почтительная тишина, вальяжные опера солидно разговаривали по телефонам, писали какие-то бумаги, принимали в кабинетах агентуру из числа молодых и смазливых продавщиц и материально ответственных лиц, здесь же драли свой «спецконтингент») получали от руководства задания на добывание изысканного продовольствия или импортного ширпотреба, спускали их директорам магазинов и завскладам, да в конце месяца или квартала проводили операции по изобличению взяточников, расхитителей и спекулянтов, коими кишели все города и веси любимой страны.

Когда социалистическая собственность перестала существовать и ОБХСС переименовали в ОБЭПы, многое изменилось. Убавилось могущества – теперь частная охрана запросто могла не пропустить на склад какого-нибудь АО, сузилась компетенция – налоговая полиция, таможня, пограничники отхватили себе большие куски от жирного пирога государственных проверок и контроля. Исчез дефицит и связанные с ним рычаги влияния. Любимая спекуляция превратилась из повсеместно распространенного преступления в легальный бизнес, понятия хищений и взяток стали расплывчатыми и неопределенными, с новыми видами преступлений – банковскими аферами, компьютерными мошенничествами бороться еще не научились...

И все же, проходя по отделанным импортным пластиком коридорам, Лис видел: происшедшие перемены не изменили главного отличия – милицейский оперсостав по-прежнему делился на черную и белую кость.

Возле кабинета под номером тридцать восемь он нашел то, что искал: отлитую из металла монументальную табличку «Старший оперуполномоченный Федотов Владимир Павлович». Именно Федотов В. П. изымал документы в «Золотом круге», именно Федотову звонил Лис за разъяснениями, и именно Федотов сдал его неизвестным шантажистам. Лис резко распахнул дверь.

За столом, сняв и повесив на спинку стула пиджак, сидел достаточно молодой человек, явно до тридцати лет, склонный к полноте и внимательно следящий за своими волосами. Во всяком случае, пробор у него был расчесан очень тщательно. В расстегнутом вороте рубахи проглядывала толстенная золотая цепь, на руке скромно тикала швейцарская «Омега» ценой в три тысячи долларов. Он изучал какую-то папку, которую быстро захлопнул, увидев неизвестного посетителя.

– Что вам нужно? – спросил он. Тон, возможно, был бы более строгим, если бы чутье не подсказало, что сюда без вызова абы кто не войдет.

– Здравствуйте, Владимир Павлович! – Лис вынул удостоверение, раскрыл, поднес к надменному лицу, на миг зафиксировал и голосом продублировал имеющуюся там надпись.

– Начальник отдела РУОП подполковник Коренев. Вчера я вам звонил.

– Да, да...

Рыжий Федотов явно чувствовал себя неуютно. Управление по борьбе с организованной преступностью очень часто выходит на ментов, потому что преступность тогда и становится организованной, когда имеет связи в милицейской среде. Коррумпированных сотрудников увольняют, а то и отдают под суд, что не прибавляет у остальных симпатий и расположенности к РУОПу.

Не спрашивая разрешения. Лис сел на стул для посетителей и сразу перешел к делу:

– Вчера я позвонил вам и спросил, в связи с чем изъяты документы в банке «Золотой круг». А вечером неизвестный человек позвонил мне домой и посоветовал не интересоваться банком, угрожая неприятностями. О моем интересе знали только вы. И утечка информации могла произойти только через вас.

Лис рассчитывал напугать Федотова, для этого он лично заявился к нему в кабинет под конец рабочего дня и прямо выложил суть своих претензий. Но тот не испугался. Больше того, Лису показалось, что на лице обэповца отразилось облегчение.

– И какой у вас вопрос? – равнодушно спросил Федотов и был прав, потому что Лис вопроса не задал. А на незаданный вопрос он явно не собирался отвечать.

«Значит, это все не его инициатива, – понял Лис. – Действует по указанию руководства и считает, что прикрыт на сто процентов».

