Глава 39
Как участковый Лужков устрашил подозреваемых и что из этого вышло

В этот день Катя чувствовала себя квелой, как распустившийся в горячей воде вареник.

Впоследствии она часто вспоминала этот день – возможно, если бы они накануне напились менее капитально, радикальные идеи, неожиданно посетившие светлую голову участкового Лужкова, так бы и остались туманом, а не приобрели столь четких и конкретных очертаний. И они бы все втроем еще долго толклись на одном месте, строя версии и разгадывая многочисленные тайны Безымянного переулка.

Но две бутылки красного и две белого за тем памятным ужином явно сыграли не последнюю роль в столь спонтанном решении Лужкова насчет изменения методов организации дознания и розыска. Утренний отчет и рапорты следователю, видно, тоже сыграли свою роль.

А в результате день этот стал событием ярким и надолго, очень надолго запомнившимся. Всем.

Всем без исключения.

А то!

Однако половина этого дня прошла для Кати тихо. Она обоспалась – другим словом это и назвать было нельзя. Спала и спала, не в силах разлепить веки навстречу серенькому, осклизлому осеннему утру. Затем почти час мокла в горячей ванне, в пене, напевая себе под нос что-то нечленораздельное и сентиментальное.

Из хрупкого равновесия ее вывел звонок Мещерского.

– Катюша, привет! Я уже еду, собирайся. Дима только что звонил, хочет, чтобы мы подхватили его у ОВД. Сказал, у него созрел план.

– Вы вчера-то там у тебя долго созревали? – полюбопытствовала Катя.

– Нет… То есть да. Обсуждали, спорили. Он таблетки свои не принимал. Мы выпили. У меня вино кончилось. У Димы оригинальный ум. Только знаешь, он что-то там такое затеял. Не совсем адекватное.

– Как это неадекватное?

– Он мне сейчас по телефону сказал: пора устрашать.

То же самое Лужков изрек, когда они «подхватили» его у здания ОВД. Катя обомлела, узрев Лужкова в новом облике.

Вместо привычной формы участкового или гражданки он был упакован в черный спецназовский «футон» – бронежилет охватывал всю его фигуру, как латы, пластиковые наколенники и щитки на локтевых суставах скрипели. К поясу были приторочены две пары наручников, резиновая дубинка и планшет. Ноги – в зашнурованных, тяжелых, подбитых гвоздями берцах явно не форменного образца.

Для полного прикида не хватало лишь смехотворного черного шлема с антиударным забралом, но Лужков его не надел. Его светлые волосы трепал холодный ветер, врывающийся в открытое окно внедорожника.

Всем своим видом в бронежилете он напоминал жука-бомбардира. Однако голос его, севший от ночного пьянства и похмелья, мужественно-брутально хрипел.

– В ОВД сейчас на складе позаимствовал. – Лужков продемонстрировал себя Кате, вытянув руку в пластиковых щитках и кожаной перчатке. – Под расписку.

– Дима, к чему столько лишней одежды? – Катя с похмелья тоже решила не церемониться и постучала костяшками пальцев по его бронированной груди.

– А к тому, что настало время действовать жестко. – Лужков погрозил пальцем в перчатке. – Мы вот с Сережей вчера и так и этак наше дело обсуждали. Логика, метафизика, презумпция невиновности… А следователь мне сейчас на совещании – выволочку: чего медлите, дело очевидное, бытовой криминал, неудавшееся ограбление. Мол, вон на Рогожской группу гастарбайтеров задержали, они на прохожих припозднившихся нападали с битами. Их это почерк – удар по голове сзади. Так что с его подачи розыск навесит и смерть Мельникова на этих проходимцев. У меня это дело отберут, и все так и закончится пшиком. Вывод простой: времени ждать и ходить вокруг да около больше у нас нет.

– И что вы нам предлагаете? – спросила Катя.

– А вот сейчас приедем туда, в этот их офис. И я вам покажу альтернативный метод работы с населением. – Лужков глянул на Мещерского, управляющего машиной. – С такой стороны неожиданной узнаете меня, братан антрополог. Вы-то думали, я либерал либералом, а я вот таким оборотнем в погонах, таким сатрапом полицейским сейчас обернусь – ахнете! Это дедуля во мне – вертухай и фанат ГУЛАГа – сейчас взбрыкнет, гены аукнутся наши семейные! – Он позвенел наручниками. – Сейчас, сейчас… А то что, в самом деле? Мы с этими подозреваемыми по-хорошему, со всем нашим терпением. Все насчет дедукции. С единственной просьбой ко всем заинтересованным лицам, к народу: говорить нам, как представителям правоохранительных органов, правду. А никто никакой правды нам говорить не собирается. Все только лгут и изворачиваются. Народ форменным образом ссыт на голову полиции! Окопались там, в этом Безымянном переулке! Уклоняются от правдивой дачи показаний и помощи расследованию в убийстве! Ну, значит, по-хорошему не хотят. Значит, будем по-плохому. Значит, будем устрашать.

