ГЛАВА 9
Ната перехватили на въезде в город.
— Нат, хрысь тебя задери, — сказал Райдо с душевной теплотой в голосе. — В следующий раз, когда дурить вздумаешь, предупреждай.
Нира, сидевшая тихо, вздохнула.
Кажется, она чувствовала себя виноватой, потому как получалось, что дурил Нат именно из-за нее. Глупость. Он ей потом скажет, что дурит сам по себе, не сейчас, конечно, потому что побег их вовсе не дурь, а жизненная необходимость. И Райдо поймет.
— На вот, — он протянул бумагу, — поздравляю. Ты женат.
Нат бумагу развернул. Прочел. Нахмурился. Перечитал еще раз.
— Только не говори, что передумал. — Райдо сунул руки в рукава. Он разглядывал Ниру, которая под взглядом его терялась, смущалась и, кажется, краснела.
Боится?
Надо будет сказать, что Райдо глупо бояться. Он не тронет…
— Не передумал. — Бумагу Нат сунул в рукав. — Спасибо.
— Одним «спасибо» не отделаешься, — подал голос Гарм, который выглядел отвратительно целым и довольным жизнью. Разве что переносицу время от времени щупать начинал, верно, удар копыта пришелся по лицу. И хорошо, что не убило… нет, Гарм опытный, он увернулся бы… точнее, он увернулся, иначе не стоял бы тут, скалясь так, что становилось понятно: происшествие на конюшне он забывать не намерен.
Ничего. Авось не убьет.
— Чего ты хочешь? — Нат спешился и Ниру с конской спины снял. На земле она явно чувствовала себя уверенней… и да, без седла ей было неудобно ехать.
Еще и юбки эти, которых было как-то слишком уж много. Приходилось держать Ниру, потому что юбки перевешивали или путались, и вообще она была по-человечески неуклюжа, хотя эта неуклюжесть не раздражала Ната.
Напротив, ему нравилось.
Ехать. Держать. Успокаивать.
И прятать собственное беспокойство — приходилось ехать шагом, изредка, на ровной дороге, пуская лошадь широкой рысью. Но на рыси она быстро уставала под двойным весом и начинала хрипеть. И тогда Нат позволял ей вновь на шаг перейти.
Боялся, что ляжет.
— Хочу… — Гарм вновь потрогал переносицу и оглянулся на Райдо, который в разговор вмешиваться не спешил. — Поучить тебя хочу, чтобы в следующий раз своего райгрэ побегом не позорил.
— Я не… — Нат осекся. А ведь и вправду получилось, что он сбежал, а побег — это недостойно. Уж лучше проиграть с честью. Он опустил голову и ответил, признавая проигрыш: — Хорошо.
Гарм широко оскалился. Кажется, ответ всецело его устроил.
— На-а-ат…
Нира схватила его за руку. Ей было неуютно. И еще страшно.
— Все хорошо…
Теперь точно хорошо, потому что есть свидетельство о браке. А вот кольца нет… без кольца не совсем правильно, наверное, но Нат потом купит.
— Что ж, юная леди, — Райдо поклонился, — добро пожаловать в семью и полагаю, сейчас нам стоит наведаться в гости к вашим родителям. Во избежание, так сказать, дальнейшего недопонимания, которое может иметь неожиданные последствия…
…про последствия Нира не поняла.
Она вообще совсем перестала понимать что-либо.
Их ждали, это точно.
И Нат сначала напрягся, а потом вдруг успокоился… и бумага эта… что в бумаге было? Она хотела спросить и, будь они с Натом наедине, спросила бы всенепременно, но при всех стеснялась.
Райдо смотрит с насмешкой.
Он не злой, только большой очень и в шрамах, но выглядит куда лучше, чем Нира запомнила, и значит, есть шанс, что он все-таки не умрет. Зато тот, второй, который тенью держится за плечом Райдо, разглядывает Ниру пристально, с насмешкой, и от внимания его ей становится не по себе.
— На. — Нат, точно опомнившись, вытащил из рукава ту самую бумагу, которую ему вручил Райдо, и протянул ее Нире.
