Глава десятая
Саботаж
Время шло, картину я почти завершил, и к тому же издеваться над замком мне просто надоело. Тем более что с моим зрением сумел хорошо рассмотреть, что замок несколько деформировался и чуточку почернел. От перегрева, что ли?
Поэтому стал практиковать одну из иных «маленьких гадостей» – она называлась «сквознячок» и создавала на расстоянии довольно маленький, но вертлявый буравчик. Когда патриарх Ястреб объяснял мне суть этого тринитарного всплеска, то утверждал, что им очень удобно на расстоянии гасить, например, свечу. Или незаметно «дунуть» тому же противнику в ухо. Мелочь – а в поединке и это отвлекает.
Что самое интересное, сквознячок-буравчик у меня получился уже с десятой попытки. Используемая в качестве объекта все та же висящая нить резко качнулась в сторону, словно на нее кто-то дунул. Тотчас в мои напевы закралась строчка: «По просторам бродит ве-е-тер». И еще через парочку проб я перенес свои усилия с нитки на замок. Уж слишком я опасался, что сейчас вдруг появится старшина Борей, начнет открывать замок и останется с обожженными пальцами.
Но прошло еще полкара, мне надоело и это занятие, и я весь сосредоточился на завершении моей картины «Фантазия». Причем оказалось, что и сосредоточиваться не на чем: надо или все переделывать заново, или оставить как есть. Разве только мелькнувшая мысль о подписи на полотне опять разбудила во мне противное чувство неудовлетворения собой. Ведь и на остальных картинах я не поставил подписи! Как же я так опростоволосился? Ладно там, портреты и первая, недоделанная, «Маха» были забраны с мольберта сырыми и без всякого моего согласия. Но вот законченную «Ксану многоликую» можно было и подписать. Тем более что Сергий несколько раз переспросил, не надо ли сюда еще чего дорисовать, и только потом с необычайным почтением и осторожностью картину унесли в его личный кабинет управы.
Раз на той не успел, значит, на этой подпишусь. А как? Значком Земли – почему-то не хотелось светиться. Одним из придуманных старых имен – какой смысл? Да и теми именами, что носил, присваивая их бессовестно и нечестно, тоже не хотелось увековечиваться. Поэтому и решил в итоге поставить просто хитрую закорючку собственной подписи, которая стояла и у меня во всех документах. Если что, пусть мне докажут, что это не подпись Михаила Македонского.
Подписался. Наложением ладони высушил навечно. И понял, что успел сделать все: в коридоре послышались шаги. Чуток развернул мольберт, чтобы мне было хорошо видно, уселся на лавку, спиной уперся в стол и стал оценивать свой труд с нового ракурса. Хорошо получилось. Даже меня впечатляло. Тем более что я опять несколько позарился на известный, классический сюжет. Правда, сделал его несколько по-своему, осовременил, что ли. Но получалось красиво и эффектно.
Из рассказа Ксаны я уже знал, что образования, показавшиеся мне навершиями вулканов, называются Ирши и являются верхушками шахт, уходящих на Дно. Знал я и то, что больших домов на поверхности не строили никогда, и дневной свет не заглядывал в окна человеческих поселений. Так что даже не знаю, поймут ли мою художественную задумку местные аборигены. Даже интересно стало понаблюдать за их реакцией.
Но пока я так, безмятежно развалившись, размышлял, аборигены попытались войти в мою камеру. Старшина Борей руки себе не обжег (да здравствует моя предусмотрительность!), но уже изначально даже ключ в замок вставить не смог. За его спиной стояли, переминаясь с ноги на ногу, двое подчиненных, ничем из одежды не отличающиеся от стоящих там же соглядатаев.
– Что за ерунда! – нервно воскликнул альбинос, встряхивая своими белыми волосами. Вынул ключ, присмотрелся к нему, потом заглянул в замочную скважину: – Вы чего сюда напихали?
– Да к замку и не притрагивались! – возмутились соглядатаи.
– А арестант?
– Тоже не касался! За все время с ухода поставного только раз в нашу сторону выглянул, а потом работал у мольберта и песни напевал.
