…В палате двое. Я понятия не имею, как они сюда прошли – «отключили» охрану или влезли в окно? Скорее, второе: в комнате холодно, летают снежинки. Первому лет сорок, по виду, точно служил в армии: мускулистый, крепко сбитый, на лице – шрам. Рыжая щетина, как у кабана, и совершенно спокойный, отсутствующий взгляд. Я сразу понял, кто он такой. Просто человек, делающий свою работу. Парень рядом с ним – раза в два помоложе, нервно потирает руки. Для него, возможно, это первый «заказ», взяли с собой для подстраховки. Я знаю – ЗАЧЕМ они сюда пришли. Я видел такое много раз.

«Молодой» извлекает из бумажника фото. Передаёт «рыжему».

Тот сравнивает, глядя в лицо спящему Илье, и кивает. Никаких колебаний перед убийством ребёнка, он просто должен убедиться: объект заказа перед ним. Нет, не из жалости. Опасается, что случайно «уберёт» не ту персону. Киллеру не нужны претензии заказчика, ошибка ударит по карману. Ему не заплатят, а он профи, и его время стоит дорого.

Первый вопрос: КТО? Кому понадобилось убивать Илью?

Но у меня нет времени выяснять. Я разберусь после – о, даже не сомневайтесь. Второй по важности вопрос: ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? Волнуетесь? Зря. Небось забыли, я умею превращаться в людей. И мне никто не помешает создать из себя столь же мускулистого киллера, хоть и без оружия, – я легко копирую одежду, а не сложные предметы вроде револьверов. Ничего, справлюсь руками. Дайте пять секунд, и я…

«Молодой» посетитель Ильи убирает снимок, достаёт из кармана пистолет и протягивает напарнику необычным жестом – на сложенных вместе ладонях. Вижу модель – «макаров» на восемь патронов, с привинченным глушителем. Старая, но надёжная вещь, глушитель болгарский, времён Советского Союза. Сейчас их можно купить только у коллекционеров. Рукоять «макарова» в царапинах – чувствуется, долгое время был в деле. Убийца прежнего формата, такие не бросают «пушку» на месте преступления, для них «ствол» – как верная собака, они в минуты отдыха с ним даже разговаривают. «Кабан» берётся за оружие рукой в перчатке. Занятная пара, прямо английский джентльмен и дворецкий, всё подающий хозяину на подносе. Дживс и Вустер преступного мира, ага.

«Вустер» проверяет магазин пистолета – тихо, без единого щелчка, – и кивает «Дживсу». Киллер не поколебался. Я достаточно повидал таких людей: это машина. Он не испытает угрызений совести. Нет, мужик не наслаждается тем, что делает. Но и не рыдает ночью в подушку, – мёртвые ему не снятся. Всего лишь банальнейшая работа.

Я встаю между ним и Ильёй и проявляюсь. «Кабан» нажимает на спуск.

Я слышу до отвратности противное чмоканье, меня чуть не сбивает с ног. Ещё бы, я уже нахожусь в человеческом теле. Мозг пронзает подзабытое чувство страшной ярости.

ЭТА ТВАРЬ НЕ УСОМНИЛАСЬ. НИ НА МГНОВЕНИЕ.

Бьюсь об заклад, «Дживс» и «Вустер» ничего не успели понять, – ход дальнейших событий занял несколько долей секунды. Время остановилось в режиме «слоу-мо», как сейчас модно называть замедленную съёмку. Воздух сгустился – не во всём пространстве палаты, а вокруг лиц обоих киллеров. Он стал вроде снега, белым и рассыпчатым. Я заглянул в глаза «кабану» и нежно улыбнулся. Его кожа начала белеть, выравниваться. Щетина осыпалась со щёк, словно невидимый цирюльник сбрил её одним взмахом бритвы. Зрачки расширились и замерли, в глазных впадинах что-то звякнуло. То же самое происходит и с «Вустером», чьи волосы прядями падают на пол. Плавно порхая, как бабочка, на линолеум опустился и «макаров», не издав ни малейшего шороха. Мне слышится музыка – набор звуков колокольчика, типа трелей сломанной музыкальной шкатулки. «Кабан», полагаю, вряд ли сообразил, что на него смотрит сама Смерть.

Со стороны мы похожи на трёх мух, застывших в янтаре.

