Антенная головка «волновой канал» имеет шестнадцать вибраторов, Лапин начал вкручивать блестящие стерженьки разной длины с одного конца, сержант Пономарев – с другого. Мокрые цилиндрики норовили выскользнуть из пальцев, но он держал цепко, с ходу попадал в резьбу и быстро закручивал.

– Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам, – напевал он намертво привязавшийся мотив.

Он неплохо закрепил навык: встретились они с сержантом почти посередине.

– Молодец, шпан! – приблатненно цыкнул зубом Витек. – Довинчивай!

И, пружинисто распрямившись, повернулся к вбивающим колья Курочкину и Муслимову.

– Быстрей, шпанята, не уложимся – шкуру сдеру!

– Готово! – Вовка подергал металлический штырь с проушиной для троса и отшвырнул кувалду.

– Готово! – Лапин поднял длинную, ощетинившуюся вибраторами на все четыре стороны головку, поднес к подъемнику, Курина вовремя подскочил и приподнял трубу, так что Сергей с ходу вставил деревянное колено основания в верхнее кольцо, не потеряв ни секунды. Он отметил, что сегодня они работают слаженно и перекрывают норматив.

– Ставь подъемник! – заорал Витек, как будто кто-то этого не знал.

Курица с Сергеем подняли трубу стоймя, уперли понадежнее в землю, Вовка и Витек натянули две растяжки. Лапин, отпрыгнув, закрепил третью. Дождь сек лица и руки, тросики резали пальцы, бушлаты цвета хаки, несмотря на водоотталкивающую пропитку, набухли и потяжелели. Ветер раскручивал Г-образно торчащий «волновой канал», Сергей наступил на одну из волочащихся по земле фал, веревка натянулась, и вращение прекратилось.

– Мертво! – доложил Курица, попытавшись пошатать подъемник.

– Поднимаем!

Начиналось самое сложное.

Высота антенны четырнадцать метров – десять дюралюминиевых секций по метр сорок. Каждую нужно просунуть в кольца подъемника, последующая поднимает предыдущую, намертво соединяясь с ней конусообразными сопряжениями. Есть еще два яруса растяжек – на восьми и тринадцати метрах. Даже при нормальной погоде установка ее требует изрядной сноровки и большой ловкости. А в сильный ветер...

Раз! – резким движением Витек сунул снизу вверх первую секцию, головка поднялась на метр с лишним. Два! Головка выдвинулась еще выше. Три!

Когда в дождь поднимаешь что-то вверх, вода заливает глаза, попадает в рукава и за воротник, течет по телу, всасывая с кожи тепло и оставляя взамен пупырчатый озноб.

– Сейчас бы самогоночки засадить, – оскалился Курица то ли в усмешке, то ли в страдальческой гримасе.

– Цепляй, салабон! – раздраженно крикнул сержант. – Тебе еще до самогоночки надо двести рыбьих хвостов схавать!

Каждый день на завтрак для разнообразия стола солдату полагался разносол. В качестве такового с удручающим постоянством выступала маленькая ржавая селедка. Поэтому срок службы измерялся в хвостах или погонных метрах сельди. До дембеля каждому предстояло обглодать семьсот хвостов или съесть сто сорок метров пряно-соленой рыбешки.

Иногда меню разнообразили бурые соленые помидоры или кислая квашеная капуста, но овощи поедались старослужащими, начиная с ранга «черпака», поэтому без двухсот хвостов не обходился никто. Самогонка и прочие вольности так же дозволялись после сорока метров селедки.

Курица подпрыгнул, по-обезьяньи ловко вскарабкался на подъемник, вставил в паз хомут, надел перемычку, принял от Вовки с Сергеем концы тросиков и защелкнул карабины.

– Готово! – Он тяжело плюхнулся на землю, попав в лужу и взметнув облако брызг, на которые никто не обратил внимания, потому что они не могли ничего изменить.

– Держать! – Витек погнал секции дальше, хотя теперь это было труднее – приходилось преодолевать сопротивление трех человек, растягивающих тросы каждый в свою сторону.

Темное небо расколол ослепительно белый зигзаг, ударил раскат грома.

Курица втянул голову в плечи и ослабил растяжку, металлический штырь сразу прогнулся, заваливаясь в сторону.

– Дай ему по жопе, Кардан! – рявкнул сержант, но Петька сам выправил положение.

– Чего очкуешь, если не повезет – и пернуть не успеешь! – перекрывая шум ветра, крикнул Муслим. – Сгоришь в кочерыжку, а грома не услышишь...

Так что не дергайся!

