Прошлой ночью, планируя поход в город и копаясь в Интернете, я набрела на сайт с описанием всех окрестностей Далласа. Сейчас, когда я направляюсь к пункту назначения, в моей голове крутится обзор, написанный неким 10 Gallon Joe: «Вест-Виллидж – это не просто жилой район, это стиль жизни: шикарные особняки, роскошные художественные галереи, фешенебельные рестораны. Чтобы здесь жить, нужно иметь очень и очень много денег. Неудивительно, что это место давно стало одним из самых модных городских кварталов в Техасе».

Удивительно, но это «фешенебельное место» находится всего в нескольких кварталах от городских трущоб, где жить приходится в спальных мешках под автострадой.

Здание, которое я ищу, оказывается сияющим на солнце небоскребом на Мак Кинни-авеню. К сожалению, попасть туда с улицы просто так невозможно. Крошечная табличка на входной двери гласит: «Вход только для жильцов. Незаконное проникновение в здание карается по закону». Слева от двери я вижу панель с кнопками звонка. Напротив каждой стоит фамилия жильца. Я пробегаю по ним взглядом, пока не нахожу ту, которая мне нужна.

«Это не незаконное проникновение» – убеждаю я себя, нажимая на кнопку. Никто не отвечает, и я нажимаю снова. Опять тишина. Я смотрю на часы. Полпервого. Если она обедает дома, то уже должна была вернуться. Я несколько раз подряд нажимаю на кнопку.

И почти сразу из динамика раздается:

– Да?

Ага! Бог любит троицу.

– Эй? – откликаюсь я, чувствуя, что начинаю нервничать. – Вы меня точно слышите? Больше ничего не нужно нажимать?

– Я вас прекрасно слышу. Кто это?

– Я говорю с миссис Цукерман?

– Да. Не подскажете, с кем говорю я?

Я не сразу ей отвечаю.

– Ммм… Лучше я это вам лично скажу. У меня к вам очень важное дело. Правда. И, клянусь, я не торговый агент.

– Ну, по голосу вы и правда безобидны, – говорит миссис Цукерман. – Но иногда внешность обманчива.

– Вы меня видите? – спрашиваю я.

– На панели, прямо перед вами, небольшая камера.

Я быстро приглаживаю волосы и улыбаюсь ей в объектив:

– Так что, у вас найдется свободная минутка? Как я сказала, это действительно важно. Мне пришлось аж с самых окраин ехать сюда, чтобы с вами поговорить.

– А разве ты не должна быть сейчас в школе, деточка?

– Ну… теоретически, да. Но сегодня мне не до этого. Проблемы в семье важнее, чем учеба.

– Проблемы в семье?

– Да, мэм.

– Может, пояснишь?

Я не хочу сразу раскрывать все карты, но понимаю, что, если есть хоть какой-то шанс попасть в здание, придется кое-что все-таки рассказать.

– Ну… Думаю, у нас есть один общий знакомый… то есть был… который для нас очень много сделал. И я хотела бы поговорить с вами о нем, если позволите. Много времени это не займет, обещаю.

– Да? И кто бы это мог быть? – с любопытством спрашивает миссис Цукерман.

А вот и мой козырной туз.

– Нэйтан Стин, мэм.

Она долго молчит, потом приглушенным голосом спрашивает:

– Откуда ты знаешь мистера Стина?

– Он мой отец… и лучший друг, – говорю я.

На этот раз пауза длится намного дольше. Я даже начинаю бояться, что зря ей это сказала. Надо было потом… Как-то подготовить ее… Но снова слышу ее голос:

– А что, собственно, ты хочешь узнать о Нэйтане?

Я понимаю, что от моего ответа на этот вопрос зависит, смогу ли я поговорить с таинственной женщиной из прошлого моего отца. Скрестив пальцы, я заглядываю прямо в объектив, прямо чуть не влезаю в него:

– Я прочитала ваш пост о папе на Facebook и хотела бы знать, каким образом он спас вашу жизнь.

Долгое время ответом мне лишь тишина и шум помех, который тоже вскоре пропадает.

– Эй? – кричу я. – Миссис Цукерман? Вы тут?

Проходит еще секунда.

– Эй?