Еще немного поковырявшись в замке, но так ничего и не добившись, Борей крикнул мне:
– Эй, Миха! Что это с замком случилось?
– А я знаю? – уставился я на него честными глазами. – Поржавел, наверное. Вы его хоть смазываете иногда?
Смешно получилось. Да только старшина шутки не понял, почему-то рассердился и стал со злостью пинать замок своим сапогом. Кажется, он не поверил в мою невиновность при данной порче казенного имущества. Поэтому я решил хоть как-то его задобрить и успокоить:
– Да что за проблема? Неужели нового замка на складе нет? Ты вон лучше Сергия позови, пусть новую картину забирает. Как раз по теме «Фантазия».
Голову у альбиноса между решеток просунуть не получилось при всем желании, да и все равно бы не рассмотрел стоящую к нему боком картину. Но интерес проявлял к ней немалый:
– «Фантазия»? Так я и пришел сюда с приказом: и картину забрать, и тебя отвести к поставному.
– Да? Так я готов! – заявил я, вскакивая на ноги. – А что за повод для вызова?
Старшина скривился, но правду скрывать не стал:
– Там у него барон Фэйф восседает, хотят тебе пару вопросов задать, а потом вроде как казнь тебе грозит.
Что-то мне не верилось в такие решения властей. Если уж казнить собрались, то валух бы сам сразу к камере приперся, ухватил бы меня за шиворот да и отволок на эшафот. Или там своих подчиненных заставил бы вынести под барабанную дробь к месту казни. А тут нет, поговорить хотят, вопросы задать. Хотя текст вопросов так и читался моим воображением прямо в воздухе: «Признавайся, откуда ты взялся?!» Еще неизвестно, где кто восседает и в какой дыре меня допрашивать собираются.
«И с другой стороны, куда это мне спешить? Мне и здесь хорошо! – подумал я, усаживаясь обратно и закидывая ногу на ногу. – Мало того, еще и поиздеваться над ними могу!» Что и поспешил сделать:
– А как же обещание поставного кормить меня, чем пожелаю? Уже вроде и ужин давно принести следовало! Долго я ждать буду? Как-никак заработал, вон еще одну картину нарисовал. С ней наш сектор вообще самый главный конкурс по живописи выиграет. Так что, Борей, пусть ужин-то не зажимают. А то у меня уже живот от голода к позвоночнику присох.
От такой наглости Борей только и выдохнул, вращая возмущенно головой:
– Ну ты и…
– Не понял? – возмутился и я в ответ. – Как рисовать – так Миха! А как Миху покормить, то «ну ты и…»! Так нечестно. Я буду гаузам жаловаться. До самого главного у них дойду!
– Ты чего орешь? – прошипел на меня старшина.
– Справедливости требую! Тем более, пока вы старый замок спилите, я бы и перекусить успел.
Упоминание о замке несколько смирило местного представителя власти. Он еще раз попытался ткнуть ключ в замок и с плохо скрываемой паникой забормотал:
– Спилите? Как же его спилишь, если такой никакая ножовка по металлу не берет? Это же номерные замки, которые гаузы выдают на каждую управу только по три штуки.
– Вона как! – подивился я с явным сочувствием. – Крепчайшая сталь и заржавела? Что ж вы их так без смазки запустили? А? Значит, ключ запасной себе даже ленивая Ксана сделала, а вот о сохранности добра позаботиться некому?
После чего мне вдруг в голову пришла сумасшедшая идея. Все равно хуже мне не будет, а последний творческий порыв и тяжкие эксперименты с тринитарными всплесками меня выжали основательно в плане внутренней силы, голод-зверь опять во мне ворочался, грозя жуткими санкциями несообразительному мозгу.
Я встал и отправился к картине со словами:
– Ну, раз условия договора не выполняются, то я имею право свою работу уничтожить. К тому же она мне самому жутко не нравится. Мазня какая-то получилась.
Снял рамку с крепления, подержал на вытянутых руках, словно присматриваясь в последний раз к творению. Тотчас от входа послышалась вежливая просьба:
– Нам хоть покажи вначале.