Из пелены дождя материализовался Трофимов. Он был в дождевике с накинутым остроконечным капюшоном. Лапин подумал, что лейтенант совсем не вымок, и еще раз ощутил, какая бездна существует между солдатом и офицером. В армии неравенство людей проявляется наглядней, чем где-либо. Исключая, пожалуй, тюрьму.

– Быстрей, ребята! – даже не приказал, а попросил начальник узла связи. Его призвали после института, и, как все двухгодичники, он был человеком больше штатским, чем военным. – Проверяющий копытом землю роет, сказал, не уложимся в норматив – со всех погоны снимет...

– Вам-то чего бояться, – с трудом загоняя очередное колено, выдохнул Витек. – Вернетесь на гражданку, плохо, что ли...

– Разговорчики! – заорал вынырнувший словно из-под земли Усков. Он тоже был в плащ-накидке, но длинный, вечно вынюхивающий недостатки нос не умещался под капюшоном и был покрыт дождевыми каплями. – Пока вы возюкаетесь, враг вас десять раз накроет!

– Как раз наоборот, – Витек устало распрямился, сделал знак, и Курица полез цеплять средний ярус. – Пока мы молчим, бояться нечего. А только выйдем в эфир, тут и начнут накрывать – и снарядами, и бомбами, и ракетами...

– Так ты к чему призываешь?! – изумился прапор. – К саботажу? Может, еще дезертировать хочешь?

– Успокойся "Виктор Иванович, – устало сказал лейтенант. – Пойдем лучше аппаратуру проверим.

– Надо его к Воробьеву отвести, – напоследок пригрозил Усков. – Пусть разберется, что за птица.

Трофимов и прапор залезли в кузов «Цветочка», или радиорелейной станции дальней связи «РДС-69». Криво улыбаясь, сержант продолжал подсовывать очередную секцию и выдавливать сооружение на следующие метр сорок вверх. Сейчас это была вообще каторжная работа. Но сердце грели приятные воспоминания.

У Ускова была злющая жена столь же дурного нрава, сколь и наружности.

Наверное, судьба так мстила прапору за отвратительный характер и постоянные издевательства над солдатами. Но Витек придумал собственную месть, причем очень коварную и изощренную.

Время от времени, поругавшись с супругой, прапор оставался ночевать в казарме. А глупый салабон Кардан на четвертом месяце службы залез на смазливую и вечно смеющуюся Лариску с третьей фермы, хотя все знали, что к ней и на метр лучше не приближаться без общевойскового комплекта химической защиты. Новичкам везет, повезло и Кардану – из всего разнообразия венерических и иных дурных заболеваний ему выпали всего лишь лобковые вши, именуемые в просторечии мандавошками. Он травил кровососущих паразитов одеколоном, жег спиртом, ловил и давил ногтями, так что они лопались с противным хрустом, оставляя на пальцах красные пятнышки. Но, несмотря на явное физическое превосходство, обеспечивающее победу в локальных столкновениях, добиться окончательного перелома в затянувшемся единоборстве Лапин не смог, так как механическое воздействие было малоэффективным, а вши размножались в геометрической прогрессии. Не видя другого выхода, он решил обратиться за советом к сержанту, который знал решительно все.

Усков в очередной раз затеялся устраиваться на ночлег: послал Курочкина в каптерку за чистым бельем, а Муслимову приказал взбить матрац и подушку на пустующей в конце казармы кровати. Как раз в этот день смущенный и готовый перенести положенную порцию насмешек и издевательств, Лапин подошел к Пономареву со своей бедой. Но против ожидания и вопреки существующим правилам, Витек не стал насмехаться над салабоном, не стал даже задавать скабрезных вопросов. Он мгновенно посерьезнел, задумался и заговорщически поднес палец к губам.

– Давай об этом не болтать, – шепотом произнес он, оглядываясь по сторонам. Такая забота о репутации молодого солдата тронула Сергея до глубины души. Он отнес ее на счет высшей мужской солидарности: бывают моменты, когда все шутки отбрасываются в сторону.

– Возьми пузырек или баночку и налови туда штук десять, – по-прежнему шепотом сказал сержант.

Лапин подумал, что тому необходимо сделать какой-то анализ или проверить, каким химикатом лучше разделаться с неистребимыми тварями. Уединившись в кузове «Цветочка», он отрешился от задач боевой и политической подготовки, занявшись скрупулезным делом, требующим точности, быстроты, а главное, незаурядной выдержки и терпения.

А Пономарев между тем крутился, как организатор облавной охоты. Он снарядил Муслима за двумя бутылками вермута и плавлеными сырками, а сам принялся увиваться вокруг прапора, выказывая почтение и оказывая всевозможные знаки внимания. Усков решил, что сержант метит в первый приказ на дембель, и принял вид недоступный и строгий. С таким же видом он соизволил взять сверток с бутылками. Ровно через час прапор был готов. Завалившись на взбитую и свежезастеленную койку, Усков тонко сопел на вдохе и похрапывал на выдохе.

