Ник поставил мне на колени собранный Даникой ноутбук: небольшой экран, серебристая клавиатура. Я кое-как приподнялась на локте – морфин еще не совсем выветрился.

– В чем дело?

Мне никто не ответил. Я потерла виски, пытаясь настроить глаза на резкость. Ник, Элиза и Даника сгрудились вокруг. Неподалеку лежали сваленные в кучу узлы и чемоданы. Значит, «Печати» успели побывать в логове. Страж привстал и тоже наклонился к экрану.

– Началось полчаса назад, – прошептала Элиза. – Теперь без конца повторяют, транслируют на всю цитадель.

Мой взгляд прилип к экрану. Трансляция шла без звука, в углу горела эмблема «Ока Сайена». Мелкий текст внизу гласил, что съемка ведется в Пятом секторе Первой когорты, возле кладбищенских ворот. Камера была установлена во внутреннем дворе собора Святого Павла, где обычно казнили паранормалов. Приговоренных выстроили на высоком эшафоте, на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Под босыми ногами – алые прямоугольники люков. Головы не покрыты.

К горлу подкатил комок. Я узнала женщину в центре. Лотта, одна из выживших в последнем Сезоне костей. На ней была черная роба смертника, лоб пересекала глубокая ссадина. Стянутые в узел волосы обнажали шею, сплошь покрытую кровоподтеками. Я прижала палец к экрану, увеличивая изображение. Справа от Лотты стоял Чарльз, тоже весь в крови и ссадинах, – тот самый Чарльз, который привел беглецов к поезду. Слева, в заляпанной рвотой робе, ссутулилась Элла.

– Пейдж, – позвал Страж, но я не могла отвести взгляд от экрана. Его голос звучал как будто издалека. – Пейдж, не поддавайся. Это провокация, чтобы выманить тебя из убежища.

Словно в подтверждение его слов, картинка сменилась белым фоном с издевательским якорем в уголке. Следом возник текст:

Трансляция возобновилась. На сей раз дали крупным планом весь двор.

Я повернулась к Элизе:

– Говоришь, началось полчаса назад?

Покосившись на Ника, она кивнула.

Напряжение в моем лабиринте зашкаливало. Досталось всем: у Элизы пошла носом кровь, Ник закричал. Огромным усилием я подавила приступ, загоняя его все глубже и глубже, пока во рту не появился металлический привкус крови.

Они узнали о моей победе, не иначе. Став темной владычицей, я превратилась в реальную угрозу. Вот почему они так долго держались в тени. Вот почему Нашира не торопилась опустить карающий меч на мою голову. Сначала она хотела вселить в меня надежду на спасение, а после безжалостно растоптать ее.

Если войду в архонт, обратно мне не выйти. Но если ничего не предпринять, беглецов казнят и все ясновидцы в Лондоне будут думать, что я и пальцем не пошевелила ради их спасения.

– Пейдж, нельзя позволить им умереть, – всхлипнул Джо.

– Тихо! – Нелл ласково прижала его к груди. – Никто не умрет. Пейдж этого не допустит. Она ведь спасла нас, помнишь?

– По-твоему, Пейдж должна сдаться? – покачала головой Элиза. – Именно этого они и добиваются.

– Ей ничего не будет. Она же странница.

– Как раз поэтому и будет, – мрачно проговорил Страж.

– А тебя никто не спрашивал, – огрызнулась Нелл. – Если вы, рефаиты, считаете, что чужая жизнь ничего не стоит, тогда пошли в …

– Он прав, – вмешался Ник. – Если Пейдж погибнет, Синдикату конец. Мы проиграем войну, даже не начав ее.

У Нелл вырвался сдавленный вопль. Джо едва сдерживал слезы и жался к подруге, словно малое дитя.

В ушах нарастал пронзительный свист. Внезапно чья-то рука легла мне на плечо.

– Пейдж, – твердо проговорила Элиза, – не вздумай идти. Ты темная владычица. – Она нажала сильнее. – Я оставила Джексона, поскольку поверила в тебя. Не вынуждай меня жалеть об этом решении.

– Ты должна попытаться, Пейдж, – взмолилась Нелл. – Ради остальных.

– Нет, – сквозь слезы пробормотал Джо, – Лотта не хотела бы, чтобы Пейдж погибла.

– Думаешь, ей самой охота умирать?! – выкрикнула Нелл так, что Джо вздрогнул. Ее щеки порозовели от гнева, глаза были на мокром месте. – Слушай, мы с Лоттой крепко сдружились в колонии. Тебе повезло: арлекином не стала, куратор попался добрый. Прошу, не уподобляйся им. Не относись к нам как к скоту.

