Книга четвертая
I
Я проснулась от шума. В церкви непрерывно звонили колокола, так звонят только во время тревоги, созывая жителей на площадь. Переселенцы? Я потерла глаза и с удивлением осмотрелась.
Было уже позднее утро. Я проспала все домашние дела.
Колокола продолжали трезвонить.
Я в твоем хлеву, и рядом со мной, свернувшись калачиком, спит Джип.
Теперь я все вспомнила.
Я вскочила и тут же почувствовала, насколько избиты и слабы мои ноги. Мне даже пришлось схватиться рукой за перегородку стойла, пока я отряхивала от соломы порванное платье. В животе урчало. Фантом ткнулась в меня носом, требуя, чтобы я ее покормила. Овес для нее у тебя был. Не было никакой еды для меня, а дом ты запер.
Это из-за тебя звонили в колокола, «экспедиция» вернулась в город. Наверняка. Я должна пойти туда и убедиться во всем сама. Как всегда, я спрячусь в самом углу на задней скамье. Сейчас, когда все взбудоражены, на меня будут обращать внимание еще меньше, чем когда-либо.
Выйдя на дорогу, я увидела впереди маму в лучшем воскресном платье, Даррелла, опиравшегося на ее руку. Они шли медленно, но с достоинством. Даррелл не пошел сегодня в школу. Да он бы и не смог без помощи туда добраться. Я спряталась за кленом и подождала, пока они пройдут дальше.
– В прятки решила поиграть?
Я подпрыгнула. Это была Гуди Праетт. Мой испуг ее позабавил.
– Попала в переделку? Что с твоим платьем? И почему это тебе вздумалось прятаться от собственной матери?
Она взяла меня за локоть, и я, сама не знаю почему, пошла с ней в город.
– Не нужно много воображения, чтобы понять причину. Гуди Праетт все видит и все знает.
Она шла медленно, казалось, что мы придем уже после того, как все кончится.
– Гуди Праетт знает много того, чего пастору Фраю и доктору Бранду знать не следует, – она хрипло рассмеялась и зыркнула на меня блестящими черными глазками. – Ты попала в беду, девочка?
Она кивнула на платье.
Я была слишком измучена, чтобы что-то доказывать. Гуди, как и многие другие, была уверена в моей аморальности.
К церкви мы подошли последними. Гуди направилась в первые ряды, а я юркнула на свое место. Но сделать это незаметно мне не удалось. На меня, не отрываясь, смотрели пастор Фрай и еще несколько человек, принимавших участие в экспедиции. Они стояли рядом со священником, с ружьями в руках. Сегодня это помещение из церкви превратилось в зал суда.
Ты сидел, привязанный к стулу перед кафедрой. При дневном свете твоя одежда выглядела еще больше испачканной и рваной. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, под глазом багровел огромный синяк. Ты уронил голову на грудь. Все смотрели на опозоренного героя и перешептывались. За исключением Марии. Она была бледна и молчалива и сидела рядом с Леоном.
Ты поднял голову, обвел взглядом собравшихся и увидел меня. Я здесь. С тобой.
Пастор Фрай постучал тростью о пол, как Моисей посохом по камню. В помещении стало тихо. Пять членов городского совета в длинных черных мантиях поднялись со своих мест и сели за стол на возвышении. В ярких лучах утреннего солнца, падающих сквозь южные окна церкви, они казались пришельцами из другого мира.
Гораций Брон повернул тебя вместе со стулом лицом к судьям и похлопал по щекам, заставив поднять голову и посмотреть на них.
Член городского совета Браун прокашлялся.
– Народ Росвелла, – проговорил он скрипучим старческим голосом, – мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело, волнующее всех нас.
Он взглянул на тебя поверх очков.
Такое провокационное начало этой торжественной церемонии заставило присутствующих заерзать.
– Большим потрясением для нашего городка было узнать, что Эзра Уайтинг, которого мы много лет считали погибшим, жил, скрываясь, рядом с нами.
Челюсти Авии Пратта непрерывно двигались. Он сидел в первом ряду, в самом углу, согнувшись в три погибели, чтобы иметь возможность смотреть на тебя. Толстая нижняя губа то вытягивалась, то втягивалась обратно, а руки судорожно сжимали трость.
Браун зашелестел бумагами.
– Это обстоятельство помогло пролить свет на череду несчастий, обрушившихся на наш город в последнее время. В связи с этим возникает вопрос: кто знал о нем, скрывал его и помогал совершать грабежи.
Мамино лицо окаменело.
Пастор Фрай, сидевший на одной скамье с присяжными, перебил его:
– Разрушить нашу оборону! Лишать жизни и невинности наших детей, уродовать их!
Рот Брауна сжался. Ему не понравилось, что его прервали.
Интересно, с каких это пор моя невинность и мое тело стали достоянием горожан, ведь они даже жалости ко мне не испытывали? И ведь виноваты в этом они, а не я.
Браун продолжил:
– В рамках расследования этого дела для поиска улик мы снарядили экспедицию к дому Уайтинга на тот берег реки. Эта экспедиция нашла не только дом Уайтинга, но и его сына, находившегося в вышеупомянутом доме.
Интересная версия. Впрочем, какая разница.
– Он обвиняется в том, что сознательно скрывал тот факт, что Эзра Уайтинг жив, и помогал ему совершать преступления, а именно: кражи, грабежи, убийства, издевательства и нанесение увечий.
– Уильям Солт, расскажите собравшимся, что именно вы нашли в хижине?
Мельник читал с листа:
– Восемь мешков и двенадцать ящиков пороха. Сорок две единицы разнообразного оружия. Утварь: горшки, ножи, одеяла, одежду мужскую и женскую. Платье, – тут он развернул и продемонстрировал какую-то мятую, побитую молью коричневую тряпку, – принадлежавшее погибшей Шарлоте Пратт.
Шарлота. Я никогда не называла так Лотти.
Я вгляделась в платье и вспомнила его на ней. Еще живой. Однажды я даже позавидовала, круглому и широкому воротничку. Теперь оно выглядело как тряпка, кружево сморщилось и пожелтело. Как-то странно все это… Воротничок, платье. Неужели меня подводит память?
– Авия Пратт, можете ли вы подтвердить под присягой, что это платье принадлежало вашей дочери?
Наконец-то его постоянно двигающиеся, мокрые губы нашли свое применение.
– Да. Это платье ее матери. Моя жена сшила его перед отправкой в плавание, во время которого она и умерла.
