Книга: Одиссея Грина
Назад: «В семье, где все поют, дела на лад идут» (Из стихотворения Эдгара А. Триста, канал 88.)
Дальше: «Больное солнце скользнуло в нарывающее горло ночи» (Омар Руник)

Воспой, о муза, дядю Сэма

Дедушка пишет в своих «Отдельных высказываниях»:

 

Через двадцать пять лет после того, как я убежал с двадцатью миллиардами долларов и затем, как все полагают, скончался от сердечного приступа, Фалько Эксипитер снова сел мне на хвост. Детектив из ФБР, он назвал себя Сокол Ястреб, когда выбирал профессию. Что за эгоист! Да, он зорок и неутомим, как все стервятники, и я дрожал бы от страха, не будь я слишком стар, чтобы бояться за свое бренное существование. Кто развязал шнурки и разворошил мой комбинезон? Как он уловил старый, выветрившийся запах?

 

Лицо Эксипитера — это лицо летучего хищника, страдающего манией подозрительности, старающегося с воздуха увидеть все, вглядывающегося даже в собственное гнездо, чтобы убедиться, что ни одна утка не нашла там себе убежища. Блеклые голубые глаза кидают взгляды, подобные ножам, которые выскакивают из рукава рубашки и летят в жертву, посылаемые неуловимым движением кисти. Они сканируют все с шерлокхолмсовской цепкостью, фиксируя и важные детали, и мелкие. Его голова поворачивается из стороны в сторону, уши стоят торчком, ноздри раздуваются: радар, сонар и одор.
— Мистер Виннеган, я извиняюсь за ранний визит. Я поднял вас с постели?
— Вы сами видите, что нет! — говорит Чиб. — И не надо представляться. Я знаю вас. Вы уже три дня ходите за мной, словно тень.
Эксипитер не краснеет. Мастерски владея лицом, он загоняет всю краску в кишки, где ее никто не может заметить.
— Если вы знаете меня, то, наверное, догадываетесь, зачем я хочу поговорить с вами…
— Я должен настолько удивиться, чтобы отвечать вам?
— Мистер Виннеган, я хотел бы поговорить с вами о вашем прапрадедушке.
— Он умер двадцать пять лет назад! — кричит Чиб. — Забудьте о нем и не отвлекайте меня. И не надейтесь получить ордер. Ни один судья не выдаст его вам. Мой дом — моя репа… Я хочу сказать, крепость.
Он думает о Маме и о том, во что превратится этот день, если он не смотается отсюда поскорее. Но он должен закончить картину.
— Убирайтесь, Эксипитер, — говорит Чиб. — Я подумаю, не доложить ли о вас в БПНР. Я уверен, что под своей дурацкой шляпой вы прячете фидо.
Лицо Эксипитера ровно и неподвижно, словно алебастровое изображение Гора с соколиной головой. Он явно кичится своей невозмутимостью. Все выпады такого рода он пропускает мимо ушей.
— Очень хорошо, мистер Виннеган. Но вы так легко от меня не отделаетесь. После всего…
— Убирайтесь!
Интерком свистит трижды. Три раза — это дедушка.
— Я подслушивал, — говорит стодвадцатилетний голос, глухой и глубокий, словно эхо в пирамиде фараона. — Я хочу повидаться с тобой до того, как ты уйдешь. Если, конечно, ты уделишь старому сумасброду несколько минуток.
— Конечно, дедушка, — говорит Чиб, думая о том, как же он любит старика. — Тебе нужна пища?
— И для ума тоже.
День. День молитвы. Сумерки богов. Армагеддон. Вещи замыкаются в себе. Пан или пропал. Грудь в крестах или голова в кустах. Все это и еще больше. Что-то принесет этот день?
Назад: «В семье, где все поют, дела на лад идут» (Из стихотворения Эдгара А. Триста, канал 88.)
Дальше: «Больное солнце скользнуло в нарывающее горло ночи» (Омар Руник)