Он спокойно смотрит на меня. Мы близнецы. Думается, незнакомец в глубине души наслаждается моей реакцией. Но… как он сумел? Пластическая операция? Так быстро? Я клянусь всеми потрохами Одина, это тот самый человек на видеозаписи.

— Я думал, что Онода-сан выйдет ко мне, — говорит он, глядя на меня моими глазами. — Специально повертелся перед видеокамерами в центре Урадзиосутоку, у другого риокана. Но видимо, определив ваш адрес, электронная система полиции отключилась. Посему пришлось срочно вернуться в переулок Весеннего Благоденствия. Простите, я опоздал.

— А ты… вы… а…

Я замолкаю. Кто знает, как разговаривать с самим собой? С одной стороны, абсолютно незнакомый человек. А с другой — обращаться к себе на «вы» — это, по-моему, уже верх снобизма. Кто это такой? Мой личный клон из секретной лаборатории гестапо?

— Нет, я не клон, — прыскает смехом человек. — И не читаю мыслей. Просто это первое, что люди думают при моём появлении. За Ольгу не беспокойтесь, мне нужны вы.

И тут до меня наконец-то доходит… Нет, он действительно ничуть не клон. Это существо аккуратно надело моё лицо, так друид примеряет череп волка на карнавале демона Самхайна. У клона был бы мой голос. А этот беседует эдаким треснувшим, чуточку уставшим баритоном. Значит, имитировать звуки он не может.

— Идёмте, — протягивает руку двойник. — Поверьте, вам лучше остаться со мной.

Меня окружают карлики в чёрной форме. Видимо, чтобы подтолкнуть к решению.

— Спасибо, — вежливо отвечаю я и с трудом удерживаюсь от поклона, подобно Оноде. — Но это уже второе подобное предложение за вечер. Разум просит меня подождать, вдруг будет и третье, и четвёртое? Сами же понимаете… я должен сравнить свою выгоду.

Он не улыбается. Просто стоит, рассматривает меня. С некоторым любопытством.

— Это не предложение, жрец, — жёстко сообщает человек в плаще. — Это приказ.

Ох, вот сейчас я точно полезу в драку. Да они что сегодня, сговорились все, что ли!?

Выстрелы. Один за другим. Четыре раза подряд.

На серой ткани расплываются четыре вишнёвых пятна. Но незнакомец не падает. Он лишь с усмешкой касается края своей шляпы — что твой английский колониалист из старых фильмов. Рот перекошен, парень балансирует, чтобы сохранить равновесие, и с трудом удерживается на ногах. Однако же НЕ УМИРАЕТ, хоть кровь и доказывает — на нём нет бронежилета. Гномы в масках, оставив меня в одиночестве, вытаскивают майора Оноду из-под «лексуса». Тот не выказывает особого удивления. Похоже, майор знает чужака.

— Обыщите его, — кивает подручным мой подражатель в сером.

Те моментально выворачивают Оноде карманы, трясут его, как грушу. На асфальт вываливаются бумажник, звенящая мелочь, авторучка. Двойник делает приглашающий жест. Оноду подтаскивают к нему, бьют прикладом по спине, ставят на колени.

— Сенсэй, старичок в самолёте — ваша работа? — интересуется незнакомец. — Если так, меня смущает ваше поведение. Вы же знали, что пули бесполезны. Час — и я буду в норме.

Онода смотрит на него снизу вверх. С некоторым, я бы сказал, сожалением.

— Прекрасно знал. Но видите ли, господин Локтев, у меня другая задача — тянуть время.

Вероятно, даже если этому японцу разрежут живот и потащат наружу кишки, он продолжит изъясняться так же — на «вы», с извинениями, не переставая кланяться. Сумасшедшая нация. Но спасибо ему, теперь мне известна фамилия моего двойника.

Ноги чувствуют, как вибрирует асфальт.

Звуки над головой — клёкот и свист. Воздух упруго рубят лопасти: сюда летят вертолёты, сразу несколько. Издали слышно, как ревут моторы армейских машин. Японец вызвал подмогу. Грохот такой, словно к нам движется половина армии Ниппон коку.

А вот и та самая третья команда, которую я упомянул.

Ольга находит мою руку в темноте, сжимает. С тех пор как девушка узрела лицо двойника, она не сказала ни слова. Её ногти врезаются в кожу, но я не чувствую боли.

Двойник бьёт Оноду ногой в лицо, брызжет кровь. Кажется, незнакомец выбил майору не меньше пяти зубов. Не могу сказать, что излишне опечален этим обстоятельством.

Двое карликов хватают меня за рукава рубашки, пресекают каждое движение.

— Жрец, вам нечего здесь делать! — повышает голос «серый». — Она вас погубит!

Вот в этот-то момент Ольга оживает.

— Тварь, — сухо бросает она Локтеву. — Свали отсюда на хуй. Он спас мне жизнь.

Клон смотрит на неё, и его глаза мертвы. Протянутая ко мне рука повисла в пространстве.