– Вопрос у меня простой: как давно вы поддерживаете связи с гражданином Калашниковым по прозвищу Крест, руководителем организованной преступной группировки воров?

Теперь у Федотова отвисла челюсть.

– Какие связи? Я про такого и не слышал-то никогда!

– Именно Крест заинтересован в том, чтобы дестабилизировать работу банка. И похоже, именно его человек звонил мне вчера.

– Я повторяю, что ни о чем подобном понятия не имею! – довольно твердо повторил обэповец. – Никакого Креста я не знаю.

– Хорошо, – покладисто кивнул Лис. – Об угрозе я должен сообщить в Москву и в УСБ. И высказать свои соображения об источнике утечки информации.

Теперь на холеном лице отразилось беспокойство. Если этот крутой руоповец напишет, что информация утекла от некоего Федотова, то ни один начальник не подумает прикрывать его задницу своей. Александры Матросовы в руководящем звене отсутствуют начисто. Проще отречься от него и от своих указаний и продолжать сидеть на насиженном месте.

– Товарищ подполковник, документы в «Золотом круге» я изымал по личному распоряжению начальника отдела, – официальным тоном произнес обэповец. – О вашем звонке я тоже, как положено, доложил начальнику. Думаю, по этим вопросам вам лучше переговорить с ним.

– Вот так, да? Ясно.

Лис встал.

– Он на месте?

– Уже нет. Будет завтра с утра.

– Спасибо. Кстати, Тамара Федотова не ваша родственница?

– Нет. А кто она такая?

– Да ладно. Неважно.

Лис вежливо попрощался, но руку не протянул.

Через час он узнал, что сотрудник налоговой полиции, побывавший в банке, тоже действовал по прямому указанию своего начальника. Интерес двух начальников различных ведомств к одному банку мог быть вызван случайным совпадением или, что более вероятно, командой, полученной свыше. От того, кто имеет право отдавать указания и ОБЭПу, и налоговой полиции. Значит, в ближайшее время этот «кто-то» узнает, что, несмотря на предупреждение, мент дергает за ведущие к банку ниточки.

Но Лис дергал за ниточки не из простого любопытства. Отдергавшись, он приехал в «Золотой круг» и зашел к Хондачеву. Цифровой сканер вещь очень дорогая, милиции да и ФСБ она не по карману, а вот банкир может по рекомендации хорошего консультанта приобрести такую замечательную штуку.

– Ну что? – с порога спросил Лис. – Есть?

– Есть, – банкир Протянул ему небольшой листочек бумаги. – Байков не хотел этим заниматься. «Такой уровень, такой уровень, можно шею свернуть!» Пришлось нажать на него – или работай, или уходи!

– Сколько ты ему платишь?

– Тысячу.

– И он хочет за эти деньги протирать штаны на стуле? – Лис покрутил головой. – Если мне моя контора окончательно остохренеет, приду к тебе на его место.

Он заглянул в бумажку, где четким почерком банкира были записаны несколько телефонов с расшифровкой абонентов.

Каргаполов, куратор правоохранительных органов в областной администрации. Пастряков, замгубернатора... Так он и думал!

– Наверное, ничего не выйдет, Филипп, – с тяжелым вздохом сказал Хондачев. – Я тоже не сижу без дела, поднял все свои связи, дергался, как мог, – и все без толку. Раз эти друзья за меня взялись, то не открутиться. Среди банкиров идет молва, что я уже полутруп...

– Подожди, может, что и выйдет, – не очень уверенно сказал Лис. – Я разворошил муравейник, сейчас они задергаются, засуетятся...

Так и получилось. На следующее утро Каргаполов доводил полученную информацию до Павла Сергеевича Пастрякова.

– Это некто Коренев, подполковник из РУОПа, – почтительно произнес Каргаполов, приблизившись к огромному, почти свободному от бумаг столу,

– Именно он прикрывает «Золотой круг». У них это называется «крыша».

