Избранница
Входная дверь была открыта. Значит, товарищи из аварийной службы не стали дожидаться хозяйку, а просто взломали квартиру. С одной стороны, их можно понять – выдержать вопли Аделаиды Карловны по силам не каждому. А с другой – это что же получается? Вломились в чужое жилище, починили что нужно и ушли? Даже дверь плотно закрыть не удосужились. Приходи, значит, вор, бери что хочешь…
– По судам затаскаю, – проворчала Света, переступила порог и застонала.
Ее квартира пережила стихийное бедствие – это неоспоримый факт. На полу лужи и вереницы грязных следов. В воздухе пахнет отсыревшей штукатуркой. Обои в прихожей угрожающе пузырятся. А из комнаты доносится подозрительный шорох…
Сердце испуганно замерло, а перед глазами снова закружились мухи. Света попятилась обратно к двери. В этот момент в прихожую, зевая и потягиваясь, вышел дворник Митрич.
– Явилась, непутевая, – он укоризненно покачал головой. – Ну проходи, чего стала как статуй?
– А что вы тут делаете? – спросила Света, прислушиваясь к бестолковому трепыханию своего сердца.
– Охраняю, – Митрич приосанился.
– Что охраняете?
– Так квартирку твою. Тебя же черти всю ночь где-то носят, вот управдом и велел присмотреть за хозяйством.
– А что здесь случилось? – Света заглянула сначала на кухню, потом в ванную.
– Это ты меня спрашиваешь?! – возмутился Митрич. – Можно подумать, это я кран забыл закрыть и пробку из ванны вынуть! Эх, что за молодежь пошла непутевая!
– Я не включала воду.
– Аделаида Карловна, бедняжка, так кричала, так кричала, весь дом на ноги подняла. Вызвала пожарников, «Скорую» и милицию. Хотела еще телевидение, но там трубку никто не брал, она теперь на них в суд подавать будет.
– Кто бы сомневался, – Света поежилась. – Митрич, а вы своими глазами видели, что слив в ванне был закрыт?
– Конечно, когда вода начала через порог переливаться, хлопцы из аварийки решили дверь ломать. Кстати, Светуся, замок у тебя никчемный, такой ногтем подковырни, он и откроется. Надо бы…
– И слив был закрыт? – перебила его Света.
– Ясное дело – закрыт. В ванной воды по колено, и слив закрыт.
– А куда вода делась?
Митрич хитро зыркнул на нее и ударил себя кулаком в грудь:
– Говори мне спасибо, Светуся! Это я тут два часа с тряпкой ползал, воду убирал. Если бы не я, Аделаиду Карловну точно «Скорая» бы забрала, а так только укол какой-то сделали и посоветовали беречь нервы.
– Чьи? – ехидно поинтересовалась Света.
– Так свои. Чьи ж еще? Светусик, – голос Митрича стал заискивающим, – я тут это… тоже весь изнервничался. Сначала Аделаида Карловна меня за управдомом гоняла, потом воду убирал. Квартирку твою опять же без присмотра не бросил.
– Все поняла, Митрич, – она сунула дворнику сотенную бумажку, – вот вам за беспокойство.
– Ой, понятливая ты, Светуся, девка, – расплылся тот в довольной ухмылке. – Непутевая немножко, но то ж от молодости. Я тебе знаешь что скажу, – Митрич воровато огляделся и перешел на шепот: – Аделаида Карловна станет говорить, что ты ей мебель старинную попортила, не верь. Я у ней внизу был, ничего там не попорчено, только потолки. Так потолки – это дело плевое, у меня маляр есть знакомый, берет недорого.
– Спасибо, Митрич, – поблагодарила Света, распахивая входную дверь.
– А с водой ты в следующий раз поосторожнее.
– Конечно, конечно! – Она вытолкала наконец дворника из квартиры, защелкнула замок, прижалась спиной к отсыревшей стене.
