Звездолет совершал вокруг Земли один виток за другим.

Капитан Питер Стегг оторвался от смотрового экрана.

— Земля сильно изменилась за восемьсот лет, не правда ли? Как объяснить то, что мы видим?

Доктор Кальтроп почесал длинную седую бороду и повернул маховичок на панели под экраном. Поля, реки, леса приблизились и исчезли. Теперь телескоп показывал город по обеим сторонам реки, некогда называвшейся Потомак. Совсем небольшой, никак не более десяти квадратных миль.

Он был виден настолько отчетливо, словно корабль висел в сотне метров над Землей, не более.

— Что я думаю об этом? — переспросил Кальтроп. — Твои предложения так же могут оказаться истиной, как и мои. Как старейший на Земле антрополог, я должен бы тщательно проанализировать полученные нами данные и, возможно, даже объяснить, каким образом получилось то, что мы видим. Но я не могу. Нет необходимых данных. Я не уверен, что этот город — Вашингтон. Если даже это так, то он перестроен безо всякого плана. Больше я ничего не знаю, впрочем, и ты тоже. Поэтому надо просто сесть и все выяснить.

— Ничего другого не остаётся, — пожал плечами Питер Стегг. — Топливо, считай, на нуле. — Неожиданно он хлопнул огромным кулаком по ладони. — Ну, сядем мы, а что дальше? Я не вижу на Земле ни здания, внутри которого мог бы располагаться реактор, ни машин. Где техника? Возврат к лошадям и телегам? Но лошадей тоже нет. Похоже, они исчезли, хотя появилась замена — эти самые безрогие олени.

— Рога-то есть, — сказал Кальтроп, — да только это, скорее, рога молодого лося. Пожалуй, нынче американцы разводят оленей или лосей, а может быть, и тех и других, не только вместо лошадей, но и вместо рогатого скота. Оленьих пород много. Здесь все ясно: те, что побольше — для тягла и на мясо, которые поменьше — под седло. Но меня не так беспокоит отсутствие ядерного топлива, как…

— Как что?

— Прием, который ждет нас после посадки. Большая часть Земли превратилась в пустыню. Словно Господь вдруг решил побрить свое творение. Погляди: разве это наши старые добрые Штаты? Весь Запад усеян вулканами. Пламя, копоть… То же самое в Азии и в Австралии. Естественно, земной климат изменился. Полярные шапки тают, океан наступает, в Пенсильвании растут пальмы… — Доктор на мгновение умолк. — Все-таки не верится. Сколько труда ушло, сколько адского труда — и вот перед нами Средний Запад, гигантская чаша выжженной пыли…

— Это имеет отношение к тому, как нас примут? — осведомился Стегг.

— Самое прямое. Судя по всему, Атлантическое побережье понемногу приходит в себя. По крайней мере, там живут люди. Поэтому я рекомендую приземлиться там. Вот только уровень развития… Организация… То ли рабство, то ли примитивная община. Во всяком случае, побережье гудит почище улья: сады, поля, оросительные каналы, дамбы, дороги. Почти вся деятельность, смысл которой нам удалось понять, направлена на восстановление почвы. Да и все эти церемонии, которые мы наблюдали на экране, думаю, связаны с культом плодородия. А отсутствие техники… Какая уж там техника, когда, судя по всему, именно науку эти люди обвиняют в катастрофе, постигшей Землю.

— Что же из этого?

— Да то, что эти люди напрочь забыли о космических полетах. И разведка новых планет для них — пустой звук. На нас они будут смотреть как на дьяволов или чудовищ. Мы для них — исчадие ада. Или еще хуже: служители той самой науки, которая для них — главный источник зла. Именно так, капитан. Изображения на стенах храмов, статуи, некоторые пышные обряды, которые мы видели, отчетливо обозначают ненависть к прошлому.

Стегг прошелся взад-вперед.

— Восемьсот лет, — пробормотал он. — Ради чего? Наше поколение, наши друзья, враги, жены, любовницы, дети, внуки, правнуки давно погребены и стали травой. И даже трава эта превратилась в прах. Пыль, которая носится вокруг планеты, это прах десяти миллиардов, что жили вместе с нами. И это прах один Бог знает, скольких еще десятков миллиардов. В том числе и девушек, на которых я не женился, потому что очень хотел полететь…

— Но ты жив, — заметил Кальтроп, — и по земному исчислению тебе восемьсот тридцать два года.

— Но только тридцать два года физиологического возраста, — отозвался Стегг. — Как объяснить этим людям, что, пока наш корабль полз к звездам, мы спали, как рыбы во льду? Известна ли им техника замораживания? Сомневаюсь. Откуда им понять, что мы выходили из спячки только на время обследования планет земного типа? Как им растолковать, что мы нашли десять планет, одна из которых хоть сейчас готова для массового заселения?

— Дай тебе поговорить, так мы никогда не сядем, — сказал Кальтроп. — Командуй, капитан. От судьбы не уйдешь. Кто знает, возможно, внизу тебя ждет женщина, похожая на ту, что осталась в прошлом.

— Женщины! — вскричал Стегг. Апатию как рукой сняло.

Кальтроп поразился внезапной перемене в капитане.

— Женщины! Восемьсот лет не видел ни одной-единственной-разъединственной! Я проглотил тысячу девяносто пять сексоподавляющих пилюль, их бы хватило выхолостить слона! Но они уже не действуют! Я хочу женщину. Любую! Беззубую, слепую, хромую… собственную прабабку, в конце концов!

— Поздравляю, — хмыкнул Кальтроп. — Так-то лучше, Стегг. Уж очень тебе не к лицу поэтическая меланхолия. Не мучайся. Скоро ты будешь по горло сыт женщинами. Из того, что мы видим на экране, можно заключить, что женщины, скорее всего, верховодят в этом обществе. Ты вытерпишь женское владычество?

Стегг ударил себя кулаком в грудь, словно разъяренный самец гориллы.

— Не завидую женщине, которая попробует владычествовать надо мной. — Он вдруг невесело улыбнулся. — А если честно, я здорово боюсь. Я ведь так давно не разговаривал с женщиной… Кажется, даже забыл, как надо обращаться с ними.

— Не думаю, что природа женщин изменилась. Каменный ли век, космический ли, знатная леди или Джуди О’Греди — они все те же.

Стегг снова улыбнулся, дружески похлопал Кальтропа по спине и отдал приказ идти на посадку. Во время спуска он спросил:

— А может, все-таки, нам устроят славный прием?

Кальтроп пожал плечами.

— Все может быть. Может, повесят, а может, сделают королями.

Так и случилось: Стегг был коронован через две недели после их триумфального прибытия в Вашингтон.