– Но ведь это незаконно, – заместитель губернатора слушал отстранение, полуприкрыв глаза и незаметно поглаживая правое подреберье. Сего печенью пить запрещено, но на его должности запрещено не пить. Еще в давние застойные времена приехавший из Москвы высокопоставленный чин презрительно скривился в сауне на попытку объяснить воздержание:

– Если вы такой больной, что не можете пить, то как вы можете руководить?

После этого Павел Сергеевич залпом огрел стакан коньяка и с разгону прыгнул в бассейн, а потом сидел в парилке на самой верхней полке, отстаивая право на руководящую работу. Право он отстоял, хотя потом неделю отлеживался под капельницами и пригоршнями глотал сверхдефицитный «эссенциале-форте».

– Конечно, незаконно! – возмущенно подтвердил бывший комитетчик. – Я организовал ему звонок с предупреждением не лезть в это дело...

– Это правильно. Пусть занимается своей работой. Вон сколько бандитов и хулиганов развелось, по улице не пройдешь!

– Но он не послушался! Стал давить на людей из налоговой полиции и ОБЭП, которые проверяли этого Хондачева! Угрожал написать в Москву!

– Да кто он такой, собственно говоря? – Пастряков открыл глаза. – Почему позволяет такое?

– Я тут собрал все данные на этого подполковника, – румяный крепыш положил на полированный стол прозрачную папочку с аккуратно подшитыми страницами, но Павел Сергеевич брезгливо отодвинул ее пальцем. Он считал ниже своего достоинства вникать в частности. Каргаполов понял, что допустил ошибку, и принялся озвучивать содержание подшитых страниц.

– Его обвиняли в убийстве, он сидел в тюрьме, но потом реабилитировали. Когда Воронцов пытался взять «Золотой круг» под себя, у него вроде бы получалось, пока Хондачев не нанял Коренева. Все сразу изменилось: дело затормозилось, многие люди Воронцова поменяли свои позиции, а потом он сам скоропостижно скончался. Можно было бы считать это совпадением, но Хондачев еще до его смерти знал, что больше у него проблем не будет.

– Что же, по-твоему, он его убил?

Каргаполов пожал плечами:

– Очень странная история. Прямо никто ничего не говорит... Больше того, стараются избежать любых оценок. Так всегда бывает, если дело нечисто... И вообще... В городе его боятся!

– Кто боится?

Холодный взгляд белесых рыбьих глаз уперся Каргаполову в переносицу.

У Пастрякова имелась уйма неотложных и действительно важных дел. Вторую неделю городские коммунальщики не могли провести теплотрассу и газ к строящемуся новому дому Павла Сергеевича. А там всего-то семьсот метров! Заканчивался срок пластиковой карточки в «Лионском кредите», продлевать надо самому, лично, для французских банкиров он никакая не фигура, а обычный вкладчик. Так оно и лучше: чем больше порядка, тем меньше шансов, что твои денежки пропадут, но надо срочно ехать, значит, придется сдвигать визит дружбы в город-побратим Лион. И в Москву надо заскочить, потому что без подогрева дружба с высокими людьми охлаждается, да и люди эти тасуются в последнее время, как карты в колоде, только с одним сошелся – глядь, надо уже к другому подходы искать... Хорошо – они не чинятся: если ты знаешь таксу, никаких проблем не возникает. И потом, прошел слушок, что у хозяина, товарища Лыкова, зашаталось вдруг губернаторское кресло, и это надо обязательно выяснить, причем заблаговременно, а не тогда, когда поезд уйдет... Да и зятек лыковский наседает, просит насчет своего родственника, или кто он там, какого-то Киршева. Совсем чувство меры потеряли: того к высшей мере присудили, а он за него хлопочет. Ну да какая разница! Главное – вызнать судьбу хозяина. Если никуда он не денется, придется и Андрюшке угождать...