Несколько женщин постарше закивали головами. Они бы никогда не забыли такой прекрасный образчик ручной работы, как этот.
Браун продолжил:
– Доктор Бранд, не могли бы вы описать собравшимся, в каком состоянии было найдено тело Шарлоты Браун?
Мелвин Бранд встал.
– Тело погибшей было найдено в воде изуродованным. Установить, утонула ли она, или ее бросили в воду уже мертвой, не представлялось возможным.
Интересно, изучал ли Бранд тело Лотти более подробно, чем разрешил ее отец?
– В каком состоянии было ее платье?
Доктор Бранд понизил голос.
– На ней не было никакой одежды.
По рядам прокатился шепоток. Какой стыд! Какой ужас! Хотя все давным-давно знали.
Шепот и бормотание становились все громче. Член городского совета Браун постучал молотком по столу.
– Итак, мы установили, что именно Эзра Уайтинг без всяких сомнений был похитителем и убийцей Шарлоты Пратт.
Нет.
Странно, но я чувствовала себя так, как будто меня вытащили из тела. Я, словно воробей с потолочной балки, смотрела блестящим глазом на себя, сидящую в углу на лавке, а мои мысли в это время витали где-то еще.
Я все никак не могла взять в толк, почему без всяких сомнений. Каким образом платье помогло снять эти сомнения? Наоборот, оно их добавило.
Ты поворачивал голову из стороны в сторону, пытаясь посмотреть назад. Ты ищешь меня, милый мой?
– Лукас Уайтинг, – с особым выражением произнес Браун, и все замолчали, – Вы обвиняетесь в том, что скрывали местонахождение вашего отца, не донесли на него, когда стало известно о преступлениях, помогали ему совершать деяния, угрожавшие безопасности нашего города. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Для тебя не составило никакого труда произнести:
– Я невиновен. – Твой голос был уставшим. – Я не знал, где все это время находился мой отец.
Авия Пратт вскочил на ноги.
– Кто знает, может, это он помог отцу похитить мою Лотти! И убить ее в самом рассвете молодости и красоты! – после этих слов он разрыдался. Его боль, которую время так и не излечило, тронула присутствующих. Женщина слева протянула ему носовой платок.
Ты соучастник ее похищения и убийства? Неужели хоть кто-то поверит в это безумие?
Леон Картрайт с трудом поднялся со скамьи.
– Господин Браун, – сказал он, – можно мне сказать?
Браун кивнул.
Леон вытер со лба пот.
– Джентльмены, – начал он, – Я хотел бы рассказать о характере Лукаса Уайтинга. Я никогда не поверю, что он помогал похищать этих девушек. Все те годы, которые я его знаю, он был нам братом и вел себя как примерный гражданин.
Ты повернулся, чтобы взглянуть на Леона.
Тот продолжал.
– Трудолюбивый фермер, добрый сосед. Именно он повел нас в ущелье на битву, которая нас всех спасла. – Он одернул полы пиджака. – Когда девочки пропали, мы едва вышли из подросткового возраста. Никогда не поверю, что он мог в этом участвовать, – он повернулся и оглядел всех присутствующих. – Так оно и есть.
Он тяжело опустился на место, и Мария взяла его за руку.
– Победа в ущелье была одержана с помощью Эзры Уайтинга, – сказал пастор Фрай. – Кто, как ни сын, мог привести его туда?
Никто не произнес ни слова.
Он ткнул пальцем в твою сторону.
– Итак, мистер Уайтинг, кто привел вашего отца?
Ты не ответил. Милый мой, ты им ничего не сказал.
Браун, приподнявшись с места, оглядел зал. Его взгляд остановился на мне.
– Мисс Джудит Финч, – сказал он. – Выйдите вперед.
Все, кроме тебя и мамы, повернулись в мою сторону.
Какое-то мгновение я рассматривала возможность выскочить за дверь и убежать. Но я была слишком слаба и голодна, они бы наверняка меня догнали.
Я встала. Под тяжелыми взглядами горожан кто-то провел меня по проходу вперед, пока я не оказалась рядом с тобой. Я могла даже чувствовать твой запах. Тебе не мешало бы помыться, впрочем, и мне тоже.
Помни, сказала я себе, твоя сила в молчании. Я сцепила руки и уставилась в пол.
– Мисс Финч, – произнес член городского совета Браун. – Был ли мистер Эзра Уайтинг тем человеком, который похитил вас и отрезал вам язык?
Я стояла безмолвно и неподвижно.
– Она не может говорить, – услышав голос Гуди Праетт, многие подпрыгнули. Я обернулась. Она была такая маленькая, что, даже встав, терялась среди тех, кто сидел рядом. Женщинам запрещено во время собраний что-либо говорить без разрешения, но Гуди Праетт настолько стара, что могла проигнорировать этот запрет.
– Может! – закричал Авия Пратт. – Я сам слышал! Прошлой ночью! Она сказала: «Кто там?» Она притворяется немой. Она молчит потому, что виновна!
Так это Авия Пратт был у нашего дома? Что он там делал? Чего хотел? Я вспомнила, что он говорил в день свадьбы Марии: «Прелюбодеяние, покаяние и наказание»
Как же я не догадалась.
Коричневое платье, которое они нашли…
Я посмотрела на Авию Пратта, он отвернулся. Недалеко от него сидел, выпрямив спину, низенький мистер Робинсон. Я была не права, что подозревала его.
Члены городского совета тоже смотрели на Авию.
– Так виновна или нет, Пратт? – спросил один из судей. – Мисс Финч ни в чем не обвиняют.
Нижняя губа Авии снова начала загребать воздух. Он встал и показал на мою мать.
– Спросите ее! Миссис Финч! Подтверждаете ли вы тот фант, что тогда, много лет назад, когда она исчезла, вы не обнаружили в вашем доме никаких следов взлома и сопротивления? Могла ли она уйти из дома по своей воле?
Я повернулась. Мама как будто не слышала вопроса. Ее лицо было неподвижным.
– Она сама так говорила, – продолжал Авия Пратт. – А это означает, что дочь Финчей пошла с Эзрой по собственной воле.
Меня как будто ударили в живот.
– Моя Лотти была невинна, в отличие от этой охотницы за мужчинами.
Мне стало почти смешно. Невинная Лотти и развратная Джудит.
Я слышала, как все заерзали.
– Простите, – раздался голос, который я так хорошо знала, – могу ли я сообщить вам информацию, которая, как мне кажется, прольет свет на наше расследование?
