За день до похищения
1
Я проснулся в «Марриотте», как мне велел будильник – в семь. Чандра, моя сообщница по заимствованию кассет у службы безопасности, вероятно, уже гудела где-то пылесосом. Я успел принять душ, налепить на себя парик, брови и неприятно щекочущие ноздри усы и собирался пойти завтракать, когда зазвонил гостиничный телефон. Она, Чандра.
– Мэтью может сейчас к вам зайти?
– Конечно.
Друг Чандры приходил на работу с запасом: на часах было без двадцати восемь. Он был худым, голубоглазым, губастым, с зачатками растительности на прыщеватом лице. Еще он плевался, когда говорил.
– Чандра там плела мне что-то, но я ничего не понял, – заявил он, поприветствовав меня итальянским «чао».
Я терпеливо, насколько мог, объяснил задачу.
– Мне нужны кассеты за восемнадцатое и девятнадцатое сентября, – уточнил я. – Они же еще не затерты?
– Нет, мы держим их две недели, – успокоил меня парень и перешел к главному: – Сколько вы заплатите?
– У тебя самого есть представление на этот счет? – спросил я, отодвигаясь. Даже если парень ничем не болен, слюна – это не капельки дождя.
– Меньше чем за тысячу фунтов я не соглашусь. Я рискую работой.
По его виду было не похоже, чтобы такая перспектива его пугала. Не знаю, кто у них в отеле отбирал людей в секьюрити, но я бы этого охламона не взял и для уборки помещения. Сумму он назвал приличную, однако в случае успеха этой затеи прибыль по инвестициям могла бы исчисляться тысячами процентов. Единственно, никогда не надо идти у агентов на поводу. А то он решит, что я буду исполнять все его прихоти и капризы. Последнее слово должно быть за вами. Но и отпугнуть человека нельзя.
– Я дам тебе семьсот пятьдесят и, если обнаружу то, что искал, еще столько же, – сказал я.
– Идет. Только много кассет я сразу принести не смогу.
– Сколько сможешь?
– Штук двадцать зараз.
– Хорошо, столько и не понадобится. Начнем с восемнадцатого сентября. С трех дня до восьми вечера. С двух камер – которая смотрит на входную дверь и которая берет весь холл.
Мэтью кивнул:
– Чандра принесет кассеты, – он посмотрел на часы, – в девять. А вернуть их нужно завтра до восьми утра.
– Договорились.
Двадцать кассет – это шестьдесят часов видео, бригаду нужно нанимать для отсмотра. И исчезновение целой коробки может обнаружиться. Главное, я-то знаю, что это бессмысленно, разве что для отвода глаз. На самом деле если кассеты трехчасовые, в худшем случае их будет три на камеру, то есть шесть. Ради такого количества не было смысла выкатывать и потом закатывать чемодан, то есть выезжать из отеля.
Я спустился в холл, предупредил девушку на ресепшене, что задержусь еще минимум на день, и вышел на улицу. Мне пришлось дойти до Оксфорд-стрит, чтобы купить то, что я искал, – рюкзак, достаточно небольшой, чтобы не выглядел как багаж, но достаточно вместительный, чтобы уложить в него пусть даже двадцать кассет, если этот Мэтью проявит рвение и инициативу.
По пути я зашел в будку телефона-автомата и сделал два звонка. Во-первых, позвонил на автоответчик и от имени того же Дика записал сообщение для Мохова. Я сообщил ему, что купил зарядник для своего мобильного, так что теперь мне снова можно звонить. Еще я связался с Мустафой и договорился встретиться с ним в три часа где обычно. «Обычно» для наших с ним отношений было, естественно, словом избыточным, но мы условились, что оно будет обозначать основное место встречи в Грин-парке.
Мохов отзвонил мне, когда я вернулся в номер. Я спросил, как скоро он смог бы забрать меня в том же месте, где высадил вчера.
– Через час, не раньше, – ответил он. – Как город движется.
Он, видимо, был в Хитроу.
– Хорошо, это срочно.
Я повесил трубку. На часах – без четверти девять, на завтрак уже не успеваю.
Успел бы сто раз и почему-то не сообразил заказать чай в номер! В мою дверь постучали, вернее, поскреблись в десять. Я открыл – это была Чандра. Она вкатила в номер тележку с ворохом грязных полотенец и простыней и извлекла из-под них коробку для моющих средств.
– Мэтью сказал, что по поводу возврата вы уже договорились. Я их забираю завтра около восьми.
– Да, мэм.
Как и предполагал Радж, это были трехчасовые кассеты, которые записывались по многу раз. Как и предположил я, их было шесть штук. Корешки кассет были испещрены остатками стикеров, на последнем была надпись от руки: НС1-0918-15-18. Я расшифровал буквы как Hall Camera, тогда в другой коробке должны были быть кассеты с другой камеры. Точно: НС3, дата и время те же. Похоже, Мэтью все сделал правильно.
2
Я запихал кассеты в рюкзак и прогулочным шагом вышел из отеля. Раз я Мигель Гомес, могу прямо здесь взять такси. В Англии всегда пара машин дежурит у входа в гостиницы.
Ганновер-сквер оказался в десяти минутах езды, однако Мохов уже был там. Втиснулся у самого края пунктирной разметки, перед кучей скутеров, припаркованных торцом. Рядом с ним на переднем сиденье крутит головой темненькая девочка. Не девочка даже, уже девушка. В самом начале того возраста, когда они расцветают – странно, что папа ей все еще куклы покупает. Сзади толстая коса заплетена, из ушей провода торчат. Вот почему она головой трясет – в такт музыке.
Мохов заметил меня и вылез из машины. Увидев мое мексиканское обличье, он даже рот открыл картинно. Я улыбнулся – терпеть не могу сухарей. Мы обогнули решетку из редких коротких прутиков и вошли в пустынный сквер.
– Это твоя принцесса там сидит? – спросил я.
– Она. – Короткое слово, а произнесено с такими обертонами, что ясно, кто для него цель всякого бытия. – Извини, мне с занятий надо было ее забрать.
– Что за жизнь! Были бы мы нормальными людьми, познакомились бы семьями. Ходили бы вместе есть мороженое.
Мохов удивленно посмотрел на меня:
– А мы как раз туда собирались. У нас традиция. Правда, сегодня не успели.
– Ну, извини. Вот, держи.
Я протянул ему рюкзак. Подтверждая все мои наблюдения и соображения по его поводу, Мохов тут же, на ходу, расстегнул молнию и сунул в него нос.
– И что я с этими кассетами должен сделать? – спросил он. – Ты что-то туманное сказал мне тогда в машине после «Херродса». Хотелось бы поподробнее.
– Пожелания такие. Отсмотрите их с вашими ребятами, которые занимаются МИ-5. Найдите на них всех, кого вы знаете. Туда должна была прийти большая шишка и еще кто-то из сотрудников рангом пониже. Этого знаешь?
Мы подошли к свободной скамейке и сели. Я протянул Мохову фотографию Фини с Ашрафом.
– Наш египтянин. И англичанина в очках знаю, конечно. Джон Фини. Это он должен быть на кассете?