Все пять лиц старались протиснуться сквозь прутья решетки. Я и на них посмотрел скептически, потом буркнул:
– Да и вам не понравится. – И ненадолго, секунд на пять, развернул картину к старшине и его подчиненным. При этом сознательно еще и попытался создать специальный отблеск-отражение от лампы, чуть покачивая рамой.
Ярко-красные полоски красок заиграли в тот момент словно живые, добавляя лишней правдоподобности страшной по эпическим масштабам сцене.
Затем досадливо цокнул языком и двинулся к единственному стулу:
– Ну вот, так и знал, что не понравится.
– Стой! – заорал не своим голосом Борей. – Ты чего это собрался делать?!
– Как чего? Порву полотно о спинку стула, а потом залью обрывки краской. Так все отчаявшиеся академики от живописи поступают.
– Стой, стой, стой! – запричитал, словно в молитве, представитель власти «моего родного» сектора. – Сейчас тебе и еды принесут, и… все остальное! Только ничего не порть!
И с одним из своих помощников куда-то умчался. А мне что оставалось делать? Озадаченно почесав свои кудри, поставил картину на место и вновь уселся за стол. Если уж попадать под удары неприятностей, то лучше под все сразу одновременно. Глядишь, удары между собой столкнутся да и рикошетом уйдут в стороны.
Это я так размышлял, пытаясь представить себе действия властей. Скорее всего, сейчас приволокут лом побольше да вставят его в лапу валуха помассивнее. А то и сам барон Фэйф постарается. Два, а то и один удар по замку – и никакой пилки не понадобится. Уж про прочность, хрупкость и усталость материалов я знал прекрасно. Теперь следовало додумать дальнейший ход своих действий. Смогу ли я, шантажируя поставного картиной, добиться хотя бы одной отменной кормежки? Или лучше сразу замахнуться еще и на последнюю ночь в данной юдоли скорби и грохочущих кандалов? Если буду очень убедителен, то что стоит властям узника казнить или отправить на Дно, допустим, завтра? Нет, еще лучше – через лутень?..
«Да нет, лутень – уже перебор, – грустно вздохнул я, прислушиваясь к очередному топоту в коридоре. – Если валух взбесится да поставной впадет в ярость, то они меня тут без всякой казни прямо на месте затопчут, в тонкую тряпочку раскатают».
Первым добежал к входу Сергий. Просунул свой кулачище между прутьями решетки и рыкнул, словно лев:
– Ты-ы-ы! – Затем его речь стала более человечной. – Ты что творишь?! Я из шкуры вон лезу, чтобы гаузов уговорить да казнь твою отсрочить, а ты саботаж в моей управе затеял?! Прибью!
Прежде чем ответить с бесшабашным видом, я сглотнул обильно наполнившую рот слюну. Как я заметил, у меня она всегда от страха раз в десять быстрее выделяется (интересно, для чего?). Но голос мой прозвучал вполне твердо:
– Господин поставной! Это вы должны разобраться с саботажем иных лиц! Кто-то меня тут запер, лишает обещанной пищи и заставляет работать на износ. Заявляю протест против такого неприемлемого против меня обращения!
– Чего он там заявляет?! – пробасил уже вставший у решетки барон Фэйф. – Да что за дрянь такая наглая и склочная нам попалась?! Сергий, ломай замок!
Тот отступил чуть в сторону, показывая инопланетный замок:
– Номерной.
– Выламывай решетку!
– В комплекте к замку.
– Пробивайте стены!
– Трехслойный армированный бетон. С улицы – тоже.
– Э-э? – Даже валуха проняло от такого перечисления. – Что за камера такая?
– Триста лет назад строили, с учетом нежданных взрывов, – несколько туманно пояснил поставной.
Но великан его понял отлично. Затопал своими ножищами от злости и рыкнул:
– Так что, эта мразь еще неизвестно сколько там прятаться будет?!
– Ну почему неизвестно? Сообщение я уже послал. – И Сергий указал глазами в потолок, намекая, кому ушла срочная просьба о помощи.
Как я понимал, мою персональную камеру теперь только некими специальными средствами вскрывать придется.
«Ай да Борька! – восхищался я сам собой. – Ай да умница! Ай да саботажник! Красава! Теперь бы только еще продуктами питания себя обеспечить».
