Глава двадцать девятая
Отсроченная смерть
Уром в нашем стане царила полная тишина и покой. Смену постовых, которую они сами проводили по установленному Степаном порядку, ночью никто толком не слышал. Да и они не шумели, сбегав по очереди к ручью, а потом утром и всем остальным товарищам показав туда дорогу. А я в первый раз в этом мире вообще спал как убитый. Ксана рядом со мной тоже сопела в две дырочки, ни на что не реагируя. Хотя после того, что она пережила, это и неудивительно. Как и насчет меня удивляться не приходилось. Укатали Сивку крутые горки!
Позже выяснилось, что и двойняшки спали так крепко, что осторожно тормошившая их Франя так и не смогла добудиться своих помощниц для приготовления завтрака. А тихонько возившийся со своими флягами Ольшин шепотом посоветовал главной кухарке:
– Да оставь их ты в покое! Молодые, пусть выспятся… Нам все равно спешить некуда, часов через шесть будем на месте. Так что не торопись… А лучше сходи в ручей да искупайся. Там истинная лепота!..
То есть все просыпались, когда кому вздумалось. А так как все у нас подобрались в компании деликатные и понятливые, то, видя непомерную усталость командира и его крепкий сон вместе с особой приближенной, догадывались, в чем дело, и каждый расползался по делам. Или торопился в Гнездо Озорных Купидонов. Занятие нашлось для каждого. Кто крепление грузов на арбах проверял, кто колесной смазки добавлял во втулки осей, кто готовить помогал или перебирать найденное вчера в башне имущество.
Так что проснулся в блаженстве. Не открывая глаз, ощутил теплое тело у себя под боком и понял, что жизнь удалась! А я чувствую себя преотлично. И где-то даже из глубины сознания стало подниматься этакое непроизвольное желание еще больше отсрочить выход к Пирамидке, отдохнуть здесь сутки, а то и двое, и самое главное – вволю понежиться в том самом гнездышке, которое оккупировали ну совсем озорные купидоны.
Да только совесть, как всегда, вмешалась и все испортила. Напомнила о бедном Лене, который наверняка где-то тыкается по углам или дымоходам, меня разыскивая. Как бы ему самому срочно моя помощь не потребовалась! Да и вашшуна не всесильна. И наивностью не обделена. Ее тоже, чувствует мое сердечко, выручать придется. А уж о приснившейся недавно Марии лучше вообще не вспоминать. И ее, и Веру с Катей точно надо спасать из лап зроаков!
Сразу тело резко выдохнуло и начало самопроизвольно подниматься, не слушая команды сознания «лежать!». Что-то проворчала Ксана, а я уже сидел, осматриваясь. Первой на мое пробуждение среагировала Франя:
– Ну, наконец-то наш командир изволил выспаться! Завтрак уже трижды разогревала! Садитесь кушать!
Хорошее приглашение, от которого я бы и мертвый не отказался.
Я ел и рассеянно смотрел по сторонам. Вот Ксана помчалась в кустики. Вот, хихикая и перешептываясь, встали двойняшки. Вот Степан вернулся со страшно довольным лицом из купальни и уже собрался было со мной заговорить, но, заметив возвращавшуюся подругу, резко направился к своим котомкам. А вот и Ольшин выстроил свои фляги, которые у него в хозяйстве предназначались для гнатара. В стороне валялись и несколько найденных здесь сосудов, в которых по запаху, как было вчера определено, тоже бултыхался ром. Вот Мастер и занялся с утра купажированием разных сортов, утверждая, что в сумме получится несколько емкостей с изумительным напитком.
Заметив мой интерес к его искусству, он протянул одну из фляг со словами:
– Попробуй. Не пожалеешь.
Спиться я не боялся, так что попробовал. Глоток. И тут же очень, ну очень пожалел! И больше никогда ему в таких вот вопросах верить не буду. От попавшей в рот мерзости меня настолько резко затошнило, что я даже наружу выскочить не успел. Где сидел, там и исторг свой последний глоток и часть только что съеденной каши. Еле-еле отдышался, удерживая в желудке все остальное и глядя на свои не столько побледневшие, сколько позеленевшие ладони. Наверное, и лицо было под стать смертельной зелени. После чего с полными слез глазами обратился к недоумевающему ветерану:
– Ты чего?! Отравить меня вздумал?!