Лапин к тому времени тоже выполнил поставленную задачу и принес баночку с несколькими десятками цепучих насекомых.

– Знаешь, что это? – торжественно спросил сержант, осматривая добычу.

– Бактериологическое оружие!

И командным голосом приказал:

– Рядовой Лапин, для выполнения боевой задачи за мной, шагом марш!

Подойдя к лежащему на спине Ускову, Витек потрусил баночкой, будто солил густо заросшую грудь и выбивающийся из-под форменных штанов к пупку мысок курчавых волос.

– Атака закончена! – доложил он неизвестно кому, а Лапину пояснил с укоризной:

– Между прочим, использование биологического оружия запрещено международными законами!

– А я что? – смешался тот.

– А ты производитель такого оружия! Знаешь, что будет, если Воробьев узнает? – Но тут же сменил гнев на милость. – Теперь заметай следы! Не знаю, как Воробьев, а Ус ков узнает – точно зашибет! Дуй в парк, отлей керосина и намочи везде, где есть волосы. А потом сбрей все к чертовой матери!

Обрадованный Сергей побежал использовать чудодейственный рецепт, обещающий стопроцентное избавление от паразитов. А через неделю история получила продолжение: жена Ускова вызвала прапора на КПП и при большом стечении народа остервенело лупцевала по физиономии и при этом громко кричала: «Вместо денег заразу в дом носишь!» После прилюдной расправы тот добрых десять дней жил в казарме, причем пребывал в постоянной задумчивости и озабоченно высчитывал что-то, загибая пальцы.

Воспоминания развеселили сержанта, он засмеялся и, перекрывая шум ветра, крикнул:

– Кардан, помнишь, как ты мандавошек ловил и в ведро бросал? А сам все свою песенку напевал, чтобы им веселей было!

Он вытолкнул последнее звено и упер основание антенны в землю. Через три минуты станция вышла в эфир, а после окончания учений подполковник из штаба округа за перевыполнение норматива объявил благодарность отделению сержанта Пономарева. В расположение части они вернулись только к середине следующего дня.

Первое, что услышал Сергей, войдя в казарму, его не обрадовало.

– Лапин, давай к Воробьеву! – возбужденно выпалил стоящий «на тумбочке» Чурек. – Он тебя уже три раза спрашивал!

У Сергея прошел холодок между лопаток. Никаких особых прегрешений он за собой не знал, но к особисту вызывают не каждый день, поэтому он стал перебирать все грешки, которые мог вспомнить. Самоволки, чуть-чуть самогонки, неудачный опыт близкого общения с женским полом... За это можно перетягать весь личный состав!

«Может быть, за прапора?» – мелькнула тревожная мысль. Тогда все сходится – больше никто не поражал командиров биологическим оружием! Правда, непосредственно поражал Витек, но само оружие было его, лапинским, значит, он выходил соучастником...

Но капитан встретил его миролюбиво, сразу стало ясно, что ни о какой ответственности речи нет.

– Ты рапорт на учебу подавал, в училище связи? – Воробьев был кряжистым, широкоплечим, с круглым добродушным лицом. Его боялись не самого по себе, как Ускова, а за ту должность, что он занимал.

– Подавал, – кивнул Сергей и облегченно перевел дух.

– Пришла разнарядка на одно место, – Воробьев заглянул в лежащую перед ним бумагу. – Но это школа КГБ.

– Почему КГБ? – поежился от грозной аббревиатуры Сергей.

Особист по-свойски подмигнул.

– Наверное, правительственная связь. Двенадцатое управление Комитета.

Оформляйся, какая тебе разница, где учиться. Зато служба будет поинтересней. Да и рекомендуют тебя.

Лапин понятия не имел, кто его может рекомендовать, а потому пропустил эти слова мимо ушей. Он вдруг почувствовал какое-то изменение своего положения в окружающем мире. Бесправный рядовой первого года службы сидит в кабинете особого отдела как в какой-то ленинской комнате и на равных разговаривает с грозным капитаном Воробьевым. Причем тот с ним доброжелателен, вполне откровенен и доверителен, даже приоткрывает завесу над государственными секретами! Они вроде как коллеги. Одно это сразу отделяло Лапина от всех остальных военнослужащих полка. Если он согласится, то станет своим во множестве таких, внушающих простым людям страх, кабинетах. Если откажется, новое ощущение исчезнет и он сольется с серой массой рядового армейского быдла.