Словно подслушав мои мысли, поставной злорадно продолжил:
– А чего с казнью спешить? Лучше все декорации успеем приготовить. Да и не сбежит он отсюда никуда. Мало того, голодом его поморим, может, и поумнеет перед смертью.
– А-а-а… как же э-это… – Моя рука указала на мольберт.
– Ха! Ты думаешь, меня шантажировать сможешь? Одной картиной меньше, одной больше, роли не играет. Понял?
После чего все притихли как по команде, глядя, как я приближаюсь с потерянным видом к своему творению.
– Ну ладно, раз художник должен умереть голодным, так не доставайся же ты никому!
И я в позе Отелло, собирающегося душить предавшую его Дездемону, замер в двух шагах перед картиной. Причем не только играл на публику, но и в самом деле задумался. Что мог увидеть старшина и его помощники? Вряд ли они успели рассмотреть нечто конкретное и дать правильную оценку. Скорее всего, впечатления варьировались от «Там такое…» до «Охренеть!». Да и самый большой знаток сейчас смотрит на меня из-под локтя барона-великана. Надо бы и ему вначале показать.
Поэтому я резко развернул мольберт, отставляя его подальше к кровати и театрально восклицая:
– Но напоследок, по заказам благодарной публики, – бесплатная презентация великого творения под названием «Гибель Пловареша»! Причем прошу учитывать, время осмотра в нашем выставочном зале ограничено беспомощным состоянием его хранителя. Если через полкара его не накормят, выставка закрывается по техническим причинам. Хранителю придется разводить из этого полотна костерок и над огнем греть себе жалкие остатки давнишней трапезы.
А сам еле сдерживался от смеха. Эх, сюда бы сейчас Леню! Вот бы мы с ним насмеялись! Потому что с посетителей моей выставки одного актера можно было снимать комедийные фильмы. Несколько лиц там поменялись местами, пытаясь в разные щели осмотреть картину с разных ракурсов. Понятное дело, что подобные попытки были изначально обречены на неудачу. Но именно это больше всего и смешило. Также поразило, и немало, наличие среди человеческих лиц и двух огромных морд валухов. Кажется, вместе с бароном прибыл и его сопровождающий. Спрашивается: что тупые великаны могут рассмотреть интересного в данной картине, если они вообще в искусстве ни в зуб ногой? Так, по крайней мере, думалось мне, так утверждал Борей, и так подтверждала в своих рассказах Ксана.
А тут эти «ну тупы-ы-ые-е!» совсем такими осмысленными глазами рассматривают. Я даже удивился. Демонстративно отошел ближе к входу и тоже оглянулся:
– Неужели так понравилось? Тогда странно, почему мне за мой труд не желают оплатить оговоренный заработок в виде трех корочек хлеба…
Короткую паузу заполнил ехидный голос старшины:
– Под столом у себя поищи: четыре корочки найдешь!
– …и трех жареных поросят! – продолжил я, словно ничего не услышал. Про фермы с домашними животными я узнал тоже от Ксаны. Каждый город обеспечивался продуктами питания более чем полноценно, если не с запасом. – Естественно, что со всеми комплектующими салатами, соусами и подливками!
После чего первым отозвался именно второй великан, которого я видел впервые:
– Ну, жареных поросят он и в самом деле заслужил. Распорядись! – Это он старшине кивнул. – А вот признайся, человек, откуда ты взял сюжет для этой картины?
Ну не буду же я признаваться, что частично украл идею у великого русского живописца Брюллова, который в своей картине «Последний день Помпеи» показал кошмарный апокалипсис, разрушающий прекрасный город.
