Глава четырнадцатая
Успешное начало
Когда Леонид услышал о пополнении в отряде, то не удержался от смеха:
– Еще и женщина? Да молодая? Ну с тобой все ясно, озабоченный ты наш!
Мы уже практически выступали в путь, поэтому поведать другу подробности не было ни малейшей возможности. Потом он увидел личико того самого пополнения и не на шутку встревожился:
– Да ты не озабоченный, ты предусмотрительный! Надеешься, что, увидев эту красотку, даже зроаки разбегутся у нас с дороги? Как она проходит по твоим классификациям: существо страхолюдское женского рода, оружие массового поражения?
Мы уже взбирались на коней, поэтому я в ответ только прошипел:
– Тише! И следи за словами! Не то станешь импотентом. Она вашшуна!
– Ха! Нашел чем пугать!
Действительно, по утверждениям моего боевого товарища, он в последнее время мог обсуждать женщин и их прелести только словесно и только в шутливой форме. Потому что и в самом деле у него пропала всякая тяга к прекрасному полу. Либидо умерло. Виной тому была та памятная ночь, когда мы с ним сожгли поработивший нас цирк вкупе с бандитской усадьбой. Именно неуемный секс Лени с хозяйкой той усадьбы и нечаянное убийство оной в разгаре страстей и спровоцировали моральный удар по потенции мэтра клоунского жанра. Вдобавок пожар, перипетии погони, а чуть позже и переход в иной мир, где мы «высадились» не по адресу и попали на войну со зроаками, тоже добавили букет переживаний. Все это слишком сильно отразилось на психике Леонида, и он стал смотреть на женщин как на пустое место. Оставалось только радоваться, что нисколько не угасло его феноменальное чувство юмора, а его заразительный смех так и продолжал оставаться самым заразительным в обоих мирах. По крайней мере, для меня.
Вот и сейчас я вспомнил об этой его беде с некоторым запозданием и сочувствием. И вправду уж его напугать в данный период не получилось бы, и так либидо ниже некуда. Но меня это неожиданно успокоило:
– Отлично, господин Чарли Эдисон! Тогда можешь смело командовать Шаайлой и помыкать ею, как тебе вздумается. А если хоть раз в ответ огрызнется, смело угрожай немедленным отчислением из отряда.
– Нет уж, нет уж, господин Македонский! – шептал, чтобы не расхохотаться, мой товарищ. – Ты уж сам ее заставляй маршировать впереди нашей бравой фаланги.
«Что-то он все чаще над моим новым именем издеваться начинает, – взгрустнул я. – Мне оно уже и самому нравиться перестало. Неужели менять придется?»
Затем мы в наступающих сумерках добрались до нужного места и заняли намеченные позиции. Мне жалко было и этого времени, потраченного впустую в ожидании, но иначе прорваться сквозь частые заслоны врага могло бы и не получиться. Зато появилась возможность проверить, как укутаны копыта наших коней сложенными в несколько слоев кусками одеял, и пересказать перипетии событий у полковника, а также краткую историю появления здесь колдуньи с большими полномочиями.
Леонида проняло теперь уже основательно:
– Бедненькая! – При этом он косился в сторону девушки, которая возилась с подпругой своего коня. – Чего тогда она такая страшненькая? Ястреб утверждал, что вашшуны все очень симпатичные и какими-то там операциями улучшают свои лица до идеального состояния.
– Вот сам у нее и спрашивай! – хмыкнул я со смешком. – Как старший по званию в нашем отряде – даже приказать ей имеешь право.
Стемнело быстро. По причине пасмурного, забитого облаками неба даже отблеск звезд не давал возможности рассмотреть простому человеку собственную ладонь. У нас кроме меня в ночной темени могла видеть только Шаайла, поэтому я поставил ее в хвост колонны и наказал почаще оглядываться назад и внимательно осматриваться. Мало ли что.
А потом ударил колокол, и где-то южнее от нас, за рощей и за большим холмом вспыхнуло зарево горящего костра, чуть позже послышались отголоски рева отвлекающей атаки. И мы, нацепив на головы треугольные зроакские шлемы да взяв своих коней под узду, тронулись в путь.
Конечно, внутренний азарт рождал желание сейчас отправиться в иное место, туда, где леснавские пограничники устроили засады для диверсионных людоедских отрядов. Уж я бы там отвел душу: столько сил потрачено на допросы пленных кречей, а плоды нашей предусмотрительности сейчас пожинают другие. Только и оставалось утешать себя мыслью, что дело у нас общее, а свою лепту мы в него внесли сполна.
Прошли первые триста метров, потом резко взяли левей, потом опять вправо, обходя такими зигзагами известные нам точки с постоянными дозорами. А вот дальше двинулись не прямиком, сквозь неведомые нам порядки врага, а наискосок. Так всегда можно было прикинуться своими, идущими фронту почти параллельно.
Все равно на два дозора нарвались, но так как они были только наземные, прошли их практически без остановки. Моя пика осечек не делала, а пущенное в упор лезвие пробивало головы зроакам насквозь.
Через час такого рискованного пути мы сняли одеяла с копыт и двинулись дальше уже верхом. Чуть позже нагло выехали на дорогу, на которой ни камни, ни кусты, ни деревья не мешали движению. Увы, сперва приходилось продвигаться медленно, по той причине, что вскачь могли глухой ночью передвигаться только обладатели Трех щитов, а их в данной местности оставалось всего несколько. Все остальные зроаки с магическими умениями скопились возле крепостей Грохва и Ледь. Так что нам вначале следовало проверить, как пригодится имеющаяся у нас информация.