Да что же это творится? Она точно помнила, что закрывала воду. Тогда откуда потоп? Может, Митрич спьяну что-то напутал, может, просто трубу прорвало. Надо проверить, еще раз все внимательно осмотреть.
Повторный осмотр ничего не дал. Ни в ванной, ни в туалете, ни на кухне не было видно никаких следов сварки. Значит, все-таки кран…
И уборку она зря делала – эти, из аварийки, тут так натоптали. Мысль об уборке стала последней каплей, Света плюхнулась на грязный пол посреди прихожей и разревелась.
Наплакавшись до икоты, она решила действовать. Для начала нужно насухо вытереть полы, потом принять душ и поесть. На занятия она сегодня не пойдет, пусть ее хоть из университета отчисляют. Сегодня она будет спать до самого вечера. Отключит звонок и телефон, чтобы на сей раз ей никто не смог помешать. Кстати, о телефоне…
Света прошлепала на кухню, просмотрела память мобильного. Шесть неотвеченных вызовов от Ритки. Подружка ее теперь живьем съест. Лучше отзвониться прямо сейчас, а то Ритка, чего доброго, заявится сама и снова не даст выспаться. Света набрала знакомый номер, прижала трубку к уху. «Аппарат абонента выключен или временно находится вне зоны действия сети», – сообщил механический голос. Правильно, Ритка не дура, она свой телефон предусмотрительно отключила, чтобы никто не потревожил ее сон. Вот к обеду отоспится и начнет названивать сама.
– А мой аппарат тоже вне зоны действия сети, – сообщила Света и выключила мобильный.
На то, чтобы привести в порядок себя и квартиру, понадобилось чуть больше часа. За окнами было уже совсем светло – в хлопотах она не заметила, как наступило утро. Осталось перекусить, и можно ложиться спать. Все равно мозги сейчас совсем не варят.
Света как раз дожевывала бутерброд, когда в дверь настойчиво позвонили. Аделаида! Как пить дать Аделаида. Пришла устраивать ей джихад за испорченное имущество. «Может, не открывать?» – мелькнула трусливая мысль.
– Светка, паскуда, открывай! – послышался из-за двери дребезжащий голос. – Я знаю, что ты дома, террористка! Слышала, как ты там топаешь! Открывай, а то милицию вызову!
Света сделала глубокий вдох, распахнула дверь, едва не пришибив ею соседку.
– Доброе утро, Аделаида Карловна, – сказала она как можно вежливее.
– Доброе?! Где ты тут видишь доброе утро?! – взвизгнула старушка, просачиваясь в квартиру.
– Аделаида Карловна, я все оплачу, – Света решила брать быка за рога.
– Что ты мне оплатишь? – подбоченилась соседка.
– Ремонт.
– Ремонт?! А кто оплатит мне загубленную антикварную мебель, персидский ковер и Васнецова? А? Я кого спрашиваю?
Вообще-то, мебель у Аделаиды Карловны была никакая не антикварная, а просто дряхлая. Там и мебели-то – продавленный диван, этажерка да скрипучий шифоньер. Ковров персидских у нее отродясь не водилось, так, синтетический половичок, затертый до дыр. А Васнецов? Ну, с Васнецовым дела обстояли сложнее. Поди сейчас отыщи репродукцию его «Аленушки» шестидесятого года выпуска. Вот это, пожалуй, антиквариат.
– Ну, что ты молчишь, проходимка?! – Аделаида Карловна схватилась за сердце и закатила глаза. – Кто нервы мои расшатанные вернет, здоровье загубленное?!
– Сколько? – спросила Света.
– Что – сколько? – алчно зыркнула на нее соседка.
– Сколько денег вам нужно, чтобы отреставрировать мебель, заменить персидские ковры и разобраться с расшатанными нервами?
– Откупиться надумала?! – Аделаида Карловна задохнулась от праведного гнева. – Ишь, богатейка выискалась! Знаем мы, чем ты по ночам зарабатываешь! Мне твои грязные деньги без надобности, греховодница! Деда своего, царствие ему небесное, в могилу свела и меня хочешь свести? Не дождешься!