– Что скажешь? – поощряюще улыбался особист. – Или надо подумать?

– Я согласен, – быстро ответил Сергей.

Никто из курсантов не знал, что в действительности ждет их в четвертом секторе. Кто говорил – особая, напичканная датчиками кукла, кто клялся, что приговоренный к высшей мере преступник. Тех, кто прошел испытание, сразу увозили на загородную базу, так что утечка информации исключалась. Неизвестность угнетала, и Карданов обрадовался, когда наконец настал его день.

Первые три сектора Макс преодолел успешно и чувствовал, что укладывается по времени.

Вначале была обычная полоса препятствий: глухой двухметровый забор, бассейн с водой, шест и длинная доска на пятиметровой высоте, канат, коридор с тяжелыми поленьями, хаотично раскачивающимися на длинных цепях, двухметровая яма, узкий подземный лаз, выходящий в охваченный огнем бетонный бункер. Забор он перепрыгнул легко, от холодной воды захватило дух, мокрая одежда и ботинки скользили по шесту, но выручила крепость рук, высоты он никогда не боялся и пробежал по доске играючи. Как водится, ожег руки, скатываясь по канату, набил кулаки, плечи и предплечья о поленья, высушил в огне комбинезон и слегка опалил виски.

На втором этапе надо было подняться по пожарной лестнице на пятый этаж и пробежать по полутемному чердаку среди разорванных взрывом человеческих тел, то ли настоящих, то ли муляжных, мнения и здесь расходились, хотя запах стоял специфический... Но, поскольку дотрагиваться до рук, ног и внутренностей не требовалось, никто особенно в суть проблемы не вникал, тем более что существовала более насущная забота: отбиться от двух неожиданно нападающих «противников» в зловещих черных масках. Одного Макс сбил задней подсечкой, второго ударом локтя в челюсть, сэкономив секунды, уходящие обычно на борьбу.

Тяжело дыша и пошатываясь, он ворвался в третий сектор. Со всех сторон гремели выстрелы, то тут, то там высвечивались фигуры мишеней. Стрелять можно не во все: враги перемешивались с заложниками, а распознать, кто есть кто, надо всего за две секунды. Макс работал со «стечкиным» – прикладистой и довольно надежной машиной, если палить одиночными, а двадцатипатронный магазин позволял не тратить время на перезарядку.

Бах! Бах! Бах! Результативность огня прямо пропорциональна числу выстрелов, поэтому меньше двух-трех раз он на спуск не нажимал. Бах!

Бах! Пот заливал глаза, но вытирать его некогда, промах можно компенсировать вторым выстрелом, если успеешь и если не всадишь добавочный заряд в заложника. Обостренное чутье подсказывало Максу результаты стрельбы.

Бах! Бах! Промах... Бах! Бах! Бах! Хорошо... Бах! Бах! Бах! Зацепил кого нельзя... Бах! Бах! Оба в цель. Бах! Бах! Бах! Не понял... Все? Нет!

Бах! Бах!

Затвор заклинило в заднем положении, но цели больше не появлялись, и свет, ворвавшийся в открытую дверь, стал сигналом окончания упражнения.

Наступила такая тишина, что Максу показалось, будто он оглох, но звонкий обычно щелчок затворной задержки глухо прорвался сквозь набившуюся в уши невидимую вату. Все это он осознавал на бегу, пряча «АПС» в портативную кобуру и проверяя, насколько надежно заперлась защелка. Хищно изогнувшись, он расстегнул клапан и выхватил из кармана-ножен остро заточенный боевой нож. Вырезы рукоятки намертво соединились с закостеневшими пальцами.

Сейчас Макс не думал о загадке четвертого сектора, он превратился в снаряд, целеустремленно мчащийся к цели и не имеющий возможности изменить траекторию. Но за следующей дверью ничто не напоминало учебно-тренировочные помещения – обычная жилая комната: платяной шкаф, диван, на который небрежно брошена фуражка с васильковым «комитетским» околышем, стол с дымящейся чашечкой кофе, развернутый задом телевизор со снятой крышкой, во внутренностях которого, мурлыча что-то себе под нос, ковырялся самый настоящий человек. В спортивном костюме и тапочках.

Вначале Макс зацепился за фуражку, потом за кофе, потом за ремонтирующего телевизор человека. Каждая зацепка тормозила убийственный снаряд.

Он перепутал помещения! Тир и полигоны, учебные сектора выглядят совсем не так! Это общежитие обслуги! Перед ним даже не списанный обществом смертник, а ни в чем не виновный военнослужащий, причем свой, сотрудник Системы, какой-нибудь прапорщик Иванов с выслугой в пятнадцать лет! Надо срочно бежать дальше, искать настоящий четвертый сектор! Но почему он не поворачивается на шум?