Я не стала поворачиваться. Мне не хотелось смотреть на Руперта Джиллиса, что бы он там ни говорил.
– Боюсь, Лукас Уайтинг был обвинен напрасно, – произнес он четко, как в классе перед учениками. – Не верю, что до битвы он знал о местонахождении своего отца.
В моей груди затеплилась надежда. Никогда не думала, что слова Руперта Джиллиса будут приятны для моего слуха.
– В день битвы я видел, как Джудит Финч подошла к Лукасу Уайтингу и куда-то его позвала. Он пошел за ней, явно неохотно, и она привела его к Эзре Уайтингу.
Его голос звучал так мелодично, как будто он пел. Слова лились из его рта как вода.
– Конечно, я не знал старшего мистера Уайтинга в лицо, но она привела мистера Лукаса к человеку, который взорвал вражеские корабли.
– Видите! – Авия разве что не подпрыгнул. – Она в сговоре с младшим Уайтингом!
Руперт Джиллис негромко кашлянул.
– Прошу прошения, – сказал он, – Лукас Уайтинг был безмерно удивлен, увидев отца, он вел себя так, как будто перед ним появилось привидение. Клянусь вам.
– Значит, Лукас Уайтинг невиновен, – донесся чей-то голос. Я не поняла, чей именно. Кое-кто вздохнул от облегчения.
Вот видишь, любовь моя? У тебя есть верные друзья.
Ты обеспокоенно обернулся ко мне.
– Исходя из вышесказанного, – продолжил Руперт Джиллис, явно любуясь собой, – я верю в то, что мистер Лукас Уайтинг не знал, что его отец жив. Но, с другой стороны, это доказывает, что мистер Уайтинг и мисс Финч в какой-то мере состояли друг с другом в сговоре.
Меня передернуло от того, насколько ясно и недвусмысленно он выражался.
Голос Руперта Джиллиса дрогнул, как будто он сообщал огорчительные новости.
– Несколько недель назад я видел, как они лежали в объятиях друг друга в лесу.
Миссис Робинсон зажала уши своей младшей дочери ладонями.
Ты рванулся, пытаясь избавиться от своих пут.
– Это ложь!
Меня затошнило.
Присутствующие оживились.
Он и там за мной подглядывал? Я знала, что школьный учитель видел меня, когда я выбегала из твоего дома, но вынести то, что он видел, как я лежала рядом с тобой, я не могла. Подлый шпион! Неужели ему нечем больше заняться?
Браун снова постучал молотком.
– Тишина!
В церкви стало слышно, как захныкал и зачмокал у материнской груди какой-то младенец.
– Это ложь, – повторил ты. В твоем голосе была уверенность несправедливо осужденного. – Вы клевещете на меня и на мисс Финч.
– Посмотрите на ее лицо и скажите, правда это или нет, – встрял кто-то из судей.
Я слишком поздно отвернулась.
Ты сделал глубокий вдох, чтобы ответить на обвинения, но так и не начал говорить.
Да.
Одеяла.
Теперь ты знаешь.
– Скажу больше, – продолжал Руперт Джиллис, уже не стесняясь, – как нельзя лучше характеризует характер мисс Финч тот факт, что вчера во время перерыва на обед она сказала, что придет вечером ко мне домой.
Ты застыл.
– Если я ей заплачу.
Жителям Росвелла больше не осталось, чему удивляться. Все сидели и недоумевали, как это Господь позволил мне сидеть рядом с ними. Брови миссис Робинсон заползли куда-то за кромку волос.
Ты сидел, низко опустив голову, и смотрел в пол.
Шея Руперта Джиллиса была длинной, белой и мягкой как сыр.
Пожалуйста, посмотри на меня, Лукас.
– Это неправда! – голос Даррелла заглушил перешептывания. – Весь перерыв на обед она была со мной! Она и словом с Джиллисом не перемолвилась! Это он все время к ней приставал!
Я посмотрела ему в глаза. Спасибо, Даррелл. Но шумок, поднявшийся в церкви, свидетельствовал о том, что никто не поверил брату, который вступился за честь сестры.
Черт с ними, Лукас, посмотри мне в глаза, и ты увидишь правду.
То, что ты отводил глаза, обвиняло меня гораздо больше, чем все их взгляды. Моя вина стала для них очевидной с тех самых пор, как было произнесено мое имя, с тех пор, как был отрезан мой язык. Но ты же мне верил.
– Джудит Финч, – откуда-то издалека до меня донесся голос Брауна, – Вам есть что сказать?
Сквозь арочное окно в побеленном своде церкви я видела яркое полуденное солнце. Какой чудесный сегодня день.
Было ли мне что им ответить?
Нет. Я бы ответила только тебе.
– Джудит Финч, – повторил он, – вы обвиняетесь не только в соучастии в преступлениях, вменяемых Лукасу Уайтингу, но и прелюбодеянии и проституции. Есть ли вам что сказать в оправдание?
Я разглядела в толпе лицо моей матери. Она закрыла глаза и сидела так неподвижно, как будто спала.
Старейшины старались не выказывать своего раздражения на глазах у всех, хотя мое упрямство их и разозлило.
– Лукас Уайтинг, – сказал Браун, – Если вы не знали, где прячется ваш отец, каким образом вы оказались вчера в его хижине?
– Меня привела туда его лошадь, – старейшине пришлось перегнуться через стол, чтобы расслышать твой голос.
– Лошадь, которую Джудит Финч привела с поля боя?
Тебе даже не нужно было отвечать на вопрос. Это не имело никакого значения. Все знали, кому принадлежит Фантом.
Старейшины долго совещались. В церкви стояла тишина, прерываемая лишь шарканьем ног по деревянному полу. Я видела как Уильям Солт, качаясь на каблуках, искоса смотрит на меня. Давай, скажи, что ты видел, как я вчера пыталась освободить Лукаса. Но он не стал. Наверное, не захотел признаться в том, что ему не удалось догнать девчонку.
Старейшины закончили обсуждения.
– Лукас Уайтинг, вам, как и всем, не было известно о том, что ваш отец жив. Обвинения в укрывательстве и пособничестве с вас сняты. Но вы обвиняетесь в связи с немой девицей Джудит Финч. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Члены городского совета, сдвинув брови, уставились на горожан. Кто-то хихикнул.
Ты не знал, что ответить. Вряд ли тебе поверят после показаний Джиллиса.
Раздался стук молотка.
