Глава двадцать четвертая
Инерция течения
А ведь и в самом деле я чувствовал: надо мной довлеет инерция течения. Куда я только ни пытаюсь свернуть, как только ни пробую отгрести в сторону, а меня тащит в самый водоворот, куда я вроде и не планировал. Нет чтобы настоять на своем, просидеть весь день в номере и узнать об этом мире все самое важное, так я поддался на провокации Мансаны, оказался в кругу ее семьи, довольно странно ощутил на себе все их внимание к моей скромной персоне и даже удосужился попасть в число редких визитеров флагмана императорского флота. А уж о своем счастье избежать проклятия какой-то мелковозрастной ведьмы я до конца жизни не забуду.
Вот примерно так рассуждая, я и топал в сопровождении стройного юнги за солидным морским офицером в полной парадной форме. Тот, словно ледокол, буравил толпу впереди нас, даже не особо обращая внимание на недовольные отклики себе в спину. Видимо, привык с молодости, что ему уступают дорогу все, кто младше чином. Нам только оставалось держаться за ним впритык и не потеряться в предобеденной сутолоке Рушатрона. Вернее, меня держала крепко за руку более тяжелая и мощная Мансана, а я трепался у нее в кильватере, словно… Нет, неудачное сравнение.
Но как меня ни толкали и ни сжимали сходящиеся за спиной у старпома потоки горожан, я и на ходу старался выведать у своей любовницы хоть какие-то полезные сведения о ее прадедушке:
– Слушай, а насколько он был великий художник?
– Ну, не настолько знаменит, но достаточно известен. Несколько его картин даже в императорском музее выставлены.
– Вона как! И как он подписывал картины свои?
– Определенным символическим знаком, который ему подсказал Сияющий курган.
– Как это? Курган с ним беседу имел или во время обряда гипны подсказал?
– Святыня шепчет только кандидатам в хранители, – сердилась Мансана, с хрипом вытягивая меня из сутолоки сошедшихся жерновов из людских тел. – Шевели ногами! А во время гипны художник или любой другой посетитель только запоминает.
– Так откуда значок такой странный?
– Не говори глупостей! И не называй волшебный символ каким-то дешевым словом.
– Да я так, образно.
– Символ удается рассмотреть лишь единицам из посетителей, и чаще всего после этого те, кому повезло, закрепляют увиденное чудо в фамильных гербах или начинают использовать вместо подписи.
– Ух ты! Я об этом и не слышал! – Люблю, когда врать не надо.
– Да куда вам, диким, такое знать, если ты даже медальон вашшуны не заметил.
От воспоминаний о недавно пережитых треволнениях я непроизвольно поежился:
– Да я-то больше на тебя смотрел.
– Лгунишка! Ты меня даже шоколадом не угостил.
– Так еще не вечер, – напомнил я и крепче сжал ее ладошку. – И как твой дед рассмотрел свой символ?
– Не знаю, он никому не рассказывал этой тайны. Но общеизвестно, что символ показывается своему избраннику только один, максимум два раза, а потом опять впитывается в камень, прячась от взглядов посторонних. Даже заметивший его единожды или дважды больше никогда его не видит.
Мысли опять запрыгали в голове, как теннисные мячики, но я решил уточнить:
– Постой, но я вытащил наугад из стеллажа еще несколько картин, и там уже имелись другие символы. Получается, деду многократно повезло?
И тут же врезался в замершую на месте Мансану, она в упор разглядывала мое лицо:
– Как ты успел рассмотреть иные знаки?
– А что, нельзя было? – изумился я самым естественным образом.
– Да нет, можно… Ох! – Она спохватилась, закрутила головой во все стороны и с досадой даже пару раз подпрыгнула на месте. – Ну вот! Из-за тебя теперь придется пробираться до корабля самим.
Но флотский офицер заметил каким-то чудом наше отставание, дождался на углу и вновь потащил за собой как на буксире. А я все равно настаивал:
– Ты мне так и не ответила!
– Ладно, отвечу, только это чисто семейная тайна и не для посторонних ушей.
– Буду нем как могила! – Мое обещание чуть опять не привело к полному ступору в движении, правда, мы уже вышли на набережную и теперь двигались вполне свободно.