И на пятом километре пути такая возможность представилась. Поперек дороги, прикрываясь своими лошадьми, растянулась цепочка в десяток зроаков, перегораживая дорогу по всей ширине. И когда мы приблизились метров на двадцать, к нам понесся грозный окрик:
– Кто такие?!
Я постарался сымитировать хорошо известный мне голос ненавистного Зарабги, управляющего крепостью Дефосс:
– Карлафс! Командир разведки князя Тукало! А вы кто такие?
Зроак, именем которого я назвался, пожалуй, был единственным, кто, по мнению кречей, мог появляться где угодно и в какое угодно время. Он часто разъезжал между фронтами с депешами и приказами от самого императора, и его не осмеливались побеспокоить даже лишним вопросом. Потому как считался самодуром и подвинувшимся на дисциплине военачальником.
Самый худший вариант развития событий – это нарваться на самого Карлафса или подъехать к дозору всего лишь через полкара после его проезда. Но кажется, пронесло.
– Десяток из когорты принца Дремела, – ответил мне десятник и уже более тихо скомандовал своим подчиненным: – Дать дорогу!
Пожалуй, только в империи людоедов наследников трона называли именно принцами, а не поцарниками.
Нет, чтобы спокойно проехать дальше. Так я решил еще и поиздеваться над зроаками. В идеале мы могли их уничтожить, нанеся неожиданный удар. Тем более имея такое оружие. Но тут уж без грохота, возможной погони, а то и ранения кого-либо из наших могло не обойтись. Хороший лучник неплохо и на слух стреляет. А мне сейчас даже ранение пристяжной лошади было невыгодно. А вот подшутить…
– Десятник, как у вас бойцы расположены? Да вас сомнут первой же атакой! Первые номера – выдвинуться вперед и залечь за камнями! Вторые – сидеть в седлах и быть готовыми к контратаке! Выполнять!
Мы проехали дальше, но мой усиленный слух уловил шипящее проклятие и обидное словцо, брошенное мне вслед десятником:
– Придурок!
Кречи тоже на допросах так называли Карлафса и пересказывали вот такие же его нежданные, глупые приказы, выданные во время перемещения по тылам армии. Как хорошо, что я догадался выспрашивать и о самодурах среди военных.
Правда, несколько дальше, когда мы уже отъехали и я обрадовался, что вокруг никого, Леня мне шепнул:
– Ты словно рожден для таких эпохальных приказов, о великий Македонский!
– Точно придется имя сменить, – проворчал я в ответ.
В дальнейшем мы значительно ускорились, хотя подобные заслоны пришлось проезжать еще два раза. Как итог – мы умудрились проскочить огромное расстояние за ночь, но, увы, самую опасную долину проскочить не успели. Въехали в нее с утра, когда древний тракт уже стал наполняться одинокими всадниками и малыми группками воинов. Кое-где виднелись даже кареты с сопровождением и без. И нам в такой обстановке следовало проскочить километров пятнадцать и только потом свернуть влево, в извивающиеся и глухие ущелья, по направлению к горам. То есть главная артерия, ведущая к осаде вокруг Грохвы, оказалась жуть как заполнена врагами. Но двигаться вдоль лесных опушек значило потерять день, а то и нарваться на недоуменные вопросы типа: чего это вы там мыкаетесь? Уж лучше вот так, нагло и бесшабашно.
Хотя чего уж там, по поводу бесшабашности я вру. Следовало бы честно признаться в постоянном напряжении, вызывающем обильное потовыделение. Пару раз у меня спирало дыхание от страха и переживаний, и я физически ощущал, как у меня седеют волосы. Как приветствовать иных и что примерно отвечать на восклицания, мы знали, но что касается всего остального… Пики мы продолжили держать в чехлах, но вот в торце ткань разрезали. Теперь достаточно было нам потянуть ткань на себя, и лезвиям уже ничего не мешало сорваться в полет.
Также мы оговорили массу сигналов на многие случаи жизни. И самый главный, если уж придется отбиваться прямо на тракте, у нас звучал «Люди!». То есть указываем рукой в противоположную сторону, кричим, враги непроизвольно поворачиваются, а мы наносим удар. Ну а потом уходить от погони, куда карта ляжет. Случай, конечно, крайний, но лучше уж заранее учитывать такой роковой отход.
Но хуже всего, что более половины зроаков передвигалось в этом спокойном и безопасном месте без шлемов. Не то чтобы было жарко, скорее даже прохладно с утра, но какой смысл тащить на голове тяжеленное и душное ведро? А мы только и могли, что немного приоткрыть забрала на глазах. Нам хоть легче дышалось в этих ведрах: у нас не такие огромные челюсти и не такие толстые шеи. И все-таки хорошо, что хоть треть служак, выполняя отданный приказ по всей армии новым императором, не снимали своих шлемов во время передвижения.
Ну и самое неприятное приключение произошло уже почти возле самого нашего съезда, который находился в пределах видимости.
– Вон у той скалы надо сворачивать, – успел предупредить меня дед Мирослав, как с обочины нам наперерез выдвинулся довольно тучный, если не сказать страдающий ожирением зроак в гражданских одеждах.
– Эй! Стойте! – Спеси в его голосе и надменности хватало, поэтому я не решился проигнорировать такой приказ. Хотя голос старался выдерживать строгий и жесткий:
– В чем дело?
– Вы что, меня не узнаете? – изумился толстяк. Вот те раз! Оказывается, некая знаменитая здесь личность! Пришлось добавить в голос почтительности:
– Никак нет! Разве что вы представитесь.
– Я баресс Удель!