– Раз вы оба отказываетесь что-либо говорить в свое оправдание, стало быть, ваша вина доказана, и вы оба должны понести наказание. За блуд вы на три часа приговариваетесь к стоянию у позорного столба, потом вас отведут в тюрьму. Утром Лукас Уайтинг будет освобожден. Вина же Джудит Финч за укрывательство Эзры Уайтинга, за сокрытие местонахождения арсенала, за предательство и грабеж считается доказанной. Она также обвиняется в прелюбодеянии. Приговор ей будет вынесен завтра.
Горожане встали и начали аплодировать.
Руки Горация Брона, более тяжелые, чем оковы, схватили меня за запястья. Похоже, в этот момент ему хотелось, чтобы эту обязанность за него выполнил кто-то другой.
Он повел меня по проходу. Все стояли. Школьники плевались в меня и оскорбляли. Родители их не останавливали. Мама, когда я проходила мимо, вообще отвернулась. Миссис Робинсон кидала исполненные ненависти взгляды. Авия Пратт, не отрываясь, смотрел на меня с торжествующей улыбкой. Я повернулась, чтобы увидеть тебя в последний раз, но толпа уже скрыла тебя от моих глаз.
II
Гораций Брон тяжелой рукой подтолкнул меня к позорному столбу. Он положил мои руки в специальные выемки в доске, шею – в выемку побольше и опустил верхнюю перекладину. Я стояла на постаменте с неудобно согнутой спиной.
Хорошо хоть день сегодня был не по-ноябрьски теплым, и припекало солнце.
Когда я поднимала голову, мне был виден лес, церковь, школа, улицы и дома, вечнозеленые ели, обрамлявшие городок и желто-коричневый ковер из опавших листьев. А еще пару сотен оживленно что-то обсуждающих горожан с детьми.
Не что-то, а меня.
Я уронила голову. Теперь мне были видны лишь серые доски постамента. Доски пережимают мне горло и мешают дышать, когда я поднимаю голову, этому противится моя спина.
Гораций Брон возвращается в церковь и через несколько минут как жеребенка на привязи выводит тебя. Ты небрит, твое лицо измучено и разбито. Посмотри мне в глаза, Лукас, не обращай внимания на путы.
И вот ты смотришь на меня. Смотришь, пока они заковывают тебя так же, как и меня. Но что ты при этом думаешь, я не знаю. Вот они закрепили верхнюю доску. Теперь между нами толстый столб, на котором держится эта двойная конструкция. Мы рядом, но не можем друг друга видеть. Зато весь город разглядывает нас как охотничьи трофеи.
У меня начинают неметь руки, а прошло всего минут пятнадцать.
Калеб Уиллз, долговязый младший брат Дугласа, начинает первым. Он берет полную пригоршню грязи и швыряет ее в меня, целясь в лицо, но промахивается. Он ждет, что кто-то его остановит, и, не дождавшись, швыряет комок грязи снова. Бросок достигает цели.
Я с трудом разлепила глаза.
Я слышу крики убегающих куда-то мальчишек и знаю, что они вернутся.
Так и есть. С полными руками компоста. Гнилыми, текущими кабачками и перцами. Они еще не начали забрасывать меня ими, а я уже чувствовала запах. Когда тебя забрасывают подгнившими яблоками и картошкой, это, оказывается, больно. Тебя они тоже не щадят.
Родители стоят и смотрят, как нас забрасывают.
И вот:
– Хватит, – прорычал Гораций Брон.
Все шалуны попрятались за мамины юбки. Все горожане вдруг вспомнили о домашних делах. И все закончилось также быстро, как и началось. Горожане потянулись по домам, продолжая перемывать нам кости.
III
Гораций Брон вернулся в свою кузницу. Ее двери выходят на площадь, и он может работать и присматривать за нами.
Нам осталось больше двух часов, но облегчения от того, что нас скоро освободят, я не испытываю.
Интересно, а что чувствовала та французская девушка, когда пламя, разожженное ее соотечественниками, уже начало лизать ее ступни? Облегчение, что все это быстро закончится?
Мои глаза обожгло холодом, я не стану плакать.
Очень болит спина.
Но гораздо больнее другое.
IV
Мы стоим, падаем и снова поднимаемся.
Мы вертим шеями, чтобы доски не так давили на трахею.
Мне тебя не видно, но я слышу, как ты двигаешься.
Мы не разговариваем. О чем нам говорить?
V
– Я ночью замерз, – сказал он мне как-то утром. – Если уж ты не хочешь делить со мной постель, сшей из старого тряпья мне одеяло. Свое я отдал тебе.
Я сшила ему одеяло.
Ему не понравилось мое шитье. Мне кажется, что маме бы тоже не понравилось. Как мне тогда хотелось, чтобы она меня отругала!
VI
В ту, вторую ночь ему не нужно было меня запирать. Я все еще была слишком напугана тем человеком, который мне угрожал, чтобы думать о побеге. Мысли о нем и храбрость пришли позднее.
Но он все равно меня запер, сказав, что ему нужно кое-что принести. Он принес что-то большое, завернутое в одеяло.
VII
Лотти была влюблена. Поэтому она и ушла из дома. Я волновалась за нее, но не так, как остальные. Я была уверена, что она жива и прячется где-нибудь со своим возлюбленным. Я надеялась, что она расскажет мне, кто он. Она была уверена, что скоро выйдет замуж.
Любовь не принесла ей счастья, как и мне.
VIII
Я вспомнила скомканное платье в руках у мельника. Такое старое и ветхое. Мне странно было думать, что я когда-то позавидовала Лотти. Я думала об этом даже тогда, когда жила с ним. Какая ирония в том, что я когда-то позавидовала ее двум красивым платьям. Они так ей шли. И все-таки я думала о том, коричневом платье, таком элегантном и совсем не похожим на то, которым он его заменил. Оно долго оставалось таким же красивым.
Как мало на самом деле значат и значили какие-то платья.
IX
Что делал Авия Пратт у моего дома ночью с фонарем? Почему он продолжает меня ненавидеть? Лотти умерла много лет назад.
– Джудит.
Голос прозвучал как будто издалека.
Я дернулась и ударилась шеей о верхнюю планку.
Ты. Ты заговорил со мной.
– Ммм, – ответила я. – Это ты? Я могу только представить себе, как ты выглядишь у столба в этих оковах.
– Лучше бы мне оказаться совсем в других местах.
Я усмехнулась.
– А мне здесь нравится.