Девушка усмехалась:
– Интересные у тебя клятвы.
– И все-таки?
Видя такую настырность, моя гид сдалась:
– Еще два символа прадед рассмотрел перед самой смертью. Поэтому и подписал ими только несколько незаконченных картин. Мало того, умирая, он завещал эти картины не продавать, а символы использовать только правнукам после взросления и только при твердой уверенности, что те никому больше не принадлежат. Чего-то он сильно боялся, может, того, что эти символы уже существовали? Да так и выяснилось совсем недавно, что один символ уже издавна существует в гербе одного рода. О втором пока ничего не известно.
– Все равно не понял. То есть единицы видят что-то, а тысячи и тысячи других людей ничего не замечают?
– Верно.
– Даже хранители не видели этих знаков?
– Даже они.
Вот тут я и запаниковал. В моей памяти отчетливо запечатлелись все залы, все проходы, все до единого знаки и их так называемые контрфорсы в виде стрелок и полукругов. И все это, нажитое и обследованное непосильным трудом, сбитыми коленками и шишками на лбу, все это вдруг окажется миражом? Или откровенным издевательством со стороны всевидящих Грибников? Я просто буду орать от ярости, если прибегу на любое знакомое место, особенно на то, откуда я тут появился, а там вместо вожделенной символики – вульгарная дуля, которая, цитирую, «впитывается в камень, прячась от взглядов посторонних».
От подобных мыслей я стал внутренне полным неврастеником.
Скорее всего, именно эти переживания и размышления практически смазали, затмили мой первый час пребывания на уникальном корабле. Но на втором часу я отошел, расслабился и предался незабываемому удовольствию. Юнга нам и в самом деле попался молодой, задорный, знающий и смешливый. Он с таким жаром, страстью и безумной любовью рассказывал обо всем, на что падал мой взгляд, что я и сам влюбился во флагман императорского флота навсегда и бесповоротно. За следующие два часа мы облазили все, куда я мог протиснуться, и ощупали все, куда дотягивалась моя короткая ручка. Даже Мансана к итогу этой экскурсии выглядела словно выжатый лимон и старалась шланговать на последних метрах дистанции, как только получится.
Поэтому гид-юнга довольно вежливо предложил девушке пройти в каюту отца и там освежиться. Не знаю, что он имел в виду: может, просто отдохнуть, а может, там и в самом деле имелось нечто вроде душа, но Мансана сразу воспользовалась предложением и сбежала. А меня, зная, что я с ним одногодок, парень заволок в матросский кубрик, полез в рундук и показал свои рисунки морских баталий. Увы, тут его дар сильно не дотягивал до влюбленности в море и корабли. Я даже в детстве лучше рисовал и, как ни старался, не сумел выдавить из себя ни единого слова похвалы. Но молодой матрос не унывал и даже сам над собой посмеялся:
– Да я знаю, что любой потешается над моими картинами. Но я пока только создаю прообраз своих полотен, расставляю, так сказать, участников событий по местам, слежу за масштабностью, изучаю другие рисунки, систематизирую детали. А когда накоплю деньжат и пройду обряд гипны, то уже тогда постараюсь наверстать упущенное время.
– Ха! Но ведь обряд не дает способностей! – не выдержал я, уже сам это прошедший, но так и не испытавший до сих пор своих талантов. – Он просто помогает лучше запомнить.
– А вот и нет! – горячо возражал парень, доверительно сжимая мое плечо и мечтательно поглаживая пальцами свои несуразные рисунки. – Много случаев, когда страстное желание воплощалось в многократно усиленные возможности.
И он бегло перечислил несколько знаменитых живописцев, которые только благодаря воздействию гипны стали великими и прославленными. Мол, усиленная память тоже дает потрясающие результаты. Похихикивая над такой наивностью, я взял у него из рук карандаш и занес его над чистым листом бумаги. Прикрыл глаза и коротко задумался над темой рисунка. Конечно, перед взором стоял, маячил, возвышался и нависал всем своим великолепием только красавец флагман, который я только что оббегал по всем палубам и надстройкам.