С таким грузом забот вникать во всякую мелочевку не хотелось, да и сил на это никаких не было. Тем более сильно болела печень, хотелось нажраться обезболивающего и лечь в постель. Но сегодня Лыков возвращается из Англии, если бы знать, что слух точный, можно было бы заболеть и не встретить, но раз такой уверенности нет, придется ехать.

– Боятся, – неловко пожимая плечами, повторил Каргаполов. – Я у Чебаняна спросил, еще у двух-трех человек... С ним, говорят, лучше не вязаться...

– Кто такой Чебанян? – Пастряков уже не скрывал раздражения.

Бывший комитетчик молчал. Он понял, что допустил очередную ошибку. Смешивать уровни компетентности нельзя. Тут должна быть строгая субординация. Нижестоящим можно приводить в пример тех, кто стоит выше, но наоборот – никогда.

– Сергей Николаевич, – строго официальным тоном заговорил зам. губернатора. – Я вас не понимаю. Я, например, не боюсь этого вашего... как там его? Судимого милиционера. И не понимаю, зачем вы так долго рассказывали мне о его сомнительных делишках. Кто он такой? Он даже не руководитель самостоятельного подразделения! Почему мы должны с ним возиться? Доложите Ивану Васильевичу Крамскому – это его епархия, пусть разбирается. И сообщите генералу мое мнение: таким людям не место в органах!

Павел Сергеевич сделал паузу, чтобы сказанное отложилось у подчиненного в голове.

– Вы меня поняли?

– Так точно! – по давней офицерской привычке отчеканил тот. Не то чтобы уставной оборот так въелся в плоть и кровь, просто он заметил, что военные фразы нравятся гражданским начальникам. Причем тем больше, чем более далеки они от жестких и тяжких реалий воинской службы и чем меньше к ней приспособлены.

Пастрякову четкий ответ понравился. Он смягчился.

– А что с этим... За которого просит Андрюша Хорошилов?

Каргаполов потупился:

– Тут, Павел Сергеевич, шансов практически нет никаких. Это же тот Киршев, который на женщин нападал. В черных колготках, помните? Восемь убийств и три покушения. С изнасилованиями... К расстрелу приговорили... Теперь не исполняют, значит, будет двадцать лет сидеть. Что с ним сделаешь?

– Андрюша помочь просит. Говорит, не он это... Оговорил будто себя, потому что били...

Пастряков отвел глаза в сторону. Разговор был ему крайне неприятен. Но если Лыков когда-то полезет в эту историю, пусть знает, что его верный зам и близкий друг старался, не боясь испачкаться в дерьме.

– Как помочь... Психом признать? Тогда в особую психушку переведут да тяжелыми препаратами заколют. И все равно лет десять должен просидеть... Только столько там и не проживешь... Не знаю...

– Ладно! – подвел итог Пастряков. – Крамской это знать должен. Будешь с ним про милиционера говорить и этот вопрос задай.

Румянец на щеках Каргаполова приобрел нездоровый багровый оттенок, на лбу выступил пот.

– Извините, Павел Сергеевич, но я с генералом об этом говорить не могу. Не мой уровень. Я даже намекать на это права не имею. Это же такое дело, такое дело...

Вскочив, он заходил по кабинету. Пастряков никогда не видел исполнительнейшего крепыша-боровичка в таком волнении. И никогда не слышал от. него столь категорического отказа. Заподозрить Каргаполова в неисполнительности он не мог – тот был многократно и всесторонне проверен. Человекинструмент. Что скажешь, то и сделает. Видно, действительно тут вопрос особый... К тому же он не руководитель...

– Хорошо, Сергей Николаевич, успокойтесь. Я сам переговорю с Иваном Васильевичем. Можете быть свободным.