Теперь рассмеялся ты, и я на мгновение забыла, где мы. Но смех угас, и ближе мы не стали.
– Прости меня, – сказал ты.
– За что?
Ты не мог найти слова.
– За…
– …за то, что смела подумать, что ты можешь меня полюбить?
– Что ты имеешь в виду? – было слышно, что ты разозлился.
– Ничего, – сказала я, – прости.
Это рассердило тебя еще больше.
– За что?
– Не важно, Лукас, – ответила я. – Завтра к вечеру меня не станет. Найди кого-нибудь, женись и заведи дюжину ребятишек.
– Почему ты решила, что завтра вечером умрешь?
Я поводила шеей, чтобы найти более удобное положение.
– Они не успокоятся, пока не обвинят кого-то в смерти Лотти.
Нет-нет! Только не плачь!
– Я теперь проститутка и развратница, меня не жалко.
Мне было слышно, как ты тяжело дышишь. Из печных труб стали доносится запахи ужина.
– Джудит.
– Мм?
– Джудит, послушай меня.
Что-то в твоем голосе заставило меня замолчать.
– Я люблю тебя.
Господи!
– С самого детства. Ты мне веришь?
Я обливалась слезами, но совсем не из-за холодного ветра. И у меня не было никакой возможности вытереть нос.
Твой голос был таким теплым и любящим.
– Мне так нужно, чтобы ты мне поверила.
Я всхлипнула.
– Я верю.
– Хорошо, – и твой голос изменился. – Тогда я скажу им, что помогал отцу похитить Лотти Пратт.
– Нет!
Гораций Брон выглянул в дверь и уставился на нас.
– Нет, – ответила я, взяв себя в руки.
– Я это сделаю, – сказал ты. – И тебя освободят.
– Нет, – заплакала я, – они никогда меня не освободят.
Ты замолчал.
– Значит, когда меня отпустят, я найду способ тебя спасти.
– Да? А что потом?
– Потом мы сядем на Фантом, уедем куда-нибудь и начнем жить вместе, – ты шмыгнул носом. Холод пробрал тебя до костей. – Может, отыщем мою мать.
Мой дорогой! Ты все еще думаешь о ней. Конечно, думаешь.
– Ты сомневаешься? Ты не любишь меня?
Господи, дай мне сил больше не плакать. Только не здесь.
– Лукас, – спросила я, – ты бы меня любил, если бы узнал, что твой отец надругался надо мной?
Ты ответил, не задумываясь.
– Да.
Я помолчала.
– А если бы тогда в лесу я тебя домогалась? – я улыбнулась, представив, как ты смутился.
– Да, – ответил ты, слегка запнувшись.
Я едва заставила себя произнести такое:
– А если бы я пыталась соблазнить Руперта Джиллиса?
Ты долгое время молчал, потом тихо ответил:
– Я бы все равно тебя любил, но мне было бы сложно с этим смириться.
Я улыбаюсь, хоть и прикована к позорному столбу в самом центре города.
Солнце уже начало опускаться, я замерзла до полусмерти, и, тем не менее, была счастлива. Я подождала, пока мимо нас пройдет очередной остолоп.
– Ты мне поверишь, – спросила я, следя за тем, не идет ли кто по улице, – если я скажу, что ничего этого не было?
Как же мне хотелось увидеть в этот момент твое лицо!
На западе небо заволокло тучами, стало заметно холоднее.
Я перестала чувствовать пальцы.
– Ничего?
– Ничего.
Мне показалось, что ты обдумываешь мои слова, но столб вдруг начал сотрясаться.
Ты плачешь!
– Мой отец ничего с тобой не сделал?
Мне больше не нужно было защищать тебя от него.
– Он отрезал мне язык, но не насиловал.
Это слово я узнала от Руперта Джиллиса.
Ты больше не плакал.
– Он сделал с тобой такое…
– Он был не в своем уме, Лукас, – сказала я. – Он сказал, что это меня защитит. Он так говорил с того самого момента, когда увел меня к себе.
– Защитит от чего? – спросил ты.
Я не знала, что мне ответить на этот вопрос. Я сама себе не могла на него ответить.
– Он врал. На самом деле больше всего на свете он боялся, что его обнаружат. Он говорил, что мое молчание меня защитит, но оно защитило только его самого.
Тебе потребовалось время, чтобы это переварить.
– А школьный учитель? – спросил ты.
Я разозлилась, и не собиралась это скрывать. Боль в спине стала мучительной.
– Лукас, я проститутка?
– Нет, – с уверенностью ответил ты.
Между нами не должно оставаться никаких недомолвок. Меня оскорбило, что ты так обо мне думаешь.
– Тогда почему ты решил, что я могу поощрять Руперта Джиллиса?
Я услышала, как ты вертишь шеей в отверстии в досках.
– Он такой… образованный. Много читает, грамотно говорит. Таким, как ты, это нравится.
Я была так потрясена, что не смогла сразу ответить, лишь расхохоталась.
– Ты на самом деле так думаешь?
– А разве не поэтому ты пошла в школу?
Невероятно.
Я вспомнила, как Джиллис лупил меня указкой по рукам.
– Я пошла туда учиться. И помогать Дарреллу.
Ты снова шмыгнул носом. А я все никак не могла поверить.
– Так ты думал, что я хотела быть поближе к Джиллису?
Ты и правда так думал. И это тебя мучило.
Ты прокашлялся.
– Когда мама ушла, – тебе было трудно произнести это, – ее любовником был школьный учитель.
X
Церковный колокол пробил еще один час. Прошло уже два часа. Я промерзла так, что почти ничего не чувствовала. Смогу ли я выдержать еще один час? Вполне возможно, что нет. Но я хотя бы проведу последние минуты жизни с тобой.
Интересно, как они меня убьют? Закидают камнями? Повесят? На моей памяти казней в Росвелле еще не было.
– Джудит, – спросил ты, – мой отец действительно не убивал Лотти Пратт?
Я бы все отдала, если бы мне кто-то почесал шею!
– Я никогда тебя не обманывала, Лукас.
На дороге, ведущей к моему и твоему дому, вернее бывшему моему, я увидела медленно бредущую фигуру. Я от нечего делать стала смотреть, как она двигается.
Это была Гуди Праетт, с корзинкой в руке. Солнце передвигается быстрей по небосводу, чем Гуди Праетт может идти по дороге.
– Тогда как ее платье оказалось у него дома?