Мохов был заметно доволен собственной эрудицией, и я счел нужным его похвалить:
– Не зря здесь рыбу с чипсами переводишь. Да, возможно, там будет Фини. Он или не он, ему нужно было встретить имама из мечети Финсбери-парка. Абу Саид, с железным крюком вместо одной руки, знаешь? – Мохов кивнул. Я отдал и одну из фотографий Халеда. Это, напоминаю, ливанский тройной агент, до которого я пока не добрался. – И вот на этого фрукта попробуйте что-нибудь отыскать.
– Обширная программа.
– Это не все. Нужные куски с этими персонажами нужно скопировать и отправить в Москву. А мне просто распечатайте скрин-шоты.
– Инструктаж закончен? – насмешливо уточнил Мохов.
– Извини.
Я объяснил, что за встреча была в «Марриотте» и почему это так важно.
– Ну, вот это уже вещественное, – довольно проурчал Мохов. Видимо, ему приходится крутиться в резидентуре, чтобы и себя показать, и нас с Лешкой не подвести.
– Это только начало, – пообещал я и уточнил: – Только рюкзак с кассетами должен вернуться ко мне не позднее половины седьмого утра завтрашнего дня. А там восемнадцать часов видео.
– Сообразим, не пальцем сделанные. – Модное словечко или сам придумал? – Я из дома еще свой видак принесу – и на промоточке, на промоточке…
– «На промоточке», – передразнил я. – Смотрите, второго шанса не будет.
– Еще как будет! Мы же их сначала скопируем. Даже раньше можем тебе вернуть оригиналы.
– Не стоит. У меня время до утра.
Мы поднялись и пошли обратно к машине. Мохов не забросил рюкзак на спину и не нес за ручку, а крепко прижал к груди. Страхуется. Как бы лихой проезжий мотоциклист не выхватил бесценный груз.
– Слушай, – озабоченным тоном спросил он, – ты, случайно, не знаешь, где Заур? Ты последний виделся с ним.
– Случайно знаю. – Я посмотрел на часы. – Он сейчас, скорее всего, летит над Менгрелией. Или уже над Имеретией.
Мохов изумленно уставился на меня:
– Он улетел? А кто купил ему билет?
– Я. Чего мучить парня?
Взгляд недоверчивый, запыхтел. Что там интуиция ему подскажет?
– Я так и знал, что вы его перевербуете, – сказал он.
Я расхохотался:
– Володя, ты можешь мне не верить, но я просто отправил Заура домой.
Мохов по-прежнему с подозрением смотрел на меня.
– Клянусь. На свои деньги. Парень же места себе не находил от беспокойства.
Взгляд Мохова помягчел.
– А как же? – Он покачал головой. Конечно, как же Центр, ФСБ, все эти серьезные организации? – Ну ты даешь. И что мне теперь сказать шефу?
– Тот же вопрос – тот же ответ. Если тебе так проще, скажи правду. Мне все равно.
– Хм… Ладно, скажу, что Заур куда-то пропал. – Мохов повеселел. – Главное, что об этом можно больше не думать. Нет человека – нет проблемы.
Сталин это сказал, Иосиф Виссарионович. И «Доверяй, но проверяй» – это тоже он. Внес свой вклад в русский язык несостоявшийся грузинский поэт.
– Я рад, что ты все правильно воспринимаешь. – Мы подошли к выходу из сквера. – Подумайте сами, как лучше вернуть мне кассеты. Может, через Станислава, чтобы тебе лишний раз не светиться.
Станислав, напоминаю, это Лешка Кудинов – мы перед своими тоже шифруемся. На самом деле наши контакты с Моховым были одним из самых больших рисков во всей операции. Он же сотрудник росзагранучреждения, как они это называют. Выявили его англичане в качестве разведчика или нет, время от времени за ним все равно должны пускать хвост. Лешке тоже, разумеется, должен будет передать кассеты кто-то из резидентуры, но все же не тот же самый человек. Наверняка у них продуманы свои процедуры, через те же явочные квартиры.
Мы пожали друг другу руку, и Мохов вернулся в машину. Девочка, по-прежнему качающая головой в такт музыке, вынула из уха один наушник и вставила его отцу. Тот застыл с блаженной улыбкой – не от музыки, оттого, что он сейчас со своей принцессой связан еще и этим проводом. А девочка потянулась к нему и поцеловала в щеку. Наверное, он только что ей этот новый диск купил.
Я подождал, пока моховская «мазда» не выехала с площади. Никто за ним не поспешил вслед. Однако в наши дни это уже ни о чем не говорит. Теперь ведь все города утыканы видеокамерами, даже если машина регулярно проверяется технарями на наличие маячков. Мне бы самому не подхватить от него вирус.
Я вышел на одну из главных торговых улиц мира, Оксфорд-стрит. И здесь в одном из очень фешенебельных и очень дорогих магазинов мужской одежды купил себе шляпу. Так что следующий перекресток я пересек хотя по-прежнему мексиканцем, но все же уже другим человеком.
3
Меня трудно удивить. «Nil admirari» с молодости было одним из моих самых любимых изречений. Хотя, честно сказать, мало ли у меня было выписанных цитат из умных книг? Постепенно многие из них теряли новизну и безусловность, не оправдывались опытом, оказывались лишь игрой ума, красным словцом или, наоборот, банальностью. Другие же, наоборот, становились неразрывной частью меня самого. Так произошло и с этой мудростью – ничему не удивляться. И лишь изредка жизнь преподносит мне сюрпризы, заставляющие забыть об усвоенной невозмутимости.
Это я по поводу одной из фотографий, которые передал мне Радж. Чтобы не мелькать слишком часто в его магазине, я попросил послать их мне с одним из племянников в паб «Собака и утка», в котором я приземлился. Мне был вручен стандартный кодаковский конверт с несколькими десятками отпечатков, на которых был запечатлен Рашид Халед, ливанский толстячок, работающий на всех, кто заплатит. А также люди, с которыми он встречался за вчерашний день. Так вот, одним из них был Рамдан, тот самый бесстрашный алжирский боевик, столь опасающийся контактов с темными личностями вроде меня.
Скорее всего, они были хорошо знакомы. На одном из снимков – они были сделаны в кафе – Рамдан запросто накрывает руку ливанца своей. Они говорят о чем-то серьезном – ни на одной из пяти фотографий не видно улыбок, этих привычных для Востока смазочных материалов даже в ходе сложных деловых переговоров. Зачем они встречались? На чем порешили? Я понял вдруг, что уж это-то я смогу узнать.
Я дошел до ближайшей красной телефонной будки и позвонил Раджу.
– Ты знаешь, где сейчас наш ливанский друг?
– М-м… – Защелкали клавиши компьютера. – Судя по всему… Да, похоже, Объект Два приехал обедать в тот же ресторан, где был вчера.
– Как называется?
– «Лайя-Лина». Бошамп-плейс, 2, рядом с Бромптон-стрит.
– Отлично, найду.
– Помощь нужна?
– Сделайте так, чтобы, кроме нашего, других фотографов там не было, – рассмеялся я.