По лицам «Дживса» и «Вустера» ползут трещины. Сначала мелкие, затем побольше – расширяясь, как паутина. Их одежда превращается в пепел, расползается на пушинки. Я не могу объяснить, что сейчас с ними делаю. Со мной такое уже бывало… Не помню, сколько раз, не больше пяти за всю мою историю, я ощущал безудержный гнев либо возмущение. Что конкретно в такие моменты происходит, я сам толком не понимаю. Похоже, Мастер наделил меня способностью убивать неосознанно: в состоянии бешенства, когда ты не в силах контролировать собственное поведение. Для справки – я вовсе не благородный мушкетёр. Я убивал не только плохих, но и хороших людей. Без жалости.

Впрочем, для меня все люди мусор. Я вам это сто раз объяснял.

Я прикончил целый батальон английских солдат в Турции 12 августа 1915 года. Очевидцы потом рассказывали: «Овраг окутал белый туман, и они исчезли». «Томми» были случайными жертвами. Я возвращался с приёма двадцати тысяч душ и был изрядно расстроен, а несчастные попались под руку. О, а вы что думали? Если у меня коридор в офисе расписан пальмами и жирафом с бегемотихой, так я сразу котик пушистенький? Напрасно. Пропавший в море экипаж судна «Мария Селеста» – тоже моих рук дело. А во время Варфоломеевской ночи я убивал и католиков, и гугенотов: потому что натурально взбесили своими бесконечными разборками. И ладно, раз уж пошёл вечер откровений – думаете, Мюллера и Бормана найдут? Правда? Ха-ха, а вот и зря. Это я их убил в Берлине – честно говоря, они мне никогда не нравились. Как это называют врачи? Кажется, «состояние аффекта». Пространство вокруг меня становится ледяным облаком, и я раскрываю настоящие объятия Смерти. Мир, конечно, я уничтожить не смогу. Но всё живое, что рядом, – без проблем. Зачем во мне заложили подобную функцию? Я не в курсе. А разве у вас не так? Большинство людей на этой планете целы и невредимы лишь потому, что за убийство положено пожизненное заключение либо смертная казнь. Иначе они давно бы угробили друг друга. Некоторые так и делают, я в Америку часто езжу – да и в Москву, случается. Помните юриста, недавно перестрелявшего коллег на аптечном складе? Я прибыл за пять секунд до начала бойни. Брейвика второй раз и вспоминать не хочу. Жаль, его не казнили. С удовольствием послал бы эту сволочь работать косарём на юг Бангладеш.

В комнате страшный холод.

Буря чувств внутри меня утихает… Снежинки больше не кружатся, воздух перестаёт быть мутным. Секунд тридцать, и снежный шторм в больничной палате успокаивается. Даже «музыкальная шкатулка» – и та, икнув, замолкает. Я ощущаю некое умиротворение, расслабленность, мелкие, я бы даже сказал, еле заметные уколы удовольствия. По описанию, именно такое состояние у людей обычно и бывает после секса. Ну, блин… как говорят в народе этой страны, «не мытьём, так катаньем». Мой оргазм – это убийство.

«Дживс» и «Вустер» напоминают двух фарфоровых кукол.

Так и хочется их толкнуть – глядишь, закачаются. Кожа превратилась в белую глину, ослепшие глаза раскрыты. Один смотрит на меня, другой (тот, что моложе) пригнулся, глядя в сторону окна, – наверное, пытался убежать. Страдалец. У трусов развит инстинкт самосохранения, они в критические моменты сообразительнее. Правда, частенько этот инстинкт не помогает спасти шкуру, – но я его всё равно приветствую. Протянув палец, касаюсь «кабана», – осторожно, в какой-то мере ласково. Фигурка падает, беззвучно разбиваясь на сотню мелких осколков, – как и положено фарфоровой кукле. Спустя секунду эта судьба ожидает и «Дживса». Останки киллеров валяются на полу – словно игрушки, сломанные злым мальчиком. О да, злой мальчик – это я. Наступаю ботинком на осколки «Вустера», припечатываю каблуком, растираю в пыль. Та же участь постигает их одежду и даже «макаров» с глушителем. Взяв с тумбочки большой бумажный пакет из-под ужасов «макдоналдса», я быстренько сметаю внутрь фарфоровый прах киллеров, плотно сворачиваю и сую в карман. Ну, вот и всё. Остальное утром подметёт уборщица – в моей груди также засела пуля, но я опять превращусь в привидение, и она выпадет. Две серые тени, души покойных убийц, безмолвно наблюдают за моими действиями. Они ошарашены и не в состоянии произнести ни слова.

Я конвертируюсь в призрак. Теперь наш разговор не виден и не слышен.

