…Сто два этажа, как в оригинале, – я люблю точность. Вестибюль выполнен из чёрного и серебристого мрамора. Словно шахматная доска: все мы в обоих мирах во что-то да играем. Я вхожу, и шум смолкает. Менеджеры косарей, откинув капюшоны, встают на одно колено, пока я иду к лифту. Секретарь ждёт меня у открытых дверей, придерживая кнопку на панели. Я уже говорил – обожаю брать на службу бывших политиков? Даже крутые диктаторы за пару дней переквалифицируются в исполнительных офис-менеджеров, безукоризненно подчиняясь любым приказам. Работа в городе теней не из приятных, и прочих призраков утомляет не меньше, чем меня. Я не имею права никого удерживать: если сразу не сопроводил душу в Бездну, после гибели она остаётся в загробном мире на испытательном сроке – сорок дней. При прошествии оных я даю тени выбор – либо стать одним из сотен тысяч моих заместителей в качестве косаря, либо – отправиться на дно тёмных вод Бездны. Сюрприз – примерно треть покойников выбирают Поглощение! Но мой личный секретарь Никколо Макиавелли, бывший «серый кардинал» Флоренции при семействе Медичи (в отличие от Петра Первого, Робеспьера и Октавиана Августа), ни разу не просил отпустить его в Бездну. Парень обожает власть и интриги, пусть и среди призраков.

Секретарь встречает Смерть без улыбки. Он вообще никогда не улыбается.

– Хватает неприятностей, Никколо? – спрашиваю я, заходя в лифт.

– Как обычно, синьор Морте, – пресно информирует он и смотрит не на меня, а на экран планшета, – Никколо, в отличие от средневековых братьев, на «ты» с современной призрачной техникой. – С каждым утром приходится всё тяжелее.

– Тогда начинайте, слушаю, – поправляю капюшон рукой. – Что у нас плохого?

Как и в случае с Брэдбери, я с ним на «вы». Не поверите – у меня язык не поворачивается «тыкать». Серьёзный мужик: чёрный костюм, бархатная шапочка, ослепительно-белая рубашка: так одеваются либо политики, либо гробовщики… Впрочем, большинство из них и то, и другое. Макиавелли импонирует мне куда больше своих современников, включая психоделическую семейку Борджиа. Он сухарь, но с цифрами управляется, как фокусник: а большего и не надо.

– Землетрясение в Китае, провинция Сычуань, – обезличенным голосом информирует Никколо. – Косарями собраны ровно две тысячи душ. По китайским меркам жертв, грубо говоря, нет, но… Всякий раз, когда трясёт Поднебесную, мне отказывает самообладание.

Хм, вот тут я могу его понять. В 1556 году разверзлась земля китайской провинции Шэньси и в мир привидений ЗА ОДНУ МИНУТУ улетели восемьсот тридцать тысяч душ. Макиавелли тогда не имел особого опыта в качестве тени – он состоял у меня на службе неполных тридцать лет, и я отлично помню его плохо скрытое отчаяние: что делать, если на тебя катится лавина призраков? Признаюсь как на духу: я и сам едва не рехнулся.

– Две тысячи – сущая мелочь и ерунда, – отмахиваюсь я, чувствуя некоторое облегчение. – Это даже не количество, а так, муха чихнула. Косари ведь управились?

– Спокойнейшим образом, – кланяется Макиавелли.

Мы выходим из лифта и идём по длинному коридору. Многим мёртвым дизайнерам хотелось сделать офис исключительно в чёрных тонах с кровавыми прожилками. Меня такой креатив БЕСИТ, и я уже объяснял, по какой причине. Ничего не оставалось, как взять дело в свои руки, отдав художникам детальные инструкции. Далее, как в Библии: «И увидел Бог, что это хорошо». Да и верно, получилось вполне неплохо. Этаж Небоскрёба с ведущими отделами разрисован персонажами из мультфильма «Мадагаскар» – лев, лемур, здоровенная бегемотиха, жираф и пингвины на фоне джунглей… Мне очень нравится буйство красок.

Что вы там хотели спросить? Да-да, такая я прикольная Смерть.

Конференц-комната у нас овальная. Никакой эмблемы или герба – мне это не нужно. Я опускаюсь в кресло. Макиавелли, сохраняя постную мину, присаживается напротив.

У него всегда два вида новостей – плохие и очень плохие.