Мне это тоже было интересно. Вспомнив, как он принес ее тело в хижину, как потом отнес его к реке, я вдруг поняла, что-то не сходится.
Гуди Праетт доплелась до площади и направилась к нам. Гораций Брон, увидев, как она пытается забраться на постамент, подбежал и помог ей.
– В чем дело, миссис Праетт? – спросил он.
– Я принесла им суп, – ответила она. – Они прикованы, сейчас слишком холодно, они могут не выдержать. Им нужно что-то, чтобы согреться.
Запах супа достиг моих ноздрей, и рот наполнился слюной. Гуди Праетт, будь вовеки благословенна! Я с опаской ждала, что ответил Гораций. Как ни странно, ничего. Он лишь смотрел на нас, пока Гуди высвобождала котелок из намотанных на него тряпок.
– Давай, накорми их. – Гораций спрыгнул с постамента, – крикни, когда закончишь, я помогу тебе спуститься.
Он повернулся и ушел.
– Спасибо, Гуди, – сказала я.
Она впилась в меня глазами.
– Значит, ты можешь говорить.
Я кивнула. Суп! Дай же мне супа!
Она посмотрела на меня оценивающе.
– Звучит немного грубовато, но это точно речь, черт меня побери!
Она поставила котелок у ног, помешала суп ложкой с длинной ручкой и поднесла ее к моему рту. Я почувствовала, как он заполняется теплым куриным бульоном.
Я знала, что ты стоишь рядом, такой же голодный, как и я, но все равно жадно глотала бульон, пока не почувствовала, что внутри у меня стало теплее. Только тогда при виде очередной ложки я мотнула головой и сказала:
– А теперь Лукасу.
Она поковыляла к тебе. Просто невозможно было наблюдать, как ее рука с ложкой поднимается, и не видеть твое лицо.
– Так ты в нее влюблен? – спросила она. Наша Гуди, как всегда, прямолинейна.
Ты проглотил суп.
– Да, мэм.
– Почему бы и нет? – Она отклонилась назад, чтобы взглянуть на меня. – А ты тоже в него влюблена?
Я почувствовала, что краснею. Я же в оковах, неужели это меня смущает?
– Да.
Она поднесла к твоему рту следующую ложку.
– Еще бы! Ты была бы полной дурой, если бы не влюбилась. Гуди Праетт тоже когда-то была девушкой. Я всегда говорила твоей матери, что ты не дура. Маленькая умненькая девочка. Мало говоришь, но все подмечаешь своими огромными коровьими глазами.
Коровьи глаза. Метко подмечено.
Она дала тебе еще одну ложку и снова наклонилась ко мне.
– Но Гуди не понимает одного – почему ты там молчала? Что-то тут не так. Это ясно как день. Почему ты сама не сказала, что тут дело нечисто?
Я не могла ответить. Все оказалось совсем не так, как я думала.
– Они бы не поверили.
Он поскребла ложкой в котелке.
– Ты этого знать не можешь.
– Даже мама мне не верит.
Она протянула тебе последнюю ложку с остатками супа.
– Да, – сказала Гуди, – ее сердце разбито. Она любила твоего отца так, что сильней невозможно. Нет справедливости в мире.
Папа. Я вспомнила, какими глазами смотрела на него мама. Как будто не могла насмотреться. Она всю жизнь его любила так, как я люблю тебя.
Гуди нагнулась, чтобы уложить свои вещи, потом встала с корзинкой в руках.
– Джудит Финч, – заявила она, – что Гуди Праетт может для тебя сделать?
XI
Гораций Брон выглянул из кузни, увидел, что Гуди собралась уходить, и пошел к нам.
XII
Когда он появился, на лице Лотти был страх, но не ужас. Она не собиралась умирать.
XIII
Гораций был уже совсем близко.
Сейчас или никогда. Я заставила себя заговорить.
– Звони в колокола, Гуди. Поднимай людей.
Она моргнула в ответ и протянула Горацию руку. Он помог ей спуститься по ступеням. Гуди что-то непрерывно бормотала. Он повел ее к улице.
– Что ты задумала? – шепотом спросил ты.
– Еще сама до конца не понимаю, – призналась я.
Гуди поблагодарила Горация и поковыляла к церкви. Он вернулся к себе. Шаркающая походка Гуди перешла чуть ли не в бег.
XIV
Я спустилась с дерева и на цыпочках подошла к тому месту, где лежала Лотти. Нагнувшись, я тронула ее за шею. У нее был открыт рот, из него вывалился язык.
Она была совсем не похожа на себя, если бы не платье, я бы ее не узнала.
Я отпрянула.
Но чьи-то руки обхватили мою шею и начали душить.
XV
Гуди поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Просто старая женщина, вдова, которая пришла помолиться в одиночестве. Было около половины второго.
XVI
Что-то врезалось в нас подобно валуну, скатившемуся с горы. Я упала на землю, тот, кто меня душил, навалился сверху, тоже сбитый с ног.
Это был другой мужчина. Они скатились с меня и начали бороться. Тот, кто в нас врезался, быстро поборол первого, прижав его лицом к земле. Я так и не смогла разглядеть, кто он.
XVII
Церковные колокола начали звонить. Снова и снова, так как они обычно звонили во время тревоги.
Двери стали открываться, горожане с удивленными лицами выскакивали на улицу. Пастор Фрай, появившись из дома члена городского совета Уилсона, со всех ног бросился к церкви. Интересно, что он сделает с Гуди?
Колокола смолкли.
Из-за угла появился Авия Пратт. Он шел по направлению к церкви и не отрываясь смотрел в нашу сторону.
Руперт Джиллис провел своих учеников за позорным столбом, и в нас полетели еловые шишки.
Горожане толпой валили в церковь, лишь Гуди Праетт вышла из дверей и стала спускаться по лестнице. Она одна шла против течения, несколько человек обернулись, чтобы посмотреть ей вслед. Они вошли внутрь и очень скоро вышли обратно.
Она остановилась на траве у подножья постамента и посмотрела на нас, потом перевела взгляд на меня и кивнула. В ее маленьких глазках было одобрение.
Толпа как единое целое вывалила из церкви и собралась вокруг нас. Те, кто опоздал, шли прямиком к позорному столбу.
Меня охватила паника. Что я наделала?
– Джудит, – сказал ты, – я верю в тебя.
XVIII
– В чем дело? – строго спросил пастор Фрай – Кто звонил?
