Глава 36
Бутылки в пакете

Алиса прижимала к груди сумку из «Ароматного мира», в ней звякали бутылки.

– Не знала, что у тебя, тетя, посетители, – произнесла Алиса хрипло.

– Вообще-то мы искали вас, – сказал участковый Лужков.

– Меня? Мы же с вами вроде как уже говорили. – Она наклонилась, пряча от них лицо.

Положила сумку на пол, неловко, как-то боком, и из нее на паркет выкатилась бутылка белого марочного вина.

Алиса подтолкнула ее носком туфли назад к пакету, выпрямилась. Темные глаза на бледном лице.

– Почему вы не сказали нам, что в тот вечер Александр Мельников приходил к вам домой? – спросила Катя.

– Саша? Ко мне? Вы ошибаетесь, мы не виделись.

– У нас есть свидетель.

– Соседи вечно врут. В этом доме – сплошные сплетники и идиоты.

– Свидетель – это ваша школьная подруга Светлана Колганова. Она подтвердит, что в тот вечер Мельников находился в вашей квартире. Не здесь, в той, другой.

– Алиса, – тихо произнесла Александра Астахова, – послушай меня, детка…

– Ну, хорошо, хорошо. Я просто разнервничалась, испугалась. Не захотела впутываться в эту историю. Хорошо, я скажу, как было дело. Да, он пришел ко мне поздно вечером. Пьяный. Он был совсем пьяный. С ним и раньше это случалось. Я просто не хотела плохо о нем говорить, дурно говорить о мертвом. Но раз вы настаиваете – скажу: он явился ко мне пьяный.

– И что произошло? – спросила Катя.

– Вы поссорились с Мельниковым? – вступил в разговор Лужков, давая понять, что им известны некоторые подробности.

– Мы поссорились. Я на него рассердилась и наорала.

– Предмет ссоры? – спросил Лужков.

– Он там дико напортачил с финансовым отчетом. Я улаживала все это в банке, выслушивала претензии. И была ужасно зла… Поймите, я и так паршиво себя чувствовала, я испугалась, когда она напала… укусила меня… Лиза, я не ожидала такого, и никто не ожидал. И эта лихорадка моя… Я ждала от него понимания и сочувствия, а столкнулась с тем, что он напортачил с деньгами. Мы и так по уши в долгах. У нас могут все отобрать, все здания, которые мы отстроили, всю нашу фабрику. Нас могут объявить банкротами. А он вместо того, чтобы работать – он напился и явился ко мне распускать нюни. И я не выдержала, наговорила ему резкостей, накричала. Он хотел остаться у меня. Что теперь скрывать? Мы были с ним близки. И он хотел остаться у меня, а я не позволила. Прогнала его.

– Вы его прогнали? – веско повторил Лужков.

– Ну да. Думаете, мне сейчас легко? Да я места себе не нахожу! Я плачу по ночам. Если бы я оставила его у себя, он был бы жив. Ох, ну кто же знал!

Алиса говорила очень быстро, страстно. Хриплый голос ее звенел. Она так и сыпала словами, словно предвосхищая все вопросы.

– И во сколько Мельников ушел от вас?

– Я кричала, он повернулся и хлопнул дверью. Я не знаю… Кажется, было уже одиннадцать или около того.

– Получается, вы последняя, кто видел Мельникова живым, – заметил Мещерский.

– Последним был его убийца. – Она глянула на него и, перешагнув через пакет с бутылками, направилась в гостиную.

– В каком-то смысле да. – Мещерский смотрел на нее.

– Вы что хотите сказать? Вы меня подозреваете? Что это я убила Сашу?

– Мы никого пока не подозреваем. Мы выясняем все обстоятельства дела, – ответил Лужков. – Вообще было бы проще, если бы вы сразу сказали нам правду, а не солгали.

– Я не хотела врать. Я просто… я растерялась. Поймите, я растерялась. Саша был для меня больше, чем друг.

– Мы вам в прошлый раз этот вопрос задавали и зададим снова: вы кого-нибудь сами подозреваете в убийстве вашего любовника?

– Нет. Я никого не подозреваю.

– Алиса, вы нам сейчас говорили про фабрику. – Мещерский подошел к ней и встал возле окна. – И вы обмолвились: наша фабрика. Но ведь никакой фабрики мыла давно нет.

– Это образное выражение. Мы так привыкли.

– В вашей семье? Мы с вашей тетей на эту тему сейчас беседовали и сами в истории покопались. История вашей семьи тесно связана с фабрикой.

– Да, вы же тогда говорили, что видели фото в магазине и портрет у меня в комнате.