Она взяла. Хотела развернуть, но в перчатках было неудобно, и Нира стянула перчатки зубами, а потом только вспомнила, что благовоспитанные леди так не делают. Нет, наедине, может, и делают. Кто знает, чем благовоспитанные леди наедине занимаются? Но вот при свидетелях, так точно нет. Но поздно. Не натягивать же перчатки вновь?
И бумага эта… плотная такая… со знакомой вязью, с тиснением золотым… и буквы выведены аккуратно. Красивый почерк. У Ниры никогда не хватало терпения, чтобы буковку к буковке вырисовывать… а тут… и за почерком сами слова теряются.
Нира читает. Перечитывает. И стесняется собственной глупости, потому как все вокруг наверняка считают ее круглой дурой, раз она эти пару строк осилить не способна. Понимание приходит вместе с ужасом. Это получается, что она, Нира… она больше не Арманди, а… Нира из рода Зеленой Сурьмы… Младшая ветвь… младший сородич…
— А… я замуж вышла, да?
— Да, — ответил не Райдо, но тот, другой пес. — Не переживай, дочка. Замужем не так уж и страшно… а этого остолопа мы как-нибудь да воспитаем. Совместными усилиями.
Нира хотела сказать, что он вовсе не остолоп и вообще вполне ее устраивает, но промолчала, а бумагу вернула Нату…
…к родителям…
…нет, Нира предполагала, что рано или поздно встретиться придется, и лучше бы поздно, чем рано, а еще лучше, чтобы она написала письмо… в письме, глядишь, она бы сумела найти правильные слова…
…но Райдо ждать письма не намерен. И, кажется, Нат согласен с ним. Он взял Ниру за руку и сказал:
— Не бойся. Я не позволю тебя обидеть.
Тот, который решил Ната воспитывать, только хмыкнул. А Нат добавил:
— И кольцо твое заберем…
…с кольцом Мирра точно расставаться не захочет. И вообще, будет скандал…
Был.
Мама кричала и грозила Нату судом, тюрьмой и кандалами… и за шерифом послали, а Мирра в обморок то и дело порывалась упасть, и папа ей флакончик с нюхательными солями протягивал, она же отмахивалась…
Нире было стыдно. Почему они такие? И мама, и Мирра, и папа тоже, который ничего-то против псов не имеет, но молчит. От молчания его совсем плохо становится.
— Хватит. — Райдо не кричал, но голос его прозвучал властно, и мама подчинилась.
Она никогда и никому прежде не подчинялась, а тут вдруг. Замолчала. И рот прикрыла рукой. И заплакала вдруг некрасивыми крупными слезами, от которых Нире стало горько-горько. Она почувствовала себя бесконечно виноватой.
— Хватит, — чуть тише повторил Райдо. — И, миссис Арманди, прекратите разыгрывать из себя жертву. Ничего страшного не случилось.
— Моя дочь… моя бедная девочка… — Мама прижала руки к груди, и жест этот был настолько театрален, что Нира отвернулась.
А слезы? Они тоже ненастоящие?
— Ваша девочка теперь отнюдь не бедная… — заметил Райдо. — А когда вернете ей кольцо, будет еще богаче.
При упоминании о кольце Мирра вновь попыталась изобразить обморок, но была остановлена тихим голосом отца:
— Мирра, верни.
— Нет! — Она не привыкла, чтобы отец перечил ее желаниям.
Он ведь всегда молчал. Мог бы и сейчас промолчать, но он сунул пальцы под тесный воротничок, потянул его, ослабляя, и повторил:
— Верни. Кольцо принадлежит Нире по праву…
Чушь. Оно слишком хорошо для этой маленькой мерзавки, которая думает, что теперь-то утерла Мирре нос… всегда завидовала… притворялась хорошей, но ведь завидовала.
Портила.
И то платье, на которое якобы случайно опрокинула чашку с чаем.
И чулки, что взяла без спросу, и матушкину задумку… подслушала, рассказала… предупредила… из-за нее Мирра пережила то унижение… а теперь еще и кольцо вернуть.