Проходит почти целая минута, и я уже собираюсь сдаться и уйти, когда вдруг из динамика снова раздается голос незнакомки:

– Прошу прощения, мне позвонили. Как, ты сказала, тебя зовут?

– Элис Стин.

– Что ж, Элис, как ты уже сказала, твой отец был и моим очень дорогим другом. И я очень рада с тобой познакомиться.

Огромная стеклянная дверь справа от меня с характерным щелчком приоткрывается, после чего голос продолжает:

– Я живу на восьмом этаже, квартира номер семь. Буду ждать тебя в холле.

Накинув рюкзак на одно плечо, я дергаю дверь и иду – почти бегу – к лифту. Быстро поднимаюсь, и из другого конца холла меня дружелюбно окликают:

– Сюда, Элис. Налево.

Я оборачиваюсь и вижу женщину в стильной юбке, блузке с длинными рукавами и туфлях на высоком каблуке – она машет мне из глубины холла. Подойдя ближе, подмечаю еще больше деталей в образе миссис Цукерман: длинные распущенные волосы, белозубая улыбка, выразительно очерченные скулы, стройные ноги, яркий лак на ногтях… Единственное слово, которое сразу приходит на ум, – идеальная.

– Так ты дочь Нэйтана, – кивает миссис Цукерман, протянув мне изящную ручку. – Я очень рада.

Как ни странно, у меня возникает ощущение, что я здороваюсь со знаменитостью, и не только потому, что она безупречно выглядит. Но и потому, что эта элегантная женщина прямо-таки излучает уверенность.

– А вы… подруга моего отца, – растерянно говорю я.

– Да. Твой отец был, без сомнения, моим самым верным другом. – Миссис Цукерман нежно улыбается и кладет руку мне на плечо, как раз над лямкой рюкзака. – Так печально, так грустно… что его больше нет. Мое сердце разбилось, когда я услышала это…

– Спасибо, миссис Цукерман.

– Мэделин, пожалуйста, – поправляет она. – Что это за «миссис Цукерман»? Меня так даже студенты мои не называют!

– Вы преподаватель? Странно, вы совсем не похожи на преподавателя, – изумляюсь я.

– А как, по-твоему, должен выглядеть преподаватель?

– Ну, то есть вы так шикарно одеты. Преподаватели в моей школе носят джинсы с футболками. А где вы преподаете?

– Здесь, в Далласе, в медицинском центре. Вообще я занимаюсь в основном исследованиями, но еще читаю лекции по молекулярной терапии и медицинской генетике. Все это жутко скучно на самом деле, если, конечно, ты не такая, как я, – то есть не хочешь создать действенное лекарство от рака. Но открою тебе тайну: так я оделась только сегодня, потому что мне нужно было провести собеседование. Однако моим планам помешали. А в остальное время я стараюсь надевать джинсы, они ведь куда удобнее. – Мэделин еще раз оглядывает меня. – Уверена, ты пришла не только для того, чтобы узнать, как я одеваюсь и где работаю. Входи, и мы поговорим.

Я следую за ней через дверь из красного дерева и оказываюсь в квартире, обстановка которой настолько изысканна, как и сама Мэделин. Здесь и лепнина на стенах, и полки из черного гранита, и мраморный пол.

– Чувствуй себя как дома, – говорит она, указывая в сторону гостиной, где я вижу несколько шикарных кресел в викторианском стиле. – Я поставлю чайник, и мы поболтаем. Ты ведь пьешь чай? У меня есть пара неплохих сортов с травами: «Манго», «Успокаивающий мятный», «Черная черника» и, кажется, даже пара пакетиков «Взрывного яблочного».

– Ммм… что, если черничный?

– Черничный так черничный. Я вернусь через секунду. – И она исчезает на кухне.

«Секунда» длится почти десять минут, но я очень этому рада: у меня есть время, чтобы обдумать, как незаметно перевести разговор в сторону их с папой предполагаемой интрижки. Конечно, я отрепетировала все по сто раз, но мне бы не помешали и еще сто.

Мэделин возвращается с подносом, на котором стоят две восхитительные фарфоровые чашки на двух изящных салфетках и блюдце с сахаром, рядом с которым лежат крошечные щипчики – таких маленьких щипцов для сахара я еще не видела никогда.