– Отдел сердечных заболеваний пишет, – касается он пальцем сенсорного экрана, – сегодня от инфарктов и проблем с сердцем умерло не 36 980 человек, как обычно, а 37 675. Идём на опережение, синьор. Наверное, это связано с появлением на рынке нового сорта ветчины, там больше жира. Должен ли я устроить автокатастрофу главе фирмы?

О… только возьми на работу итальянца, как ему сразу захочется кого-нибудь прикончить. Это у них попросту в крови. Они не желают ассоциироваться с пиццей, им проще изображать мафию. Только свиней от убийств бизнесменов меньше не станет.

– Мы не можем превращать в фарш всех, кто продает вредные продукты, – веско замечаю я. – Да и к чему карательные акции? Дай вам волю, вы президента «Макдоналдса» и директоров концернов, производящих всякие разные газировки, давным-давно живьём в кипятке бы сварили. Забудьте ваши средневековые методы.

Я горжусь собой. В XXI веке Смерть милосерднее своих подчинённых.

– Методы были отличные, синьор Морте, – разводит руками Макиавелли. – И между тем весьма действенные. Люди боялись кары и были законопослушны. Сейчас же публичные казни через повешение практикуют разве что в Иране. Жаль, народ обожает хорошее шоу, а если и билеты на казнь продавать со скидкой… У нас во Флоренции в горло фальшивомонетчикам заливали кипящий свинец – и знаете, помогало.

– В эпоху цветного ксерокса ничего не поможет, – назидательно говорю я. – Но я уже неоднократно информировал Отдел сердечных заболеваний, пусть не жалеют денег на пропаганду здорового образа жизни. Чем больше народу грызёт овощи, тем меньше нам работы. Так нет, вчера в мире открылись ещё сто двадцать шесть ресторанов баварской и чешской кухни. А что это значит? Запечённая свиная ножка, сосиски, шипящие шкварки… Кранты сердцу, вашу мать, закупорка сосудов. Никколо, договоритесь завтра, чтобы для наружной рекламы овощей привлекли худеньких сексуальных блондинок. Когда Новодворская жуёт кочан капусты – это слегка не то, что нам требуется.

Чувствуется, Макиавелли рад бы усмехнуться. Но не может.

– Позвольте не согласиться, зловещий синьор Морте, – сухо возражает он. – Блондинки вовсе не ослицы, пусть и схожи по консистенции мозга: после овощной трапезы они, как правило, превращаются в отощавших фурий. Жалкая анорексичка «кожа да кости» на плакате – худшая реклама диетического питания в мире. В чём вы, несомненно, правы – офису следует думать, как популяризировать здоровый образ жизни. У нас миллион недоработок по отдельным народностям, синьор. В Японии люди живут до ста лет – прекрасно. На Кубе – до восьмидесяти. А вот афганец и до сорока с трудом дотянет.

– О, благодаря сестре Полемос я уже двести лет не вылезаю из командировок в славный Афганистан, – кисло признаюсь я. – Жалея ваши уши, не стану живописать всю радость жизни в этой стране: в окружении голода, болезней и бесконечной войны и в три года можно считаться пожилым человеком. А достиг школьного возраста – так натурально старейшина. Круче только Россия. Я никогда не пойму, как здешний народ умудряется выживать в подобных условиях? Зимой минус сорок градусов, а они едят мороженое. Летом леса горят и все города в дыму. Самолеты едва взлетят, так сразу падают. На войне в своих попадают чаще, чем в чужих. Пьют всё, что течёт, а что не течёт – разбавляют и снова пьют. Я воздвиг тут постоянную резиденцию, и ничуть не жалею.

– Да, Северная Гиперборея – особое государство, – поджав губы, кивает Макиавелли. – Если уж они побороли Золотую Орду, Наполеона, Гитлера и государственную монополию на водку, им никогда не найти достойного противника. Вот они и сражаются сами с собой.

На потолке засветились тусклые огоньки. Мы беседуем в полутьме.

– Ладно, вы меня убедили насчёт блондинок: соберите рекламщиков, пусть продумают другие варианты. Какие известия от Отдела табачных изделий?

– Тоже, синьор, рост наблюдается, – скучно перечисляет Никколо. – Сегодня от причин, связанных с курением, умерло 15 677 человек, на сто тридцать покойников больше, чем вчера. Мадонна миа – я всегда считал, что Колумбу не следовало открывать Новый Свет. Табак, шоколад и дьявольский «макдоналдс» сгубили народу больше, чем Пиночет, Пол Пот и испанская инквизиция. Этот мерзкий континент с мак-тавернами, когда по нему бегали раскрашенные дикари в орлиных перьях на голове, нравился мне гораздо сильнее.