Его, как и старейшин, колокол застал врасплох. Без своих балахонов они казались не такими уж и страшными. Кончики их носов покраснели от холода.
– Я, – ответила Гуди. – Мисс Джудит Финч хочет вам что-то сказать.
Это было так неожиданно, что на мгновение все замолчали.
Я нашла в толпе Марию. Ее лицо было бледным и обмякшим, мне стало понятно – она беременна.
Бульон Гуди запросился наружу.
Я очень хочу поцеловать ребенка Марии в день его крещения.
Я хочу целовать и своего будущего ребенка.
Я заметила на дороге маму и Даррелла. Когда она увидела, что все собрались рядом с нами, она повернулась и собралась уйти. Но Даррелл схватил ее за руку и, опираясь на костыли, потащил вперед. Мама неохотно последовала за ним.
– Это смешно, – проговорил член городского совета Стивенс. – Мы же все знаем, что она не может разговаривать.
– Пратт сказал, что может, – возразил член городского совета Браун. – Итак?
Я несколько раз сглотнула до боли в горле. Все не отрываясь смотрели на меня. Мне неудобно говорить. Вот в чем проблема.
– Освобо-ите нас, – сказала я. При звуке моего голоса у горожан открылись рты. – Я расскажу вам правду о смерти Лотти Пратт. Я там была. Я видела, как это произошло.
XIX
Глаза Руперта Джиллиса стали круглыми от удивления. Ему очень не понравилось то, что Джудит Финч умеет разговаривать.
– Это смешно, – фыркнул Авия Пратт. – Она исчезла через несколько дней после Лотти.
– Но до того, как нашли ее тело, – возразил доктор Бранд.
Меня заглушил хор голосов. Я слышала, как кто-то стал требовать, чтобы нас освободили, кто-то кричал, что срок нашего наказания еще не закончился, другие утверждали, что уже почти закончился.
Гораций Брон поднялся на постамент и поднял верхнюю планку. Я выпрямилась. Боль в спине была почти невыносимой, но какое счастье, что я смогла опустить руки. Я сделала шаг вперед и прислонилась к столбу, чтобы не упасть. Наконец я могла увидеть твое лицо. Гораций успел освободить и тебя, и ты встал рядом.
Каждая клеточка моего тела дрожала. Они все на меня смотрят.
Судьям не понравилось то, что сделал Гораций Брон. Браун не спешил делать выводы, он внимательно смотрел мне в лицо.
– Мисс Финч, – сказал он, – почему вы скрывали от нас, что умеете говорить?
– Она не скрывала! – выкрикнула Мария. – Я помогла ей научиться произносить звуки. Она заговорила совсем недавно. Раньше она просто не знала, что может говорить.
Даррелл бросил на маму тяжелый взгляд.
– Наша мать запрещала ей разговаривать, – сказал он. Вокруг поднялось возмущенное бормотание.
– Итак, мисс Финч, говорите, – кивнул член городского совета Браун, – раз уж вам есть что сказать.
Я чувствовала, что ты стоишь рядом, и это придавало мне сил.
Я буду говорить, хоть моя речь и невнятна. Я воспользуюсь словом, в котором мне так долго отказывали. Пусть все услышат то, что так давно хотели услышать.
XX
И тут я поняла. Это было как удар колокола.
Он взял мой голос, чтобы спасти меня.
А сейчас, чтобы спастись самой, я вернула его обратно.
XXI
Ты не дотрагивался до меня, но я все равно чувствовала твою поддержку.
– Мы с Лотти были подругами, – сказала я и замолчала, чтобы посмотреть, как они принимают мою речь.
– Мы с ней часто болтали. Когда она пропала, ей было пятнадцать. Мне – четырнадцать.
Женщины в белых капорах закивали. Они помнили.
– Она сказала мне, что влюбилась. В кого – не сказала. Они собирались сбежать.
Я подождала, пока стихнет шум, поднявшийся после этой невероятной новости. Люди стали искать глазами подозреваемого.
– Сначала я думала, что она сбежала. Но кроме нее никто не пропал. Возможно, она сбежала одна. Обычно мы встречались с ней под ивой у реки. Я пришла к реке, думала, вдруг она придет со мной поговорить. Я спряталась за ветками. Она пришла. Мне хотелось напугать ее, поэтому я сидела тихо. Она подошла совсем близко. Мы обе услышали шаги. Это был мужчина. Я не могла разглядеть, кто именно. Этот человек напал на Лотти и задушил ее.
Мне нужно было сделать паузу. У меня кружилась голова. Мне было так страшно под исполненными ужаса глазами, что теперь позорный столб казался мне безопасным прибежищем.
Авия Пратт, не скрываясь, рыдал. Я задумалась, стоит ли выкапывать мертвецов? Имею ли я право продолжать?
XXII
– Я видела его руки. Лицо – нет. На нем была шляпа. Он оставил ее там и убежал. Я ждала. Я все еще думала, что она очнется.
Я начала плакать. Как будто это было лишь вчера.
Гуди Праетт помахала в воздухе носовым платком, ты нагнулся и передал его мне.
– Я слез-ва с дерева и… подош-ва к ней. И он напал на меня. И тоже начал душить.
У меня перехватило дыхание, и меня стала охватывать паника. Медленный вдох, еще один. Ты положил руку мне на плечо.
– Но кто-то пришел и сбил его с ног. Моим спасителем был Эзра Уайтинг.
XXIII
Толпа зашумела. Только в глазах Гуди Праетт застыло удивление. Она пристально посмотрела на меня и кивнула головой. Продолжай. Продолжай.
Я сделала глубокий вдох, чтобы закончить рассказ.
– Полковник Уайтинг прижал того человека к земле. Тот очень испугался, что полковник его убьет. Но он не стал этого делать. Он заставил того человека поклясться, что он не тронет меня, но потом сам же заявил, что не верит ему ни капли. Тогда он сказал: «Я мертвец. Я уведу девочку с собой. Ты никогда меня не найдешь». А еще он сказал, что заберет тело Лотти и сделает так, чтобы ее нашли где-то в другом месте.
Он взвалил Лотти на плечо и потащил меня с собой. Мы перешли реку и добрели до его хижины. На следующий день он отдал мне платье, которое было на Лотти. Этой же ночью он сбросил ее тело со скалы в реку.
XXIV
Разве я не все рассказала?
По их глазам я увидела, что они жаждут продолжения. Они хотят знать, что случилось со мной.
Отлично, но вообще-то мы говорили о Лотти.