– Пожалуйста, – говорит Мэделин, положив передо мной на стол салфетку и ставя на нее чашку с чаем, – чай «Черная черника», идеальной температуры – не слишком горячий, чтобы не обжечь язык, и не слишком холодный, чтобы можно было пить большими глотками.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. Нет ничего лучше чашки чая, когда хочешь расслабиться. Я начала пить его регулярно, когда училась в Оксфорде, и теперь просто не могу без него жить.

Мое сердце начинает биться сильнее, а во взгляде появляется восхищение. Я восторженно начинаю расследование:

– Вы учились в Оксфорде?

Не люблю хвастаться, но сомневаюсь, что во всех Соединенных Штатах кто-нибудь знает больше меня о самых крупных мировых университетах, потому что бóльшую часть года я только и делала, что изучала, какие в какой университет нужно сдавать экзамены. Оксфордский был в моем списке под номером шесть.

– Тот самый Оксфорд, который в Лондоне? – уточняю я.

Мэделин делает маленький глоток из чашки, усаживается в кресле прямо, пытаясь создать видимость чопорной мадам. И произносит с весьма неплохим британским акцентом:

– Да, я училась в Оксфорде. В том, что на берегу реки Темзы. Там я получила докторскую степень по генетике, и я осмелюсь сказать, что после этого моя жизнь стала куда лучше.

Закончив фразу, она громко хихикает.

– Ого! Вы определенно не похожи ни на одного из моих преподавателей, – удивленно замечаю я.

– Сочту это за комплимент, – отвечает она с улыбкой. – А теперь вернемся к тебе, Элис. Могу ли я узнать, как ты нашла мой адрес?

– Легко. Через поисковик, – пожимаю я плечами.

– О, – произносит Мэделин так, как будто ожидала, что мой ответ окажется более содержательным. – Что ж, ближе к делу. Ты говорила что-то о посте на Facebook, про который хотела узнать поподробнее.

Я ставлю чашку на стол и откидываюсь в кресле.

– Да. Я имею в виду… и про него тоже.

– А про что еще?

– Есть еще кое-что.

– Я тебя внимательно слушаю.

Я прокашливаюсь. М-да, в своем сценарии не так я планировала начать этот разговор. Придется потрудиться, чтобы вывести его в нужное русло.

– Ну… Люди говорят о папе разные вещи. На его странице в Facebook пишут про хорошие поступки. Но есть и другое. Кое-что, в чем я очень сильно сомневаюсь, поэтому пытаюсь понять, что из этого правда, а что – нет.

– И ты решила спросить меня? – удивленно поднимает бровь Мэделин.

Я киваю.

– Потому что я написала пост на Facebook?

– Да. И из-за кое-чего еще.

Мэделин смотрит на меня внимательно, словно пытаясь прочесть мои мысли.

– Например..?

– Всего, что я прочитала.

– Элис, я не думаю, что смогу тебе помочь, если ты будешь говорить намеками.

– Ну, может быть, я просто забегаю вперед. Можно мы вернемся к первому пункту?

– К которому из…

– О посте на Facebook.

– Хорошо. Повтори еще раз: что ты хотела узнать?

Наконец-то. Вот с этого я и собиралась начать беседу.

– Папа правда спас вам жизнь?

На мгновение мне кажется, что Мэделин решает сказать что-то действительно важное. Но потом она просто улыбается и вскакивает с места.

– Минуточку…

Мэделин подходит к полке над газовым камином, берет в руки стоящую на ней небольшую деревянную шкатулку и возвращается на место.

– Эта вещь для меня дороже всего на свете. Подарок твоего отца, – говорит она, протягивая мне шкатулку, такую маленькую, что она без труда помещается в ладони.

– Он ее сделал? – не понимаю я.

– Не шкатулку. А то, что внутри, – показывает Мэделин.

Я вижу небольшой ящик на передней стенке шкатулки, величиной не больше мизинца. Поддев ногтем, приоткрываю его, а затем двумя пальцами хватаюсь за ручку размером с булавочную головку и открываю ящик до конца. Судя по тому, что она сказала, я ожидаю увидеть золотое кольцо, серьги с бриллиантами или еще какую-нибудь драгоценность. Но в ящике на подушечке из черного войлока лежит небольшой камешек красного цвета – точно такой же, как те, что я ношу в кармане своих джинсов. Я беру его и медленно сжимаю в руке. Я не могу говорить. Срывающимся голосом лепечу:

– Когда он вам его подарил?