Тем более что моя картина показывала один из Иршей, который и в самом деле превратился в гигантский вулкан. Потоки лавы стекали по его склонам, уносились в небо взрывами из жерла и уже оттуда опадали красноватыми глыбами раскаленной магмы. А у подножия вулкана погибал город. Причем не подземный, а вполне себе нормальный, с высотными двенадцати– и двадцатиэтажными домами. Лава сминала первые здания своим напором. Загорались первые пожары. Падающие с неба глыбы подминали под себя более дальние строения. Людей, кроме одного, я не прорисовывал. Только наклонные черточки, мазки, изображающие бегущую в панике толпу. Лишь на переднем плане я выделил светом молодую женщину. Страшненькую на лицо женщину, да и оно было обезображено нависающей у нее за спиной волной кошмара. Стоя на коленях и согнувшись, жительница погибающего города пыталась наивно прикрыть голову тонким отрезком ткани. И только сейчас, присмотревшись к лицу этой женщины, я понял, кто это: Шаайла!
Именно ей грозила смерть от летящего с неба сгустка магмы!
Что-то у меня внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Дыхание сперло. Какая-то часть сознания вдруг ощутила, что вашшуне очень и очень плохо. Вдруг ее сейчас убивают? Вдруг она сейчас спасается от погони? Или еще хуже: вернулась по глупости назад в мир Трех Щитов и попала в лапы людоедов?!
«Если с ней случится что-то плохое, это будет только моя вина! – Уже не глядя на картину, ушел я в себя с остекленевшим взором. – Из-за меня она осталась в развалинах некрополя, и это я по своей глупости не настоял в ее насильственной эвакуации. Ведь если бы захотел, отыскал бы нужные слова, и она спаслась бы вместе со всеми. А я только и рад был: с глаз долой, и сразу из памяти вычеркнул. М-да… Другой вопрос, как я вдруг почувствовал, что ей сейчас плохо? – При обдумывании этого вопроса я даже перестал слышать ведущиеся за решеткой разговоры. – Ведь я чуть ли не дословно могу сказать, что с ней сейчас происходит! Пещера… Странные лампы… И тянущий к ней свои ладони довольно смазливый на лицо мужик. Странно».
После чего рваный сполох видения потускнел и исчез. Но то, что Шаайла осталась жива, я тоже прочувствовал. Что меня еще больше обеспокоило.
«Понятное дело, что магия миров что угодно сотворить может! Но почему именно со мной? И почему я почувствовал вашшуну? У меня что, с ней не только интимная связь до конца жизни образовалась?! А еще и бесплатное телевидение установилось?! Ой!.. А если это связано с беременностью! Чего только на подобные темы не рассказывают и не выдумывают. Вдруг она и в самом деле “залетела”?.. И тогда наш потомок будет подглядывать за мной всегда, везде и всюду. Мамочка, я не хочу такого!»
Кажется, последняя мысль у меня вырвалась вслух. Гомон за моей спиной стих, и я разобрал отдельное утверждение с вопросом:
– Не хочешь? Но на этот раз можешь быть уверен: никто тебя травить не станет. Если сомневаешься, давай мы сами от твоей порции откусим.
– Мм? – Я резко развернулся к решетке, разглядывая старшину и пару работников ресторана. У них в руках были две солидные корзины с провизией, которую все-таки доставили по моему настойчивому требованию. – Да ты шутишь, Борей! – ожил я, спеша за «передачей со свободы». – Каждый откусит по разу, и вот уже художник вытянул свои худые ноги, а его тело скрючилось от смертельного удара голода.
Все это я приговаривал на ходу, метнувшись к столу за пустыми корзинками, а потом привычно укладывая уже в них подаваемые мне вкусности. Хлебом, как я заметил, тоже не обидели, ну а что-то огромное и горячее еле пропихнули между решетками.
– Неужели поросенок? Живем, ребята!
За спинами старшины и его помощников виднелись огромные фигуры валухов и нашего поставного. Тот, хоть и смотрелся рядом с ними карликом, и смотрел на барона снизу вверх, выглядел импозантно и солидно. Еще и что-то пытался скороговоркой доказать своим собеседникам. Жаль, что ворчание Борея не давало мне расслышать ведущиеся переговоры о моей тушке (о чем же им еще разговаривать, как не обо мне?).
– Ты так себя по-хамски не веди, сдерживайся, и уважения побольше, – убеждал меня старшина. – Вон барон возмущался, что ты ему так ни разу и не поклонился. А что, трудно тебе?