А потом открыл глаза и стал рисовать. Бешено, резкими движениями, чуть не разрывая бумагу и чуть не поломав карандаш. Разъяренный рык юнги, раздавшийся при видимой порче дорогого для него имущества, перешел в стон, потом в мычание, а потом и вообще в редкое, спонтанное дыхание. А я с какой-то дрожью по всему телу продолжал чиркать, штриховать, затенять, размазывать графит ладонью и большим пальцем и превращать жутко сумбурное грязное пятно во что-то таинственное.
Туман плыл у меня перед взором, мешал различать детали, но когда я недоуменно осмотрел обломок карандаша в своей руке и нервно отбросил его в сторону, то глаза мои и сами непроизвольно уставились на лист бумаги. Там красовался «Драк», во всем своем великолепии и уникальности. Самый лучший из всех когда-либо мною виденных парусников мира. И что самое странное и загадочное, флагман не стоял у пирса, а мощно вздымался среди океанских волн всего лишь под малым треугольным парусом.
Жуть. Я сам вздрогнул от прокатившейся по телу волны непонимания. Уж этого паруса, да и вообще многих остальных деталей рисунка я и представить себе в данной композиции не мог. А тут такое. Да еще собственной рукой?!
Кто-то шумно и со свистом начал рядом пыхтеть, восстанавливая дыхание. И я только тогда вспомнил о юнге. Тот смотрел на меня как на… Нет, такого не бывает, и у меня просто заскок фантазии. Или бывает? Вон, даже эта мелкая и вредная вашшуна что-то там выкрикивала и хлопала в ладоши, уверяя, что я настоящий художник. А ведь она уже нечто вроде ведьмы, с большой силой для ее возраста и колдовской мощью. Раз она заметила и вот рисунок получился, то, видимо, и в самом деле обряд много дает умений. Тем более что я очень сильно хотел все запомнить.
Глаза юнги могли вылезти из орбит, поэтому я опередил лавину готовых низвергнуться на меня вопросов:
– Ты, это, поменьше болтай и никому не рассказывай особо, договорились?
– Э-э-э…
– Вот и отлично! Кстати, сколько тебе не хватает для прохождения обряда?
– У-у-у…
– Понятно. Только начал собирать. На вот тебе пару серебрушек, должно хватить.
– А-а-а… Это… – начал опять становиться многословным парень.
– Да, да! И это – тоже: обязательно попроси, чтобы тебе дали увольнительную с самого утра и на весь день. Проводника тоже себе подбери заранее, чтобы два раза по одному и тому же месту кургана не мотаться. И еще… – Я снизил голос до минимума и приблизил губы к уху молодого матроса: – Когда станешь великим художником, старайся всегда помогать молодым и начинающим. Понял?
Тот закивал в ответ так интенсивно, что я испугался, что у него голова отвалится. Деньги так и продолжали лежать на узком столе кубрика, когда я указал на них глазами и приказал:
– Спрячь!
Но только я стал приподниматься, как из-за спины понеслась нежданная ругань вперемежку с командами:
– Стоять! Докладывать! Чем здесь занимаетесь и что продаете? Почему посторонний в кубрике?! И откуда столько версов?!
– Господин мичман… – начал доклад юнга, но его сразу же перебили:
– Молчать! Стоять! Не дергаться! – Мохнатая рука сгребла деньги со стола, сжала в кулак и вскинулась кверху. – А?! Поймал на горячем!
Ничего сверхъестественного, обычная флотская муштра, о коей я вполне наслышан и насмотрелся на нее в Интернете. Кстати, я подобной муштры еще с детства не боялся, желая стать моряком, и всегда мечтал такому крикуну как следует надавать по хавальнику. Увы, судьба силушкой и здоровьем обделила. Зато с наглостью и бесстрашием (особенно в последнее время) несколько переборщила.
– Хватит горлопанить, – пробасил я с максимальной солидностью, – парень выполняет приказ старпома, а деньги мои! Положи, где взял!
– О! А я думал, это кучка дров! – с хамоватой издевкой заявил мичман, разглядывая меня словно козявку. Кажется, он мои слова и не расслышал. – А это – лягушка квакает. – И тут же опять рыкнул на юнгу: – Вышвырнуть немедленно за борт! Выполнять! – Но, заметив, что его не слушаются, побагровел лицом и потянулся рукой за кортиком: – Приказываю вышвырнуть этого дитятю за борт!