– Грустно, правда? – с меланхолией в голосе обращаюсь я к «Вустеру». – Вот так выскочишь на улицу за хлебушком, а тебе хлоп – и каюк. Жена, наверное, есть, детки? Очень жаль, не дождутся папу к завтраку. У меня, знаешь, случается по вечерам: сяду и задумаюсь: а каково приходится семьям наёмных убийц? Они с волнением высматривают тебя в окно с работы и переживают за неудачи кормильца, если цель всего лишь ранена? Ну ладно, не обращай внимания. Я подвержен приступам внезапных философских измышлений, это всё по причине моего древнего возраста. Оцени, для тебя я даже оделся специально. Костюм ниндзя, лицо замотано тряпкой, за спиной катана. Имидж древнего наёмника. Нравится? Не благодари меня, спокон веку такой прикид не люблю. Соображаешь, кто я?

Тень «кабана» кивает – автоматически. Невзирая на шок, он уже всё понял, а вот «Дживс» вылупил на меня глаза и шарит обеими руками в карманах, вероятно, ищет запасной пистолет или телефон, чтобы снять ниндзя на видео. Их желания в принципе не угадаешь.

– Ты – Смерть… – произносит «Вустер» беззвучно, одними губами.

– Это я, – у меня голос артиста, уставшего от комплиментов поклонниц. – Очень приятно. А вот теперь, когда мы познакомились, ты ответишь мне на один вопрос. Ведь от меня зависит, куда ты после направишься, – в рай или ад. Разумеется, ты совершил кучу плохих деяний. Но как раз сегодня у нас действует акция для добровольно раскаявшихся, имеются хорошие шансы проехаться прямиком в рай. При одном условии: будь искренен.

С удовольствием наблюдаю, как дрожат губы киллера. У меня нет проблем насчёт солгать, и не только для благого дела: я спокойно обману жертву ради дел совершенно гнусных. Как вы помните, душа мне подчиняется, она не может сопротивляться, ибо призрак полностью во власти Смерти. «Вустер» расскажет всё, что знает, – но пусть постарается сам, судорожно выскребая из памяти любые крошки… В этом специфика людей. Они неохотно подчиняются удару кнута, однако наизнанку вывернутся за дармовой пряник. Я снимаю тряпку и приближаю к покусителю свой череп – так, чтобы «Вустер» смотрел в мёртвые глазницы и ощущал могильный холод с запахом гнили. Кладу ему на плечи кости своих жёлтых рук – из-под ногтей лезут жирные белые черви. Убийца не новичок в своей профессии и уж явно парень неробкого десятка. Но такое зрелище любому свежему привидению внушит желание развеяться как можно скорее.

Будем откровенны – ведь дешёвые спецэффекты впечатляют больше.

Я пережёвываю вопрос буквально по слогам, чтобы до «кабана» лучше дошло.

– КТО… ТЕБЕ… ЕГО… ЗА… КА… ЗАЛ?

Он отвечает взахлёб, торопясь: очевидно, пока я не передумал.

– Я работаю через посредников. Их три человека. Ко мне обратился тот, с кем мы воевали в Боснии. Просто письмо на «электронку» с фото, адресными данными и суммой. Мальчишка стоил сто тысяч баксов наликом, задание срочное, – я взялся. Заказчика я не знаю: так лучше для клиента, если меня повяжут… Я не спрашиваю – кто, почему, зачем… Посредника зовут Рамиль Хабибуллин… Адрес я сейчас вам продиктую…

– Я не записываю, спасибо. Я просто запоминаю.

Второй парень по-прежнему не сводит с меня взгляда. Да, за сегодняшний вечер у них слишком много сюрпризов. Правда, превращение в куклу трудно расценить как сюрприз приятный, но зато и скучным его никак не назовёшь. Не всякий день ты получаешь заказ на убийство ценой в сто тысяч баксов, встречаешься со Смертью, тебя трансформируют в горстку фарфоровой пыли и хозяйственно выносят в пакете на ближайшую помойку.

– У тебя вопросы есть? – спрашиваю я, снизив для пущего эффекта градус холода.

Он заворожённо мотает головой. Наверное, «Дживс» думает, что обкурился, и пытается избавиться от «морока». Ох, какое разочарование, вряд ли у него это получится. Я превращаюсь в человеческое существо. Обычного среднестатистического доктора в белом халате, строгих очках на носу и с залысинами. Наклонившись, поднимаю с пола пулю.

Щёлкаю пальцами. Особый знак для теневого мира.

Передо мной из воздуха возникают двое косарей. По иронии судьбы – скинхед и чеченец.