– "Наматывая мили на кардан, я еду параллельно проводам..." – разобрал он монотонное мурлыканье.

Психологи полигона перестарались. Макс шевельнул кистью, и нож сам изменил положение: если раньше клинок смотрел вперед, то теперь развернулся острием к локтю, для удара с замахом. Скользящий шаг, второй, рука взлетает вверх и падает вниз, блестящая сталь входит под левую лопатку, тело напрягается и обрушивается вперед, сбивая с тумбочки рассроченный телевизор, что-то теплое брызжет на руку, он рывком выдергивает нож, лезвие уже не блестит, из раны толчками выбивается кровь, тяжелый агональный вздох... Макса замутило, и он выбежал наружу. Кукла действительно чертовски походила на человека!

Измученная физическая оболочка Макса Карданова, забыв про усталость, огромными прыжками неслась по коридору к выходу, душа омертвела, а сознание отключилось, но заметило вывеску на грубой железной двери: «4-й сектор». Макс будто получил пулю под дых и чуть не упал. Значит, все же ошибка! В руке он сжимал окровавленный нож, на ладони тоже потеки крови... Вроде бы жидкая, ненастоящая, но сейчас показалось – обычная, человеческая... Неужели... Но несколько минут назад вывески не было, он должен был свернуть в третью дверь справа и туда свернул! И не бывает таких совпадений, чтобы он перепутал дверь, попал в жилую комнату и находящийся там человек напевал дурацкую песенку, привязавшуюся к нему несколько лет назад и обусловившую армейскую кличку, а впоследствии оперативный псевдоним! Такого не может быть! Табличка – еще одно испытание устойчивости нервной системы...

Подобрав в углу кусок грязной ветоши, он вытер руки, протер нож и спрятал его в ножны, после чего спокойно вышел на белый свет. Его сильно качало.

– Слушай, Карданов, ты что, совсем охерел! – заорал выбежавший навстречу разъяренный Бизон. Сердце Макса покатилось куда-то вниз. «Все, трибунал!» – Ты Косте Белову локтем челюсть выбил!

– Сказали же – в полную силу, как в настоящем бою... – промямлил он.

– Мало ли что сказали! Сам должен соображать, – Бизон немного успокоился. И уже другим тоном добавил:

– А зачем ты нашего техника зарезал?

У Макса словно камень с души свалился.

– Пусть не попадается под руку!

Бизон пристально смотрел на него, уголки губ подергивались все сильнее, наконец он расхохотался и обнял курсанта за плечи.

– Ну ты зверь! Так еще никто не отвечал! – И, понизив голос, добавил:

– По песне догадался?

Макс сделал удивленное лицо.

– По какой песне?

– Ладно! – Инструктор сильно хлопнул его по спине. – Я нарочно ее поставил. Подсказка. Ты бы никогда не ударил!

– Не понимаю, товарищ майор!

Бизон перестал улыбаться.

– Почистить и смазать оружие, отчитаться за патроны, привести себя в надлежащий вид и убыть на базу номер два!

– Есть, товарищ майор! – четко, как и положено, ответил Карданов.

Из пятнадцати экзаменующихся восемь не прошли четвертый сектор. Еще двое прошли, но впали в истерику у ложной таблички при выходе. Всех десятерых перевели на профиль, не связанный с диверсионно-боевыми действиями. Один хотя и выдержал испытание, не захотел продолжать учебу и подал рапорт на увольнение.

С оставшимися руководство школы провело индивидуальные беседы. Точнее, парные беседы, потому что вызывали по двое.

– Вы прошли полный теоретический курс, всестороннюю практическую подготовку, успешно выдержали тестирование и контрольные испытания, – веско говорил генерал-лейтенант Бутко. Начальник школы выглядел гражданским человеком, форму он надевал только по большим праздникам, но курсанты знали, что почти всю жизнь он провел за кордоном, работая по линии нелегальной разведки. И, несмотря на молодость, понимали, что это значит. – Сейчас в инстанциях, – начальник многозначительно поднял палец, а его замы понимающе кивнули, – в самых высоких инстанциях рассматривается предложение КГБ СССР о создании нового подразделения. Точнее, о воссоздании необоснованно и преждевременно упраздненного подразделения, существовавшего еще в системе НКВД СССР.

У Бутко было вытянутое костлявое лицо с выдающимися скулами и болезненно запавшими глазами, на правой щеке торчала довольно большая бородавка, о которую постоянно цеплялся взгляд Карданова. Ходили упорные слухи, что начальник «на вылете» и замполит с замом по учебной работе ведут подковерную борьбу за еще не освободившееся кресло.

