6
Без объясненья причин Альберта бросили в концлагерь
Заксенхаузен – к северу от Берлина.
Его заперли в грязном бараке вместе с другими людьми.
Некоторых из них он знал.
Они перекинулись парой слов, чтоб успокоить друг друга,
Изображая – довольно неубедительно – этакий оптимизм.
Но на благополучный исход никто не надеялся —
Слишком уж далеко зашло это дело.
Их оставили подыхать без воды и без пищи.
Почему к ним никто не приходит?
Как могут их же сограждане так обращаться с ними?
Много часов спустя двери барака открылись,
И к ним вошли офицеры.
Кое-кто начал протестовать,
И «крикунов» тут же схватили.
Их увели куда-то в дальний конец концлагеря.
Больше никто их не видел.
Арестованным объявили, что предстоит допрос,
И приказали встать в очередь.
Люди прождали, стоя много часов на холоде.
Те, кто был слишком стар или болен, чтобы выдержать эту пытку,
Падали с ног, и их уносили.
Этих тоже больше никто не увидел.
Нацисты пока еще не казнили в открытую —
Убивали строптивых или больных где-нибудь на задворках.
Альберт относился к тем, кто еще сохранял достоинство.
Именно так: это были достойные люди,
Не желавшие умножать своей болью все остальные несчастья.
Стремление устоять – только это и мог человек сохранить,
Когда ничего другого уже не осталось.
Подошел и его черед.
Он стоит перед молодым человеком, который годится ему
в сыновья.
Так ты у нас врач? – говорит тот с ухмылкой.
Да, врач.
Не удивляюсь, работка типично еврейская.
Ну ничего, здесь тебе не придется бездельничать, мерзкий лентяй!
Его, Альберта, считают лентяем?
Да он ведь всю жизнь работал как каторжный,
Чтобы продвинуть вперед медицину!
И если больные не мрут от язвы, то в этом его заслуга.
Альберт опускает глаза, это невыносимо.
Смотреть на меня! – орет молодой нацист.
Смотреть на меня, когда я с тобой говорю, слышишь, падаль?
Альберт поднимает голову, словно марионетка,
Берет протянутый ему листок.
На листке указан номер барака и его личный номер —
Он уже не имеет права на имя.
Первые дни проходили ужасно:
Альберт не привык к ручному труду,
Он был истощен, но знал, что обязан держаться:
Упасть – это значит погибнуть,
Отправиться на задворки, откуда никто не вернулся.
Истощение притупило умственные способности,
Временами мозг его отключался,
И он начисто забывал, кто он и где находится.
Такое бывает с людьми после кошмарного сна —
Им нужна хоть пара секунд, чтобы включиться в реальность,
Альберт же часами не выходил из мутного забытья,
Где сознание затуманено.
А Шарлотта с Паулой, убитые тем, что творилось вокруг,
И отсутствием новостей от Альберта,
Ходили в комиссариаты, как и сотни других женщин,
Которые обивали пороги, протестуя и добиваясь ответа:
Где наши мужья?
Где наши отцы?
Сообщите о них хоть что-нибудь! – умоляли они,
Скажите хотя бы, они еще живы?
Шарлотта каким-то чудом попала в один кабинет.
Она принесла с собой теплое одеяло.
Я хотела бы передать его моему отцу, униженно просит она.
Слушая это, нацисты едва сдерживали смех.
Как его имя? – спросил наконец один.
Альберт Саломон.
Прекрасно, ты можешь идти, мы этим займемся.
Но я бы хотела сама передать одеяло… прошу вас!
Нет, это запрещено.
В настоящее время свидания отменены.
Шарлотте понятно: настаивать бесполезно.
Лучше смолчать, лишь бы отец получил одеяло.
И она покорно ушла.
А нацисты расхохотались, едва она скрылась.
Ах, до чего же трогательно!
Евреечка хочет согреть своего дорогого папашу.
Ха-ха-ха! – гоготали они,
Вытирая заляпанные сапоги об одеяло Шарлотты.