– Сопроводите их в Бездну, – приказываю я. – В гробовом молчании.

Они кивают. Оба одеты в чёрные балахоны с капюшонами – классическая форма.

Я поворачиваюсь к «Вустеру».

– Нет никакого рая и ада. Это заблуждение: вы думаете, у мёртвых такая же жизнь – со спецакциями и возможностью получить дёшево то, за что в обычной ситуации надо заплатить. Сорри, я тебя кинул. В рай ты не попадёшь.

Он не произносит ни слова. Косари увлекают души киллеров прочь.

Я тоже собираюсь идти, мне больше нечего здесь делать. Два шага к выходу, и…

– Ты за мной? – это произносится сонно, с зевотой… но отчётливо.

Чёрт, как я и опасался. Самое опасное время – перед рассветом. У детей чуткий сон.

– Больной, вы почему проснулись? Спите… я совершаю обход палат.

Илья приподнимается на локте, губы искажает циничная ухмылка.

– Я тебя из тысячи узнаю. И эти никогда не приходят в пять утра.

Обманывать убийц проще. Они не столь искушены в жизни, как маленькие дети.

– Я забрал две души в соседней палате, – говорю я ему, почти не соврав. – Зашёл проверить, всё ли нормально. Ну, и вот, – трясу пакетом, – прибрал мусор, а то ты ж один раз забыл обёртки от «макдоналдса» спрятать, потом по полной от доктора влетело.

Илья улыбается. Подумать только – я, повелитель огромного мира мёртвых, где есть всяческие небоскрёбы, лошади со слонами и даже кафе «Зомбиленд», стою тут и заливаю этому ребёнку, чтобы он не догадался: с минуту назад его пытались убить. Наверное, Апокалипсис не за горами. Эдак скоро Смерть ему станет задачки по арифметике решать.

– У-у-у, ты захотел меня проведать, – радуется он. – Молодец! Хорошо, я лягу засыпать, а ты опять расскажи мне сказку. Можно такую утреннюю, совсем короткую… нуууу…

В мои планы не входит сейчас сочинять байки. Но я понимаю, что дёшево отделался.

Присаживаюсь к нему на кровать.

– Значит, так… слушай внимательно… в старые, стародавние времена жила-была…

«…Жила-была Лиса Патрикеевна. Мне неведомо, почему именно это животное в ваших сказках такое хитрое. Будь ума у неё палата, она бы стабильно обитала в русских лесах до нынешнего времени и в ус не дула. Вот в Британии, например, при всех традициях охоты на лис эти зверьки ночами по Лондону бегают, в мусорных баках роются. А у вас ты много лисиц видел? В зоопарках за решёткой сидят бедные Патрикеевны да трясутся. Кстати, почему Патрикеевна? Получается, её папеньку звали Патрик? Изумительно. Животное, родившееся от связи неизвестного зверя с человеком, предположительно ирландцем. Правда, ваши сказочные источники утверждают: лиса, дескать, получила отчество от литовского князя Патрикея, жившего в четырнадцатом веке и прославленного своей хитростью. Эта версия извращённого отцовства не разъясняет саму суть проблемы. Ещё хуже – несчастная лиса совсем не в курсе, откуда именно её папаша: из Ирландии или Литвы? Я в принципе удивляюсь сказкам, но русским – вдвойне… Неясно, отчего к вашим детям на период баек в стиле крэйзи не приставляют профессиональных психиатров.

Сложности с отцом не вызывают сочувствия к рыжей стерве.

Она заставляет волка катать её на себе, выселяет зайца с жилплощади, подставляет медведя и вообще ведёт себя не как лиса, а как последняя свинья. Интриги против слабых (в случае с бомжем-зайцем) лисица проигрывает, а против сильных (волк с медведем) – выигрывает. На её месте я подставлял бы только сильных… Так нет же. Хотя один раз лисицевы интриги закончились буквальным блином. Я рассказывал тебе сказочку «Теремок»? Там фигурировали мышка-норушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волк… не помню точное определение сего зверя. А после пришёл медведь и всех задавил. Чему может научить детей такая сказка? А, ну да… не пускать в дом слишком толстых незнакомцев… Не могу не согласиться с логикой.

Напоминает также последние итоги выборов в вашу Думу, но это уже детали.

Лиса ещё ладно. Знаешь, кто меня пугает по-настоящему? Колобок.