Халеда в ресторане я заметил сразу. Как человек, которому есть чего опасаться, он сидел в самом дальнем углу, лицом к двери, рядом с проходом в туалет и на кухню, из которой наверняка был выход на задний двор. Я устроился в том же конце зала, лицом к нему. Напоминаю, по-прежнему в обличье мексиканского полицейского.
Народу в ресторане было немного. Арабская супружеская пара с четырьмя кучерявыми шумными детьми за составленными вместе тремя столами. Двое молодых французов шепчутся через проход от нас, похоже, голубые. Яркая полная женщина, когда-то несомненно восхитительная, а теперь покрытая толстым слоем штукатурки, ест суп, промокая губы салфеткой после каждой ложки. Так где же Раджев фотограф?
Ливанец, похоже, с закусками уже покончил. Наклонив лицо к самой тарелке, он с аппетитом хлебал суп, отхватывая после каждой ложки приличный кус от лепешки. При его комплекции он вряд ли ограничится первым блюдом, так что можно было не торопиться. Я заказал мезé, это такой набор ливанских закусок, и полбутылки красного вина.
Мезе и вино мне принесли быстро. Халед к этому времени покончил с супом и откинулся на диване. Наши глаза встретились – а я хотел, чтобы он видел, что я смотрю на него. Угрозы и даже повода для беспокойства он во мне не узрел. Рыгнув, он вытащил из кармана клетчатый носовой платок и утер пот со лба. Горячий был суп или очень острый. Потом взгляд его снова скользнул в мою сторону: я по-прежнему смотрел на него. В глазах ливанца мелькнуло недоумение. Вот теперь, наверное, пора!
Я встал и направился в сторону туалета. Поравнявшись с Халедом, я молча положил перед ним конверт с пятью фотографиями, на которых он был запечатлен с Рамданом. Я отлил, не спеша помыл руки, бессмысленно подержал их немного под худосочным сушителем и вернулся в зал.
Халед снова утирал пот, теперь уже со всего лица. Я с невозмутимым видом прошел мимо к своему столу. Ливанцу принесли кус-кус с горкой мяса и овощей посередине блюда, однако еда его больше не радовала. Халед автоматически положил кус-куса себе на тарелку и снова посмотрел на меня. Я счел нужным кивнуть ему с вежливой полуулыбкой и взялся за свое мезе.
Мы так и продолжали есть, время от времени поднимая глаза друг на друга. Напряжение, которое я читал во взгляде и во всех движениях Халеда, возрастало и стало нестерпимым. Он подозвал официанта и что-то сказал ему.
Официант – немолодой уже усатый мужчина с мягкими изящными движениями – подошел и склонился надо мной:
– Вон тот господин спрашивает, не угодно ли вам вместе выпить кофе. Он ненавидит делать это в одиночестве.
– С удовольствием.
Я улыбнулся и широким жестом пригласил ливанца за свой стол.
– Мне, – сказал я официанту, – тоже кофе и…
– Арак?
Меня даже передернуло. Арак – это ливанское название для анисовой водки. Но если кому нравится, благослови вас Господь – я никого не хотел обидеть.
– Нет-нет, лучше виски, – поспешно сказал я. – А тому джентльмену – что он пожелает.
Джентльмен приветливо кивнул мне, попытался отодвинуть столик, которым он был прижат к дивану, и не без труда, с деятельной помощью официанта выбрался в проход.
Вблизи он казался еще толще. Плоть щедро свисала с него по бокам и со щек, двумя большими валиками заполнила шею, когда он сел. Пухлая ручка вернула мне конверт с фотографиями.
– Мы знакомы? – спросил он по-английски. У него был сильный акцент.
– Вероятно, лишь односторонне, – любезно растягивая губы, ответил я по-французски.
Ливанец охотно перешел на этот язык.
– И я могу быть вам полезен?
– И нам, и даже в большей степени себе самому.
Какой-то мужик неопределенной восточной внешности вошел в ресторан. Лет сорока, с нечесаной и не очень чистой шевелюрой. Прошел к стойке бара и заказал эспрессо. Это наш фотограф? Камеры при нем не наблюдается, но сейчас же фотографируют и из оправы очков.
Нам принесли кофе с крошечными сладостями на блюдечке. От спиртного Халед как истинный мусульманин отказался, хотя вообще ливанцы на это дело смотрят просто. Он непрестанно утирал лицо платком – нервничал. Он не знал, кто я такой, а спросить не решался. Будучи человеколюбив, я прервал его муку:
– Нас интересует тот паренек, Рамдан.
Я специально так сделал. Вряд ли он захочет сразу говорить о себе.
– Что именно вы хотите знать? Кто он такой?
– Да нет, это мы знаем. – Я разговаривал небрежным тоном, как человек, уставший от собственной осведомленности. – Хотелось бы уточнить, зачем он с вами встречался.
Халед молчал. Дураком он не был, хотя трусость, несомненно, не признак большого ума. Разумнее быть храбрым, но этим качеством ливанец, похоже, обладал не в полной мере. Сейчас он придумывал, как бы ему ответить, чтобы я от него отвязался, но и чтобы ничего существенного не сказать.
– Этот человек неуправляем, – помог ему я. – Мы пришли к выводу, что вы в опасности, а терять вас совсем не хочется.
– Я знаю, что он неуравновешенный, – произнес наконец ливанец. – Только не знаю, как с этим быть.
– Он скоро уедет, – попробовал ободрить его я. – А до Йемена далеко.
Халед странно посмотрел на меня.
– Нет?
– Нет, он сказал, что в конечном счете его решили оставить в Лондоне.
– И чем он будет заниматься?
Ливанец замялся. От волнения он стал сучить ногами. Я этого, конечно, не видел, только стол задрожал.
– Если он и у вас вызывает опасения, лучше сказать нам, – подтолкнул его я.
– Мне точно не следует об этом говорить. Мы можем оставить этот разговор?
Я пожал плечами:
– Можем, конечно. Но если продолжим, вы очень скоро похвалите себя за то, что рискнули. Итак?
Ливанец засопел. С одной стороны, избыточный вес и соответствующая нагрузка на сердце. С другой – вылезающие наружу заросли в ноздрях, препятствующие поступлению кислорода. Давай, решайся! Ты же понимаешь, что перед тобой сейчас не человек сидит, а новый контракт. Ну, хорошо, я помогу еще.
– Вы же прекрасно понимаете, что я не из собственного любопытства это спрашиваю, – сказал я. – Мы же с вами профессионалы, можем перескочить вступительные этапы.
Толстяк запыхтел.
– Ну, хорошо. Мне почему-то кажется, что вы не обманете моего доверия. Этот юноша будет заниматься некоторыми поставками.
– Некоторыми поставками некоторых видов вооружения? – предположил я и попал в точку.
– Ну, раз вы и сами это знаете.
– И для кого? Я, как вы убедились, что-то действительно и сам знаю. Но мне важно понимать, насколько вы готовы вести дела откровенно.
Халед снова запыхтел. Глупо это с его стороны – ответ же очевиден. Достаточно следить за тем, что происходит в мире.
– Ладно, это мне тоже и без вас известно, – устало произнес я. – Для талибов и чеченцев. Ну, в первую очередь.