Отец, сидевший рядом, стиснул руку. И пальцы его оказались непривычно жесткими.
— Мне больно! — взвизгнула Мирра, пытаясь руку эту стряхнуть.
Но отец был непреклонен:
— Верни Нире кольцо. И поговорим серьезно.
Как будто кто-то когда-то поверит, что с этим человеком можно разговаривать серьезно? Он же смешон! И беспомощен! Всегда таким был… верно мама говорила, что он — ничтожество… и Мирра теперь понимает это лучше, чем когда бы то ни было прежде.
Но кольцо вернет.
Она молча поднялась и вышла, а вернулась уже с перстнем… и не удержалась, бросила на пол:
— Забирай!
— Мирра!
На окрик отца Мирра лишь плечом дернула. Она сделала то, что от нее требовали. И если Нире так уж нужно это колечко, то подберет. Ничего, пол чистый.
Но кольцо подняла не Нира, а ее щенок.
— Может, — спросил он, глядя на сестрицу снизу вверх с таким обожанием, что тошно стало, — все-таки другое купим?
— Нет. — Нира вытянула ручку.
Крупный алмаз хищно блеснул, а Мирра прикусила язык, с которого готовы были сорваться ядовитые слова…
Ничего, придет время, Мирра со всеми посчитается. У нее будут свои кольца, и не только кольца. Он ведь говорил, что там много всего, и Мирра сама помнит… чего только стоит тот гарнитур с алмазами и сапфирами… или брошь-лилия… или перстень с огромным изумрудом…
Надо просто подождать.
Но видит Бог, до чего сложно ей давалось ожидание.
— Итак, с кольцом мы разобрались. — Райдо откинулся в кресле, слишком низком и тесном для него. — Остались кое-какие мелочи.
— Вы считаете этот нелепый брак мелочью? — Матушка забыла о слезах.
Она промокнула глаза платочком и губы вытерла. Без помады они стали блеклыми, некрасивыми. И сама она, постаревшая, была отвратительна.
Матушка думает, что Мирра на нее похожа… вот уж не было радости…
— Я считаю, что ваша дочь сделала достойную партию. — Райдо скрестил руки на груди. — Нат молод, но у него хорошие перспективы. Думаю, в следующем году я отправлю его в Город, пусть подучится. А дальше или при управлении останется, там толковые люди нужны. Или сюда вернется. В любом случае, ваша дочь не будет нуждаться.
— Этот брак незаконен!
— Он заключен, — спокойно повторил Райдо. — И с этим фактом вам следует смириться…
— Ей нет шестнадцати! И мы опротестуем… мы подадим в суд! — Матушка сорвалась на крик, но быстро взяла себя в руки.
Райдо же, глянув на нее, как показалось с насмешкой, спросил:
— И чего вы добьетесь этим судом?
— Его повесят! — Маргарет указала пальцем на мальчишку, который, казалось, не замечал никого и ничего, кроме Ниры.
И матушка, застывшая вот так, с вытянутой рукой, с кривой усмешкой на губах, была просто-напросто смешна!
— Сомневаюсь. Максимум, чего вы добьетесь, это расторжение брака, но… дальше что? Вы сможете заключить новый, не менее выгодный? Боюсь, что репутация вашей дочери окончательно будет уничтожена…
У Ниры дрожала нижняя губа. Боится?
И вправду боится, что нелепый этот суд все-таки будет иметь место? Глупость… но страх ее приятен. Страх в принципе приятен. И боль способна доставить наслаждение, но не все это понимают. Мирра отвернулась, прикрыла глаза платком, но так, чтобы видеть.
Ей нравилось смотреть на чужой страх.
— Да и не только ее… разразится скандал, а скандалы в таких местах не забываются быстро. Его будут поминать и через год, и через десять лет… вам это нужно?
— Нет, — ответил за матушку Альфред.
И поклонился.
Взял Мирру за руку, почти коснувшись губами ладони, и это обманчивое дразнящее прикосновение заставило ее вздрогнуть. В нем виделось обещание…
…боли?
…наслаждения?
…всего и сразу? Альфред улыбался и этой улыбкой подтверждал право Мирры на тайну. Он пальцы убрал, и Мирра поднесла руку к лицу.