Пришлось на это заявление притвориться страшно желающим выслужиться воякой:
– Извините, господин баресс, не признал! Хотя очень много слышал о вас хорошего.
Лесть таким толстякам тоже нравится. Хотя он не поленился и нас спросить:
– А вы кто такие?
– Десятник из когорты принца Дремела, с четырьмя сопровождающими, господин! Производим доставку канатов.
Толстяк Удель нахмурился и пробормотал:
– Далековато принц вас гоняет… Идиот… – Но дальше интересоваться нашими делами не стал, а скомандовал: – Десятник, отправьте своих людей в лес. Я там делал привал, но у кареты лопнуло колесо, следует помочь с заменой.
У меня отлегло от сердца, и мое согласие прозвучало даже радостно:
– Рады стараться, господин баресс. – И уже своим: – Спешиться!
Так мы и прошли в рощицу, располагающуюся справа от тракта. Верхом оставался только я, резонно рассудив, что сверху мне будет видно лучше и дальше. И действительно, в роще на живописной поляне с зеленой травкой стояла крытая карета, запряженная парой прекрасных лошадок. Переднее правое колесо и в самом деле лопнуло, наверняка при развороте на малом пространстве, и продолжать движение с такой поломкой было невозможно.
– Колесо на крыше! – стал распоряжаться зроак. – И пошевеливайтесь! В карету заглядывать нельзя! Там моя супруга.
Три моих товарища двинулись к карете. Оба деда оставались подпоясанные мечами, а мой земляк старался как можно небрежнее тащить свою тяжеленную доску-метатель. А та в чехле и вправду смотрелась как оглобля, необходимая вместо рычага для подъема громоздкого средства передвижения.
Все-таки я осмотрелся, подумал и не удержался от удивленных вопросов:
– А где кучер?
– Сам справляюсь!
– И без охраны?
Оба деда и Леня стали снимать огромную «запаску» с крыши. Шаайла дисциплинированно проверяла подпруги у коней, как своего, так и товарищей по отряду.
– О моей отваге и бесстрашии слагают легенды! – с премерзкой спесью захохотал Удель. – Неужели не слышали?
– Всегда лучше всего услышать правду из первых уст, – обтекаемо ответил я. Вдруг людоед врет как сивый мерин? – Поделитесь своими воспоминаниями, господин баресс, будем очень признательны и будет чем похвастаться перед друзьями.
Толстяк скривился и, задумавшись, примолк. А я продолжал осматриваться по сторонам со всем тщанием. Обстановка мне сильно не нравилась. Так и складывалось ощущение, что нас сюда заманили специально и сейчас из кустов встанут во весь рост лучники с наложенными на тетиву луков стрелами. Я, конечно, не мог утверждать с уверенностью, но уж такая жирная, правильнее сказать, спесивая и мнящая о себе свинья, как этот баресс, если уж не охрану, то кучера точно обязан иметь. Иначе слишком дико он будет смотреться на облучке со своей харей и в своем дорогом, приукрашенном золотыми украшениями костюме.
Свою пику я так и продолжал держать в полной боевой готовности, намеренный выстрелить при первой же опасности. А тут еще и Леня подал условные сигналы, которые в комплексе обозначали: «Внимание! Странность! Пленник!» Недаром мы с ним подобный язык общения разучивали, когда, сидя в Скале, отбивались от штурмующих наше укрытие зроаков и кречей.
Мне только и оставалось сообразить и додумать: почему нет сигнала «Опасность» и где именно находится обозначенный «пленник». Ведь если бы он советовал нападать на зроака, сигнал был бы совсем иным. Значит, скорее всего, жесты относятся к внутренностям кареты. Да и слишком неотрывно этот Удель посматривал на моих попутчиков, следя, чтобы они не вздумали заглянуть внутрь кареты. Окошки плотно занавешены, шторки не шелохнутся, что в общем-то уже странность: разве откажется хоть одна особа женского пола полюбопытствовать, кто и что там делает с каретой?
Ну и напоследок Шаайла привлекла мое внимание, похлопав ладошкой по седлу и указывая потом ею на участок леса, противоположный тракту. После показа направления вверх было поднято вначале три, потом четыре пальца. Ага! Значит, там всадники! Трое или четверо! Неужели какая-то подстава? Потому что рассчитывать на сидящих здесь в засаде людей, которые таким образом с помощью предателя заманивают небольшие группки людей для уничтожения, было бы слишком глупо и наивно.
Все-таки мое желание послушать о подвигах из первых уст, толстяка непонятно почему разозлило, да и поглядывать на меня он стал с подозрением:
– Воспоминаниями поделиться? А твоим людям не жарко работать в шлемах? Колесо-то тяжеленное.
Трое мужчин как раз думали, как снять с оси поломанное колесо, хотя видно было, что держатся настороже и готовы ко всему. Пика Леонида стояла прислоненная к карете, и схватить ее ему будет делом пяти секунд.
– Приказ его императорского величества, – бросил я. – Нарушать нельзя! – После чего заметил шевеление среди подлеска, куда указала недавно вашшуна, и гаркнул предупреждение с контрольным словом, которое для моего отряда означало готовность к бою: – И пошевеливайте своими задницами! Веселей работаем, веселей! – Вдобавок подумал, почему бы хоть как-то не перестраховаться, и выдал: – А не то десятник Кернер, который видел, куда мы свернули, подумает, что мы тут решили увильнуть от службы и устроить внеочередной привал. Разве что господин Удель за нас слово молвит.
А и в самом деле, никто ведь не утверждал, что мы двигаемся по тракту в одиночку! Вот пусть теперь своими извилинами и пошевелят!