– Вы слышали что-нибудь о подразделении "Л"? – спросил Бутко.

– Никак нет! – рявкнул Гена Прудков. В последнее время его постоянно ставили в пару к Карданову и даже поселили в одной комнате.

– Нет, – качнул головой Макс.

– И слышать не могли, – сказал генерал, а замполит подтверждающе кивнул. Он походил на упитанного хомяка и, хотя любил рассказывать курсантам про свои ценные вербовки, никогда не выезжал за рубеж, сделав карьеру в парткомах центрального аппарата. – Эта служба занималась ликвидацией предателей и изменников Родины, врагов советской власти и Коммунистической партии, которые скрылись за границей, надеясь избежать возмездия...

– Справедливого возмездия, – добавил замполит, и генерал недовольно повел бровью, после чего хомяк замолчал. Длинный и тощий, похожий на жердь зам по учебе сидел как истукан, пристально рассматривая курсантов водянистыми глазами, словно проверяя в очередной раз их благонадежность.

Про него вообще ничего не было известно, как про длинный стол под красным сукном, за которым восседали все трое.

– В последнее время случаи предательства и перехода на сторону противника участились, поэтому целесообразность воссоздания подразделения "Л" вполне назрела.

Начальник сделал паузу, давая курсантам возможность осознать услышанное. Макс уже понял, о чем пойдет речь. И знал, что он ответит.

– Вам предлагается пройти подготовку для работы в новой службе, – произнес начальник школы. – Какие есть возражения?

На несколько минут в помещении воцарилась тишина.

– Возражений нет, – произнес Макс.

– И у меня тоже...

Обычно Прудков говорил быстро и уверенно, а сейчас проблеял, словно баран перед закланием. Он хотел стать резидентом под дипломатической «крышей» в какой-нибудь богатой европейской стране – Австрии или Швейцарии... Но понимал: отказ от ответственного задания навсегда закроет такую возможность.

– Хорошо, что вы оправдываете доверие, – чуть улыбнулся Бутко. – В таком случае мы направим вас на шесть месяцев в Особый учебный центр для прохождения углубленной специализации. Но есть еще одна деталь...

Курсанты насторожились. Обычно такие добавления не сулят ничего хорошего.

– Вы будете работать в паре...

Карданову это не понравилось. Генка не вызывал каких-либо конкретных претензий, но что-то в нем настораживало. То ли бессмысленный взгляд, то ли стремление винить во всех своих бедах и неудачах окружающих, то ли вспышки немотивированной агрессивности.

– В оперативных целях вам необходимо внешнее сходство. Когда пары подбирались, то учитывалась конституция, рост, тип лица. Для окончательной доводки товарищу Прудкову придется подвергнуться несложной пластической операции для изменения внешности... – Генерал выдержал еще одну паузу. – Вопросы есть?

– Почему мне операцию? – запальчиво спросил Генка, хотя всегда был исключительно почтителен с начальством и никогда ему не возражал. – Тогда давайте жребий бросим!

– Отвечаю, – доброжелательно произнес генерал. – Жребием такие дела не решаются. Один из вас должен быть первым номером, а второй его прикрывать. Первому номеру необходима совершенно естественная внешность, поэтому изменению подвергается номер второй. В вашей паре учебные, боевые и психофизиологические показатели выше у Карданова, поэтому роль первого номера отведена ему. Я ответил на ваш вопрос?

– Ответили... – после некоторой заминки нехотя произнес Прудков.

– В таком случае можете быть свободны. Желаем успехов в дальнейшей учебе и последующей работе.

Когда они вышли, Генка повернул к Карданову возбужденное, исполненное обиды лицо.

– Видишь, как получается! Я из-за тебя должен рожу резать! А ты в стороне! Подумаешь, показатели у него выше! Ну и что, что показатели?

Так мне из-за этого под нож ложиться?!

Чего-то подобного и следовало ожидать. Карданов почувствовал себя виноватым, хотя прекрасно понимал, что никакой его вины тут нет.

– При чем здесь я? Не хочешь – возьми и откажись.

– Да, откажись! Умный какой! Я откажусь, меня выгонят, а ты поедешь резидентом в Вену! Молодец, хорошо придумал!

В этом был весь Генка Прудков, отныне его напарник.

– Борсхана, независимое развивающееся государство социалистической ориентации на юге Африки, расположена между ЮАР и Намибией, площадь пятьсот шестьдесят тысяч квадратных километров, население шесть с половиной миллионов человек...

– Шесть миллионов пятьсот шестьдесят тысяч, – брюзгливо поправил Крымский. – Или для вас шестьдесят тысяч человек значения не имеют?