– До свидания, Аделаида Карловна, – сказала Света с мрачной решимостью.
– Что?! Да как ты?.. Да я тебя!..
– По судам затаскаете – я в курсе. А сейчас дайте мне, пожалуйста, возможность побыть одной. Видите ли, после бурной ночи я хотела бы отдохнуть.
– Значит, по-хорошему мы не желаем, – прошипела Аделаида Карловна. – Значит, мы умные шибко. Ну-ну!
– Выйдите из моей квартиры, – отчеканила Света и распахнула дверь пошире, чтобы соседке было удобнее выходить.
– Ты еще пожалеешь!
– Не сомневаюсь.
– Да я в ЖЭК жалобу напишу, и на работу твою, и в институт, и в суд…
– Про Гаагский трибунал не забудьте, – подсказала Света, вежливо, но неуклонно тесня разбушевавшуюся соседку к выходу.
– Думаешь, ты от меня так просто отделаешься? Да я… – Выслушивать список мер, которые предпримет Аделаида Карловна, Света не стала, захлопнув дверь прямо у нее перед носом.
Увы, она недооценила борцовские качества соседки – через мгновение заверещал дверной звонок. Аделаида Карловна не желала сдаваться. Пришлось звонок отключить, но и это не помогло – дверь содрогнулась под градом ударов. И откуда у этой мымры столько энергии?!
Энергии хватило на пятнадцать минут активных действий, а потом из-за двери послышался страдальческий стон и причитания – началась вторая часть марлезонского балета. Света ни на секунду не сомневалась, что очень скоро к их дому подъедет «неотложка», спасать «умирающую от инфаркта» Аделаиду Карловну. Она «умирала от инфаркта» с периодичностью один раз в неделю, и сотрудники «Скорой» их дом уже тихо ненавидели, потому что «умирающая» регулярно строчила на них жалобы во все инстанции «за некачественное обслуживание, жестокосердие и врачебную халатность».
Предположения подтвердились: через десять минут с улицы послышался вой сирены. Света выглянула в окно. Аделаида Карловна лежала на скамейке перед подъездом – наверное, специально спустилась, чтобы медикам было сподручнее спасать ее от инфаркта – и оглашала окрестности душераздирающими стонами. Рядом суетился Митрич. Чуть поодаль стояла парочка «собачников» вместе с притихшими питомцами. Мысленно пожелав удачи врачам, Света закрыла окно и для надежности задернула шторы. Все, теперь спать.
Сон пришел сразу, едва только Светина голова коснулась подушки. Нельзя сказать, что он был безмятежным. Ей снился страшный незнакомец, пустынная аллея и красные луны в провалах черных глазниц. Ей снились Митрич с лысой метлой и что-то вещающая с трибуны Аделаида Карловна, а еще рулетка и «математик» Виталик – замечательный набор персонажей, просто великолепный. Поэтому, наверное, не было ничего удивительного в том, что проснулась она не вечером, как планировала, а в половине двенадцатого дня.
Света села в постели, потерла глаза, прислушалась к себе. В целом все было нормально, организм отдохнул и рвался в бой. Ей, кстати, было что ему предложить. Если поторопиться, то вполне можно застать декана на месте…
Диск декану не понравился настолько сильно, что он даже не стал его просматривать, а сразу зашвырнул в мусорку.
– У меня есть копия, – на всякий случай предупредила Света, – специально для вашей супруги.
– Это грязный шантаж! – Его лицо пошло багровыми пятнами.
– Да, – девушка согласно кивнула, – но вы не оставили мне выбора.
– Что ты хочешь, Корнеева?
– Проще сказать, чего я не хочу. Я не хочу, чтобы вы прилюдно меня оскорбляли. А еще я не хочу ходить на субботние отработки.
– Это все? – Декан обмахнулся галстуком, как показалось Свете, с облегчением.
– Да.
– Я подумаю.
