Среди расхожих мифов, что так заботливо муссируются в народе и придают психиатрии в глазах непосвященного гражданина облик того самого чудища, что обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй, есть один касающийся недееспособности и опеки. Это целая глава в толстенном обвинительном гримуаре «карательная психиатрия». Дескать, недееспособными признают гениев, либо политически неугодных товарищей, либо надоевших стариков, которых несознательные дети мечтают лишить всего. Гениев и пламенных борцов за лучшее будущее Родины не видел, а со стариками пообщался достаточно, чтобы иметь свое твердое мнение: просто так дееспособности не лишают. И если будущее пожилых людей в руках и на совести их опекунов, то за экспертный вопрос я спокоен.

…Эта старушка-одуванчик была приведена под белы рученьки заплаканным сыном. Бабульке уже было лет восемьдесят с лишним, сыну – порядка шестидесяти. Было видно, как ему не хочется показывать ее психиатру, как он над ней трясется, буквально сдувая пылинки. С порога сын твердо заявил, что ни в больницу, ни тем более в интернат он мать не отдаст, но ему бы от нас хоть какой-нибудь документ, что не всем ее словам можно верить. В ходе беседы выяснилось, что бабушка уже в течение нескольких лет не узнает родных, не ориентируется не то что в дате-месяце-годе, а даже толком не знает, зима сейчас или лето. Насчет домашних дел можно сказать только одно: хорошо, когда она их не делает. Нескольких пожаров и потопов хватило с лихвой, но ежели бабушка надумала чего сделать – задать скотине корма, дрова порубить или печку истопить – будьте уверены, она это сделает, как бы за ней ни следили. Плевать, что скотина черт-те сколько лет назад осталась в деревне, живут они на шестом или седьмом этаже, плита электрическая, и на дрова годится разве что мебель. Если бы жажду деятельности можно было измерять, эта бабулька стала бы эталоном. Этаким иридиево-платиновым.

Ходить с ней получать пенсию в Сбербанке – то еще развлечение. Недавно посреди зала она снова забыла, что перед ней родной сын, выхватила у него из рук деньги, которые только что ему отдала, да как заверещит на весь зал! И ладно бы что-нибудь нейтральное, семейно-бытовое или, на худой конец, матерно-частушечное – так ведь нет, дернула нелегкая квалифицировать действия сына именно так: «Это ограбление!» Неудивительно, что все клиенты Сбербанка попадали на пол – люди грамотные, боевики смотрели. Хорошо, работники оказались на высоте, разобрались, что к чему, и не стали вызывать опергруппу. Мужику, правда, хватило напутствий от благодарно-облегченных клиентов.

Много проблем и от общения старушки с соседками. Она выходит во двор и начинает стращать местных бабушек леденящими кровь историями, как неблагодарные дети все ее деньги воруют и тайком пропивают, все фамильные драгоценности в ломбард снесли, а ее кормят супчиком из любимой кошки Мурки и котлетами из не менее любимого пса Шарика, кулинары-экстремалы разэтакие! Вот и ходят к ним на квартиру делегация за делегацией – от мэрии до домового комитета. Скоро дойдет до пикетов общества любителей домашних животных. А последний месяц этот божий одуванчик и вовсе повадился тусоваться около местного торгового центра, просить милостыню и горько жаловаться на детей, которые выгнали ее из дома. Сын, чуть не плача, рассказывал, какой это стыд – каждый раз ее разыскивать и уговаривать поехать домой. Особенно когда она его не узнает.

Бабулька внимательно слушала нашу беседу, кивала, а под конец повернулась ко мне и доверительно так затараторила:

– Вот и я говорю, сынок, фулюганы одни кругом! Аферисты одни, прости господи! И как жить? Они, тунеядцы, деньги у меня воруют, меня объедают – чай, не на хлебе с водичкой ряху такую отъел! Ну никакого спокоя, ни днем ни ночью. Так что ты, сынок, давай, оформляй вот энтого да кралю егойную в пансионат, а то ведь никакой личной жизни, даже мужичонку завалящего в дом не привести!