Ольшин пожал плечами, демонстративно отпил из той же фляги и даже попытался обидеться:
– Ничего ты во вкусе настоящего гнатара не понимаешь! Это же амброзия! Напиток богов получился!
– Фигвам! – разозлился я. – Это натуральная «тошниловка» получилась! Капля этой гадости в харю любого тервеля, и он скручивается бубликом в предсмертных судорогах!
– А что такое бублик? – вот это его удивило.
Запамятовал я, что в этом мире подобная мелочь не производится. Пришлось на пальцах показывать, как он выглядит. А потом спешно заедать добавочной порцией мерзкий вкус во рту и преследующий меня неприятный запах. Наверное, именно по этой причине я страшно разнервничался, стал жалеть, что мы так поздно отправляемся в путь, и за короткое время успел заставить всех резко мобилизоваться. И мы уже через полчаса после инцидента с «тошниловкой» выступили дальше по маршруту.
И последний член нашей команды не отставал, стараясь не удаляться от меня дальше, чем на десять метров. Чувствовал Хрусть, кто в этом караване главный! Я придумал название для его вида: когуяр. Вроде и когтистый, и кот, и ягуар, и рычащий в одном флаконе.
А чтобы остальные не спорили, я со всем своим командирским авторитетом заявил:
– Примерно так это животное и называется в том месте, где я вырос.
Но некую часть авторитета из-за неприятия моим организмом адской смеси старого и нового гнатара я потерял несомненно. Поскольку в пути Ольшин только и делал, что распинался о своем умении купажировать. А чтобы ему поверили, давал каждому попробовать по глотку, а то и два. Женщины от этой гадости отказались сразу, только понюхав. Сурт Пнявый глотнул словно воду и лишь равнодушно повел бровями. Лузга и бывшие исполнители, когда пили, старались не кривиться и одобрительно кивали, наверное, чтобы уронить мой престиж. И только Ратибор да Емельян с Нежданом шумно хвалили напиток, чмокали, словно выпили сироп, и просили еще.
Комики! Очень мне напоминавшие моего друга Леонида Найдёнова.
Но обижаться на них не стал. Шутить в любом случае полезно! И опять приступил к своим экспериментам над хищниками и продолжил работу по усилению уже полученных умений. И результаты привели меня в отличное настроение.
Поэтому и шестичасовой путь с привалом на обед показался коротким. Еще и новый груан заполучил и беззаботно сунул его к трем уже имеющимся «своим».
В свою новую обитель под номером 600/3003 и под названием Пирамидка мы вселялись радостно, шумно и с энтузиазмом. Ее вид несколько отличался от того, что о ней говорилось. Это была не пирамида с вонзающейся в землю вершиной, а четырехугольная призма, нижний этаж которой имел в длину восемь метров, а верхний – все двадцать. И три круговых балкона на пятом, восьмом и четырнадцатом этажах.
Пирамидка оказалась весьма удобной, просторной, прекрасно приспособленной для обороны и вообще изумительной в плане повседневного быта. Три просторные кухни на разных этажах. Горячая и холодная вода. Канализация в санузлах с нормальными унитазами белого цвета, умывальниками и душем. Ванн не было. Видимо, строители в смету не вложились. А вот окна были. Начиная с восьмого этажа и выше довольно широкие и высокие проемы имелись практически в каждом помещении, а в некоторых и по два. Состояли окна из трех створок: средняя – неподвижная, а боковые открывались внутрь помещения. Там было какое-то очень прочное стекло, а может, и не стекло – я в данном аспекте был не подкован.
Единственный минус башни – кухонные плиты следовало топить дровами. Но тут уж ничего не поделаешь, такое было везде на каторге.
Я не успел особо присмотреться к башне 55/14, где раньше жило большинство моего отряда, но даже, по моему мнению дилетанта, условия жизни здесь были гораздо лучше. Как и по сравнению с башней Зуб, по мнению Емельяна. Исполнители тоже считали, что их брошенное жилье гораздо хуже. А вот Мастер авторитетно заявил, что в большинстве замков условия получше будут.