Толстяк как-то весь задергался и стал странно махать руками, словно отгоняя от себя моль, но не успел остановить своих подельников. Из леса на поляну вырвались в полных доспехах пять рыцарей-зроаков, и их командир, в расцвеченных синей краской доспехах, грозно прокричал:
– Патруль! Стоять всем на месте! Кто такие? – Затем плохо сыгранное изумление: – О! Господин баресс?! Да вас никак грабят?!
Ну, дальше нам стало ясно все и без слов: нас собрались представить как неких козлов отпущения за чьи-то интриги. Будь на нашем месте обычные воины, да еще и из части, так далеко расквартированной от этого места, да в самом деле знающие, кто этот подлый Удель, они бы в недоумении стояли и не дернулись даже. Но организатору данной подставы явно не повезло с выбором на тракте. Неужели мы смотрелись такими безобидными? Хороший повод к размышлениям.
У врагов было три лучника, которые уже начали целиться в нас стрелами: один в меня и двое в моих товарищей у кареты. Да только испуганный визг их опередил, я постарался вложить в свой артистичный крик как можно больше паники и истеричности:
– Люди! – Условное слово и вполне понятный жест в ту сторону, откуда вырвались нежданные патрульные.
Сработало! Все повернули головы туда, куда нам требовалось. А для нас самыми опасными были лучники. Поэтому выбить следовало вначале их. И начинать с пары, которая целилась в моих товарищей. Ведь Леня никак не успевает схватить свою пику, прислоненную к карете. Вначале два, а потом и третье мелькнувшие лезвия из метателя сделали свое дело на отлично. Два рыцаря стали заваливаться со своих коней. Жаль, что лезвий уже на третьего лучника не хватило, а доставать готовый к выстрелу арбалет было слишком долго. Поэтому я дал шпоры своему коню и через три прыжка выбил тяжеленной доской противника из седла. Как предсказывал когда-то мэтр манежа: «Пригодилось!» Но ударил я в последний момент перед тем, враг успел повернуться ко мне и пустить стрелу почти в упор. Наверное, мой ангел-хранитель постарался, и я не умер от боли сразу. Хотя вначале мне померещилось, что оперение стрелы у меня торчит прямо из сердца.
«Вот и все! – мелькнуло у меня в голове. – Допрыгался!»
И начал терять сознание.
Как это ни странно, но пришел я в себя от еще большей боли и как раз в тот момент, когда ударился о землю. А падать в полном рыцарском облачении, пусть даже и на мягкую травку, скажу я вам, дело не из приятных. Опять-таки ангел постарался, и я при падении не свернул себе шею, не сломал руки, не вывихнул ноги, не выбил зубы, не… (список прилагается, нужное подчеркнуть).
Кстати, так сказать, своевременное падение меня, оказывается, тоже спасло. Потому что командир патруля попытался своим огромным мечом снести мою голову вместе со шлемом. А я возьми да упади.
Второй удар мечом мог меня, конечно, достать, но мои товарищи по отряду не по грибы пришли в эту рощицу. Командир патрульных замер на втором замахе, страшно захрипел, после чего задергался в конвульсиях и грохнулся на землю. Вселенское благо, что не на мое бренное тело! (Тоже, кстати, чем не везение?!) Как оказалось чуть позже, это его так приложила вашшуна сразу двумя вещами: мастерски брошенным тяжеленным кинжалом и понесшимся во врага парализующим проклятием. Насмерть его это не убило, но от внимания к моей персоне несколько отвлекло.
Первый же выстрел метателем, который подхватил Леня, сбил с коня последнего лживого патрульного. После чего к размеренной работе, словно жнецы, приступили оба деда. Они быстро добили пытающихся подняться или еще шевелящихся людоедов. Ну а мой товарищ в спокойном темпе бросился догонять смешно улепетывающего в сторону тракта толстяка.
Именно эта картинка открылась моему взору, когда я, лежа на боку, попытался приподняться на локте.
– Не убивай! – умудрился я еще внятно выкрикнуть вслед бегущим. – В плен…
После чего понял, что если сердце и не пробито у меня, то я очень скоро умру от потери крови. И опять потерял сознание.
И опять ненадолго. Вновь очнулся от боли: из меня вынимали обломок стрелы. Я уже был раздет по пояс и лежал на какой-то попоне. Леня, и сам будучи без шлема, придерживал мне голову, а вашшуна, сбросившая с себя вообще половину рыцарского облачения, стала сращивать пульсирующую кровью рану у меня на груди. Мой товарищ, увидев открытые глаза, облегченно вздохнул и заговорил скороговоркой:
– Обстановка спокойная. Мирослав допрашивает толстяка. Бароч рыщет вокруг. Мы сразу поняли, дело нечисто, лишь увидев явно специально поврежденное колесо. В карете оказалась привязанная людоедка в дорогущем, но порванном платье и с кляпом во рту. Она потому брыкалась и мычала, когда мы стали снимать колесо, что хотела привлечь к себе внимание. Пока ее не развязали, но кляп вынули. Утверждает, что она княгиня. Подлый Удель убил ее охрану и уже ее изнасиловал. Я ей сказал, что командир ранен и решит ее судьбу позже. – (Ай да Ленька! Ай да молодец!) – Дальше баресс хотел здесь разыграть сцену банального ограбления и потом пролить кровь княгини на одного из нас как на грабителя и насильника. Похоже, патрульные должны были сыграть роль разоблачителей, которые якобы не успели к месту событий всего лишь на несколько мгновений.
Я чувствовал себя настолько ослабевшим, что доля какой-то там людоедки мне показалась совершенно равнобедренной. Раненое сердце делало последние аритмичные удары. Теперь уже точно поверил, что умираю.