– Подумаешь! До сих пор не убили ведь, – бросил я, подхватывая первую корзину и отволакивая на стол. Когда брал вторую, поблагодарил: – Спасибо, ты меня сильно выручил.
– Чем?
– Отличным ужином. Без твоей помощи эти бы здоровяки надо мной не сжалились… Все, у меня перерыв на обед!
Но только я уселся за стол, как в спину мне забасил поставной:
– Миха! Картину отдай! Она уже не твоя, а принадлежит сектору.
Я замер на секунду, пытаясь унять раздражение. Скажи он это три секунды назад, отдал бы картину не задумываясь. Белкой бы метнулся и отдал! Лишь бы не надоедали. А сейчас, когда мои руки уже разорвали фольгу, а мой нос вдохнул аромат запеченного в духовом шкафу поросенка?! Ха! Да он издевается! Ни за что с места не сдвинусь!
Как я не подавился слюной, пока отвечал, так и не смог понять:
– Мне там еще пару деталей подправить надо! Буду выходить, тогда и заберете!
– Я так и знал.
Но последующие слова хитрого Сергия заглушил хруст разрываемой моими зубами румяной корочки. Да и с ушами моими что-то случилось: внешние звуки словно отрезало. Правильно заметил Леня: жевательные мышцы у меня перекрывают органы слуха намертво. Мало того, где-то на дне сознания тлели справедливые опасения. Вдруг гаузы подсуетятся? Вдруг мою камеру вскроют прямо сейчас? Сию минуту? И все мои старания по снабжению себя любимого пропадут втуне?
Вот я и торопился.
Как выяснилось чуть позже – зря. Мог бы и лучше пережевывать, тщательнее. И так там внутри мой бедный первый щит надрывается, работая в три смены и помогая переваривать наспех проглоченную пищу.
«Это не есть гут! – размышлял я, укладывая собственное, жутко отяжелевшее тельце осторожно на кровать. – Неужели я перестаю себя контролировать? Неужели я превратился в животное? Так и перед эшафотом (чур меня, чур, тьфу три раза!), если дадут слона съесть, не откажусь. М-да, и умру с позором. Человек я или тварь, дрожащая от голода? Все люди как люди, а я со своим щитом словно прожорливый комбайн пищу перемалываю. Не знал бы, что такое невозможно, давно бы подумал, что у меня там внутри все три щита прижились и теперь тянут из меня жизненные соки, кислород, кровь и… Что там еще можно вытянуть из молодого, здорового парня? Ах, ну да: силы, красоту и молодость! Надо с этим обжорством прекращать. Кстати, где мои соглядатаи? – Возле входа никто не просматривался и не прослушивался. – Неужели не охраняют? Хорошо это или плохо? Если будут беспокоить – плохо. Ну а если опять какой Светозарный припрется? Да с луком? Да засадит несколько стрел в меня сонного и беззащитного?»
Понятно, что такие мысли мне самому были смешны, но уже начавшая срастаться кожа на лбу живо мне напомнила смертельный удар меча, поэтому я не поленился встать и с кряхтеньем – «Как я выжил? Как я спасся? А под кроватью молча трясся!..» – поспешил перелечь на ту кровать, где возлежала прошлой ночью моя соблазнительная натурщица. По крайней мере, туда стрела не полетит и меч не забросят.
Мысли о девушке-глупышке замелькали с нелогичными полюсами. С одной стороны, Ксана – довольно умная женщина. С другой – не то что глупышка, а вообще конченая дура. Казалось бы, ненавижу эту фифу и презираю, но тут же признаю, что, сведи нас судьба в ином месте и в иное время, приложил бы все силы, чтобы добиться от нее благосклонности. Что-то низменное в моей душе и озлобленное злорадствовало: «Наверняка эту телу уже слизняки схарчили!» А кто-то добрый всепрощающе вздыхал: «Может, ее помиловали? Женщина все-таки. Ей еще детей рожать».
Так и заснул, не решив окончательно, как я отношусь к девушке, которая ярким метеором промчалась в моей жизни.
А потом сон приснился. Странный-престранный.