Так что Дно мне подбросило очередные темы для размышления. Ну вот хоть головой меня об стенку бейте, но не поверю я, что гаузы подобное выстроили специально для каторжников! Или не гаузы. Да пусть кто угодно! Ну не могли такие здания в сложнейшей системе глубочайших недр построить специально для уголовников и политически неблагонадежных личностей. Скорей, тут создавались лаборатории, исследовательские центры, а то и дома отдыха для желающих пожить в интересном месте.
Хотя я и понимал, что мои догадки могли быть неверны. Если припомнить слова «умника» о совмещенных пространствах, то Дно вообще может находиться в иной вселенной. Просто со стороны мира Набатной Любви в эту вселенную имеются некие телепорты. Гаузы их отыскали, запитали энергией, грамотно использовали и только закладывают все необходимое для нормальной работы. То есть подают для каторжан пайки и бытовые товары. А взамен получают груаны. Много груанов. И это им, несомненно, выгодно.
Потому и держат в рабстве не только людей, но и валухов.
С такими размышлениями я обошел всю башню с «ног до головы», осмотрел каждый из двадцати трех этажей и даже дал, где посчитал нужным, распоряжения. Дать-то я их дал, но заметил, что их не бросаются исполнять сломя голову. То есть моим знаниям и опыту тут приложения не было. Как и моим умениям. Все прекрасно справлялись и без моих ценных указаний. Даже Ксана отыскала для себя дельное занятие, оборудуя для нас двоих спальню на восьмом этаже.
Я вынужден был признать, что лучшего помещения и сам бы не выбрал. Но от мысли соваться в оформление интерьера сразу благоразумно отказался. Женщины любят устраивать домашний уют, вот и нечего туда мужчинам направлять свою энергию. Тем более что Ксана старше меня намного (чуть ли не на шесть лет!), и в этом деле я ей ну совсем не советчик.
Я там только и сделал, что быстро опробовал душ да переоделся в новую, несколько мне тесноватую, но мягкую и добротную одежду. А старую, вместе со всем содержимым карманов, оставил для стирки. Из старого обмундирования только пояс с четырьмя новыми груанами нацепил. Тело хотело чистоты и праздника.
И жаль, что этим праздником пока не с кем было поделиться. Все выглядели слишком озабоченными.
Почувствовав себя в башне пока ненужным, я решил заняться разведкой местности. Самое командирское дело. Тем более что отправляться в такую вылазку я не боялся и в гордом одиночестве. Монстры меня уже не пугали совершенно.
Расслабился. Поверил в свою неуязвимость. И на вопрос Степана Живучего: «Кого берешь с собой?» ответил:
– И один справлюсь. Я недалеко, в пределах вашей видимости.
И пошел. Лелея в душе своей мечту отыскать где-нибудь рядом еще одно Гнездо Озорных Купидонов, как следует оборудовать его, а потом устроить Ксане сюрприз. О коварных и хитрющих двойняшках я старался не вспоминать. Они свое от меня получили, меня как следует за свое спасение отблагодарили – и финита ля комедия.
Дошагал до ущелья, прошел вдоль одной его стены, потом перебрался к другой и повернул назад. И уже выйдя оттуда, в отходящей резко в сторону стене каверны рассмотрел несколько трещин. Ветеран про них и словом не обмолвился, да и когда мы шли, я на них внимания не обратил, а сейчас заинтересовался и поспешил туда с проверкой. В одной – ничего. Во второй – лужица, образованная редкими каплями. В третьей, еще на входе, услышал частый стук капель и заторопился вперед…
И тут мне по затылку чем-то тяжелым и капнуло! И хорошо так капнуло! Даже мой хваленый Первый Щит не уберег меня от потери сознания.
В себя пришел оттого, что меня поливали ледяной водой. И понял, что руки у меня крепко связаны сзади, я почти гол и тело болит от побоев. Не знаю для чего, но меня, уже связанного и без сознания, пинали так, что дышать было трудно. Такое впечатление, что мне либо горло порезали, либо трахею перебили. Я даже говорить толком не мог.
Зато видел и слышал прекрасно. Три бандита стояли за моей спиной полукругом и насильно, за волосы, держали меня на коленях. А передо мной стоял Зух Чапера.