– Имеют, товарищ полковник! – покаялся Макс и получил знак продолжать ответ. – Президент – прогрессивный общественный и политический деятель Мулай Джуба, видный борец за освобождение Африки от колониального господства и большой друг Советского Союза. Полезные ископаемые: золото, алмазы. Исключительно важное стратегическое расположение, позволяющее осуществлять радиотехнический контроль Западного полушария. Наличие советской базы атомных подводных лодок...

– Не базы, а пункта ориентации и ремонта, – теперь вмешался Желудев, и Макс согласно кивнул:

– Так точно, товарищ подполковник! Высокая активность ЦРУ, попытки политической переориентации, в 1984 году с нашей помощью предотвращен государственный переворот. Зона жизненно важных интересов СССР в этом районе мира. Условия оперативной работы четвертой категории сложности...

– А почему? – прервал Карданова третий член комиссии полковник Журавский. – В Штатах уровень сложности пять, на то они и главный противник. А в дружественном социалистическом государстве – четыре! Как так может быть?

Макс обескураженно замолчал. А ведь действительно...

– Не знаю... В учебниках написано про государственный и политический строй, а в лекциях – про четвертый уровень сложности...

– Ладно, – добродушно сказал Крымский. – Это вопрос не курсанту...

Тем более что Владимир Михайлович и сам вряд ли сможет дать однозначный ответ. – Все трое понимающе переглянулись.

– Вы свободны!

Через несколько минут объявили итоги экзамена по оперативно-политической обстановке в странах мира. В строю стояли два курсанта, похожие как братья-близнецы. Карданов получил «отлично», Генка – «хорошо». Начальник ОУЦ полковник Крымский поздравил обоих с окончанием учебы и пожелал успехов в предстоящей работе. Никакие дипломы и свидетельства здесь не выдавались: совсекретные справки переправят специальной связью и вошьют в личные дела. Нагрудный знак тоже не полагался, его заменило крепкое рукопожатие Крымского.

– От души желаю тебе в Борсхану не попадать, – шепнул полковник, наклонившись к уху Карданова, и дружески подмигнул.

– Что он тебе сказал? – ревниво допытывался потом Генка. Его шрамы зажили и практически не различались. Но он был обижен. И за более низкие оценки, и за посредственные результаты тренажерных тренировок. Причем обижался не на себя, а на Крымского, Журавского, Желудева, Спеца, на тренажер и, конечно же, на Карданова. "Если бы ты из кожи не лез, учился нормальненько, средне, вот и были бы мы на равных, – болтанул как-то он.

– Им тут особенно выбирать не из кого, ставили бы четверки как миленькие и тебе и мне, и обоим хорошо было бы! Они же нас нарочно стравливают, неужели не понятно? Тебе надо быть отличником, а я остаюсь виноватым, как всегда!"

– Да ничего особенного он не сказал, – отмахнулся Макс. – Пойдем пока с Савченко попрощаемся.

Напарник поджал губы.

– Ты иди, а я у вертолета посижу. Это же твой друг... Мне он трояк влупил – вот и все прощание!

Спец, как всегда, толокся в тренажерном зале возле виртуального имитатора реальности, напоминающего сложный спортивный снаряд для тренировок космонавтов. Зависший в неестественной позе распахнутый сенсорный скафандр был похож на выпотрошенный труп, а подполковник увлеченно составлял программу очередного упражнения, в изобилии нашпигованную такими и еще более жуткими трупами. На шум шагов он сторожко вскинул крупную голову с коротко стриженными седыми волосами.

– Закончили? – Яркие голубые глаза сейчас не отблескивали ни льдом, ни сталью.

Макс кивнул.

– Через полчаса вертолет. Попрощаться зашел.

– С ним? – Спец кивнул на тренажер. Он одушевлял машину и под предлогом доводки и контроля программ часами висел на растяжках, выделывая головокружительные трюки. Он любил жить в виртуальной реальности, воспроизводящей всевозможные опасности и дающей возможность испытать острое чувство риска. Хотя долгие упражнения съедали ресурсы нервной и сердечно-сосудистой систем, о чем сам Савченко неоднократно предупреждал новичков. «Он больной, – говорил Генка. – Когда-нибудь он так и умрет на тренажере». Макс тоже опасался, что в конце концов это произойдет.

– И с ним тоже, – Карданов погладил хромированную сталь опорной стойки.

– Ты неплохо работаешь, – сказал Спец. – Но я тебе скажу то, чего раньше не говорил.

Он подошел почти вплотную – глыба мышц и навыков убийства, боевой робот. Терминатор из одноименного фильма.