– Лень… – Мне было больно даже шептать. – Моя последняя воля: найди девчонок и забери их в Рушатрон! Умоляю! Сделай это ради нашей дружбы. Они ведь такие дурочки.
На его хитрющем, пусть и обезображенном шрамами лице не мелькнуло и капельки сострадания или сочувствия.
– Умоляешь? Ну ладно, может, и сделаю. Но только с условием: ты немедленно назначаешь меня командиром отряда! Договорились?
– Почему? – выдохнул я.
– Надоело быть солдатом на побегушках: того убей, этого зарежь, этих в плен возьми…
– Как ты можешь? – задыхаясь от потери крови и от возмущения, прошипел я. – Умираю…
– Кто? Ты? Да такие, как ты, умирают только за столом из-за обжорства! – возмутился и мой товарищ. – Шаайла утверждала, что тебе ничего не грозит: стрела удачно проскочила между ребер и пробила тебе лишь кожу на боку. Ты даже крови много не потерял! Вон, лежит бедная и бледная, вырубилась. Предупреждала, что без сил останется после твоего лечения.
– Странно. Почему же мне так фигово?
Леонид заглянул мне в глаза и с придыханием спросил:
– Жареного мясца хочешь? Или сыра кусочек?
Я непроизвольно облизнулся, с удивлением замечая в себе очнувшуюся тягу к жизни. И сразу понял, что умирать рано, а надо мной самым бессовестным образом издеваются. Но подыграть стоило:
– Хочу! Давай!
– А нету! – (Он врал, у нас было!) – Если хочешь, вставай и бери себе сам.
Он бесцеремонно опустил мою голову, встал и по привычке внимательно осмотрелся. В первую очередь глянув в просвет между кронами, над полянкой. И действительно, только кречей нам тут не хватало для полного счастья.
Беспокойство заставило и меня двигаться. Вначале с кряхтением и стонами уселся. Все-таки само падение мне здорово дух выбило, да и спина почему-то побаливала. Затем внимательно ощупал и осмотрел еще недавно пробитый насквозь бок. Прислушался: вроде нормальное самочувствие. Если не гробить себя паническими воспоминаниями, то и в самом деле почти здоров.
Шум бегущего человека возвестил о возвращении на поляну деда Бароча, который с ходу начал доклад для всех:
– В кустах два кучера в ливреях и гербах, точно таких же, как на карете. Там же и два кречи с бляхами на ремнях, там тоже герб. Еще один знатный конь стоит в лесу, скорее всего, этого толстяка. Там же две пристяжные с переметными сумами. Больше никого! Если кто и был еще из ложного патруля, то наверняка смылся после стычки.
– Давай в заслон, – решил я. – Но из рощи не выходи, только за трактом наблюдай. Если кто к нам сунется, дай знать.
После чего с помощью друга стал водружать на себя окровавленные доспехи. Они имели явно непрезентабельный вид после моего падения, да еще и в бурых потеках, но выбирать сейчас нечто лучшее просто не было времени. Следовало как можно быстрее уходить из этого опасного места. Да только что делать с пленницей? То, что допросить следует более тщательно, сомнений не вызывало. Вроде как нам фиолетово до разборок местной знати между собой, но не я ли ратовал за скрупулезное накопление всех, пусть даже кажущихся несуразными и недостойными внимания, данных?
Глянул на деда Мирослава, расположившегося среди ближайших кустов, и понял, что тот явно сдерживается. Уж так ему хотелось убить пленного, и людоед это всем своим нутром чувствовал. Как только скороговорка из уст толстяка стихала, ветеран просто пятерней наносил хлесткий дар по треугольной харе, и поток слов возобновлялся с прежней скоростью. На мой немой вопрос Леня пожал плечами:
– Я дал Мирославу диктофон, потом послушаем.
А что и как спрашивать, наш боевой дед научился во время недавних допросов пойманных нами кречей.
Друг остался присматривать за Шаайлой и приводить ее в чувство, а я, напялив на голову опостылевшее ведро-шлем и кое-как перезарядив свой метатель, отправился более подробно допрашивать два раза плененную княгиню. Причем понимал прекрасно: чтобы получить ценные сведения, следует вести себя более чем неадекватно. Ну, с этим делом мне, человеку и выходцу из иного мира, заморачиваться не приходилось.
Рывком распахнул дверцу, от чего связанная людоедка вздрогнула. Похоже, до того тщательно прислушивалась и наверняка услышала каждое слово из доклада Бароча. Это мне следовало учитывать.
– Кто такая?
– Я уже говорила.
– Не рассуждать! – рявкнул я, запоздало сдерживаясь от пронзившей и бок, и спину боли. – Вопросы задаю только я, а ты на них отвечаешь как на духу! Иначе так и оставлю здесь подыхать на потеху крысам и медведям.
Проняло! Впрочем, я знал, что ни крыс здесь нет, ни тем более медведей. Хотя мог и ошибаться.
– Кто такая?
– Княгиня Оделайя Верски. В шкатулке под сиденьем мои фамильные регалии.
– Как оказалась в этой роще?
– Баресс меня заманил обещанием показать редкий древний алтарь. Я занимаюсь собиранием и исследованием древностей.
– И кто такой этот Удель?
Глаза пленницы расширились:
– Разве ты не знаешь?
– Знаю! Но меня интересует твое мнение! Отвечать на вопрос!
– Удель – начальник тайной императорской охранки. Самая главная сволочь в окружении императора! Самое подлое и мерзкое создание этого мира! Эту тварь следует растереть в порошок и остатки сжечь!