Затаив дыхание, все ждали решения темной владычицы. Мой взгляд упал на экран. Троим преступникам заклеили рот специальным составом.

– Я иду в архонт, – раздался мой голос.

– Нет, Пейдж! – горячо запротестовал Ник, ему вторила Элиза. – Пойми, живой тебя оттуда не выпустят.

– Ставка Наширы как раз на альтруизм, – мягко заметил Страж. – Сунешься в архонт – сразу попадешь ей в руки.

– Я сказала, что пойду, но не сказала, что своими ногами.

Повисла короткая пауза.

Нелл и Джо растерянно переглянулись, зато «Печати» поняли с полуслова.

– Слишком далеко, – пробормотал Ник. – Все-таки целая миля. На битве ты не покрывала таких расстояний. Если переборщишь…

– Главное, припаркуйся как можно ближе к архонту. Тело положи на заднее сиденье.

Ник долго смотрел на меня и наконец кивнул.

– Похоже, другого выхода нет. – Он тяжело вздохнул. – Даника, Страж, вы едете с нами. Элиза, останься и пригляди за остальными.

– Но Пейдж ранена, – возразил Джо.

– За нее не волнуйся, – медленно произнесла Нелл. – Она знает, что делает.

Я приподнялась и заскрипела зубами: действие морфина кончилось, тело пронзила чудовищная боль.

Даника безо всяких возражений закинула за спину рюкзак с оборудованием. Ник подхватил меня на руки и, поддерживая голову, понес к выходу из мюзик-холла. Страж замыкал шествие. Мы загрузились в машину. Слева – Страж, справа уселась Даника и сразу занялась моей кислородной маской. Ник заблокировал двери и завел мотор.

Враги демонстрировали свою силу. Грозили, что Сайен в любой момент обрушит всю мощь на головы моих товарищей по несчастью. Даже если сейчас отыграть назад, колесо войны уже запущено.

Наш рыдван, дребезжа, катился по направлению к I-1. На улицах патрулировали полчища легионеров, но Ник выбирал самые темные переулки и отчаянно давил на газ. Раны как будто натерли солью, голова раскалывалась.

– Припаркуемся под Хангерфордским мостом, у плавучих ресторанов, – сказал Ник. – Пейдж, постарайся успеть.

Постараюсь. Постараюсь за Лотту и Чарльза, помогавших мне в колонии. За тех, кто погиб во время побега. За каждый Сезон костей.

Война уже близко. За мной сила Синдиката, я стала темной владычицей, как и обещала Нашире там, на сцене. Они развратили Синдикат изнутри и бросили гнить, пока сами правили нашей цитаделью.

Надо верить в лучшее. Верить, что наши страдания рано или поздно окупятся. И наступит конец вечным тяготам и беспросветному унынию, и начнется новая жизнь, где нищие не копошатся в грязных канавах, умоляя о милосердии глухой к жалости мир. Где люди не прозябают в тени якоря и каждая секунда не наполнена борьбой за выживание.

Мы жили в аду. Значит, нужно пройти через ад, чтобы жить дальше.

Ник ударил по тормозам. Машина остановилась возле теплохода, переливающегося синими огоньками. На палубе веселились невидцы, смеялись, пили «Мекс». Никто из них не смотрел на экран, на котором смертники застыли в ожидании меня.

Даника завязала тесемки маски на моем затылке:

– Кислорода максимум на десять минут. Как только время выйдет, начну тебя тормошить, но не факт, что на таком расстоянии почувствуешь. В общем, поглядывай на часы.

Легионеров поблизости не было. Я покосилась на Стража, который сидел не раскрывая рта. Возможно, мы видимся в последний раз. Надо запомнить его лицо, каждую черточку. Он слегка наклонил голову. Никто, кроме меня, этого не заметил, но странным образом кивок придал мне уверенности.

Маска заработала, кислород хлынул в легкие. Набрав побольше воздуха, мой фантом отделился от бренного тела и вылетел в ночь.

Бескрайнему внутреннему взору предстал иной Лондон. Это был целый космос, огромная галактика мерцающих разноцветных огоньков. Миллионы сознаний, связанных единым потоком энергии, сплетались в паутину мыслей и чувств. Каждый фантом фонариком вспыхивал в хрустальной сфере лабиринта – высшая форма биолюминесценции, выходящая за пределы цветового спектра, воспринимаемого невооруженным глазом.

На первый взгляд найти одно-единственное здание в эфире непросто, но архонт я узнала сразу. От постройки веяло смертью и страхом, внутри толпились сотни лабиринтов. Фантом влетел в первый встречный. Через секунду я очнулась в чужом теле.