Карие маслины Халеда по-прежнему смотрели выжидающе.
– Но он же и что-то конкретное вам сказал.
Не возразил ливанец – снова я правильно предположил. Попробуем зайти с другой стороны, задать вопрос, ответить на который ему будет не трудно:
– Вы уже передали эту информацию дальше?
– Пока нет.
И поставил жирную точку. Глупый я! Ливанцы в Средиземноморье и по всему миру – люди дела. Так что говорить с ними надо соответственно. А Халед к тому же действительно профессионал, в своем понимании. Мне цену нужно назвать – вот чего он ждет.
– Хорошо, я задам другой вопрос. Кому вы собирались эти сведения сообщить? Нашим английским друзьям?
Толстяк опять засопел.
– Мы тоже готовы сделать вам предложение, – продолжил я. – Что-то вы можете по-прежнему передавать нашим британским коллегам, но самую интересную информацию мы хотели бы, чтобы вы приберегали для нас.
Халед отпил кофе и прищелкнул языком, как бы признавая солидность если не предложения, которое пока не было сформулировано, то по крайней мере стороны, которая собиралась его сделать. Такой восточный прием в ходе переговоров. Теперь, когда начался торг, он уже не спешил.
– Вы американец? – уточнил он.
Я отпил виски. Двойной «Джек Дэниэлс» без содовой и льда.
– Как видите. Как слышите.
– Почему бы вам не запрашивать сведения от самих англичан?
И он туда же! Как и Ашраф, он думает, что союзные спецслужбы делятся всеми секретами. Что, один я такой испорченный?
– До нас доходит далеко не все, – сказал я. – Люди боятся засветить свои источники, это нормально. У нас с этим даже еще строже.
Это я сказал, чтобы его успокоить. Раз он таким боязливым зайцем выступает перед Ашрафом.
– Но вы не возражаете, чтобы я давал что-то только… старым друзьям?
– Нет, если самое важное достанется нам.
– И в этом случае…
– И в этом случае вы будете получать на треть больше, чем платят вам они.
Я все понимаю. Как он может определить, какие сведения наиболее важные, это одному Аллаху известно. Халед будет продолжать давать информацию англичанам, французам, египтянам и теперь, возможно, Конторе. То, что связано с международным терроризмом, волнует всех. Но французов интересуют в первую очередь алжирские и марокканские террористы, египтян – египетские. Так что Халед сведения в какой-то мере сортирует, но часть их, вероятно, сливает всем. Надо ему помочь.
– Нас в первую очередь интересуют талибы, – сказал я. – В ближайшей перспективе мы ожидаем неприятностей именно из Афганистана. Ну и Чечня для нас тоже важна.
– Почему Чечня? – с подозрением спросил ливанец.
– По очевидной причине – это сейчас самая большая головная боль для русских. – Халед нахмурил брови еще больше. – Нет, мы не собираемся помогать сепаратистам, – поспешил рассеять его сомнения я. – Мы уже однажды помогали врагам русских, как раз в Афганистане, и вы знаете, чем это закончилось.
Халед кивнул:
– Бен Ладен.
Я кивнул в свою очередь.
– Нет, мы с русскими наладили обмен информацией. Они помогают нам с талибами, мы им подбрасываем кое-что по Чечне.
Лицо толстяка прояснилось – теперь он мог переходить к делу.
– Две с половиной тысячи фунтов в месяц кажется вам разумным вознаграждением? – так церемонно сформулировал он свой запрос.
Две с половиной тысячи, это сколько будет в пересчете? Минут пятнадцать – двадцать боя, в котором может погибнуть с десяток парней, чьи жены, дети, матери ждут их дома? Людей, у которых впереди было три четверти жизни? На чем-нибудь другом пусть государство экономит! Только таких, как Халед, надо вести на коротком поводке.
– Начнем с полутора тысяч в первый месяц и со второго дойдем до вашей суммы, если увидим, что это того стоит. Так будет справедливо?
– Я же еще расплачиваюсь с информаторами.
– Хорошо, начнем с двух тысяч. Согласны? – Ливанец кивнул. – Так что вам принес в клювике Рамдан?
– Мы что, уже начинаем?
– Разумеется. Время – деньги.
Халед снова засопел. Не уверен, что с ним расплатятся сразу после покупки, но решил рискнуть.
– Это как раз связано с Чечней. Они купили на Украине АК-47 с подствольными гранатометами. Еще советского производства, но новехонькие, в масле. Первая партия – триста штук. Товар будут поставлять морем через Грузию. Но продавец приедет за деньгами сюда, он требует оплату наличными.
– Кто продавец? Где будет происходить передача денег?
Халед замялся:
– Вы спалите Рамдана, если первое же его дело провалится.
– Не беспокойтесь, мы не станем вмешиваться в сделку. А мало ли что может случиться на бескрайних морских просторах.
Толстяк залез в бумажник и вынул оттуда клочок бумаги, испещренный арабской вязью.
– Человек называет себя генерал Матвеенко, Геннадий Матвеенко. Но прилетит ли он по своему паспорту или по чужому, неизвестно. А груз находится на воинских складах в… – Халед, сощурившись, согнулся над своей бумажкой, – в городе Балта. Да, Балта. Знаете такой?
Я знал, но отрицательно покачал головой.
– А когда будут сведения об отправке груза? Точная дата? Из какого порта? На каком судне?
– Об этом пока не было речи. Деньги же еще не переданы. Рамдан сообщит мне детали, когда сделка будет заключена.
– Он знает, кому вы эти сведения собираетесь передать?
– Нет. Ему все равно. Его интересует лишь, сколько заплатят.
– Если бы не появился я, вы кому хотели передать эту информацию? МИ-5?
Халед кивнул.
– Считайте, что товар уже продан, – продолжал я. – В эксклюзивном порядке.
Нелегальная торговля оружием – уголовное преступление, оно преследуется во всех цивилизованных странах. Но вдруг англичане и сейчас не захотят вмешиваться? Тогда важно, чтобы сделка состоялась и деньги террористов были истрачены на оружие, которое до Чечни не дойдет. Такой у меня был ход мысли.
– Я понял, – с готовностью кивнул толстяк.
Суммы, которые передал мне на оперативные расходы Мохов, давно кончились. Хорошо, я сообразил снять еще наличных с двух своих кредиток.
– Вы на машине? – спросил я, будто не знал этого.
– Да.
– Мы потом сядем в ваш автомобиль, и я выдам вам гонорар за первый месяц.
Ливанец довольно качнул головой:
– Про место, где будет передача денег за «калашниковы», мне тоже лучше никому другому не говорить?
– Никому никаких сведений про покупку оружия. Вдруг англичанам вздумается вмешаться.
– Я понял: про это дело только вам.
– Только мне или человеку, который меня заменит.
– Но вы точно не будете ничего предпринимать? Здесь, в Лондоне?
– Подумайте сами. Не в наших интересах, чтобы сделка сорвалась.
– И не в моих тоже.
– А я, когда сказал «наши», имел в виду нас обоих, вас и меня.