Та сладко пахла кровью.
И, наверное, для псов запах этот был куда более силен, чем для нее, и порой Мирра начинала жалеть, что не способна ощутить его во всем многообразии оттенков. Она чувствовала себя слепой, обделенной чем-то важным…
— Нам это совершенно не нужно. — Альфред поклонился матушке и встал за спиной Мирры. Близко. Слишком близко, чтобы она могла спокойно дышать. — Предлагаю решить этот вопрос миром…
— Альфред, простите, но мне кажется, это не ваше дело.
Матушка не понимала.
Она привыкла к беспомощному мужчине, к такому, которым можно помыкать, а он и слова в ответ не скажет, и теперь злилась, потому как Альфред молчать не собирался.
— Боюсь, что мое.
Мирре не нужно оборачиваться, чтобы увидеть его улыбку.
Мягкую.
Обманчиво мягкую.
Ему пошли бы клыки…
— Во-первых, так уж вышло, что я причастен к этому браку. А во-вторых… мы же собирались породниться…
Пальцы скользнули по шее.
Ледяные.
И Мирра стиснула зубы… она дрожит? Дрожит. И Альфреду нравится эта дрожь. Он наслаждается ею, как сама Мирра наслаждается чужим страхом.
— Собирались? — переспросила матушка, окончательно потерявшись. Она все еще злилась, но чутье, которое матушка все-таки не утратила, говорило, что злость эту надо бы придержать.
Лишняя она.
— Боюсь, что если дело дойдет до суда, до скандала… — Альфред нарочно говорил медленно, растягивая каждое слово, и тяжелый запах крови, исходивший от рук его, пьянил. — Я вынужден буду разорвать помолвку.
Матушка открыла рот. И закрыла.
Все-таки она дура…
— У меня большие планы. — Альфред на матушку не смотрел. Он презирал ее, как и большинство людей, и, глядя на них его глазами, Мирра соглашалась, что люди эти иного и не достойны. — И моей супруге в них отведена существенная роль. Она должна быть красива, хорошо воспитана, очаровательна, милосердна…
Райдо выразительно хмыкнул, но промолчал.
— И, естественно, на ее репутации не должно быть пятен… — Альфред отступил, и Мирра едва удержалась, чтобы не обернуться. Всякий раз, когда он так делал, ей начинало казаться, что ее бросят. — И если ту нелепую историю с… изнасилованием удалось замять, то замолчать суд не выйдет…
— Но… — Матушка беспомощно огляделась. Она чувствовала, что в своем праве, вот только поддержать это право никто не спешил. — Что нам делать?
— Ничего.
— Как?
— Обыкновенно. — Рука Альфреда все еще лежала на спинке кресла, но сам он отступил и теперь касался этого кресла лишь кончиками пальцев. — Ваша дочь вышла замуж. Примите это как данность. Если повезет, она будет счастлива в браке… если не повезет, то вашей вины в том нет…
Его голос очаровывал.
И Мирра стиснула зубы, чтобы не поддаться этому очарованию.
— Вы ведь предупреждали ее…
Матушка кивнула.
— Вот видите… она не послушала, а значит, что бы ни произошло дальше… это будет исключительно на ее совести… — Альфред опустился на одно колено перед матушкой и взял ее руку. — Миссис Арманди, вы же умная женщина… вы же понимаете, как опасны скандалы… как легко уничтожить не только репутацию, но саму жизнь… одно неосторожное слово… или два… или несколько, сказанных не в том месте и не в то время.
Он смотрел матушке в глаза, и та замерла.
Птица в силках.
Вот кто она для Альфреда. И сама Мирра… и все прочие… он же птицелов и наслаждается своей властью над глупыми пичугами, которые добровольно садятся на раскинутую им сеть.
— Поэтому осторожней со словами, миссис Арманди… мне бы не хотелось вас потерять, — это прозвучало почти угрозой.
И матушка, не привыкшая к угрозам, побледнела.