– Ты новенький, хоть и страшно везучий был… до сей поры, – ухмыляясь, сказал он. – Убить тебя я всегда успею. Поэтому пока живи. Отправляйся к своим баранам и одним только своим видом покажи им, что с ними скоро будет. Ну а сможешь говорить, поведай, что сроку им осталось ровно трое суток. Пусть знают о грядущей пытке и отсчитывают каждую оставшуюся минуту, вздрагивая при этом!
Я с хрипом пытался вдохнуть воздух окровавленным горлом и думал:
«Никогда! Никогда больше не отпущу волосы длинней, чем на толщину пальца! И никогда больше ни один урод не сможет меня держать вот в такой позе!»
Меня рывком поставили на ноги, вывели из расщелины, да так, не развязывая руки, и подтолкнули по направлению к Пирамидке:
– Тебе туда! Топай… доживать последние дни!
И утробный хохот из четырех глоток понесся мне в спину.
И я пошел. С трудом, потому что болело все тело, резало в желудке и не хватало воздуха. Сжав зубы и стараясь не сглатывать, потому что не хотел глотать собственную кровь. Крикнуть я не мог, хотя увидел нашу башню с четырех сотен метров, как только обогнул выступ стены каверны. О свисте вообще речи не шло. Так что поторопить товарищей с помощью никак бы не получилось.
И наверно, именно это мне немного прояснило мозги.
Поведение Зуха было странным. Ну, пусть он не понял, что я командир всей нашей компании. Пусть не знал обо всех моих умениях. Пусть не заподозрил, что я самый опасный и смертельный для них противник (глупое пленение пока исключаю из списка моих положительных качеств). Но в любом случае зачем меня отпускать? Целесообразнее убить и устроить засаду на тех, кто отправится на мои поиски. Каким бы ни был атаман злобным и агрессивным, вряд ли он со своим умом стал работать на публику. Эти вот дешевые угрозы и запугивания «даю вам три дня жизни!» – чистейшей воды Голливуд. Не пойдет Чапера на такое без какого-то коварного замысла.
Теперь бы только понять, какого именно замысла. Что первым приходит на ум, там это отравление чем-то очень и очень заразным. Есть ведь и такие яды, наружного действия. Недаром ведь меня раздели и весь я вывалян неизвестно в чем. Друзья бросятся меня отмывать, яд попадет им на руки, и летальный исход обеспечен всем… А есть ли такие яды на Дне? Вроде никто не рассказывал, но надо будет спросить… Выплюнуть кровь и спросить!..
Так, идем дальше в поисках причины… Яд внутрь? А чем это навредит моим сторонникам? Да ничем…
Но тогда почему у меня такое ощущение, что горло буквально расцарапано изнутри?.. Может, в меня что-то впихнули?..
Я прислушался к боли в желудке и окаменел:
«Груан! Эти твари затолкали в меня груан!!!»
Вот теперь головоломка с моим «временным помилованием» оказалась разгаданной. Эта ушлая сволочь, получив в руки мою глупую самонадеянную тушку, моментально все просчитала. Крики, ругань, угрозы, толчок в спину, и когда я окажусь в башне или в окружении товарищей – груан взорвется. И это случится минут через двадцать-тридцать, как говорил Ольшин.
Я оглянулся и увидел, что все четверо идут за мной следом с копьями, метрах в восьмидесяти. Медленно идут, со скоростью страшно избитого человека. И ждут взрыва. Потом бросятся вперед и добьют тех, кто будет рядом со мной.
Единственное, чего они не учли, так это мой Первый Щит. Ну и того, что у меня в голове не только быстро пазл сложится, но и мелькнет единственная мысль, которая может помочь мне спастись. Как обладатель Первого Щита, я если и не восстанавливался на глазах, то мог избавиться от болевых ощущений. И только за счет этого значительно ускориться. А ведь еще и процесс регенерации шел во мне сейчас на полную катушку.
И я побежал. Побежал из последних сил.
Дежурным на пятом этаже стоял Лузга Тихий. И, может, это было к лучшему. Он настолько растерялся, увидев голого окровавленного человека, что дал общую тревогу с некоторым опозданием. Опознав меня, все выскочили из башни. Я, не столько выплюнув, сколько вытолкав кровь языком на подбородок, постарался сказать внятно:
– Опасность! Во мне груан! Разрежьте мне веревки на руках и принесите флягу с тошниловкой! Сзади идут четверо, дождутся взрыва и бросятся сюда всех добивать!