Стою это я, значит, на коленях в каком-то полутемном коридоре и аккуратно так прилаживаю шпионскую видеокамеру в углубление между каменными плитами стены. Вещь жутко дорогая, микроскопическая, доставленная и закупленная через длинную цепочку посредников. Один глаз у меня следит за руками, закрепляющими камеру. Сумрак глазу не помеха. Другой глаз прикрыт окуляром маленького экрана, в нем наблюдается та картинка, которую транслирует шпионская видеокамера. На экране моя жутко сосредоточенная, серьезная физиономия. А за моим плечом хорошо знакомое лицо: Машка! Причем она не просто присматривается к моей работе, но еще что-то бубнит да бубнит. Во сне пришлось подключить все слуховые резервы, чтобы разобрать ее слова:
– Как всегда! Аккуратнее! Говорила же, дай мне установить! Мои пальчики и более тонкие, и более чувствительные, а ты…
И тут мой голос ее перебивает с наглыми интонациями:
– Твои чувствительные пальчики только для одного и годятся. Ха-ха-ха!
И угрожающий шепот в ответ:
– Ты мне за это оскорбление ответишь! Сегодня же!
– Да? А не обманешь? – Мое тело закончило установку устройства, проверило по экрану, куда оно смотрит и правильно ли показывает. Потом встало с колен и требовательно попросило: – Давай третью!
Шкатулка с еще одной шпионской камерой легла мне в руку. Достал, включил, подвигал по сторонам, наблюдая, что отображается на экране. Затем стал устанавливать чуть левее, на уровне моей макушки в точно такую же выемку между плитами.
Ну а в моем сне я с удивлением рассмотрел, во что же одета стоящая от меня сбоку Мария. В этаком роскошном платье, украшенном и лентами, и брошками, и даже драгоценностями. На прекрасной шее невероятное по красоте колье. Но самое удивительное, что в левой руке она сжимает рапиру. Не ту свою, которую она забрала с Земли, а другую, с очень богато украшенной рукоятью и внушительным сапфиром в навершии. Да и ножны вроде как инкрустированы драгоценными камнями.
Чуть подвигав камерой и окончательно закрепив ее на заданном месте, я вдруг начал осознавать, что это за коридор такой: почти точь-в-точь, как в Сияющем Кургане в Рушатроне! Именно что почти! Моя память после гипны сразу обнаружила массу различий во всем, начиная от текстуры плит, рисунка и кончая некоторым смещением самих плит. Видимо, это помещение строили по явному подобию, но вот соблюсти идеальное соблюдение граней просто невозможно.
А до меня опять долетает обеспокоенный голос Марии:
– Вдруг он не придет?
– Да и пес с ним! Поймаем в другом месте!
– Но нам не хватит тибуронов для удержания. Еле насобирали должную концентрацию в одном месте. Куда их еще распылять?
– Сами встанем на дежурство…
Что за сон такой и кто такие тибуроны?!
– Еще чего?! – не просто капризным тоном, а чуть ли не со слезами возразила разодетая, словно королева, Машка. – Я и так тебя в последнее время не вижу! Мотаешься, как фантом, куда тебе только пожелается, а я тут одна, словно лошадь, должна на себе тянуть все дела и решать все проблемы!
Мои руки вздрагивают, отстраняясь от стены, а голос становится раздраженным:
– Куда это я мотаюсь? Ну-ка, ну-ка? – Один мой глаз видит совсем близко обиженное лицо моей подруги. Капризное лицо, но все равно такое близкое и желанное. А второй глаз видит нас обоих на экране. Хорошо можно различить, как мои руки, сминая роскошное платье, хватают Марию за попу и начинают поднимать вверх. – Никак опять спор проиграла? Придется тебя за это прямо здесь наказывать.
– Очумел? Нас же там ж…
Наши губы смыкаются в поцелуе…
…А мое тело выныривает со сна с неприятным вздрагиванием. Какой-то ишак истошным голосом вопит со стороны входа в мою персональную камеру:
– Миха! Отзовись! Ты там?
Узнаю голос старшины и, пытаясь опять вернуться в такой сладкий и загадочный сон, со стоном ему отвечаю:
– Как вы все меня уже достали! Злые вы, даже поспать спокойно не дадите! Уйду я от вас… на Дно уйду.