– Дима, вы так только все испортите, – сказала Катя.

– А там портить нечего. Мы в тупике. А, братан антрополог, Сережа? Сами же вы мне вчера втолковывали: мы в логическом тупике. И про этот, про гордиев узел.

– Но я образно, Дима. Нельзя же все буквально…

– А я реалист, практик. – Лужков заулыбался. – Дедуля-генерал-вертухай во мне сейчас воскресает, как старый вампир из гроба встает. Иэххххх! Разззудись плечо, размахнись рука! – Он взвесил на ладони тяжелую резиновую дубинку.

– Дима, я вас прошу! – Катя уже встревожилась.

– Полиция многолика и загадочна, как сфинкс. – Лужков неожиданно взял ее за руку и поцеловал с великой галантностью. – Вам ли, Катя, этого не знать?

– Кого вы намерены устрашать?!

– А у нас выбор с гулькин нос. Для начала того, кто первым соврамши. Ларионова.

– Виктора Ларионова?

– Ну, он же не сказал, что в пабе поссорился с Мельниковым до мата и оскорблений! Это я от стороннего свидетеля узнал. А он это от нас скрыл. Дурачком наивным прикинулся.

– Но он же первым покинул паб, и после него Мельникова видели живым и секретарша, и Алиса! Мы же это установили!

– Сначала устрашим его. Не будет результатов, я устрашу весь их бабий курятник.

– И женщин тоже? – спросил Мещерский.

– Может, устрашать дам возьметесь вы? Типа крутые легавые? – спросил его Лужков.

– Уже приехали. – Катя кивнула на возникшую словно из небытия прямо перед ними улицу Прямикова, ведущую в Гжельский и Безымянный.

– Вы держитесь строго за мной. И сейчас там все вопросы задаю я, – объявил Лужков. – Это мое условие. Иначе кантуетесь на воздухе.

– Вы делаете большую ошибку, Дима, – сказала Катя.

– А вы ее делаете вместе со мной. – Лужков широко улыбнулся.

Он шел к офису на негнущихся, скованных щитками и берцами ногах-колышках, скрипя суставами, звякая наручниками. Но некому было в этот час подивиться на все его грозное великолепие – Безымянный переулок словно вымер.

Катя, поспешающая следом, отметила: наверное, впервые за все время офисное здание не имеет на входе охранника. Стеклянная будка пуста. Видно, кризис и в этом сказал свое слово. Они поднялись на третий этаж.

Тишина, безлюдье. Лишь в офисе Мельникова голоса.

Лужков шарахнул в дверь кулаком в перчатке.

Она открылась, как Сезам.

В офисе находились трое. В приемной Виктор Ларионов что-то диктовал секретарше Светлане Колгановой, и та быстро печатала на ноутбуке. В офисе Мельникова, за его столом, в кожаном кресле сидела Елена Ларионова и тоже что-то сосредоточенно печатала в своем ноутбуке, без устали уточняя у мужа какие-то цифры.

Все, кроме Алисы Астаховой. Она снова отсутствовала.

Деловая, но слегка нервная обстановка офиса.

И, конечно, все сразу уставились на возникшего на пороге участкового в черном «футоне».

Катя и Мещерский маячили сзади. Мещерский закрыл глаза.

– Добрый день! – рявкнул Лужков. – Господин Ларионов, почему вы на телефонные звонки не отвечаете?

– Здравствуйте… То есть как не отвечаю? Не было звонков, вы разве мне звонили? Я…

– Я вам все утро названиваю! Вы звонки игнорируете!

«Ложь, – подумала Катя. – Это он специально поднимает градус. Ой, ой…»

– Извините, может, связь мобильная… А в чем дело? Что случилось?

– Какая на хрен связь? – Лужков в три шага пересек приемную и встал вплотную к Ларионову, выпятив подбородок и сурово таращась. – Вы специально уклоняетесь от разговора с представителями следствия!

– Но я…

– Витя, в чем дело? – Его жена Елена перестала печатать на ноутбуке и поднялась из-за стола.

– Я не знаю, Леночка.

– Он не знает! Видали оригинала? – Лужков надвинулся на него темной тучкой, хотя едва доходил Ларионову до подбородка. – Он еще и прикидывается Незнайкой в Солнечном городе!

– По какому праву вы так со мной разговариваете?! – Ларионов казался испуганным и ошарашенным. – Что случилось?

– А то случилось, что мы вывели вас на чистую воду!

– То есть… Вы что? Я не… Лена, я…

– Да что такое случилось?! – истерически воскликнула Елена Ларионова.