– Ты хочешь, чтобы все было по правилам. В тебя прицелились, ты выстрелил. Вроде самооборона. Тебя послали на ликвидацию отпетого негодяя с отвратительной харей – моральное самооправдание. Как в кино. Здесь черное, а вот здесь – белое.

Подполковник Савченко вздохнул. Он не был роботом, потому что белая футболка сильно взмокла под мышками и на груди, явственно ощущался запах рабочего пота. А Терминаторы не потеют.

– Только в жизни так не бывает. Негодяй может быть красавчиком, он чей-то муж, чей-то отец, чейто сын, его жена может оказаться рядом в момент ликвидации... Это не имеет никакого отношения к делу. Если ты хоть на миг задумаешься – провалил задание и сам сгорел! Поверь, я знаю много примеров...

Спец левой рукой потер грудь.

– И дуэлей устраивать не надо, ждать, пока он вынет оружие, повернется лицом – это дурость и больше ничего. Даже не глупость, а дурость.

Есть возможность выстрелить в затылок – пали! И даже не задумывайся, хорошо это или нет! Потому что, если задумываться, не надо было сюда идти!

Убивать всегда нехорошо, и есть очень много чистоплюев, которые тебе про это охотно расскажут. И они же осуждают врагов, предателей, требуют для них высшей меры! Но... Чтобы они сами подыхали! Здесь вынесли приговор, а он там сразу и помер. А гады не хотят подыхать, они очень живучи, потому что других в землю кладут и их жизни в себя всасывают... Так что приходится кому-то работать... Как в любой работе, тут своя техника безопасности, и ее надо соблюдать.

Макс кивнул.

– Я это все понимаю. А как на месте выйдет – не знаю. Тренировки – это одно, а взаправду – совсем другое...

– Верно. Вот у напарника твоего все хорошо выходить будет. Гораздо лучше, чем на тренажере.

– Почему?

– Не знаю. Вернее, объяснить не могу. Но попомнишь мое слово!

Только...

Савченко на миг задумался, словно взвешивая – говорить или нет. Но потом решился и наклонился к уху ученика, как недавно начальник ОУЦ.

– Скорей всего не придется вам этим заниматься. Отдел "Л" решено не создавать. Там, наверху, посчитали, что это незаконная деятельность, нарушающая международное право. Как будто те гады ничего не нарушают!

– Это точно? – опешил Макс.

– Да. Только никому ни слова, пока вам официально не объявят.

– Вот оно как... Может, и к лучшему... Честно говоря, мне не по душе это дело, если взаправду.

– Ну, назад уже не отыграешь. Ты получил такую специальность, что делать дело все равно придется. Не сейчас, так через пять лет, десять, не в одном подразделении, так в другом.

Видно, лицо у Макса изменилось, и Спец не захотел омрачать последние минуты общения. Улыбнувшись, он хлопнул начинающего Терминатора по плечу.

– Хотя, может, и обойдется – в жизни всякое бывает! Давай, беги к вертолету, а то опоздаешь!

Из глухого чрева транспортного вертолета не определишь ни направления полета, ни маршрут. Через три часа грохота и мелкой вибрации они, щурясь, вылезли на бетонку подмосковного военного аэродрома. И вновь окунулись в обычный человеческий мир. Оба получили десятидневные отпуска, причем Карданова неожиданно вызвали к замначу Школы по тылу и вручили ключи от двухкомнатной квартиры, чему он был несказанно удивлен. С жильем в Комитете было получше, чем везде, но обычно точкой отсчета становилась однокомнатная хрущевка где-нибудь на окраине, полученная через трипять лет службы. А тут сразу, почти в центре, рядом с метро и сразу две комнаты. Фантастика!

– За что тебе вдруг? – оскорбленно спросил Прудков. – Опять за учебу и показатели? Так за это оценки повыше ставили! Квартира-то при чем?

Жить-то всем где-нибудь надо! А ты опять за мой счет!

Карданов почувствовал, что напарник его откровенно ненавидит.

– Почему за твой? Ну, хочешь, давай вместе там жить будем!

– Ну да, молодец. Все будут знать, что Прудков в улучшении жилищных условий не нуждается и квартиру ему давать не надо! Так и останусь у тебя вечным квартирантом! Хорошо придумал, спасибо! – с горечью ответил Прудков, и его новое лицо, лицо Макса, приняло выражение обиды, характерное для Генкиной физиономии. Будто сквозь маску проступил подлинный облик.

Когда отпуск кончился, Карданову и Прудкову объявили, что создание службы "Л" отложено на неопределенное время, а им предстоит другая работа. Гораздо более серьезная, конспиративная и ответственная. Это удивило обоих, ибо они считали, что более серьезной и ответственной работы попросту не существует.