«Он увидел Седьмого капитана, – снова подумал Калибан. – Почему? Что ему известно? И кто он?»

Сразу, как брат Дамиан отпустил его, Калибан направился в свою келью. День выдался хлопотный, и, невзирая на поздний, или уже ранний, час, он собрался поесть в одиночестве и даже разжёг угли. Да так и оставил это дело.

«Он не тот, за кого себя выдаёт. И его брат не глухонемой».

Но и того «нечестивого» недуга, что связывал Калибана с почившим братом Фёклом, недуга белой кожи, у них не было. Там… что-то другое. Калибан принялся расхаживать из угла в угол, прихрамывая на левую ногу. Он знал, что за ним сейчас никто не следит; ему самому, мастеру по этой части, были хорошо известны все ухищрения соглядатаев, но сейчас в глухом тайном коридоре со стороны тёмной стены его кельи никого не было. Да только Калибан прихрамывал. Пожалуй, сильнее обычного. «К чему выдавать один недуг за другой? Если известно, что монахи всё равно развяжут язык? Но гораздо более важный вопрос, что произошло в Храме, пока он стоял под очищающим потоком Лабиринта?»

Калибан не зря определил его под благостные капли, что ниспадали с бычьей головы. Если его тревожные опасения напрасны и это ничего не значит, то следовало бы побыстрее всё закончить. Очищение оглушением просто развязало б воришке язык. Что и произошло: сломался он довольно быстро, и слёзы были самые настоящие.

Только от цепкого взгляда Калибана не укрылось, как он смотрел на ростру, величайшую святыню, вырезанную рукой самого основоположника Бориса.

Истинный облик святого Александра, защитника слабых, был скрыт от Возлюбленных братьев. Разумеется, кроме самого Светоча Озёрной обители. Но брат Дамиан знал; да и Калибан узрел святого Александра другим, подлинным, только когда узнал. Правда, он обрёл своё знание не благодаря истовой вере, подобно брату Фёклу или хотя бы рядовому послушнику, а тайком, исподтишка. Калибана не беспокоило, что это можно было назвать «воровством», «вламыванием в ванну», – он получил подобным образом все свои знания. Калибана вообще мало что беспокоило, – до поры до времени, – жизнь обошлась с ним несправедливо, закрыв для него много светлых прямых путей, но он отыграл своё на тайных и тёмных дорожках. Брат Дамиан лукавил, скармливал Калибану полуправду, умело дозируя информацию, это встречало у Калибана понимание, но он не брезговал зайти через чёрный ход. Так и вышло с Седьмым капитаном. Благодаря «недугу белой кожи», что связывал его с братом Фёклом.

Калибану странным образом даже нравился старик. Нет, правда, иногда он даже жалел, что не встретился с ним раньше, до тех пор, пока не превратился в преданную обезьяну Светоча Озёрной обители. Обезьяну-демона… А таким брат Фёкл его отверг, невзирая на общую тайну. А ведь Калибан дал понять, какие б у них открывались возможности. Но старик был чужд высокой интриги, увы, а может, и вправду брату Фёклу с его исступлённой верой было проще считать их недуг «нечестивым». Ведь, как Калибан понял, старик не раз подумывал открыть свою «болезнь» перед братьями, а там уж пусть Возлюбленные решат, и лишь привязанность и беспокойство за Акву останавливали его. Что ж, не зря…

Калибан вламывался через чёрный ход. Он был тайным порученцем Светоча Озёрной обители и знал намного больше рядовых послушников и даже больше, чем мог предположить брат Дамиан, но всё же недостаточно. Меньше, чем хотелось бы ему самому. Хотелось и было необходимо. Потому что… у него был нюх. Он видел тайные знаки там, где другие могли лишь разглядывать декоративный узор. Он видел, как сплетались далёкие и вроде бы не связанные друг с другом вещи, как сгущались тайные знаки, и иногда ему хотелось кричать: «Опомнитесь же наконец, слепцы! Узрите, пока не поздно, пока ваша беспечность не раздавила вас!» Если бы не великолепная выдержка, Калибан превратился бы в параноика. Хотя для этого у него был слишком холодный ум. Только в итоге он редко ошибался, почти никогда. И да, он знал, как погибла семья капитана Льва. И что-то в его мутной непроницаемой душе противилось. Но для него это не было вопросом морали. Скорее, неверно просчитанными рисками. Светоч Озёрной обители приучил его, что благо, точнее «Благо», превыше всего. И вот узурпировать его для личных целей… Только в том случае, если победителей не судят. Калибан не был чужд милосердия, но лишь тогда, когда оно совпадало с правильным просчётом рисков. А для этого Калибан не останавливался ни перед чем.

Брат Дамиан знал о склонности своей обезьяны совать свой нос в чужую кастрюлю и разумно сдерживал поводья. Порой они натягивались до предела, и Калибан добирал своё, действуя исподтишка. Так он и поступил с братом Фёклом. Он дотронулся до него. Перед самой переменой, почувствовав, когда старик был наиболее уязвим, он дотронулся до него. И ужаснулся тому, что таилось в этой светлой голове.

– Что тебе надо? – спросил брат Фёкл. Калибан смотрел на него с любовью.

– Ты знаешь, – ответил он.

– Нет, не знаю. – Это удивительно, но старик говорил искренне.

– Разве ты не почувствовал, Возлюбленный Фёкл? – впервые за много-много лет Калибан смутился.

– Не смей больше подкрадываться ко мне! А захочешь говорить, садись в трапезной напротив и смотри в глаза.

Калибан действительно был смущён. Он увидел многое, пока, правда, в виде плотного заряда образов, и брат Фёкл не мог не понять, что они одинаковые – старик при прикосновении дёрнулся так, что чуть не выронил перо. И?..

Позже Калибан сделал ещё одну, более искреннюю попытку. Он даже нажимал, зная, что брат Фёкл работает над подлинником Книги. И тогда было ещё не поздно. Но Калибан опять наткнулся на глухую стену – старик погнал его прочь.

А потом пришла перемена к самому Калибану. И то, что он увидел в голове брата Фёкла сгустком ядовитой энергии, распалось на фрагменты…