Удивительные иногда бывают невербальные коммуникации. Я имею в виду, когда смыслы передаются без слов. Халед взглянул на меня на какую-то долю секунды, а я совершенно недвусмысленно понял, что он подумал. Он решил, что у меня, как и у него, есть личный интерес. Что я, конечно же, сотрудник какой-то спецслужбы, но тоже что-то на этом деле навариваю и для себя лично. Бюджет на оперативные расходы никакой аудиторской проверке не подлежит, там все на честном слове. Кто меня поймает, если я отколупну немножко здесь, чуточку там? Скажи я ему правду – что я сейчас отдам свои собственные деньги, которые мне в голову не придет попросить Эсквайра возместить, – он шарахнется от меня, как от ненормального. Нет, пусть думает, что я достаточно честный, чтобы делать карьеру, но по мелочам не очень щепетильный. И, судя по этому мимолетному взгляду, несущему так много информации, ливанец так и подумал и меня не осудил. Более того, это его порадовало. Общий бизнес – еще одна скрепа.
Халед хотел оплатить и мой обед, но быстро согласился, когда оба счета забрал я. В машине, пока он как воспитанный человек целиком сосредоточился на поиске нужного компакт-диска, я отсчитал ему две тысячи фунтов. Мы договорились об условиях связи. Приятно иметь дело с опытным агентом – ему не надо объяснять ни про плановые, ни про срочные встречи, ни про железную явку.
Однако на его отъезжающую машину я смотрел с сомнением. Сотрудничать с несколькими разведками уже рискованный шаг. Но работать против объединенных исламских радикалов – это ралли, в котором каждый следующий круг может оказаться последним.
Это я тогда подумал. Глупый я все-таки, и в моем возрасте это уже непоправимо. А сейчас, сидя на бетонном полу в металлическом ангаре, до меня наконец дошло. Конечно же, это от Халеда все пошло! Или он меня сознательно сдал – может, такая у него железная договоренность с англичанами. Или по крайней мере от него я подхватил вирус. У него же маячок был в машине, все его перемещения и помимо меня кто-то отслеживал.
И тогда все становится на свои места. Люди из МИ-5 постоянно его пасут. Заметили, что с ним на связь вышел новый человек, и начали пасти и его. С помощью всех технических средств и сотрудника своего из наружки поспешили послать. Белого – в этом конкретном случае, рыжего. Получается, Лешка оказался прав?
Но тогда почему на контрразведку работают белые мусульмане? Они ведь не для вида, не ради нас совершали намаз? Хотя если с МИ-5 сотрудничают даже имамы, почему бы им не завербовать и этих? Или рыжие вообще – агенты под прикрытием. И тогда тот полуденный намаз был хорошо рассчитанным спектаклем?
4
Вот с этого момента, как я теперь понимаю, все и пошло не так. Соринку захватил водоворот.
Мы встречались с Мустафой в три в Грин-парке. Это в двух станциях метро от ресторана, где мы обедали с Халедом. Впереди у меня было полчаса, и я мог дойти дотуда прогулочным шагом. Однако я распорядился этим временем, как мне подсказывала неукоснительность, то есть рассудок и самодисциплина. Тем более что меня клонило в сон. Возможно, тот двойной «Джек Дэниэлс» сработал как снотворное.
Так что я удвоил бдительность. Сначала взял такси, чтобы добраться до метро «Найтсбридж». Потом вместо того, чтобы проехать две остановки, сел на поезд в обратном направлении, пересел раз, потом еще раз, и так, замкнув треугольник, добрался до места назначения.
Грин-парк весь в открытых зеленых лужайках с деревьями вдоль аллей и редкими посадками посреди ровно подстриженной травы. На газонах, что было бы удивительно для Америки, никто не валялся с книгой или просто подставляя лицо уже нежаркому сентябрьскому солнцу. Да и гуляющих было не так много.
Мустафа, как мы и договаривались, сидел на скамейке на первой дорожке, уходящей от Пикадилли. Из ушей у него торчали провода, руки теребили айпод, на ногах были новехонькие кроссовки со светоотражающими вставками. Поправил свои дела паренек благодаря знакомству с американским дядюшкой.
Я шел, не обращая на него внимания, вообще глядя в сторону. Мустафа, мычащий чуть слышно заунывную андалузскую мелодию, поднял глаза. Соображал он быстро – ему потребовалось пара секунд, чтобы понять, что человек со смоляными волосами и густыми усами – тот же самый, с кем он познакомился три дня назад. Его первым порывом было встать, но он вспомнил мои инструкции и тут же опустил взгляд. Я прошел метров двадцать дальше по аллее и приземлился на пустую скамью.
Трое подростков в разноцветных пуловерах вприпрыжку прогуливают на поводке фокстерьера. Две уже немолодые подруги толкают перед собой сидячие коляски с важными щечкастыми карапузами. Размеренно вышагивает джентльмен в шляпе и с тростью-зонтом, несмотря на солнечную, все еще летнюю погоду. Вроде все мирно. Меня же не наружка МИ-5 волновала, да и в том, что я ее за собой не привел, я тогда был уверен. Братец у моего нового друга беспокойный был.
Я достал из кармана путеводитель и раскрыл его. Мустафа заметил знак, пружинистым легким движением встал и пошел ко мне. Я остановил его рукой, показывая что-то в путеводителе, парень нагнулся ко мне и сел. Со стороны это выглядело так, как будто турист уточнил что-то у местного жителя, а потом они решили немного поболтать.
– Ты уверен, что твой брат за тобой не следил? – спросил я, все еще водя пальцем по странице путеводителя.
– Нет, он с утра куда-то уехал, – сказал Мустафа, выключая айпод. – Но я делал, как вы сказали. За мной точно никто не шел.
Парень говорил спокойно. Не похоже было, что он запуган Рамданом и стремится прервать наши отношения.
– Раз решено оставить его в Лондоне, нам надо быть внимательнее.
Мустафа удивленно посмотрел на меня. Если бы рот у него обычно был закрыт, сейчас бы он открылся.
– Кто вам сказал? Он сам? Об этом пока знают всего человек пять.
– Или шесть. А может, действительно пять, – загадочно произнес я. – Но я обязан знать такие вещи, чтобы с тобой ничего не случилось. Ты бы сказал мне сам?
Парень неуверенно кивнул. Не ожидал, что мы можем узнавать о них с братом и из других источников. Надеюсь, теперь не будет ничего замалчивать.
– Рамдан, похоже, нас недооценивает, – продолжал я. – Во всяком случае, не верит, что мы к безопасности наших людей относимся очень серьезно. А он сказал тебе, что в день нашего знакомства попытался догнать меня и, я так полагаю, ограбить? А может, и убить?
– Нет, но я догадался. – Мустафа покраснел. – Простите, это из-за меня так получилось. Рамдан сказал, что я – дурак и что деньги наверняка фальшивые. И тогда я возразил, что вы отсчитали их, распечатав не начатую банковскую упаковку. У меня и в мыслях не было, что он попытается вас догнать.
Смутился, ему стыдно и за себя, и за брата. Но и отрицать не стал. И то, и другое в его пользу.