– Подумайте, пожалуйста, прямо сейчас, – она решила проявить настойчивость.
– Хорошо, – декан шумно выдохнул воздух, – но тебе, Корнеева, это с рук не сойдет, имей в виду.
– На том диске видно, как вы целуетесь с девушкой легкого поведения, – Света безмятежно улыбнулась. – Если это не заинтересует вашу жену, то в Интернете найдется немало желающих полюбоваться на чужие пороки. Всего хорошего, – дожидаться ответа не было смысла, все равно оппонент примет правильное решение.
Уйти домой незамеченной не удалось, в холле Света нос к носу столкнулась с Иваном.
– Корнеева! – он поймал ее за рукав куртки. – Это что еще за дела? Тебя почему сегодня на занятиях не было?
– Так вот она я, – бодро отрапортовала Света.
– Совесть только к обеду проснулась? – усмехнулся староста.
– Совесть и я вместе с ней. Ванечка, я сюда по делу забегала, можно я пойду?
– А учеба – это не дело? – Иван нахмурился. – Корнеева, ты что, с Ритки пример решила взять? Так смотри, этот пример до добра тебя не доведет.
– А при чем здесь Ритка?
– А при том, что эта оторва на занятия тоже не явилась.
– Ну, так у нее же новая любовь, – Света нашарила в сумке мобильный.
– Любовь новая, а «хвосты» старые, – изрек Иван. – Ты кому звонить собралась?
– Ритке, буду ее вразумлять, – она набрала номер подруги.
– Бесполезно, – Иван махнул рукой, – я уже пытался вразумить, но у нее телефон отключен.
– Наверное, еще не проснулась после вчерашнего свидания, – предположила Света, вслушиваясь в гудки вызова.
– Уже третий час дня! Что значит – не проснулась?
– А чего ты так переживаешь, Ванечка?
– Если не я, то кто? – буркнул Иван и нахмурился.
– И то верно. Если ты за нас, непутевых, не порадеешь, больше никто не порадеет. А давай заключим сделку. Я сегодня на последнюю пару не иду, а за это обязуюсь найти Ритку. Вань, ну физкультура ж последней парой! Ну, грех же ее не пропустить.
Иван поколебался, но скорее для проформы, а потом согласился:
– Хорошо, а физруку скажу, что у тебя живот разболелся.
– Он у меня уже на прошлой неделе болел. Давай лучше голова. Голова – это как-то элегантнее.
– И так же неправдоподобно, – отрезал Иван. – Ладно, иди, Корнеева, я что-нибудь придумаю.
Ритки дома не оказалось. Ее папаня-алкоголик, обдавая Свету ядреным перегаром, сообщил, что доча со вчерашнего дня не появлялась. Как убежала на свиданку в какой-то голубой – прости, господи! – ночнушке, так больше и не показывалась. И если вдруг Света эту шалаву раньше него встретит, то пусть передаст, что назад ей ходу нет, потому как не позволит он позорить свое честное имя.
Заверив разошедшегося родителя, что передаст блудной дочери все слово в слово, Света выскочила за дверь и со стоном облегчения высунулась в распахнутое настежь подъездное окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вволю надышавшись и налюбовавшись окрестностями, она задумалась о своих дальнейших планах. То, что Ритка до сих пор не объявилась, было подозрительно. То, что она даже не позвонила, казалось подозрительно вдвойне. После каждого своего романтического свидания подружка представляла Свете подробнейший отчет, в красках описывала, что они с кавалером делали, где бывали и о чем разговаривали, если, конечно, дело доходило до разговоров. Как правило, свидание начиналось и заканчивалось в постели возлюбленного, потому как возлюбленные Ритке неизменно доставались очень темпераментные и нетерпеливые. А что же случилось на сей раз? Неужели новый поклонник оказался настолько уникальным, что ради него Ритка решила наплевать и на отчий дом, и на учебу, и даже на лучшую подругу? Да еще и телефон отключила, чтобы ничто не омрачало ее новорожденного чувства.