Мои указания выполнили почти мгновенно. Руки мне освободили и принесли флягу. И были готовы метать копья во врагов.
– Заливай в меня! – прохрипел я Ольшину, задрал голову и зажал нос.
И отвратная жидкость, которую он так нахваливал, полилась в мою многострадальную глотку. Ядреная смесь подействовала на мои внутренности с эффективностью напалма. Все там у меня скукожилось и выгорело моментально. По крайней мере, мне так показалось. Ольшин с Нежданом перевернули меня чуть ли не вниз головой и начали трясти, вдобавок несколько раз резко надавив на вспучившийся живот.
Я извивался, не в силах вздохнуть, и исторгал из себя все съеденное за обедом.
– Есть! Выпал! – раздался радостный вопль Неждана.
Я открыл глаза и увидел то, что было перед моим носом. Оказалось, что я уже стою на четвереньках над лужей тошнотворной мерзости и меня никто не держит.
– Эк тебе п-повезло! – с выпученными глазами, заикаясь от страха, прошептал Ольшин. – Н-не взорвался!
И аккуратно, двумя пальцами достал светящийся груан из мерзкой вонючей жижи. Его старый друг прервал восхищенное мычание и воскликнул:
– Кому рассказать – не поверят! И сам бы не поверил, если бы собственными глазами такое не увидел!
Но я-то догадывался, в чем тут дело: это меня Первый Щит спас! Изолировал симбионта в моем желудке, завернул в некое силовое поле и вытолкал вон из своей законной обители.
Мастер времени не терял. Несильно размахнувшись, бросил осклизлую ракушку за угол башни. Там она и рвануло, никому не причинив вреда.
А оба ветерана уже схватили копья и помчались на позицию к остальным нашим воинам. Все они выстроились в линию метрах в двадцати от башни. И такой расчет оказался верным. Чапера со своими охотниками ворвался в предел видимости, зная, что до точки взрыва не менее двадцати метров. То есть они просто бежали, не готовясь работать копьями. А наши были готовы, да еще и сделали рывок навстречу, сокращая дистанцию. Восемь копий, а за ними и восемь дротиков отправились во врага.
Как ни странно, все четверо тоже успели метнуть свои копья. Вот уж и в самом деле оказались лучшими. Но большего сделать не смогли. Двое, в том числе и атаман, погибли сразу. А вот оставшиеся глисты выкрутились. Упали наземь, метнулись в стороны и, петляя как зайцы, бросились наутек.
Преследовать их никто не стал. Четверо направились к трупам, держа еще по дротику на изготовку, а трое занимались раненым товарищем. Я нашел в себе силы встать и на полусогнутых конечностях двинулся туда. И хорошо, что все наши женщины, вместе с метавшимся у них под ногами Хрустем, представляли собой последнюю линию обороны на балкончике пятого этажа. Не то бы меня спеленали, облили гнатаром и унесли в спальню на восьмом этаже. А так я был властен над собой, не слушая призывные вопли, несущиеся сверху.
Мало того, я вдруг почувствовал фатальное равнодушие к собственной жизни. Вернее, не столько даже равнодушие, как некую подспудную уверенность, что все на мне зарастет, самое страшное осталось позади и никуда я из этой жизни так скоро не уйду.
Конечно, все во мне болело и стонало, но зато я видел лучше всех, и уже только это заставляло меня оставаться на командирском посту.
Ранили, и довольно серьезно Сурта Пнявого. Дротик вошел ему в левое плечо и вылез наконечником над лопаткой. Благо что рядом стояли те, кто несколько мгновений назад спасли от смерти меня самого. Они уже выдернули дротик и пытались остановить кровь. Я подошел и скомандовал Степану:
– Передай вперед: стоять на месте! – говорил я тихо, загробным голосом, потому что громче просто не мог. – Те двое отбежали в Поле и приняли резко влево. Сейчас стоят, прислушиваются. Пытаются отдышаться…
И медленно склонился над раненым. Вначале зарастил рану в плече. Потом гораздо большую над лопаткой. Десятком «горчичников» продезинфицировал внутренние порывы и запустил максимальный процесс регенерации.