– Мустафа, я хочу, чтобы в одном у нас с тобой была предельная ясность. – Я посмотрел ему в глаза. – Личная война, которую ты начал, очень важна. Она может спасти десятки, сотни парней, твоих сверстников. Ты готов ее продолжать?
Алжирец кивнул.
– Ты осознаешь, что теперь тебе придется скрывать это от брата?
Снова кивнул, уже не так уверенно.
– Мне через пару дней придется уехать из Лондона. На встречи с тобой будет приходить другой человек.
– Он все будет знать?
– Он все будет знать и так же, как я, будет следить, чтобы все шло, как мы договорились.
Мустафа облизнул свои полные приоткрытые губы.
– Я понял.
– Условия связи остаются прежними.
– Понял, понял. Но если я в какой-то четверг не пришел, значит, у меня для вас ничего нет.
– Правильно, зря не рискуй. Если материал, который у тебя есть, не срочный, вполне может подождать неделю, принесешь все разом в следующий раз.
Мустафа полез в карман джинсов:
– Вот еще ребята, которых отправляют в ближайшие дни.
Это опять были ксерокопии паспортов с приписанными от руки датами и номерами рейсов.
– Отлично, молодец. Только впредь не делай ксероксы, это опасно. Достаточно фамилий, номеров паспортов и данных о вылете. Даже если такую бумажку у тебя найдут, ты всегда можешь сказать, что записал это, чтобы заказывать билеты.
– Да, так спокойнее.
Проверить его – нет? А, была не была!
– А чем Рамдан будет заниматься? Тем же, что и ты?
Мустафа замялся:
– Не совсем. – Он беспокойно взглянул на меня. – Вы только меня не подведите. Он будет заниматься закупками оружия. Только здесь я вам не помощник. И не пытайтесь.
– Хорошо, хорошо. Не волнуйся. Если вдруг что-то сможешь передать нам без риска для себя, мы будем рады. Но, повторяю, главное – без нужды не рискуй.
– Рамдан больше всего злится, что я привел вас к нам домой. Он теперь ищет другую квартиру. – Он помолчал, потом решился. – Да, а когда я получу остальные деньги?
Расхолаживать агентов не стоит.
– В конце месяца. Не беспокойся, заминки не будет. К тому же теперь ведь речь идет только о тебе?
– Да.
Мустафа опять замялся.
– Что?
– Я не очень понимаю, что мне с этими деньгами делать. Мы же с Рамданом посылали их родителям.
– Заведи свою кубышку. Клади деньги на карточку или арендуй ячейку в банке. Я бы не стал посвящать в это брата.
Парень кивнул. Потом для разнообразия закрыл рот и уставился мне прямо в глаза.
– Все же будет хорошо? – спросил он.
– Все будет хорошо, – с американской улыбкой и уверенностью в голосе сказал я. – Только нельзя расслабляться.
Был ли я сам в этом уверен? Да и поверил ли мне этот паренек? Я смотрел, как, включив айпод, он уходит, чиркая по асфальту своими новенькими кроссовками. Будет ли у него время их сносить?
Так я думал о Мустафе и об опасностях, которые его подстерегали, за час до того – о Халеде. Почему-то мне не пришла в голову мысль, что я от них ничем не отличался.
5
Вот я и добрался наконец до первого появления нашего главного похитителя. Хотя тогда что я видел, по привычке сканируя время от времени окрестности?
Через скамью наискосок парень какой-то приземлился. Белый, вернее, рыжий, если не оценивать людей по расовому или этническому признаку. Из ушей тоже, как у Мустафы и у каждого пятого прохожего, провода торчат. Руки тискают газету – нетерпеливо так, почти зло. Газета вроде бы спортивная, да и сам парень похож на футбольного фаната – сидит развалившись, на гуляющих посматривает с прищуром, как цепной пес на прохожих. Справа на скамейку баночку поставил – может, даже с пивом, я не знаю, какие в Англии законы на этот счет. В любом случае, парень потягивает из нее по глоточку, причмокивая. На уход Мустафы он не отреагировал, да и вообще, я решил, маловероятно, чтобы у алжирского террориста, Рамдана, был под рукой белый англичанин.
В общем, в качестве подозрительного типа я его отмел. Да и веки мои предательски тяжелели. В какой-то момент я даже подумал, не подсыпали ли мне за обедом снотворного в виски. Халед же в том ресторане завсегдатай, у него там и сообщники могли быть. Сделал условный знак или даже сказал что-то официанту, тот и кинул мне в стакан таблетку-другую. А что? Кто это может исключить?
Я энергичным движением головы стряхнул пелену, пытающуюся затянуть мой внутренний взор. Мне пора было составить подробный отчет для Эсквайра. Делать это в номере или даже в пабе небезопасно, но парк для таких невинных занятий – место идеальное. Чтобы рассмотреть эти буковки на мониторе, нужно было бы забраться вон на тот платан, рядом с вороньим гнездом, и вооружиться подзорной трубой, если не телескопом.
Свой ноутбук в особо прочном корпусе я извлек из сумки не без чувства удовлетворения. А что, я своего шефа не подвел. Мое задание было простое: установить контакт с помощником египетского военного атташе Ашрафом Абдельхамидом, наладить с ним хорошие деловые отношения и убедить его передать нам на прямую связь кого-то из его агентов в среде исламских радикалов. Конечная цель: выйти на человека, занимающегося вербовкой боевиков для Чечни, и склонить его к сотрудничеству. Это задание, после которого я теоретически мог возвращаться домой, было выполнено в первые два дня. Я даже не помню, пришлось ли мне как-то отдельно убеждать Ашрафа поделиться с нами Мустафой.
С этим пареньком, как известно, ситуация на какое-то время оказалась подвешенной, но в итоге Мустафа помогать нам не отказался. Результат: данные на полторы дюжины завербованных моджахедов, которые, если все наши будут работать так же хорошо, как мы, до Чечни не доберутся. Это разовый, непосредственный результат. Главное, что сведения об отправляемых на подготовку боевиках будут поступать в Контору регулярно. Ну, по крайней мере, пока Мустафа будет неукоснительно следовать всем моим инструкциям и пока Господь его хранит.
Вся эта информация – тем более что на сегодняшний день это были ксерокопии паспортов – будет поступать в Контору через лондонскую резидентуру. Это, безусловно, правильно технически – местные ребята переправят документы диппочтой с первым же самолетом «Аэрофлота». Это неплохо и политически: нелегалы, как мы с Лешкой, время от времени нуждаются в помощи сотрудников резидентуры, так что и нам полагается делиться с ними информацией. Однако уверенности в том, что резидентура не припишет все достижения себе, нет. А ведь наш куратор Эсквайр, он же Бородавочник, держит в Лесу настоящую круговую оборону в интересах не только всех своих подопечных, но и дела.
Да-да, я сказал «дела». Даже на Западе то, ради чего, собственно, и создаются разные организации, часто отходит на второй план, а уж в России! Нет, решительно, будущее за роботами. Ведь любая деятельность создает столько разных привлекательных возможностей для карьеры, сведения счетов, формирования своего клана, наконец, для банального обогащения. Кто может устоять? Так что пока люди – люди, нормально, что по прошествии времени дело становится ширмой, щитом, дымовой завесой или, как Мохов любит щегольнуть модным словцом, отмазкой. Бородавочник не такой – старая школа, сохранил лучшее из коммунистического прошлого. Однако чтобы продолжать действовать в интересах дела, он должен знать, как все обстояло реально, чтобы в нужный момент расставить точки над «и», закрепить заслуги за своим подразделением и это дело продолжить с должной эффективностью. И я ему в этом безусловный союзник.