— Это вы тварь, — произносит он. — Давайте, расскажите ему, и мне заодно — КТО ВЫ ТАКАЯ. Впрочем, довольно игр, Ольга. Вне вашего желания — он пойдёт со мной…

…Пространство взрывается невыносимым жаром. Я упал на Солнце или «лесные братья» бросили меня в плавильную печь? Воздух становится красным, с россыпью чёрных пятен, расчерчивается рыжими всполохами. Волосы Ольги стоймя колышутся вокруг головы, как у утопленницы, глаза — два светящихся угля. Она открывает рот, губы изрыгают струи пламени, уподобляя её мифическому дракону. Всеобщий вой. Я вижу, как, объятые огнём, над нами разлетаются на куски японские вертолёты «Сони Хайе». Словно игрушки из картона, горят полицейские броневики. Ревущая волна огня сминает моего двойника и швыряет в сторону — вместе с десятками фигурок японских полицейских в беленьких мундирчиках. Обугленные кабины «вертушек» падают в океан и тонут, отвратительно шипя в воде. Огонь растерзал небеса, облака окрашены кровью. Взлетая над Урадзиосутоку, я вижу — город озаряется бледно-розовым светом. Вихрь закручивает нас, прижимая друг к другу. Мы рассыпаемся на мириады песчинок и смешиваемся, делаясь единым целым: моё тело безвольно расползается по швам, обнажая кости. Она тоже вылезает из кожи — кокетливо, как из надоевшего купальника. Я вижу, как бьётся сердце, расплёскивая кровь. Она горит, и я горю. Мы — настоящий костёр, мы сливаемся с пламенем, дышим им огонь заменил нам воздух. Как хорошо… как же хорошо-о-о-о-о.

Пламя гаснет, словно кто-то выключил телевизор.

Меня нет. Я испарился, исчез. Я больше нигде, я сам ничто — и ничего не вижу.

…Павел открыл глаза. Кожа дымилась. Прекрасное ощущение первых секунд — ты жив и словно родился заново. Обычного человека взрыв подобной силы распыляет на молекулы… Повезло с ударной волной. Останься он на месте, растаял бы, как мороженое.

Он прислушался. Нет. Ни единого крика или стона. Просто тишина, которую с полным основанием можно назвать гиблой. Думается, от тибетских ниндзя, что любезно предоставил ему Лансанг, остался только пепел. Всё даже круче, чем тогда под Новгородом, и этот факт вряд ли удастся скрыть. Само собой, ситё Урадзиосутоку не пустит сюда телевидение, но… Уже утром весь Сёгунэ завалят фотографиями и видеосъёмкой. Он нащупал языком коронку в зубе, с левой стороны, с силой прикусил.

От горького лекарства немеет язык. Ничего, скоро будет лучше: боль просто адская. Если бы он только мог, бился бы сейчас в конвульсиях, катался по асфальту.

Вот только нет его, этого самого асфальта.

Оплавленный тротуар. Расколотые камни. Деревья, разлетевшиеся в щепки. Здания, от которых остались только чёрные квадраты на земле.

У него обожжена кожа — так, что на щеках образовались угольки. Кажется, в медицине это называется ожог четвёртой степени…

Лекарство вот-вот подействует. Он попытался двинуться и закричал от невыносимой боли. Как там назывался один старый японский фильм? Ах да, «Самурай». Большевики-подпольщики через машину времени шлют робота из будущего: тот, прибыв в 1889 год, в австрийский город Браунау, должен убить Клару Пёльцль, беременную фюрером. Врезалась в память фраза положительного героя — офицера СС, у которого отец, разумеется, немец, а мать японка: «Иди со мной, если хочешь жить…»

Так вот, в случае со жрецом добрый призыв не сработал.

В следующий раз он заберёт его с собой — без предупреждения. Существуют и другие методы: засада, ловушка, шприц с транквилизатором. Правда, придётся выдержать бой с Ольгой, а девица зарекомендовала себя крепким орешком. Ну да и он не младенец.

Павел изумился, заслышав звонкую трель эфунка. Песенка «Ах, майн либер Августин». Подумать только: не рассыпался и не расплавился. Фронтовая модель генералов вермахта, с защитными пластинами тончайшей танковой брони, эфунк-«тигр». Недаром за подобные телефоны в кауф-люксах на Арийской дерут по две тысячи иен.

Снова вскрикнув от боли, он диким усилием подтянул «тигра» к уху.

— Паша, — донёсся сквозь треск и шум голос Жан-Пьера. — Как твои дела?

— Да просто отлично, — жизнерадостно произнёс Павел. — А что у тебя там?

— У меня — плохие новости, — донеслось из динамика. — Слушай внимательно…

…Павел умолк. Он смотрел в ночное небо, освещённое пожаром, и его лицо начало меняться. Нити кожи завивались друг с другом, как полоски теста в руках умелой хозяйки, щёки, набухая, превращались в нечто густое и вязкое. Обугленная плоть плавилась и исчезала под напором «теста», её поглощала другая, розовая, как у младенца. Со стороны бы показалось — на месте лица у Павла копошатся маленькие змеи. Глаза вытянулись в узкие щёлочки. Зрачки потухли, поменяв цвет с голубого на коричневый. Череп быстро обрастал новой, чёрной шевелюрой.

Теперь у него было абсолютно другое лицо.