— Я предлагаю забыть это досадное происшествие… точнее, не забыть, это вряд ли выйдет, но изменить свое к нему отношение… молодой человек и вправду имеет очень хорошие перспективы… и быть может, однажды вы будете гордиться таким зятем.
— Альфред, вы…
— Подхалим. — Он очаровательно улыбнулся, знал, сколь меняет его эта улыбка, которая почти настоящая. Дружелюбная. И немного хулиганская.
Волшебная, как и голос.
— Увы, ничего не могу с собой поделать. — Он вновь поцеловал вялую матушкину руку. — Но надеюсь, мы правильно поняли друг друга. И если так, то, полагаю, самое время устроить торжественное чаепитие… а заодно поговорить о свадьбе… о двух свадьбах…
— Двух?
Она еще была в плену его голоса.
— Конечно. Не стоит создавать почву для… недопонимания. Молодые люди сбежали, это случается, но они вернулись. И горожане должны видеть, что свадьба на самом деле состоялась. Они поймут и простят… побег, пылкость чувств… это так мило. Очаровательно. В послевоенное время людям очень не хватает очарования.
Две свадьбы?
И Мирре придется делить свой праздник с… этой?
Она встала:
— Простите. У меня голова разболелась.
Это ее, Мирры, день!
Она о нем мечтала. Она представляла себе, как это будет… платье, фата… венок из треклятого флердоранжа, красная дорожка в церкви и воскресный праздничный завтрак…
…поздравления.
…подарки.
Восхищение гостей, потому что невеста прекрасна. Невеста по всем канонам обязана быть прекрасной, но Мирра собиралась стать самой прекрасной невестой в истории этого треклятого городка. О ее свадьбе должны были бы говорить!
Обсуждать!
Завидовать. А теперь, получается, что Нира… и говорить будут именно о ней, беглянке… и о ее щенке, которого и в церковь-то привести невозможно, потому как нечеловек…
— Куда спешишь, дорогая невеста? — Альфред всегда ступал бесшумно, но Мирра научилась уже чувствовать его приближение.
Не в этот раз.
— Голова…
— Врать нехорошо, — он взял ее за подбородок и провел большим пальцем по губам, — очень нехорошо врать… ты огорчилась?
— Зачем ты…
Альфред прижал палец к губам и повторил вопрос:
— Ты огорчилась?
— Да.
— Почему?
Ему и вправду интересно или это лишь часть игры?
— Потому что этот день должен был принадлежать только мне… ты обещал… ты… ты клялся, что я запомню свою свадьбу…
— Запомнишь, — согласился Альфред. — Всенепременно запомнишь…
— Но тогда зачем…
— Затем, что так надо. Я хочу, чтобы вы помирились с псами. А мальчишка — удобный повод. Райдо его любит, если не как сына, то как младшего брата. И сестрицу твою примет. И не станет отказывать тебе в твоем желании почаще ее видеть…
— Что?
Подобного желания у Мирры не было. Напротив, она была бы рада раз и навсегда избавиться от этой маленькой хитрой стервы.
— Мирра, — Альфред легонько ударил по губам, — помнится, мы договорились, что ты не будешь меня перебивать.
— Прости.
— Смотри мне в глаза.
Этого приказа она не смела ослушаться.
— Мирра… — Альфред приблизился, теперь он говорил на ухо, и шепот его был ласков, но эта ласка вызывала дрожь. — Моя маленькая непослушная Мирра. Ты слишком долго оставалась одна… и слишком много себе позволяешь… ты же понимаешь, что я не могу оставить это твое… своеволие… безнаказанным?
— Д-да…
— И ты раскаиваешься?
— Да.
— Умница… и ты сделаешь все, как я скажу?
— Да.
— Хорошо. — Он наклонился и коснулся сухими губами щеки. — Завтра, Мирра, я жду тебя на нашем обычном месте. Ты же не станешь опаздывать?
— Нет. Но мама… захочет поехать со мной… теперь она…
— Я понимаю. Не волнуйся. — Губы скользнули по шее, на мгновение замерев на нити пульса. — Мы придумаем, чем ее занять… нам никто не помешает.
Завтра…
До завтрашнего дня еще целая вечность.