Кажется, она начала входить в истерику, настолько ненавидела баресса. Но я тоже хорош! Решил в разговоре толстяку польстить и попросил самого поделиться своими воспоминаниями о подвигах. А какие подвиги могут быть у подобного ублюдка, если его даже людоеды ненавидят? Только самые мерзопакостные. Вот потому он и задумался после моей просьбы.
Но истерика мне не нужна, поэтому я грохнул рыцарской перчаткой по стенке кареты и приказал:
– Заткнись! И без всяких переходов на личности! Только конкретные ответы! Поняла? – (Она растерянно кивнула.) – Почему он тебя решил убить?
– Я и сама не догадывалась, но когда он меня насиловал, – она непроизвольно всхлипнула, но удержалась от рвущихся рыданий, – то все рассказал.
– Конкретнее!
– Возле Грохвы меня ждут мои вассалы, которые по моим указаниям разыскали в древнем замке старинные карты с очень интересными знаками. По предварительному мнению, знаки эти указывают места не только древних захоронений и кладов с несметными сокровищами, но и являются тайным посланием от древних богов этого мира. Потому что именно подобные знаки имеются в разрушенном здании, а вернее кургане, который находится возле нашей столицы. Знаки эти служат еще и указателями для открытия окон, а то и проходов в иной мир.
«Вот это да! – мысленно восклицал я. – Да любой людоед, оказывается, гораздо более информирован, чем хранители Сияющего Пантеона в Рушатроне! Ну как тут не допрашивать каждого встречного-поперечного! Вернее, каждую».
Вообще-то у тех же кречей еще вчера утром мы плотно интересовались об истории, способе попадания их и людоедов в этот мир. Но эти последние ответы все еще никак не было времени прослушать на диктофоне. Может, там тоже были упоминания о таинственных знаках или о проходах в иной мир?
«Проклятая нехватка времени! – скользила досадливая мысль на периферии сознания. – А если бы я еще и надолго потерял сознание? А то и вообще умер?!»
Даже посмеяться над такими мыслями было некогда, допрос связанной людоедки продолжался:
– Какая ерунда! Разве это тайна? Из-за этого убивать княгиню?
– Конечно, здесь нет ничего таинственного. О подобных знаках болтают много и часто. Но вот именно, что только болтают: никто никогда их не видел, никто о них ничего не знает и уж тем более не понимает, как их расшифровать. Но Удель заранее убедился через своих людей в достоверности карт, да и сам прикладывает в последние годы массу сил и средств для розыска подобных раритетов. А я, как оказалось, постоянно ему перехожу дорогу.
– Все равно это мало для убийства! – напирал я. – Какие еще причины?
Княгиня смотрела на меня уже совсем иначе. Более настороженно, что ли. И это в ее-то жалком положении?
– Ну, он давно уже ко мне приставал в плане ухаживаний. Но он такой мерзкий.
Мне хотелось плюнуть ей в глаза и посоветовать посмотреть на себя в зеркало, но я сдержался и даже, наоборот, польстил:
– Княгиня, да такую красотку не прочь поиметь половина империи! И после изнасилования ты бы сама не слишком трепалась о своем позоре! – По прерывистому вздоху я понял, что примерно угадал. – Так что последний раз спрашиваю о причине такой жуткой инсценировки твоей смерти от рук разбойников. Ну?!
Зроака (а может, и зроачка, я ведь никогда раньше и не задумывался и не слышал, как называют людоедов женского рода) уже в который раз поменяла как сам взгляд на меня, так и выражение своей морды. Да и голос стал отчаянный:
– Кто ты такой?
Можно было орать на нее дальше, а то и ударить для острастки. Скорее всего, она бы стала говорить и быстрее, и охотнее и отвечала бы только на мои вопросы. Но вот бывает некий предел пыток, давления и принуждения, после которого любой разумный может просто замкнуться в себе и либо врать напропалую, либо скрывать ложь за полуправдой. Выгораживание близких и родных тоже могло иметь место. Было бы иначе, если бы у нас имелся времени вагон и надежные тылы за плечами.
Но пауза для раздумий у меня была, и я успел просчитать несколько вариантов. Чего эта княгиня может бояться больше всего? И на чьей стороне она может находиться? Такая гнида, как начальник тайной императорской охранки, однозначно успел выслужиться перед прежним императором и в данный момент в фаворе у нового. И раз собрался убить эту Оделайю Верски, то либо с молчаливого одобрения Фариша Галэка, либо по его непосредственной указке. А значит, намекнуть, что я причастен к нынешним структурам власти, будет глупо, это ничего не даст. А вот имеется ли в империи Гадуни некая оппозиция? Вдруг имеется? По крайней мере, я ничего не теряю, если попробую напустить туману в этом направлении.
– Назвать свое имя я не имею права. Могу только сказать, что я на стороне сил, которые противятся существующим порядкам в этом мире и мечтают изменить нынешнее положение дел.
Глаза людоедки раскрылись настолько, что даже стали красивыми:
– Не может быть!..
– Еще как может! Иначе что я здесь делаю?
Как оказалось, и этот вопрос невероятно волновал изнасилованную княгиню.
– Охотишься на Уделя? – спросила она с придыханием.
– Да. И эта тварь живет на этом свете последние минуты. Так что думай над своими ответами и пошевеливай язычком. Э-э, в смысле – говори быстрее! Итак: причины?
Оделайя ответила, словно бросилась в ледяную прорубь:
– Меня подозревают в финансовой поддержке тайной ложи «Возвращение».
– И ты поддерживаешь?
– Да.
– Какое главное направление деятельности ложи?
– Содействовать возвращению зроаков на свою историческую родину.
– И кто руководит ложей?