Удивительный персонаж. Говорящий пирожок. Полные ассоциации с продукцией кофе-шопов Голландии, на чьих витринах возлежит выпечка с чудо-наполнителями. Но тебе пока рано знать увеселительную географию, и я говорю это потому, что ты почти уснул и ничего не запомнишь, кроме моего невнятного бормотанья. Жёсткие сказки для суровых детей: говорящую булочку-беглеца в тёмном лесу съедает лиса литовско-ирландского происхождения.

Но и это не так круто, как Вильгельм Гауф, хотя это уже не русская сказка. Знаешь, кто такой Карлик Нос? Юный паренёк помог старухе-ведьме принести овощи домой с рынка, та даёт ему поесть кисло-сладкого супа в голубом дыму арабских кальянов. Видения мальчика, словно бредовый сон, продолжаются целых семь лет, и он воображает себя белочкой. Это басня для детей? У меня нет дара ясновидца, но я не удивлюсь, если в столице Голландии в подземельях засел целый отдел, сочиняющий подобные сказки. Иначе непонятно – откуда они берутся?

Ты недовольно кривишь рот.

Наверное, иностранец Вильгельм Гауф ко сну не располагает, поэтому вернёмся к родимым сказочным зверькам. Резиденция Смерти в Питере построена давно, и меня всегда интересовало: у вас в кино показывают нормальные сказки для детей? Я просто не разбираюсь, какие плохие, а какие хорошие… Правда, я знаком с современным кинематографом и примерно представляю рекламный ролик упомянутого выше «Колобка»…

Вот только боюсь, тебя этим не удивишь. Сказки должны отличаться от реальности. В вашем случае, в них куда меньше ужаса… иначе сочтут за правду. Я не удивлён, что Фредди Крюгер здесь до крайности популярен. Убийца из детских снов с ножами на пальцах выглядит ласковей, нежели пьяные бомжи, спящие в метро.

Волк у вас в сказках странный. Либо злой, либо в помощниках у царственных особ, либо полный идиот. С медведем, к счастью, меньше сложностей. Его зовут Михаил Потапыч Топтыгин – и у мишки хотя бы один отец, а не два, как у Лисы Патрикеевны. Личность загадочного Потапа выяснить не удалось. Впрочем, если сесть и подумать, звери из ваших сказок – точь-в-точь персонажи романа Герберта Уэллса «Остров доктора Моро». Они наполовину люди, раз у каждого отец-человек, и они умеют говорить. Тебе лучше не знать, чем кончился «Остров». Точно не дружным хоровым пением и прогулками с корзиной пряников. Уэллс очень забавный дядька, правда. Жаль, я не могу вернуть его из Бездны и показать будущее. Проблема писателей-фантастов старых времён – они видели грядущее столетие как высокотехнологичную картинку с розовым небом и электронными бабочками. Правда, Уэллс до сошествия в Бездну успел застать время сожжения миллионов людей в печах, узнать про газовые камеры и атомную бомбу. Но покажи я Герберту современный народ, зависший над планшетами, проводящий сутки в социальных сетях, – бедолага бы свихнулся. Фантасты наивны. Они думают, человечество развивается. Но я знаю людей с самого их появления, и скажу: они катятся вниз, и неважно – переоделись ли они из шкур в пиджаки. Стиль поведения – дикарский, как и раньше. Вырвать у соперника лучшую еду, лучшую женщину и насладиться результатом, рыча у костра. Что тут нового?

Я растекаюсь мыслью по древу. Опять меня в сторону унесло.

Ладно. Вы обожаете говорящих сказочных животных. А вам не приходило в голову, что пришлось бы услышать людям, будь у зверей дар слова? Тех же зайцев, лис и Потапычей даже в сибирских-то лесах встретить непросто – кого не пристрелили охотники, тот помер от ухудшения экологии. Патрикеевна, выпади ей шанс общаться с людьми, покрыла бы их по отцу-матушке – носят шубы из её меха, ставят на неё капканы и не платят авторских отчислений с образа, использованного в сказках. И позвонив отцу, вызвала бы на разборки качков из ирландской мафии. Слушай, Илья… Я вот стал задумываться, зачем я тут торчу по вечерам? Тебе просто нужно чьё-то присутствие, дабы поведали сказку на сон грядущий, и неважно, что содержит эта сказка? Даже если она мрачная, как прошедшая ночь, а сказочник – Смерть? О, блин. Ты заснул, а я по многовековой привычке болтаю сам с собой. Мне уже пора. Ждут дела в офисе, но прежде я должен навестить некоего Рамиля Хабибуллина и душевно расспросить: кто автор заказа на твою душу?

Спи, Илья. Через два часа тебя разбудят».