Разница почувствовалась моментально: ноги стали короче, талия шире, саднил разбитый локоть. Но из-под шлема легионерши на мир взирала истинная я.

По бокам высились гладкие стены, под сапогами блестел пол, яркий свет резал чужие глаза. Сердце гулко билось. Несмотря на страх и растерянность, душа преисполнилась радости. Как будто вместо ветхого тряпья на меня надели роскошное вечернее платье.

Ноги отказывались повиноваться. Ощущение – словно дергаешь марионетку за ниточки. Внезапно я заметила свое отражение в позолоченном зеркале и поняла, что недалека от истины: движения неуклюжие, рваные. Зрелище завораживало. Я была не я. Из зеркала на меня смотрела женщина лет тридцати, у нее шла носом кровь. Моя броня.

Как говорится, к встрече готова.

Впереди высилось здание Вестминстерского архонта, громадина из черного гранита и кованых решеток. Алые часы на башне. Судя по всему, «моя» легионерша командовала целым отрядом. Мне отсалютовали оружием и двинулись следом, обступая со всех сторон: шесть, двенадцать, двадцать человек. Громкий стук в ушах – что это, мое сердце или тяжелая поступь охраны?

Ноги шагнули на алый мраморный пол «Октагон-Холла», приемной архонта. Витые колонны поднимались к высокому, в форме звезды потолку; в свете роскошной люстры блестела позолота.

«Я уничтожу тиранию!»

Вот оно, сердце Сайена, само его средоточие. Сводчатые стены хранили портреты всех лидеров государства, начиная с 1859 года. Те взирали с высоты мутным осуждающим взглядом. Наверху восемь фронтонов изображали красочные сцены из истории Сайена.

Казалось, я стою здесь целую вечность – песчинка меж двух звезд.

«Освобожу марионеток от пут!»

Часы на башне пробили шесть. Я поднялась по ступенькам и очутилась в длинном коридоре. Со всех сторон на меня смотрели пустые глаза гранитных бюстов. Краски на картинах сливались в одно сплошное пятно.

– Стойте! – скомандовала я.

Моя свита замерла. В полном одиночестве я шагнула в арку.

«Вырву якорь из сердца Лондона!»

На другом конце огромной залы стояли четверо. Слева – Скарлет Берниш с красными, под цвет ковра, волосами; красные губы растянуты в улыбке. Буйство красного рождало ассоциации с кровью, но было в этом что-то наигранное, фальшивое. Бутафорская кровь.

Справа высился Гомейса Саргас в королевской мантии, на груди переливалась массивная золотая цепь, усыпанная топазами. В глазах читался голод. Мною вдруг овладело искушение поздравить его с такой удачной пародией на человеческую злость.

Подле Гомейсы сидел Фрэнк Уивер, неподвижный и бледный как труп. Его лицо ничего не выражало. Словно они с Гомейсой поменялись ролями.

И наконец, она. Нашира Саргас, наследная правительница и убийца. Прекрасная и холодная. Алчная и безжалостная. Она стояла среди людей, словно не брезговала ими, словно эти послушные куклы – друзья.

– Зачем ты пришла, легионерша? Тебя не звали. Надеюсь, ты поймала преступницу, иначе прощайся с жизнью, – раздался до отвращения знакомый голос.

– Привет, Нашира, – не своим голосом откликнулась я. – Сколько лет, сколько зим.

Надо отдать ей должное, она совсем не удивилась.

– Умно с твоей стороны явиться в другом теле, Сороковая, но нам не нужен бесплотный дух в чужой шкуре.

– Мы хотели проявить милосердие, – вмешалась Скарлет Берниш. Выглядела она в точности как на экране – эдакая нарядная куколка, – только голос звучал резче. – Сдайся ты архонту по-настоящему, приговоренных отпустили бы с миром.

– Не надоело врать, Скарлет?

Та сразу умолкла.

Верховный инквизитор вообще не проронил ни слова. Впрочем, чего ждать от манекена?

Нашира спустилась с помоста, длинный шлейф черного платья волочился по полу.

– Похоже, я недооценивала тебя. – Палец в перчатке коснулся моей временной щеки. – Неужели боишься отдать за них свою жизнь, темная владычица?

«Уже знают!»

– Пощади их, иначе не пощажу его. – Я наставила пистолет на Уивера.

Он дернулся, но промолчал, когда на груди заплясала алая точка прицела. Берниш кинулась к нему. Я выстрелила в воздух. Вещательница застыла как вкопанная.