– Давным-давно, Элис. Для меня этот маленький камешек и те, что он носил с собой, – доказательство того, что Нэйтан Стин был героем. Никто не требовал от него помощи. Никто не заставлял его. Нэйтан помогал людям по собственному желанию. И, к счастью, из всех людей в мире, кому он мог бы помочь, помог он именно мне.

Я кладу камешек обратно в ящик.

– Но как? Как он вам помог?

Я не хочу показаться бесцеремонной, но тот факт, что один из папиных камней лежит в шкатулке Мэделин, меня внезапно очень сильно расстраивает. В прошлом году, когда мы с ним поехали покупать еду бездомным, разговор как-то вышел на его забавные камешки, и я спросила, почему он выбрал именно цифру шесть, а не какую-то другую.

Знаете, что он мне ответил? На самом деле, Элис, их было когда-то семь, но, кажется, один я где-то потерял.

Потерял! Вот что он сказал! Однако же вот он, камешек, прямо тут, на подушечке, в шкатулочке, в квартире этой «мисс Совершенство»! Я стараюсь сохранять спокойствие, хотя внутри у меня все кипит от осознания того, что папа мне соврал, – и всем нам, как сказала мама.

– Так что, он вам действительно так уж сильно помог? – не отстаю я. – И почему, черт возьми, он отдал этот камешек вам?

Глядя на меня спокойно и уверенно, Мэделин делает еще один большой глоток чая из своей чашки. И говорит:

– Ну, все это сложно. И было так давно… Давай ограничимся тем, что твой папа помог мне в очень трудный момент.

Нет уж, давайте не будем этим ограничиваться.

Я так больше не могу. Знаю, вчера я все отрицала. Я не хотела верить в то, что мама и все остальные говорили про папу. Я так хотела, чтобы все они ошибались, но за то короткое время, что я провела с Мэделин, стало очевидно, что тут речь идет не просто о папином юношеском увлечении. Он очень о ней заботился, в этом я была уверена. Доказательство лежит в маленьком деревянном ящике. На мгновение утратив самообладание, я выкрикиваю:

– Трудным моментом вы называете девять месяцев от зачатия до родов?

Вот черт! Я что, правда только что все это сказала? Папа, наверное, в гробу сейчас перевернулся.

Мэделин, кажется, едва не поперхнулась чаем, но быстро взяла себя в руки. Она закидывает ногу на ногу и смотрит прямо на меня, но на самом деле, если так можно сказать, на меня даже не глядя. Я могу только догадываться, что она думает, но прежде чем успевает сказать хоть слово, раздается звонок в дверь.

– Спасли ситуацию, – бормочет Мэделин, подходя к трубке домофона возле входной двери. На маленьком экране видны несколько человек, стоящих перед входом в здание, но лица их с такого расстояния я различить не могу.

– Поднимайтесь сюда, – говорит Мэделин и нажимает кнопку на трубке. – Квартира семь, восьмой этаж.

– Я пойду, наверное, – вздыхаю я. – Не надо было мне приходить.

– Нет. Хорошо, что ты пришла. Я хотела с тобой познакомиться с момента твоего рождения, – отвечает она.

Я хочу спросить: «Почему?», но почему-то говорю:

– Нет, правда, я лучше пойду.

– Сначала позволь мне познакомить тебя с моими гостями, – жестом останавливает меня Мэделин.

Через полминуты раздается стук в дверь. Мэделин лишь слегка приоткрывает ее, и поэтому я не могу различить людей в коридоре. Мэделин говорит им что-то тихим голосом. Затем дверь распахивается, и в квартиру бодрым шагом входят пять человек, в представлении не нуждающихся: мама, Тай, бабушка и дедушка Стин, а позади них тренер Роулинз.

А вот теперь у меня, кажется, неприятности…

Моему мужу делали операцию – удаляли опухоль мозга. Я сидела в холле и ждала, и тут вдруг ниоткуда появились Хэлли и Нэйтан с моим любимым десертом – лимонным батончиком. Но, что гораздо более ценно, они остались со мной до конца операции. Чтобы я знала: кому-то не все равно.