Ох, не люблю я несправедливости! А уж когда меня дитятей обзывают, да еще таким презрительным тоном, то прямо мечтаю увидеть рядом с собой трио моих подружек. Они в таких случаях не церемонились и любого моего обидчика одним, максимум двумя ударами отправляли в нокаут. Их, к сожалению, поблизости нет, да и мир вокруг чужой и новый, но что этот служака со мной сделает? Не станет же он со мной, в конце концов, драться?
Я вскочил на банку и довольно удачно, пятерней оттолкнул близко оказавшееся лицо.
– Стоять и слушать команду! – Подобные типы только и отступают перед командами старших. – Ты чего, баран, оглох?! Тебе ведь ясно сказали: юнга выполняет приказ старпома!
Кажется, теперь до него дошло. Но его морда лица продолжала краснеть все больше, а рука потянула кортик из ножен. Могло произойти все, что угодно. Тем более что я заметил: юнга шагнул чуть в сторону, отвел локоть и приготовился к удару. Не по мне, конечно, а по лицу мичмана.
Вот тут и крикнул посыльный со стороны трапа, ведущего на верхнюю палубу:
– Юнга, к старпому! И гостя туда приглашают!
Я соскочил с банки и поспешил к выходу со словами:
– За мной! Мичман, вас тоже это касается! Будем разбираться в вашей попытке ограбления.
Сзади послышался возмущенный рык и топот сапог по паелам. На верхней палубе нас дожидались и Мансана, вместе с отцом, и еще несколько представительных офицеров. И у всех лица нахмурились, когда они увидели меня и мичмана жутко раскрасневшимися, а юнгу бледным как снег.
– Что у вас произошло? – спросил старпом у меня, но с докладом вперед шагнул мичман.
Причем на его месте я бы таких неосмотрительных слов, вкупе с напрасными обвинениями, не выкрикивал:
– Ваше высокоблагородие! Застал юнгу, продающего корабельное имущество какому-то сопляку!
Теперь уже все смотрели только на меня и на юнгу, растерянно сжимающего в руках альбом с рисунками. Я в ответ рассмеялся:
– Мичман повел себя как разбойник, выхватив у нас деньги, которые я заплатил коллеге-художнику за рисовальные принадлежности. Захотелось немножко поделиться опытом.
Мичман с готовностью разжал руку, и какой-то офицер удивился:
– Такая крупная оплата?
– Это наши личные дела, – выдал я, но тут же поправился, справедливо полагая, что скрывать что-то и недоговаривать нет смысла: – Тем более что юнге надо как можно скорее пройти обряд гипны.
– Ха! – Похоже, и старпом видел раньше рисунки своего подчиненного, потому что заулыбался. – С таким талантом, как у него, и две гипны не помогут.
И все офицеры засмеялись. Обстановка стала вроде разряжаться, но мичман так и продолжал трястись от бешенства:
– Ваше высокоблагородие! Этот «гость», – он словно выплюнул мой статус на этом корабле, – меня оскорбил и унизил обвинением в воровстве!
– Вот еще! – возмутился его благородие. – Неужели ты хочешь настоять на дуэли?
– Так точно!
Судя по вновь нахмуренным и сильно обеспокоенным лицам, обстановка сложилась несколько парадоксальная. Деньги-то быстро оказались у юнги, а вот все остальное… Видимо, отказать в праве дуэли старпом мог, но в таком случае ломались какие-то устои, нарушались какие-то традиции, искажались стереотипы, сильно портились внутренние взаимоотношения на флагмане. А разрешить дуэль здоровенному мужику с явным физическим инвалидом тоже почему-то не возбранялось. Впервые я почувствовал, что мое полное во всем равенство – в некоторых случаях – не совсем верно.
Ситуацию разрулила Мансана. Она пригнула голову отца, что-то нашептала ему на ушко и, несмотря на его расширившиеся от удивления глаза, настойчиво повторила последнее предложение несколько раз.
– Хорошо! – вдруг неожиданно для всех, и в первую очередь для меня, согласился старпом. – Но поединок будет учебно-показательным. Принести учебные шпаги!
