Ей снилась Лия. Впервые за много лет. «Привет, малышка…» Сон был хорошим, но Раз-Два-Сникерс поняла, что пытается не проговориться, будто она вновь одиннадцатилетняя девочка, скрыть от Лии гибель Хардова.

«Малышка, зачем же ты выпила последнюю воду?»

«Этот рвотный запах… не могла больше терпеть. Хотя бы из уважения к памяти Хардова…»

Она проговорилась. Вопреки собственной воле. Сон заставил её. Но Лия лишь ласково ей улыбнулась. Как будто нет никакой смерти. Как будто ни она, ни Хардов вовсе не погибли, а всё по-прежнему хорошо, и, как Лия обещала, они всегда будут вместе. В этом счастливом месте, полном света, ведь вот же, смотри, так и есть…

Лишь тихий трескучий звук где-то вдалеке. Забытая нежность и тепло светлой королевы детства оказались недолгими.

«Что это за звук, Лия? Можно не обращать на него внимания?»

Лия вдруг помрачнела и куда-то отстранилась. И оттуда взглянула на неё печально, но больше сосредоточенно. И уже не говорила, словно была немой, а все эти мгновения счастья действительно лишь пригрезились. Она должна успеть что-то ей показать, предостеречь, что-то тревожное, плохое. Из-за этого тихого трескучего шума, который приближается. Лия вела её куда-то, туда, где противный звук был громче.

«Зачем?»

Но Лия больше не говорит. А лишь указывает. На кокон тьмы. Смотри, смотри внимательней, во все глаза, и постарайся понять: скоро всё изменится, станет хуже, изменится из-за этого. Это где-то здесь, рядом, узнаёшь? Смотри…

Кокон темноты. И в нём Юрий Новиков. Отстранённо задумчив, он что-то собирается сделать. Или даже вот-вот сделает. Вот уж о ком Раз-Два-Сникерс не думала в последнее время, так об этом недоноске, Новиковском сынке. Лия предостерегающе поднимает руку: не пренебрегай, иногда мелкие бешеные собаки очень опасны, особенно когда неожиданной волной их выносит на самый верх. Но хуже всего, что Юрий Новиков там, где он находится, почему-то считает себя… Шатуном. При чём тут никчёмный самодовольный болван с его фантазиями?

Юрий Новиков в этой темноте. Куда это ты собрался? Что-то в застывшей фигуре и вправду никчёмное, жалкое и даже несчастное. А звук нарастает, становится всё резче, и в последний миг, на самой невыносимо трескучей ноте жалкий болван Юрий вдруг поднял голову и ухмыльнулся ей…

Этот спазм тошноты оказался самым сильным за ночь. Её рвало очень долго. Потом бессилие и обезвоживание чуть не заставили рухнуть на пол. Всё же она удержалась, опираясь о нижнюю часть арочного проёма слабыми руками. Горло горело, и всё внутри было воспалено, сделалось больным. Покачнулась, слушая тишину, поняла, что близится рассвет. И вспомнила, что воды больше не осталось.

«Мне бы хоть глоточек, – подумала она. – Один маленький глоточек».

А затем её взгляд упал на то место, что Лия показала ей во сне. Оно действительно было совсем недалеко. Прямо напротив её колокольни. Правда, никакого Юрия Новикова там не оказалось. Она обнаружила кое-что похуже. В доме с обрушенной задней стеной и выбитой дверью на фасаде, где сегодня днём она видела странную тень. Та чуть поблекла, но никуда не делась, луна давала ещё достаточно бледного света. Раз-Два-Сникерс почувствовала, как на её спине от леденящей волны зашевелились даже самые крохотные волоски. Сейчас в проёме стоял тот, кто эту тень отбрасывал. А рядышком так вовремя подоспевший гость. И оба, подняв головы, смотрели на неё.