– Кладите его на живот и все груаны горкой – на рану, – сказал я Ольшину.
Создал вуаль да и припечатал ее к телу Сурта своим горячительным тринитарным всплеском.
– А теперь пусть полежит до нашего возвращения. Женщинам крикните, чтобы не смели спускаться вниз и не открывали двери. И… подайте мне дротик…
– Может, лучше копье для опоры? – предложил Степан.
– Мне не для опоры, – проворчал я, словно старый дед. – Идем этих гавриков ловить, пока они не заблудились и на корм зервам не попали. Разбиваемся на тройки, со мной Емельян и Ратибор. Моя тройка обходит бандитов справа, вторая – слева. Прислушиваться к сигналам. Емельян, будешь свистеть вместо меня.
Прежде чем мы отправились на облаву, я предупредил, что надо взять одного бандита живым. Следовало узнать, где остальная банда.
Облава оказалась долгой – волчары были опытные, выносливые и самые скользкие. Но и они не смогли ничего противопоставить нашему главному преимуществу: обозрению всей каверны. И как бандиты ни метались, как ни петляли, как ни пытались прятаться за валунами, зарыться в землю, мы уверенно сжимали кольцо. А пару раз даже использовали помощь зервов. Нам ничего не стоило поманить и раздразнить хищников свистом, а потом, уйдя в сторону, быстро присыпать наши следы щепой.
Наконец, мы загнали врага в тупик и стали забрасывать копьями. Одного ранили, второй предпринял отчаянную попытку вырваться. Убежал как бы за пределы видимости и быстро стал взбираться к самому своду по серпантинному корню-дереву. Он нас не видел, но я-то его рассмотрел как облупленного! И вскоре уже Неждан Крепак с двумя товарищами деловито строгал толстенное дерево в самом низу и раскладывал из этих щепок костерок. Оно хоть и не было мухоморным, но уж всяко шустрого петушка с насеста слезть заставит. А не захочет, так пусть падает и разбивается. О чем ему и прокричали наверх, когда дымок уже устремился к своду.
Мы вшестером обступили раненого бандита и приступили к допросу. Я подошел туда, прихрамывая, последним, подождал, пока товарищи расступятся, и только тогда увидел вблизи того врага, который со своими дружками недавно чуть не убил меня. Увидев меня, бандит дернулся, пытаясь вырваться из жесткой хватки и отползти назад. В его глазах застыл ужас.
– Разве ты не погиб?! – пробормотал он. – Тебе же два груана в глотку затолкали!!!
Мне стало плохо, и я непроизвольно схватился за живот. Словно это могло помочь. А здравый смысл подсказал:
«Не паникуй… Все нормально… С тех пор уже много времени прошло… И раз все в порядке – значит, второй груан ты переварил. Твой Первый Щит и не на такие чудеса способен. Спокойно!»
Да и товарищи от меня после такого известия не бросились врассыпную. Ольшин, всегда перестраховывающийся сотню раз и никогда не рискующий своей шкурой, сегодня бил все рекорды наплевательского отношения к смерти. Он шагнул ко мне, нагнулся и приложил ухо к моему окровавленному животу. С минуту прислушивался в настороженной тишине и спросил:
– Болит?
– Нет…
– Спазмы ощущаешь?
– Нет…
– Ну, тогда даже не знаю, что подумать… – Он распрямился, озадаченно почесал в затылке, а потом словно невзначай заглянул мне за спину: – А ты… того… не обделался?
Я хотел возмутиться, но, начав набирать в легкие воздух, почувствовал резкую боль и вспомнил о поломанных ребрах. Поэтому проговорил тихо, на медленном выдохе:
– Да ты что? Я ведь даже тужиться не могу…
И понял, что не могу удержаться от смеха. Так и стоял, трясясь, как умирающий старец, хватая раскрытым ртом воздух и не в силах даже расставить руки в стороны.
И жалел, что великого артиста Найдёнова нет со мной рядом. Уж он бы тут осмотрелся, прислушался к моему смеху, хмыкнул и позавидовал:
– Интересно же люди живут! Весело!
А что я ему бы ответил? Наверное, только одно:
– Поживи тут с мое: обхохочешься!