Пока я разводил руками и корчил изумленные рожицы, шпаги были доставлены, а охочие до потехи зрители вокруг нас утроились в количестве. Разве что Мансана успела протиснуться ко мне и пожелать:
– Отстегай этого задаваку и хама! – И с гордостью добавила: – Я в тебя верю!
Ха! Верит она! Я сам в себя не верю! Я даже никогда не видел местной манеры ведения боя. Да и здешней шпаги никогда в руках не держал! Чего эта вертихвостка себе вообразила? Увидела, как я несколько раз махнул кортиком, и опознала во мне великого фехтовальщика? Ну все, позора сейчас не оберусь.
Шпаги принесли быстро и много, на выбор. Но все длинные, легкие и с набалдашником на острие. Как меня не раз заверяла Машка, и таким оружием можно убить человека. Особенно если поставить самоцелью именно убийство, а не тренировку. Потому и гоняла меня по двору, словно великого мученика, что желала научить меня хотя бы отворачиваться от ударов подобного оружия. Ну и усиление моей выносливости практиковала, чего уж там. Может, сейчас эта выносливость и ловкость пригодится?
Потому что, судя по глазам мичмана и его стойке, он окончательно решился мне проткнуть горло попаданием шпаги в рот. Ну уж от такого удара я всегда увернусь.
– Поединок учебный, – напомнил старпом. – Начали!
Конечно, если бы мы сражались саблями или мечами, то меня бы мичман покрошил в мелкую капусту первыми ударами. А так…
Не успел мой противник еще разогнаться и завершить выпад, как я оказался сзади него и нанес хлесткий удар по его правому плечу. Наверняка сопернику было очень больно, но в порыве мщения он проигнорировал боль и опять пошел в атаку, резко сменив тактику. Теперь он вращал шпагой поперечные и продольные восьмерки, думая, что я не смогу уйти от таких ударов. Зря. Машка меня даже отражать научила подобные стежки определенным приемом под названием «скольжение». При этом кончик моей шпаги по инерции, с огромной силой ударял по эфесу, грозя отсечь пальцы противника и нанося время от времени болезненные удары по его руке. После второго такого удара мичман сморщился от боли, но шпагу не выронил. Лишь попытался задавить меня своей массой, резко ринувшись в атаку. В результате я опять оказался у него за спиной и нанес свой второй хлесткий удар по незащищенному телу. Только на этот раз пониже спины.
Раздавшийся со всех сторон смех последовал одновременно с громкой командой:
– Прекратить поединок! Мичман! В сторону! Бросить шпагу!
Подействовало. Мой противник сник, отдал шпагу стоящему рядом матросу и после разрешения оправиться удалился в нижние кубрики.
Зато как на меня посматривали все остальные служаки этого красавца флагмана! Я даже испугался, что меня сейчас мобилизуют во флот его императорского величества и запретят сходить на берег. Но и этого ажиотажа вокруг моей персоны коварной судьбе показалось мало. Пока никого не стесняющаяся Мансана ощупывала мои плечи, поздравляла с победой и радостно чмокала время от времени мое ошарашенное лицо, глупый и восторженный поклонник моего вдруг появившегося таланта отправил рисунок флагмана по рукам. Естественно, что с должными, по его мнению, комментариями.
Беспокойство во мне зашевелилось, когда вокруг стало тихо, а покинувшая меня красавица протиснулась к своему отцу и тоже восторженно уставилась на лист ватмана в вытянутой руке. Я тоже подошел поближе, вытянул шею и постарался самым бытовым голосом снизить накал страстей:
– А что, очень даже неплохо получилось.
И сразу поежился под тяжеленными взглядами офицеров. Причем, как ни странно, вся суть их «опупения» оказалась не в гениальности моего творения, а в другом. Их больше взволновала, выбила из колеи практическая подоплека нарисованного действа.
– Ну, рисунок и в самом деле гениальный, – признал папочка моей любовницы. – Такого и у моего деда не получилось бы. – Он так и продолжал полосовать взглядом то меня, то рисунок. Но только после резкого, решительного выдоха выразил общую озабоченность: – Но такого паруса в нашей оснастке нет! Для чего он служит?
Воздух из моей груди стал выходить медленно и долго, вкупе с продолжительным:
– Э-э-э…
А что я еще мог сказать в ответ на такое обвинение?