Теперь какие я припас для Эсквайра бонусы. Еще большую пользу, чем его младший брат, может принести нам Рамдан. Перехватывать добровольцев для войны в Чечне в чужих странах задача не самая простая. А вот как разбираться с поставками оружия, намного понятнее. Станет известно, что, скажем, 5 октября из порта Ильичевск отправится торговое судно «Микола Бажан» или еще какое-нибудь. Но до Поти или Батуми оно не дойдет. В нейтральных водах Черного моря его встретит пара российских пограничных катеров. Они заявят, что украинское судно зашло в территориальные воды Российской Федерации, и отведут его, допустим, в Новороссийск. Ну а там груз досмотрят, найдут ящики с автоматами, судно арестуют, и дальше разбираться будут уже два правительства. Хотя разбирательство будет недолгим: контрабанда оружия, как я уже говорил и как это и без меня ясно, – преступление в любой стране.
Сколько поставок можно будет предотвратить таким образом? Хороший вопрос. Рано или поздно кто-то заподозрит, что происходит утечка информации. Однако круг людей, связанных с поставкой вооружений, неминуемо будет достаточно широким, особенно на Украине. Так что вряд ли подозрение падет в первую очередь на лондонскую ячейку. В любом случае, сколько бы «калашниковых» или гранатометов не перехватили, это все равно спасенные жизни.
С алжирцами пока все. Но это не единственный бонус. В конюшне Бородавочника отныне появилась новая, очень перспективная лошадка. Это я о ливанском журналисте Рашиде Халеде. Пока он выступил лишь в роли передаточного звена между мною и Рамданом. Но ведь это только начало. При умелом обращении – то есть щедром, уважительном, не приказном, умело льстящим самолюбию – он может стать ценнейшим агентом. Халед способен поставлять сведения не только об исламистах, но со временем и о спецслужбах, на которые он работает. С ним, насколько я понимаю, приоритеты будут определяться порядком цифр. Не сразу, постепенно, его можно будет подвести к ситуации, когда ему станет очевидно, кто его главный партнер в этом прибыльном бизнесе. Так мне тогда казалось по горячим следам.
Однако про Халеда я пока расскажу только Эсквайру. Контакты с ним, как и с Мустафой, для самих агентов очень рискованны. Пусть Бородавочник решает, передать их на связь резидентуре или подключить кого-то из нелегалов. Кудинов ведь вряд ли в Лондоне в единственном числе.
Остается проблема фотографий, которые на всех встречах Халеда продолжают снимать люди Раджа. Они очень важны. Эсквайр же ворочает массивами информации, несопоставимыми с моими обрывочными сведениями. Одно лицо на снимке может перенаправить планы Конторы по использованию Халеда совсем в другое русло. Однако, как бы это ни было важно, продолжать фотосессии ливанца и его знакомых не стоит. Хорошо, что пока никто этого не заметил (если не заметил), но продолжаться такое счастье долго не может.
Теперь, что делать с уже имеющимися снимками? Как их передавать в Лес? В любом случае это проще организовать через резидентуру. Но как? Первая возможность: просто обеспечить их срочную отправку Бородавочнику, не вступая в объяснения, что это и для чего. Однако в делах такого масштаба соперничество неуместно. Сейчас ребята из резидентуры сидят и смотрят, не отрываясь, в лица, которые для них могут оказаться знакомыми. Не исключено, что в досье сотрудников МИ-5, которыми располагает Контора, фотографии слишком мелкие, старые, нечеткие. А у тех, кто сидит в Лондоне, есть возможность видеть этих людей живьем. И если нам повезет, пусть это будет нашим общим достижением. А уж для Мохова как это будет хорошо! Прямо сейчас может сверлить дырочку под орден.
Поразмыслив, я не стал писать Бородавочнику про контакт между имамом Абу Саидом и МИ-5. Хотя, возможно, подтверждение этой связи могло бы стать самым важным в этой поездке. Представляете, если бы такой снимок действительно можно было выложить перед британским премьер-министром? Он же вряд ли знает обо всех паутинах, которые плетут его спецслужбы. А если это сделает российский президент, можно допустить, что ему, Тони Блэру, не останется ничего другого, как разобраться с осиными гнездами, пока зловредные насекомые не перекусали его собственных сограждан.
Это я долго говорю, а в составленной мною шифротелеграмме оказалась лишь пара десятков коротких фраз. Бородавочнику же разжевывать ничего не надо, он еще прочтет между строк и то, что я хотел бы от него скрыть. Отчет можно было в принципе отдать шифровальщику из резидентуры, но я так поступаю лишь в случаях крайней необходимости.
У нас с Эсквайром есть свой шифр, тем более надежный, что так, по старинке, уже никто не работает. Это не шифроблокноты и не компьютерные программы – просто книга. Я вот такой фанат Мильтона, что его «Потерянный рай» постоянно вожу с собой. Читаю и перечитываю, питаюсь им и никак не могу насытиться. Вот и сейчас открыл книгу и за полчаса извлек из него все, что хотел. Долго носить при себе листок с набором букв, конечно, не стоит, но мне же к ночи должны вернуть кассеты – вот тогда и передам в резидентуру.
Я поежился. Конец сентября, вечера уже осенние, даже когда светит солнце. Половина шестого на часах. Рыжий, на которого я посматривал время от времени, ушел с четверть часа назад. Замерз. Он-то вообще был в майке с бретельками. В таких в тридцатые годы советские передовики играли в волейбол, в пятидесятые танцевали на улицах герои итальянских фильмов, а сегодня в России она получила – не знаю, насколько заслуженное, – название «алкоголичка».
Что остается из обязательных дел? Радж. Нужно было прекратить наблюдение за Халедом и вообще закрыть свой заказ. Я почувствовал вдруг, что меня вот-вот отключит. Возможно, мне в виски никто ничего и не подсыпал. Просто у меня пороговая усталость, как у детей или животных. Таков наш кокер Мистер Куилп: только что скакал с диким лаем, а вот уже храпит, лежа на спине и раскинув лапы. И Бобби маленький часто возился на полу, катал свою машинку и так и засыпал, не выпуская ее из руки. Я такой же. Да и любой человек на моем месте рано или поздно свалился бы. И разница во времени еще не изжита, и проснулся сегодня рано. Заехать к Раджу или позвонить? Как там мой уровень энергии, осталось еще на донышке? Позвоню.
Видимо, упадок в моем голосе читался столь очевидно, что это заметил и Радж.
– Что, даже у нас запас энергии исчерпаем? – с симпатией спросил он.
– Даже у нас, – просто ответил я.
Я подумал, не усугубить ли мне свое состояние пинтой пива. Нет, и на это не было сил. Такси довезло меня до «Марриотта», а дальше я на автопилоте добрался до своей постели. Не спрашивайте как – не помню.