– Два года я жила с ним. Я много раз пыталась сбежать, но он всегда меня ловил.
Я знала, о чем они сейчас думают.
Мне есть чем защититься. Они должны поверить моему голосу. Я посмотрела Брауну прямо в глаза.
– Когда я говорила, что он не лишал меня девственности, это было правдой. Он пытался, но у него получалось бороться с искушением. Когда он почувствовал, что больше не может, он отрезал мне язык и отправил домой.
Матери закрыли рты руками.
– Он сказал, что сделал это, чтобы меня защитить. Он был сумасшедшим, но он знал: тот, кто убил Лотти, меня не забудет. Наверное, он решил, что, если лишить меня речи, это меня спасет.
Я сглотнула.
– Он был прав.
XXV
– А как же арсенал? – крикнул член городского совета Стивенс. – Ты же знала о нем, почему не рассказала нам?
– Я не знала, – ответила я. – До тех пор пока на нас не напали переселенцы. Просто однажды ночью он притащил какие-то ящики, корзины и бочонки и сложил в подвале. Мне там было так плохо, что я… не обратила на это внимания. Но когда в городе я увидела оружие, я поняла. Я пошла к нему и уговорила помочь. Именно поэтому он и появился на поле боя. Лукас ничего не знал.
Юнис Робинсон явно испытывала огромное облегчение. Твоя невиновность полностью доказана. Ни ей, ни одному из жителей города не пришло в голову, что это я спасла город.
– Что касается других обвинений, – продолжила я, даже не пытаясь скрыть гнев, – все они лживы. Я все еще девственница. Я нашла мистера Лукаса Уайтинга в лесу, он спал на голой земле. Я принесла одеяла, накрыла его и легла рядом, чтобы согреть. Сами видите, он не знал.
– Какое бесстыдство, – фыркнул пастор Фрай. Все взгляды обратились в его сторону, и он замолчал.
Я показала рукой на Руперта Джиллиса.
– Каким образом он увидел нас там, я не знаю, – проговорила я, – но с первого дня, когда я пришла в школу, он приставал ко мне с грязными разговорами. Он уговаривал меня прийти к нему домой вечером. И грозил выгнать из школы, если я не послушаюсь.
Джиллис изобразил возмущение. Я еще никогда не чувствовала себя такой сильной.
– Он говорил, что ему нравятся девушки, которые не болтают.
Элизабет Фрай, рыжеволосая дочь пастора Фрая, подняла руку.
– Я могу подтвердить это. Я видела, как он приставал к мисс Финч. Он и ко мне приставал.
Пастор Фрай тяжело задышал, испытывая одновременно и изумление и гнев. Беднягу Элизабет сегодня ждет наказание. Руперт Джиллис съежился так, что стал ниже на добрых шесть дюймов, матери Росвелла притянули к себе поближе девочек школьного возраста.
– Но мы до сих пор не знаем, кто убил Лотти Пратт, – нахмурился член городского совета Браун. – Ты утверждаешь, что это сделал кто-то из нас?
Я сделала шаг назад. Я чувствовала себя такой беззащитной на этом постаменте, но зашла слишком далеко, чтобы отступить.
– Могу только сказать, что Лотти Пратт погибла совсем не в том коричневом платье, которое вы нашли. В день смерти на ней было синее платье с треугольным воротничком. Я целый год его носила. Когда оно… – теперь слова лились из меня рекой, – пришло в негодность, я сшила из него одеяло. Из него и из того платья, в котором он меня увел. Оно было серым. Принесите одеяло, которое вы оттуда взяли. Оно сшито из шерсти двух цветов.
– Это платье никогда в доме полковника Уайтинга не было, я бы его узнала. Я не понимаю, как оно могло там оказаться, если только не….
Господи!
– Если не что? – спросил член городского совета Браун.
Я сглотнула.
– Если кто-то из поискового отряда не принес его туда. Тот, у кого это платье хранилось.
Все повернулись посмотреть на Авию Пратта. Его нижняя губа снова задвигалась взад вперед.
– Этот кто-то все время рыскал у нашего дома после того боя, в котором погиб мой защитник. Правда, мама?
Мама побледнела, но кивнула головой. Оказывается, и она следила за ходом суда.
– Лотти очень волновалась, как отреагирует ее отец, когда узнает, что она влюбилась, – сказала я. – Мне никогда и в голову не приходило, что у нее были основания его бояться.
XXVI
Авия Пратт вдруг повернулся, собираясь убежать, но уперся в крепкое как скала тело Горация Брона. Кузнец как пушинку поднял его в воздух.
Пастор Фрай, схватившись за руку дочери, беззвучно открывал и закрывал рот, похожий на рыбу, выброшенную на берег.
Браун смотрел на меня. Я смело ответила на его взгляд. Теперь его глаза как будто стали старше. Он медленно наклонил голову, и его борода уперлась в грудь. Обернувшись, он устремил тяжелый взгляд на Руперта Джиллиса, тот судорожно сглотнул. Не говоря ни слова, Браун повернулся и пошел прочь, за ним потянулись остальные городские старейшины. Гораций Брон подтолкнул Авию Пратта в спину, держа обе его руки своей ладонью, словно стальными наручниками. Джиллис посмотрел им вслед и потрусил в другую сторону. Интересно, поставят ли его у этого же столба, или он сбежит этой ночью из города.
Сморщенное как высохшее яблоко лицо Гуди Праетт было обращено ко мне. Она высоко подняла руки и хлопала, не останавливаясь, пока не услышала, что ей вторят другие руки. Леона Картрайта, Даррелла.
Марию распирало от гордости.
Я боялась, что у меня подкосятся ноги и я рухну на постамент как смятое платье.
Мама проталкивалась вперед. Она посмотрела на меня и опустила голову.
Мария поднялась на постамент, крепко держась за поручни.
– Пойдем ко мне домой, Джудит. Тебе нужно поесть и привести себя в порядок.
Мария протянула мне руку, но я вспомнила, что с ног до головы покрыта грязью, и замешкалась. Она обняла меня и прижала к себе.
– Пастор Фрай.
Я вздрогнула, услышав твой голос.
Пастор удивленно посмотрел на постамент.
– Завтра утром мы с мисс Финч придем в церковь, чтобы вы нас обвенчали.
У мамы от удивления отвисла челюсть. Даррелл подкинул шляпу в воздух. Юнис Робинсон, яростно работая локтями, заспешила домой. Мария вела меня вниз по ступеням, и ее глаза сияли.