Выйдя в приемную, Каргаполов как подкошенный упал в кресло. Где-то глубоко в нем еще сидела крохотная частица офицера контрразведки, и эта частица вопила сейчас во весь голос:

«Совсем охренели! Никаких краев не видят! Маньяка-убийцу освобождать затеялись... И я об этом должен начальнику УВД сказать! Так, мол, и так, вы своего Коренева из милиции выгоните, а смертника Киршева освободите, вас об этом сам Павел Сергеевич Пастряков просит! Ну педерасты! Зажрались до сала в мозгах, оборзели от безнаказанности!»

– Вам плохо, Сергей Николаевич? Может, врача? – участливо наклонилась к нему Софья Павловна, секретарь заместителя губернатора.

– Сердце прихватило, – голос звучал хрипло и слабо.

– Сейчас я вам валидольчика... Или сразу нитроглицерин?

– Спасибо, валидола достаточно... Прохладный вкус мяты под языком привел его в чувство.

– Сейчас я доложу Павлу Сергеевичу, пусть вас на машине отвезут домой...

– Ни в коем случае! – испуганно вскочил Каргаполов. – Все уже прошло, а у меня много работы!

Софья Павловна недоуменно наклонила голову. Она хотела сделать как лучше, но чуть все не испортила.

Свои чувства и ощущения надо сохранять внутри – иначе можешь в мгновенье ока вылететь из команды, брезгливость и свободомыслие здесь не поощряются. А вылетев, утратишь все возможности, и что тогда? Остаток не то чекистского менталитета, не то простой порядочности вряд ли поможет сохранить тот уровень жизни, к которому привык, вряд ли сможет обеспечить семью...

– Я вас прошу: ничего не говорите Павлу Сергеевичу. Пожалуйста, Софья Павловна!

– Хорошо, хорошо, – женщина кивнула. Вряд ли она поняла, что происходит.

Каргаполов пошел к своему кабинету. Постепенно он успокаивался. В конце концов, делать нечто вопиющее, вызывающее бурный протест крохотной частицы прежнего Каргаполова, заставляют нечасто. Можно перетерпеть. Сейчас он даже гордился своим порывом. У Пастрякова небось ни одна самая гнусная мерзость не вызовет подобных чувств.

Но он ошибался. Павел Сергеевич тоже был вне себя.

«Дожили! Ни партийной, ни простой, человеческой совести не осталось! Да где это видано – душегуба из тюрьмы спасать! Раньше партбилет на стол за такого родственника да с должности поганой метлой... А теперь? Кто меня поймет? Крамской поймет? Вчера я его за убийства в центре города распекал, а сегодня убийце прошу снисхождение сделать! Потому что так, видите ли, губернатор хочет! Даже не губернатор, а зятек его... Но теперь они семья, значит, заодно! Пригрел какого-то босяка, дочку за него отдал, а я должен в этих мерзостях ковыряться! Какими глазами на людей смотреть? Какой мы им пример подаем?»

Но и Павел Сергеевич в конце концов успокоился. Есть вещи, с которыми он, как порядочный человек, согласиться не может. Но если вынуждают – куда деваться? Есть дисциплина, есть субординация, есть, наконец, корпоративность! Если руководители области друг друга не поддерживают, дело кончается плохо. Поэтому стоит ему заартачиться, и Лыков сразу выкинет из команды, и повод найдет солидный, не подкопаешься, не оспоришь. И потом, спорить хорошо, пока ты у власти, как только власть отобрали – поджимай хвост и дуй куда подальше. Иначе вообще все отберут, да еще и в тюрьму упекут! Мало, что ли, примеров... Но все от губернатора зависит, а не от зама. Он – человек Системы и против нее идти никак не может. Значит, он ни в чем и не виноват!

Дав выход своему гневу и успокоив сам себя, Пастряков вернулся к текущим делам. Придвинув телефон, он стал набирать номер мэра города. За две недели не проложить семьсот метров теплотрассы – это просто безобразие!