– А то случилось, что ваш муж – лгун! – Лужков картинно отстегнул от пояса наручники. – У меня вот требование от следователя – доставить его в ОВД на допрос по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Лена, я ничего не понимаю! Какие вновь открывшиеся обстоятельства?

– А такие, что в пабе стали известны подробности вашей встречи с покойным Мельниковым.

– Но я же не отрицаю! Мы с Мельниковым там были, но я ушел, а он остался.

– Да он выпер вас оттуда! – рявкнул Лужков. – Он говорить с вами не захотел, а до этого вы там лаялись на весь кабак, как два пса. Что, неправда, скажете?

– Нет, то есть да, конечно, мы поспорили…

– Вы поругались по-серьезному! И расстались в конфликте. И вы об этом на нашей прошлой беседе специально умолчали.

– Я не специально, я думал, что так лучше.

– Конечно, лучше, для вас! – гремел Лужков, махая наручниками перед гладко выбритым бледным лицом Ларионова. – Скрыли от следствия важные факты! То, что у вас был конфликт с убитым. То, что вы крупно повздорили за час до убийства. То, что конфликт у вас был из-за денег.

– Да, мы поругались с Мельниковым, но это ничего не значит.

– Из-за чего? Правду! Я и так все знаю, хочу проверить.

– Из-за платежей. Из-за моего долга ему по кредиту. Я брал в долг. И просил его три месяца повременить. У меня другие платежи. Я много потерял на бирже, на курсе рубля. Сейчас кризис. Я просил его отсрочить платеж.

– А он?

– Он мне отказал.

– Он вам отказал и вас послал! У нас есть свидетель вашего разговора. – Лужков поставил ногу в берце на офисный стул. – А у вас – конкретный мотив для убийства Мельникова. Корыстный. Этот мотив перетянет все. Поняли меня, Ларионов, нет? Все перетянет. Вы выиграли от смерти Мельникова – разве нет?

– Нет!

– Да! Он велел вам заплатить немедленно. Вот он мертв – вы что, заплатили по долгу? Отвечайте! Иначе я всю эту вашу чертову бухгалтерию, всю финансовую отчетность подниму и проверю!

– Нет, я пока не платил.

– Ну вот, что и требовалось доказать! – Лужков победно обернулся к притихшей Кате и Мещерскому. – Вот так. У вас, Ларионов, конкретный и веский мотив для убийства вашего компаньона.

– Но я не убивал Мельникова! – вскричал Ларионов. – Да, я не заплатил, и мы с ним поссорились, но я его не трогал. Я уехал из паба домой. Вот, Лена, моя жена, это подтвердит.

– Витя, Витенька… Да что же это такое?! – Елена подскочила к мужу, но обращалась она при этом к застывшей как изваяние Светлане Колгановой. – Света, да скажи же им!

– Молчать! – рявкнул Лужков. – Прекратить базар! Вы, – он наставил палец в черной кожаной перчатке на женщин, – закройте рот. А вы, – палец указал на бледного Ларионова, – сейчас расскажете мне всю правду и о ссоре с Мельниковым, и о вашем долге, и о неплатеже, и вообще обо всем, что произошло в тот вечер. Иначе, клянусь, я надену на вас наручники и задержу как главного подозреваемого в убийстве по корыстному мотиву!

– Не смейте орать на моего мужа! – закричала Елена Ларионова. – Оставьте его в покое! Он никого не убивал. Он ни в чем не виноват. Да что же это такое творится!!! Света, что ты сидишь как воды в рот набрала? Мы же обе знаем, кто убил Сашу! Мы же сразу догадались, кто и почему его убил! Ты же сама со мной поделилась, как с другом. Что же ты сейчас-то молчишь? Ты же его любила без памяти! А теперь его нет. А у меня мужа вот-вот в тюрьму заберут, засудят. Что мы, и дальше должны молчать? Покрывать убийцу?

– А вы знаете, кто убил Александра Мельникова? – Мещерский спросил это, и Елена Ларионова перестала кричать.

В офисе воцарилась тишина.

– Вы правда знаете, кто убийца? – спросила и Катя.

– Я знаю точно, что это не мой муж. – Елена Ларионова всхлипнула. – Светка, ну что же ты… Ну скажи же ты им!

– Это она, – едва слышно прошептала Светлана Колганова.

– Что? Кто? – рявкнул на нее Лужков, но не грозно, скорее ошеломленно.

– Это она, Алиса! – громко повторила за подругу Елена Ларионова. – Я все расскажу. Вы поймете. Почему и за что она его убила. Мы тоже все виноваты. Но вы должны нас понять. Света, не молчи!

– Я не могу, – голос Светланы Колгановой еле шелестел. – Нас ведь тоже тогда…

– Да там срок давности давно прошел! – воскликнула Елена. – Это когда было-то! Но все это не кончено. Вы должны нас выслушать. Надо с самого начала. С того, с чего все началось. Весь этот наш ад.