– Не знаю.
– Как же ты передаешь им средства и как контактируешь с ними?
– Ко мне приходят посланники с паролем. И личный контакт с ними имел мой старший брат. Но его уже год как казнили.
Еще несколько вопросов, в которых я пытался прояснить саму суть тайной ложи, ничего не принесли. С некоей безысходностью княгиня отвечала, что не знает.
И время истекало стремительно. В любой момент сюда могла повернуть иная компания зроаков для короткого привала или могли приземлиться вездесущие кречи. Мирослав, похоже, уже заканчивал допрос, потому что замахивался для зуботычин все чаще и чаще. Вашшуна уже пришла в себя и, пошатываясь, стараясь не смотреть на работу моего помощника, ковыляла к нашим лошадям. Сам Леонид трофейным топором безжалостно рубил туши зроаков, вынимая невероятно ценные для нас метательные ножи. Увы, подобных лезвий тут не купишь в первом попавшемся магазине со слесарским инструментом. Только на заказ делать и только у очень хорошего кузнеца-оружейника.
Следовало немедленно решать судьбу пленницы, но у меня в сознании всплыл один давно не дающий мне покоя вопрос:
– Твое мнение: кто такие гаузы?
Казалось бы, дальше уже некуда, но Оделайя Верски все равно изумилась. Даже дыхание затаила. Но когда чуток подумала, стала отвечать, словно на исповеди:
– Гаузы – это завоеватели мира, в котором родилась цивилизация зроаков. Тысячи лет они держали нас в рабстве и поедали наших младенцев. Тысячи лет они ставили над нами жуткие эксперименты, превращая нас в животных и беспрекословные машины для убийства. Тысячи лет они забирали наших лучших воинов в неизвестность, и никто из воинов назад никогда не возвратился. Гаузы – это зло. Гаузы – это гибель.
– Странно. – Мне не удалось удержаться от рассуждений вслух: – Какой тогда смысл в существовании ложи «Возвращение»?
Даже связанная, княгиня умудрилась пожать плечами:
– Этот мир для нас чужой. Здесь нас тоже все пытаются уничтожить. И в данный момент мы научились делать оружие и сражаться, так что можно попытаться вернуть себе родной мир. Победить или умереть.
«Вона как оно получается! Интересно, знают ли об этом в Рушатроне? Или иные цари, которые воют с людоедами веками? – Что-то мне подсказывало, что хитрый механический (или какой он там?) разум Лобного камня знал и при желании мог просветить любого своего Хранителя во всех без исключения тонкостях бытия. – А может, и не просветил? Да нет, абсурд! Зроаков все просто ненавидят, а значит, про такие исторические тайны стало бы известно всем и каждому».
Затянувшийся допрос прервал прибежавший со своего поста Бароч и крикнувший нам издалека:
– Кречи над трактом разлетались! Две эскадрильи в соседнюю рощу с привалом вроде как опустились!
И умчался обратно. Достав свой нож, я начал влезать в карету, но мне навстречу понесся умоляющий шепот:
– Последняя просьба: передайте моему младшему брату, что я его очень любила!
Ну и как положено в таких случаях, слезы из обоих глаз потекли ручьями. Но зато хоть не визжала, не впадала в истерику и не сопротивлялась. Что мне весьма понравилось.
– Значит, так, княгиня! Со своим братиком поговоришь сама. Но всегда будь наготове встретить и помочь посланной от меня личности. – При этом нож быстро кромсал тугие и многочисленные веревки. – Сразу за нами следом на дорогу выходить не рекомендую, у нас там прикрытие, еще получишь сдуру стрелу между глаз. Что здесь произошло – придумай сама, лучше всего, если косвенно упомянешь естественных врагов этого толстяка Уделя, но… желательно пустить под топор таких же сволочей и уродов, как и он.
Мне, в общем-то, было фиолетово, кого пустят под топор, лишь бы пустили как можно большее количество людоедов. По большому счету и эту свидетельницу следовало убрать. Пусть и не видела она нас в лицо, но погоню организовать по нашим следам все равно может. Кажется, она ни о чем таком не помышляла.
– Как я узнаю посланника от тебя? Дай пароль!
У меня в голове так и закрутились глупые шаблоны из старинных советских фильмов: «Как пройти в библиотеку?» или «Продаю славянский шкаф. Даром». Вот бы Леня повеселился, подслушав мои неуместные мысли.
Но шутить так шутить:
– Ты знаешь, кто убил императора?
– Все знают: бароны Цезарь Резкий и Лев Копперфилд.
Хорошо быть знаменитым! Жаль, что такие звучные имена присвоили себе самозванцы. Но ведь не Ивлаевым Борисом мне следовало представиться в Трилистье!
– Так вот, посланник от меня передаст привет от Цезаря и вручит тебе листок с нарисованным цветком.
И только после озвучивания понял, что подобный привет может оказаться слишком уж прозрачным намеком на толстые обстоятельства. Вдруг людоедка подумает, что я и есть тот самый барон?
Но она, хоть и прикинула озабоченным взглядом мой рост, явно не догадалась о моей оговорке.
– Утверждают, что барон Резкий – уродливый карлик, ростом как двенадцатилетний ребенок.
– Да какая разница? – Мне стало обидно не столько за «карлика», сколько за «уродливый». – Главное, что пароль уникальный, случайно его никто не назовет. Ладно, счастливо оставаться! – Кончиком ножа я многозначительно царапнул дверцу кареты. – Напоминаю о предупреждении! Рекомендую даже из кареты не выходить раньше чем через полкара.