В моей голове опять смешался водоворот догадок, измышлений и неологизмов, совершенно не относящихся к заданному вопросу. Помогла интуиция. Я поддался инстинктам и разрешил телу действовать самостоятельно. В полной тишине моя рука протянулась вперед, взяла рисунок и стала его двигать вверх-вниз перед глазами. Словно и в самом деле корабль качался на волнах. А в голове замелькали отрывочные сведения по подобным кораблям Земли и данные по парусному оснащению. Кажется, этот парус имеет определенные функции и использовался во время шторма для…
Щелчки в голове исчезли, и вместо них всплыли вполне понятные для любого боцмана Земли понятия:
– Этот треугольный парус называется фор-стаксель, или штормовой кливер. Его применяют при сильном шторме для удержания корабля против ветра и против волн. Очень удобно и гораздо лучше плавучего якоря: корабль практически все время остается на одном месте.
Вот так вот! Оказывается, мои детские романтические увлечения оказались не бесцельным багажом знаний, а моя память и сейчас не подвела.
Зато зрение здешних мореманов оказалось под угрозой: почти у всех офицеров вылезшие наружу глазные яблоки вот-вот могли упасть на палубу. А если упадут, то это же как больно будет!
– Да вы не обращайте внимания, – продолжил я в выбранном тоне. – Парус как парус, ничего в нем особенного. Такому красавцу, как «Драк», он явно не нужен.
Кажется, с моим мнением были не согласны. Один из коллег старпома опередил его с вопросом:
– А откуда вам известно про такой парус?
– Откуда? – Что за просчеты! Я ведь в чужом мире! И по легенде – родился в диких горах, где о самом словечке «парус» никто и понятия зеленого иметь не должен. И что? Опять врать? Хорошо, что умею и есть на кого свалить. – Мой учитель, тот самый отшельник из Заозерья, когда-то занимался кораблестроением. И раз мне нарисовал паруса большого фрегата, среди которых был и этот парус. Мне он понравился, переспросил отдельно, вот потому и запомнил.
Между морскими офицерами тут же разгорелся горячий спор, в котором одни доказывали, что такое невозможно вообще; вторые утверждали, что Заозерье тоже граничит с Дальним океаном и все может быть; а третьи возражали против самой природы подобного паруса. Причем последние пессимисты и кричали громче всех. Но зато на какое-то время обо мне забыли, и я попросил жмущуюся ко мне Мансану:
– Может, уже пойдем? Я бы хотел еще раз в курган наведаться.
– Соскучился? Или тоже хочешь свой символ отыскать? – хихикнула девушка. – Ну да, ты теперь точно прославленным художником станешь! Как же тебе без своего символа! Кстати, а герб у тебя какой? Покажешь?
– Какой-какой! Самый обычный, – забормотал я, пытаясь найти отговорку от скользкой темы. – Как-нибудь нарисую.
– Все мужчины носят медальоны со своим гербом, а ты? – упрекнула меня Мансана, и это меня вдруг сделало раздражительным.
– Как видишь, я очень маленький мужчина, поэтому таскать лишнюю тяжесть мне сил не хватает. И вообще, пошли уже отсюда!
– О, мой мужчина! Ты такой противный, когда ругаешься. – Девушка опять бесцеремонно прижала меня к себе. – И от волнения твое произношение становится просто жутким. У тебя опять болит горло?
– Ну да. Немного.
Я уже тащил ее за руку к трапу на берег, когда к офицерам приблизился вестовой и доложил:
– Обед готов! Разрешите накрывать?
Видимо, капитана на корабле не было, потому старпом и ответил как самый старший по рангу:
– Накрывайте! – И сразу повернулся ко мне: – Господин Борей! Прошу в кают-компанию. Отведаете наших флотских вкусностей.
Мне показалось неудобным после такой замечательной экскурсии выглядеть невежественным и отказываться от приглашения хозяев. Да и от настоящей дуэли меня спасли довольно удачно, не говоря уже о вспыхнувшей вдруг над моей головой славе талантливого живописца. Тем более что все ждали только меня, а моя любовница уже чуть ли не подталкивала меня сзади, как нашкодившего котенка.