Света еще раз набрала Риткин номер, но лишь затем, чтобы убедиться, что «аппарат абонента выключен». Остается только ждать, когда подруга сама пожелает выйти из подполья, а высвободившееся время провести с максимальной пользой для измученной недавними невзгодами психики. К примеру, весь вечер проваляться перед телевизором. Когда еще выдастся такое незатейливое счастье?
Рене де Берни. Малая Азия. Лето 1097 г.
Сегодня я убил человека. Нет, не так, сегодня я убил врага.
Турки напали первыми. Сначала это было лишь пыльное облачко на горизонте, а потом облачко внезапно превратилось в отряд всадников и обрушилось на нас дождем из стрел. Схватился за пробитое горло и захрипел Шарль де Конотье, еще совсем мальчик, моложе меня года на два. Я хотел его поддержать, но не успел – Шарль упал на растрескавшуюся от жары, твердую как камень землю. Я видел, как тяжелое копыто испуганно ржущей лошади опустилось ему на голову. Кажется, я даже слышал хруст… Все, для Шарля Крестовый поход закончился, а для нас начался ад…
Стрелы сыплются со всех сторон. Кричат раненые. Оставшиеся без седоков лошади нервно гарцуют на месте, а раскаленный воздух дрожит от жуткого, несущего смерть свиста.
– Арбалетчики! К бою! – зычный голос перекрывает этот адский свист. – К бою, я сказал!
Граф Раймунд! Слава Господу, у нас есть мудрый предводитель!
В грудь впивается вражеская стрела – все, мой Крестовый поход тоже подошел к концу. Как обидно… Но почему нет боли? Удар есть, стрела есть, а боли нет…
Кольчуга!
– Для чего тебе щит, сосунок? – Голос Одноглазого Жана совсем близко, но самого его не видно.
Щит тяжелый, отцовский. Стрелы втыкаются в него с недовольным дребезжанием. Руке больно, а сердце вдруг захлестывает ярость. Я не сосунок! Я крестоносец!
Смертельный дождь прекращается так же внезапно, как и начался, и в наступившей тишине мир становится ярким и четким, как гравюры в отцовских книгах. Убитых немного, погибли только те, кто, как юный Шарль, не успел укрыться от первой волны стрел. На земле, между телами павших рыцарей, бьются в судорогах несколько раненых лошадей. А впереди, на расстоянии полета стрелы, – сельджуки, бегущие с поля боя. Еще чуть-чуть – и отряд конников снова превратится в облако степной пыли.
– В погоню! Во имя Господа нашего!
Мой верный конь срывается с места, в ушах теперь свистят не стрелы, а ветер. Справа, припав к жилистой шее рыжего жеребца, скачет Одноглазый Жан. Он что-то кричит. Я тоже кричу. В голове бьется одна-единственная мысль – догнать, отомстить, уничтожить…
Теперь я вижу – врагов гораздо меньше, чем нас. И мы не оставим в живых ни одного.
…Мой враг был совсем юным, моложе бедного Шарля. Я запомнил лицо иноверца до последней черточки. Выдубленная ветром смуглая кожа, черные курчавые волосы, по-девчоночьи длинные и густые ресницы, а в глазах – ненависть пополам с обреченностью. Отцовский меч разрубил его почти до пояса – не мальчишку, а врага, нечестивца. Надо думать о нем именно так. А еще надо думать о Шарле, который никогда не увидит стен Священного города. Это война, на войне убивают…
Вечером я напился. Теплое вино опаляло нутро, разливалось по жилам, делало тело слабым и непослушным, но никак не хотело дарить забвение.
– Первый бой, сосунок, – рядом с кряхтением усаживается Одноглазый Жан, от него пахнет конским потом и кровью. Меня мутит.
– Я не сосунок, – язык делается большим и неповоротливым. Коварное вино.
– Да, ты уже не сосунок, – Жан треплет меня по волосам. – Теперь ты настоящий рыцарь.