Потолок переливается оранжево-синим цветом.

– Вы утрируете, Никколо, – замечаю я, невольно представляя бегущих индейцев. – Я считаю, на деньги брата Никао мы проделали отличную работу. По крайней мере, в нелюбимой вами Америке и обожаемой Европе курение запретили в гостиницах, аэропортах и ресторанах. В Штатах появление с сигаретой на людях схоже с прогулкой в оранжевой робе узника Гуантанамо по Белому дому. И разве я услышал от человечества хоть одно «спасибо?» Курильщики эти законы матерят на чём свет стоит. А откройте вы глаза фанатам здорового образа жизни, что программу борьбы с курением финансирует Смерть, используя как инвестора владельца крупнейших табачных фабрик, – так будьте уверены, они на стенку полезут. Плюс, я благодарен нашему дизайнеру… Сказочные картинки на пачках сигарет: трупы людей, превращённые в уголь лёгкие. Милейше, хотя излишне гламурно.

– Да ладно, – кривит рот Макиавелли. – На кого такое может действовать?

– А мне и не надо, – флегматично отвечаю я. – Это чисто эстетическое удовольствие.

…Забивая мой слух своим идеально стерильным голосом, как ватой, Никколо продолжает зачитывать дневную сводку. И верно – как обычно. Каждый день умирает всё больше и больше народу. Для меня это… ну, вроде постоянного роста курса доллара. Я просто тону в цифрах. Так-так, подождите, вы сейчас сделаете обо мне ложные выводы. Увеличение рождаемости, все эти беби-бумы я тоже не люблю, и никогда их не пропагандировал. Много людей – много трупов, много трупов – много работы. Знаете, какую страну я ненавижу от души? Индию. Просто терпеть не могу. Население – миллиард двести миллионов, а продолжительность жизни мужчин – 58 лет. В индийской дивизии косарей страшная текучка кадров: душа не успеет прийти, как через сутки просится в Бездну. Ах, ну да – ещё там фильмы плохие, но по сравнению с остальным – мелочь. Африка меня параллельно раздражает. Войны, эпидемии, природные катастрофы. Кокосы – и те бесят, сколько душ валится в загробный мир из-за падений этих орехов с пальмы! Зла не хватает. Спросите, кто мои любимцы? Шведы. Тихий народ, двести лет ни с кем не воевали, живут долго, никаких хлопот. И почему Землю не населяют скандинавы? Был бы рай небесный, а не Земля. Нудный, скучный, тупой рай, отдающий запахом оленьих шкур, но с хорошими порностудиями… Ладно, кто сказал, что райские кущи должны быть идеальны? Я даже представить не могу, как мне будет работаться спустя пару-тройку веков. Воображение рисует Землю с десятками миллиардов двуногих особей, и меня – взмыленного, измученного, потерявшего связь со штабами косарей по всему миру.

Ох. Как же жаль, что нет жизни на Марсе.

…– И в Судане новый вирус, – словно сквозь туман, доносится голос Макиавелли. – Не спрашивайте, какой, – я сам не знаю. В активе мы имеем на 50 покойников больше вчерашнего только в одном районе. Все наши планы уменьшить смертность трещат по швам.

Да, на конкурсе скептиков я бы занял только второе место.

– Никколо, вы обожаете озвучивать плохие новости. Последние столетия постоянно слышу ваш прогноз: завтра мы встанем в очередь за призрачным картофельным супом для безработных привидений. Количество покойников растёт, но Бездны хватит на всех, а сменить нас всё равно некому, так ведь? Система сбора душ устарела, надо модернизировать её, превратив в сетевую франшизу. Пусть косари берут бренд «Смерть Inc.», сами открывают свои офисы и нанимают новых призраков по мере увеличения числа мёртвых. Эх, мечты-мечты. Согласен, дела идут не лучшим образом. Куда ни плюнь – землетрясения, цунами и прочие неприятные вещи. Зато сейчас меньше таких авралов, как бомбардировка Дрездена в 1945 году. Я всякое повидал с сотворения Земли и не впадаю в ступор в ситуациях, когда привидения поступают сюда штабелями. Да, наши усилия ПОКА не дают нужных результатов. Но что случится, если мы опустим руки?

Я делаю эффектную паузу, однако Макиавелли дешёвым приёмом не возьмёшь. Он думает, как мне ответить, – и выбирает простейший путь: согласиться с начальством.

– Как вам будет угодно, дорогой синьор Морте… – церемонно кланяется Никколо.