– История вашей семьи связана и с прежним владельцем фабрики Яковом Костомаровым, сектой скопцов, судебным процессом, последовавшим за убийством Семена Брошева.

– Ого, вы здорово продвинулись. – Алиса смерила Мещерского взглядом. – Только какое отношение…

– Я вот подумал. Эксперты, когда склеп в фабричном цехе осматривали и сам цех, отметили профессиональные поисковые работы, проведенные вашей фирмой в цехе: шурфы, просверленные в стенах. Словно вы искали там ниши или пустоты. Мы насчет клада у вашего компаньона поинтересовались – у Ларионова, так он просто отшутился. Так я вас хочу спросить. Вы искали клад купца Костомарова в фабричных зданиях? Не в связи ли с этим мог быть убит Александр Мельников, а?

– Вот вы до чего додумались. – Алиса вздохнула. – Ладно, не стану скрывать и это. Мы этот вопрос обсуждали. Вам ведь, как я поняла, известна эта старая история. Процесс судебный… Фабрикант Костомаров не стал обвиняемым по делу о секте скопцов и убийстве своего компаньона. Но там долго все это было в подвешенном состоянии: суд, присяжные, адвокаты, новые иски, новые обвинения. Он боялся ареста и каторги. И мы предположили, что он забрал из банков львиную долю своего капитала. Ему ведь тоже грозило банкротство. И припрятал золото и ювелирные изделия. Если хотите, это и предположение, и легенда. Но кое-что говорит за нее. И поэтому во всех зданиях, которые мы реставрировали, мы проводили такие вот поисковые работы.

– И клада не нашли? – уточнил Лужков с интересом.

– Нет. Мы ничего не нашли ценного.

– И даже в особняке купца на углу?

– Вы про дом на углу Хлебникова переулка и Андроньевского проезда? – Алиса подняла брови. – Яков Костомаров там никогда не жил. Его особняк стоял вот здесь, на этом месте. – Она указала на офисное здание напротив. – В семидесятом году моя бабушка Аврора – тогдашний директор фабрики – распорядилась снести особняк и построить этот административный фабричный корпус. Она также приказала снести и старый мыловаренный цех. Я его уже не застала, а вот тетя помнит. Да, тетя? Там были такие огромные чугунные чаны для варки мыла. И железные цепи с крюками на балках под потолком, чтобы емкости формовочные поднимать-опускать. Правда, тетя? Помнишь, как бабушка Аврора рассказывала?

– Алиса, сейчас не время это вспоминать, – заметила Александра Астахова. – Прекрати. Тебя спрашивают совсем о других вещах.

– Но там же были эти чаны, где варили мыло! Бабушка Аврора их видела, и ты тоже, девочкой. И бабушка Аврора не могла выносить, чтобы они существовали и дальше.

– Алиса, перестань! Успокойся.

Алиса отвернулась от окна. Глаза ее странно, лихорадочно блестели.

Катя, Мещерский и Лужков молчали.

– Ваша прабабушка Аннет передала эстафету директорства на фабрике своей дочери Авроре? – спросил Мещерский.

– Прабабушка Аннет ушла на пенсию в пятьдесят втором году. Бабушка Аврора пришла работать на нашу фабрику в этом же году после института. Она была инженером-технологом, начальником производства. А в шестьдесят четвертом стала директором. Она расширила ассортимент, и при ней фабрику переименовали в «Театр-грим».

– Как вы думаете, Александра Мельникова могли убить из-за старого дела о похищении Лизы Апостоловой? – резко спросил Лужков, которому явно надоели непонятные экскурсы в историю.

– Сашу? Из-за бедной Лизы? Почему вы так решили?

– Потому что накануне гибели он встретился – случайно столкнулся – с человеком, которого в этом похищении тогда всерьез подозревали. С неким Платоном Изотовым.

– Изотов? Он продавал нашей фирме комнату… Он когда-то тут жил, в нашем доме. Я его помню. И вы серьезно думаете, что он убил Сашу?

– Мельников в детстве ведь защищал Лизу от нападок и насмешек. Он мог что-то знать о ее похитителе. Он ничего вам об этом не говорил?

– Нет. – Алиса покачала головой. – Мы все тогда были детьми, школьниками. Конечно, это происшествие оставило такой след. Здесь, в этом доме, и в нас тоже. Это было так страшно! Но нет, мы никогда с ним об этом не говорили.

– И все же не стоило вам врать нам, Алиса Робертовна. – Лужков покачал головой. – Если вы сейчас говорите правду, что Мельников ушел от вас…

– Он ушел от меня. И я никогда не прощу себе, что выгнала его.

– Он ушел, а через четверть часа или двадцать минут уже был мертв.