– Дабы Лондон вновь не попал в руки людей, я готов принести себя в жертву, – как автомат проговорил Уивер.

Гомейса расхохотался. В его смехе слышался лязг металла.

– Ты ошиблась, Нашира. Сороковая с радостью лишит человека жизни, чтобы спастись самой.

– Почему нет? Он ведь убивал по вашему приказу.

Никто из Саргасов не попытался заслонить инквизитора.

– Даже если сбросишь эту пешку с доски, нас тебе не остановить, – усмехнулся Гомейса. – Даже если разрушишь горы и разоришь города. Даже если положишь на алтарь нашего поражения свою жизнь. Наша мощь кроется в недрах этого бренного мира, якорем приковывая нас к земле.

– Я странница, Гомейса. И не признаю якорей.

И все же я проиграла. Плевать им на Уивера; в крайнем случае, заменят его новой марионеткой. Моя козырная карта бита.

– Если тебе станет легче, заложников все равно казнили бы, – сообщил Гомейса, равнодушно глядя на экран. – Их смерть за смерть одного из нас, хотя эти жалкие душонки не сравнятся с потерей наследного принца.

Краз Саргас. Рефаит, убитый мною в колонии пулей и цветком.

Скарлет Берниш поправила гарнитуру в ухе.

– Бросайте якорь, – велела она.

На экране верховный палач шагнул к рычагу, отнявшему жизнь у сотен моих соратников. Внезапно Лотта освободила руки (наверное, кто-то ухитрился передать ей нож) и полоснула лезвием по склеенным губам. Изо рта хлынула кровь, но глаза победно сияли.

– Лондоном правит Черная Моль! Ясновидцы, вы слышите меня? – закричала она в камеру. – Черная Моль правит…

Трансляция прервалась. Внутри нечто крохотное и важное разбилось вдребезги. Я была как оголенный провод, как зажженный бикфордов шнур, как звезда, которая вот-вот станет сверхновой. Фантом ринулся на границу лабиринта в преддверии бури, зреющей в глубинах сознания. Перед глазами вспыхнули разноцветные пятна. Они слепили, подобно солнечным осколкам.

– Такая судьба постигнет каждого, – насмешливо ухмыльнулась Нашира. – Однако, если отступишь, завтра все может закончиться.

Из чужого горла вырвался гортанный звук, отдаленно похожий на смех.

«Ясновидцы, вы слышите меня?»

– Все закончится, только когда на земле не останется ни одного рефаита. Когда вы сгинете на веки вечные. Моль выпустили из коробки, Нашира. Завтра начнется война.

Большинство ясновидцев старались избегать этого слова. Даже бандитские войны звучали не так жутко.

«Вы слышите меня?»

– Война, – равнодушно повторила Нашира. – Ты уже грозила нам ворами и головорезами, и, как видишь, напрасно. Твои угрозы ничего не стоят. – Бесшумно ступая, она прошла мимо меня к окну, откуда открывался вид на Вестминстерский мост. – Я бы даже не поверила в существование Синдиката, если бы не регулярный приток ясновидцев, который мы получали от Потустороннего совета все эти годы.

«Вы слышите меня?»

– Мы бы прекрасно обошлись и без серого рынка, но у него были свои плюсы. Должна признать, качество тамошних ясновидцев в разы превышало тех, кого поставлял нам Сайен. Старьевщик – наш давний союзник. Как, впрочем, и Аббатиса, и Сенной Гектор, и Злая Леди.

– Трое уже мертвы. – В глазах у меня рябило. – Тебе пора заводить новых друзей.

– Зато у меня остался старый друг. – Нашира уже не улыбалась. – Давний, очень давний союзник. Он явился ко мне сегодня, в два часа ночи, после двадцати лет разлуки. Кстати, он не признает тебя владычицей, невзирая на… общественное мнение. – Она повернулась к окну. – Мисс Берниш, пригласите его.

Скарлет Берниш горделиво приосанилась, словно перед камерой, и отперла двойные двери. Из коридора доносился характерный звук. Звяканье металла о мрамор.

Даже не глядя, понятно, кто это.

«Слова, моя милая странница, решают все. Слова дают крылья даже тем, кто совсем отчаялся и утратил всякую надежду на спасение».

Ни слов, ни крыльев.

«Танцуй и падай».

Как марионетка. Столько лет продолжались эти пляски под чужую дудку?

Дверь распахнулась. Я кляла себя за малодушие, доверчивость, слабость. Кляла за то, что не убила его тогда.

– Ты!

– Да. – Руки в шелковых перчатках лежали на набалдашнике трости. – Я, лапушка.