Вот за театральность я его и не люблю. Впрочем, это чувство взаимно.

– Ладно, на этом, надеюсь, всё? – Я покидаю кресло, в комнате автоматически зажигается свет. Электронно-призрачная система такова, что создаёт зловещую атмосферу только при совещаниях. С дизайнерами, создававшими Небоскрёб, было очень тяжело спорить, не действовали даже приказы. Пришлось уступить им кабинет Смерти – пусть обустраивают, как хотят. Главное – я отстоял коридор с раскраской под «Магадаскар».

– К сожалению, не совсем, – Никколо поднимает на меня фирменный тусклый взгляд. – Я не осмелился бы беспокоить, но ваш приказ – докладывать о таких инцидентах. Сегодня произошла ссора двух косарей на почве национальных отношений. Сперва дискутировали словесно, через ровно шесть с половиной минут разгорелась битва. К каждой стороне присоединились сочувствующие, активно задействовали стулья, диваны, кресла. Предметы казённой мебели летали по офису ещё полчаса, пока сражение не завершилось.

О, ну конечно же. С самого начала своей славной деятельности на планете Земля я только и делаю, что разнимаю косарей. Римлян с карфагенянами. Турок с греками. Испанцев с ацтеками. Эсэсовцев с евреями. Японцев с китайцами. Русских со всеми. Ещё один из миллиарда минусов моей работы. Расскажите, какой политкорректный умник придумал теорию, будто все люди помирятся после смерти? Да сейчас, ага. Попав в загробный мир, на первых порах мёртвые души куда агрессивнее: чего стесняться в драке? Тебя не пошлют в тюрьму, если всадил нож в спину соперника. Вступай в разборку хоть с сотней мертвецов, тоже не пострадаешь, – так или иначе, ты труп. Правда, удовлетворение от теневых разборок чисто моральное – пусть привидения и выглядят людьми, они призраки, состоят из субстанции вроде жидкого тумана… Сражайся сколько угодно, ты сопернику лёгкий синяк под глазом не поставишь: кулак пройдёт сквозь лицо, как сквозь масло.

Так стоит ли тогда впустую тратить время?

Мать Земля, как я люблю буддистов. Публично обещаю, будь Будда реальным богом, я обратился бы в его веру. Во-первых, он против насилия, а во-вторых – ему всё пофиг. Такую религию обязаны внедрять в насильственном порядке. Правда, буддисты верят в переселение душ – мол, после Бездны ты вернёшься на Землю, в виде быка или суслика.

Но я-то знаю, оттуда никто не вернулся.

– Завтра доставьте обоих ко мне, – выношу я вердикт. – Я спою им песню Труффальдино из Бергамо: «Как вам только не лень в этот солнечный день играть со Смертью?». Но нам следует разработать программу адаптации для кандидатов в косари. Я был бы несказанно благодарен, секретарь. Прошу, поразмыслите о таком плане в будущем.

Никколо Макиавелли кивает и заботливо надевает на планшет чехол. Лицо секретаря не меняется – словно скрыто за непроницаемой маской. Я прохожу по любимому коридору (буйство тропической зелени, отмороженный лемур Джулиан, бегемотиха и жираф), спускаюсь на лифте, выскакиваю из офиса и с космической скоростью перевоплощаюсь. Спортивно сложенный блондин с голубыми глазами. Пуховик, свитер с оленями, джинсы – обычный финский турист в Питере, для пущей достоверности я даже синтезирую запах водки. Отряхиваю воротник и сворачиваю к ближайшему магазину. У дверей одна бабушка ругает другую, выползающую наружу с чекушкой в руке:

– Я уж вся задубела туточки! Тебя, Прокофьевна, за смертью посылать!

Я останавливаюсь – только на секунду.

– Вот не надо фантазировать, ладно? Обычно я обхожусь без посыльных.

Бабки, открыв рты, замирают на месте. Я ощущаю: обе точно нескоро преставятся, старый народ крепче, – они выросли в те времена, когда молоко не делали из порошка, а свиньям не кололи антибиотики. Подхожу к толстой продавщице, та не удостаивает меня взглядом.

– Два эскимо, – любезно говорю я. – Леденцы и вон те вафли. Да, и пару пепси.

…Толстуха умрёт через неделю. Просто начнёт собираться на работу и упадёт на пол – инсульт. Люди работают в ночные смены, не думая, к чему это приводит. Смотрю в её глаза. Там отражаются бутылки с пивом. Я не скажу ничего. Пусть это будет сюрприз.