Двинувшись к нашим лошадям, я прикинул готовность отряда к немедленному выступлению. Все в шлемах, посматривают на меня, мой палец, поднесенный к забралу, поняли правильно: помалкивать.
– Уходим! Клайден! – (Дед Мирослав понял, что я обращаюсь к нему, но от удивления подался чуть назад.) – Кончай этого жирдяя!
А что? Пусть княгиня запутается в своих догадках раз и навсегда. Раз у командира такого отряда в подчиненных целый виконт, то кто тогда он сам? Больше уважать будет. Пронзительный вопль о пощаде, который исторгнул перед смертью Удель, только прибавил весомости нашим словам и поступкам.
При выезде из рощицы на своего коня заскочил Бароч, нервно при этом поглядывая то на небо, то на тракт.
– Если прямо сейчас начнется погоня – враз накроют, – ворчал он, пока мы степенно доезжали до тракта. – Что так долго?
– Допрашивали! – рыкнул дед Мирослав, и создалось впечатление, что он хотел сплюнуть, да шлем мешал. – Вот уж гадость, этот баресс! Уж на что все людоеды аспиды, но по сравнению с ним смотрятся как невинные овечки. Перескажу его признания, сразу вам захочется вернуться и еще двадцать раз его прирезать.
– Потом! – пришлось оборвать разговоры.
На тракте рискнули сразу значительно ускориться. Тем более что до места нашего съезда оставалось всего несколько плавных поворотов. До скалы-ориентира следовало оторваться от тех попутчиков, кто нас видел во время выезда из рощи. Сильно сомневаясь, получилось ли это, не стали делать иные остановки, возвращаться и путать след, слишком уж неспокойно было у всех на душе.
На горной дороге, которая вскоре вообще перешла в тропу, напряжение несколько спало, и мы начали переговариваться.
– Что у нас с ножами? – Боезапас – самое главное на войне.
– Плохо, – пожаловался Леонид. – Три лезвия – в дым! То есть у нас теперь только по комплекту и всего один нож в запасе.
– М-да! Дороговато нам замена чужого колеса обошлась! Хорошо хоть, людоедка попалась много знающая.
И что интересно, когда я стал пояснять, почему не убил княгиню Верски, то меня чуть не попыталась убить осатаневшая от злости вашшуна:
– Как?! Ты выпустил это людоедское отродье?! А ты знаешь, что они рожают каждый год по новому людоеду?! А эти людоеды убивают наших братьев и сестер?!
Она даже свой кинжал достала, которым совсем недавно пронзила командира ложного патруля, и попыталась обогнать коня Леонида на расширившейся тропе. Мой друг, совершенно не боящийся лишиться потенции, ухватил повод ее коня и резкими словами стал успокаивать и что-то там доказывать. Помогло еще и то, что, специально сняв шлем, я оглянулся, плеснул по вашшуне тем самым лучом, который заставляет шевелиться уши, и грозно рыкнул:
– Еще раз что-то вякнешь против моих приказов, лично оглушу и оставлю валяться где-то на обочине!
Вряд ли уши у нее шевельнулись, я ведь не умел и только пытался практиковаться, но вот тон и зверское выражение на моем лице подействовали. А может, и вмешательство Чарли Эдисона помогло? Но дальше недовольная колдунья что-то шипела ругательное уже только ему, не покушаясь больше на мои командирские привилегии.
Оба деда, уже свыкнувшись с мыслью, что я ничего не делаю зря, мое решение оставить пленницу живой и не думали оспаривать. А вот хозяйскую жилку проявили.
– Коней нам бы следовало взять хоть пару, – сокрушался Бароч. – Или хоть наши частично сменить. Там три таких красавца осталось!.. Пригодятся ведь.
– Ничего, и наши справятся.
Бароч отстал, а на его место выехал Мирослав. Вначале с особой осторожностью отдал мне диктофон. А потом мешок с вещами покойного:
– Все у этой гниды забрал. Авось что в дело употребишь.
– И что тут самое ценное? – заглянул я в мешочек на ходу. Но так как вновь надетый шлем мешал, а через открытое забрало тоже вниз смотреть неудобно, то спросил: – По твоему мнению?
– Ну, кольца там, всякие украшения – вещи и в самом деле ценные. Бумаги какие-то забрал, вроде пару писем еще. Но вот две печати у него имелись, может, сгодятся для чего?
Пока я рассматривал витиевато вырезанные печати на каком-то материале, очень похожем на мягкую, упругую древесину, в моей голове роились разные фантастические планы. В них проскакивали и подметные письма, и ложные указы, скрепленные печатью, и варианты с клеветой на высших сановников империи Гадуни. Очень уж хотелось, чтобы эти сволочи и гады ходячие передрались как следует, а то и вообще гражданскую войну затеяли.
Так что я не сразу расслышал, что там продолжал перечислять наш проводник-ветеран:
– И очень этот прямоугольник странный: и гнется, и не сталь. Гладкий, как стекло, а рисунки на нем так вообще непонятные.
– Какой прямоугольник?
– Говорю ведь: среди бумаг.
Руки мои уже и в самом деле нащупали нечто, поднесли это нечто к глазам, и я резко вдохнул. Мой конь воспринял это за команду «Тпру!» и замер на месте. Замерли и мои товарищи, в молчании пялясь на меня.
А я, словно полный идиот, тупо рассматривал суперсовременную для мира Земля пластиковую карточку. И не мог понять: то ли она банковская, то ли удостоверение личности, то ли служит для прохода на секретную военную базу, то ли это ключ к номеру дорогого отеля. Но больше всего меня ошарашила другая мысль: как нечто подобное могло оказаться в карманах людоеда, обитающего в этом мире?