6
Меня вырвал из липкого, не отпускающего, но бессвязного сна звонок Кудинова на английский мобильный. Я еще не до конца проснулся, когда он забрал меня на своем «рейндж-ровере» на Оксфорд-стрит. Только взглянув на его обычно безмятежное, а теперь возбужденное лицо, я начал приходить в себя.
– Что?
Лешка с театральной многозначительностью лишь качнул головой.
– Скажешь сам или будем раскалять щипцы на огне?
– Там было, – загадочно отозвался мой друг.
И опять молчит. Я прислонился головой к окну и закрыл глаза.
– Я посплю, пока ты не натешишься.
Мы ехали вдоль Гайд-парка. В этот поздний час аллеи были пусты, возможно, парк закрывали на ночь. Призрачный неоновый свет фонарей перескакивал по частым прутьям решетки.
– Они там от радости руки потирают, – не выдержал Кудинов.
– Нашли, кого искали?
Лешка свернул на боковую улочку с одинаково серыми безликими домами по обе стороны и припарковался у выставленного на ночь мусорного бака.
– Смотри сам.
Он достал несколько листов обычной писчей бумаги, но с приличными по качеству распечатками фотографий. На первой из них в «Марриотт» входил Абу Саид в сопровождении араба в цивильном темном костюме. В нижнем правом поле в изображение была впечатана дата – 09/18/1999, и время – 15:48.
– Узнаешь?
– Все узнают.
Действительно, железный крюк вместо руки не у каждого второго обитателя Земли.
– А теперь это.
Лешка протягивал мне еще два снимка – с той камеры, которая снимала сверху весь холл отеля. На первой фотографии было видно, как от камина, у которого я сидел, когда приезжал на рекогносцировку, к имаму подходил тот лысоватый англичанин, чьи фотографии уже были у меня в гораздо лучшем разрешении. Он самый – Джон Фини, начальник отдела в МИ-5.
– И этого узнаешь? – со сдержанным ликованием в голосе спросил Кудинов.
– Узнаю. Он был на обложке последнего номера журнала «Тайм», – мрачно пошутил я. – Только у него здесь на стеклах очков блики, так что не уверен, можно ли его опознать.
– Это просто кадр не очень удачный они распечатали, – обиделся за добытый мною же материал Кудинов. – На видео он абсолютно различим.
– Ельцин с телевизором поедет к Блэру? – проворчал я. – Нельзя было получше снимок найти?
– Ребята найдут, не переживай. Они печатали на скорую руку, что успели. Ты же сам просил, а времени не было.
На втором снимке, с той же камеры, было видно, как Фини с Абу Саидом уже шли к лифтам, а человек, сопровождавший имама, направлялся к камину.
– И что, наш проповедник встречался просто с Фини?
– Нет, – с гордостью за меня произнес Кудинов. – Как и предположил один незаурядный ум, начальник отдела лишь встречал высокого гостя.
Я не стал уточнять, что первым это предположение высказал теперь уже наш ливанский агент Рашид Халед через нашего египетского агента Ашрафа Абдельхамида.
– А где главный? Он попал в кадр?
– Прошу.
Я предполагал, что большая шишка заблаговременно засела в номере. Но нет – на фронтальном снимке входящего человека значилось время 16:22. Что логичнее. Вдруг бы имам не явился на встречу? Зачем беспокоить и лишний раз светить важную персону? А так этот Фини сообщил, что гость на месте, и через полчаса появилась и вторая высокая договаривающаяся сторона.
– И кто это?
– Какой-то вы сегодня немногословный. И безрадостный. Даже ворчливый. – Лешка со значительным видом наклонился ко мне и произнес вполголоса: – Не узнаешь сам?
– Нет.
– Это Уильям Добсон, британский контрразведчик номер один.
– Там же вроде Стивен Лэндер заправляет.
– Лэндер скорее политическая фигура. А Добсон – главный специалист.
Наверное, что-то в моем лице потеплело, потому что Лешка расплылся в улыбке.
– Значит, не зря старались? – спросил я.
Кудинов только довольно хмыкнул.
Я подумал. Вернее, не подумал, а просто посидел несколько секунд, ни о чем не думая, вытеснив все мысли. Я почему-то был настолько уверен, что эти доказательства окажутся у нас в руках, что особого восторга не испытывал. А для наших здесь, конечно, праздник. А уж какой в Конторе будет!
– Надо бы обмыть, наверное? – неуверенно предложил я.
Кудинов прищурился, размышляя.
– Нет, лучше каждый у себя. Я в лондонском общепите человек приметный. Да и со спиртным местные бобби не шутят. Одно пиво еще куда ни шло. Но так – не дай бог, остановят машину. А вот дома выпью за твое здоровье.
Я взял у Кудинова оставшиеся распечатки. Эти сделаны уже после встречи. 17:35, вид сбоку – Добсон с Фини идут через холл к выходу. 17:54, тот же ракурс – Абу Саид готовится выйти, его телохранитель уже встал и направляется к нему. Последний лист к делу не относился – это был тот разговор Конфуция с Лао-цзы.
Я удивленно посмотрел на Лешку:
– Ты что, тоже вступаешь в наш клуб?
Кудинов состроил смешную гримасу. Вроде: «Да я не знаю. Хотя и заманчиво».
– Это ведь из области знаний, к реальной жизни неприменимых, – усилил его колебания я. – Разве что ты сидишь на берегу горного ручья под цветущим персиковым деревом, и абсолютно ничто тебя не колышет.
– А зачем тогда ты распечатал эту бумажку?
– А зачем ты ее у меня попросил и теперь хранишь?
Лешка повторил свою гримасу. Нет, я ее упростил в первом описании. Там более сложная была игра чувств и мыслей, только не рискну сформулировать какая.
– Видишь, сколько вопросов, на которые мы еще не нашли ответа, – заключил я.
Кудинов хотел оставить мне фотографии, но для меня они были опасным грузом – я хотел лишь взглянуть на результат. Еще я передал ему сообщение для отправки Эсквайру. А потом еще фотографии Халеда со своими контактами, рассказав, как забрать у Раджа остальные. Я-то своего друга мучить не стал, доложил и про эту блиц-вербовку, и про Рамдана, проявившегося в новом, интересном для нас качестве.
Однако Кудинов по мере моего рассказа не радовался все больше и больше, а, наоборот, мрачнел.
– Передавай их скорее на связь, – сказал он. – Не нравится мне, сколько людей ты на себя замкнул.
– Все, все. У меня билет на тридцатое, но, по-моему, я хоть завтра смогу обратно лететь.
Действительно, что мне осталось сделать? Утром мы должны в последний раз встретиться с Ашрафом, чтобы дальше он мог функционировать в автономном режиме. А Мустафа знает, что с ним будет работать кто-то другой. И с Халедом условия связи тоже обговорены.
– Мы с тобой еще увидимся? – с сомнением в голосе спросил Кудинов.
– Где-нибудь, когда-нибудь, – подтвердил его сомнения я, забирая на колени рюкзак с кассетами.
Кто же тогда мог предположить, как все обернется?
