Глава вторая
Чужак
Ночь выдалась темная и сырая. Небо затянуло мрачными, косматыми тучами. Ни луны, ни звезд. Лишь изредка промелькнет светлый лучик в разрыве облаков, пробежавшись по мутной глади Иртыша, и тут же все опять окутано мраком и завешано моросящим дождем.
Плоскодонная деревянная лодка лежала на берегу почти у самой воды. Рядом находились двое мужчин. Одеты они были примерно одинаково: панцирные рубахи с капюшонами, достающие до середины бедер, поверх панцирей брезентовые безрукавки с карманами, плотные кожаные штаны и сапоги из грубой кожи с высокими голенищами. Но на одежде их сходство заканчивалось.
– А если Зюб никого не найдет? – спросил первый мужчина – рослый, но худощавый, с рыжей бородой. Он устало сидел на краю кормы, опираясь ногами на песок. Голова опущена, голос звучит сипло и сдавленно. – Что делать тогда будем?
– Зюб, да не найдет? Не найдет, так унюхает, – спокойно отозвался второй. – Кто ищет, паря, тот всегда находит.
Он был коренастый, с очень широкими покатыми плечами. Из-под железного капюшона на лоб сползали русые кудри. И, в отличие от рыжего товарища, выглядел «русак» бодрым и сосредоточенным. В ножнах на правом бедре – палаш, на левом – кинжал. Локти полуопущены, ладони готовы в любой момент выхватить оружие.
– А ты уверен, что мы в том месте высадились?
– Уверен. Маркитанты точно указали – кремль на высоком мысу. А в кремле высокая башня есть – колокольня. Ее издалека на реке видать и ни с чем не перепутаешь. И мы ее видели засветло… Высаживались, конечно, уже в темноте. Но это где-то рядом. И вообще – ты же знаешь, как Зюб в темноте видит? Наверняка найдет.
– А если в кремле людей нет?
– Как нет?
– Ну, соврали, к примеру, торгаши.
– Зачем? Они наоборот рады, что теперь в кремле люди сидят. Хоть торговать теперь есть с кем. С мохнатыми какая торговля? Так что – есть там люди. Повезет – уже к утру к ним попадем.
– Ну, хорошо бы, если так. Хотя… – Рыжебородый вяло махнул рукой.
– Чего?
– Не факт, что помогут. Сам знаешь, нигде чужаков не любят. Вон, маркитанты, вроде бы тоже люди. А сунься к ним без денег или товара – ворота не откроют. А то и вовсе в рабство продадут на невольничьем рынке.
– Торгаши, они на то и торгаши, чтобы жлобить. – Русый сплюнул под ноги. – Может, у них вообще какая мутация в мозгах случилась. А люди, Заяц, они везде люди. И на Урале, и в Сибири. Да, испортились малость. Но человек с человеком договариваться обязан. Иначе он и не человек вовсе. А так – чмо ходячее.
– Удивляюсь я тебе, Бортник. Вроде взрослый уже мужик и жизнью… – рыжебородый со всхлипом вздохнул и, поморщившись, закончил фразу: – и жизнью ломанный. А все в людскую доброту веришь.
Бортник повел плечами. Хмыкнул.
– Я не верю, а надеюсь. И не на доброту, а на здравый смысл. Понимаешь, Заяц, в этой жизни без надежды нельзя. Люди, они, конечно, разные попадаются. Но надежда, паря, умирает последней. Так еще наши предки считали. Мудрость народная, короче.
– Хорошо тебе так рассуждать. У тебя из живота пулю не выковыривали.
– И чего? Из меня раньше много чего выковыривали. Но живой же?.. Ты потерпи. Сутки-другие, и будешь, словно новенький. Эта мазь, она и мертвого на ноги поставит.
– Хорошо бы так… Как думаешь, из наших кто еще живой остался?
Бортник отозвался не сразу, настороженно поглядывая в сторону густых кустов.
– Да кто ж его знает? Надеюсь, что остался. Может, кто и в лес успел уйти. Мы ж гонца тогда послали, когда эти чешуйчатые появились…
Некоторое время оба молчали. Рыжебородый Заяц продолжал с тем же унылым видом сидеть на корме, лишь тяжело вздыхал периодически. А Бортник слегка прохаживался по песку, не удаляясь от лодки: пять шагов в одну сторону, пять в другую. И все косил глазами на заросли: то ли поджидая кого-то, то ли, наоборот, опасаясь.
Первым заговорил Заяц:
– Бортник, слышь?
– Чего?
– Я что спросить хотел. Сказать, вернее. Это, если вдруг… Короче, ты закопай меня поглубже, если… Не хочу, чтобы разные твари по кусочкам растащили.
– Не думай ты об этом, Заяц. – Бортник остановился и с укоризной посмотрел на товарища. – Я же говорю – оклемаешься и…
Он осекся и быстро, на каблуках, развернулся к берегу. Там, около кустов, стояли четверо. Они появились из темноты, словно призраки. Люди или кто еще – сразу и не разберешь. Харь толком не видно, лишь понятно, что косматые и бородатые.
Одеты – кто во что горазд. И явно не у лучшего городского портного – так, в обноски. На двоих вроде как кольчуги. Еще один в ржавых латах, времен, похоже, Ледового побоища, к тому же без шлема и нижней части поножей. Четвертый был в куцей байдане, явно снятой с какого-то коротышки, зато, в отличие от «латника», являлся обладателем шлема с бармицей.
И оружие «братва» имела такое же разномастное. «Латник» держал в руке секиру, первый из «кольчужных» – копье, второй – кусок трубы, а у долговязого в байдане и шлеме в руке была какая-то кривая хренотень… Ятаган, что ли?
В общем, не воинство, а сброд. Но четверо. И, судя по амуниции, далеко не мирные пахари и сеятели, а романтики с большой дороги. И очень даже не хилые, а, скорее, наоборот – битки. «Латник» и вовсе громила, плечи широченные, да и рост под два метра. А расстояние…
Расстояние – метров двадцать, прикинул Бортник. Нет, лодку в воду уже не столкнуть, не успеем. И драпать по берегу нет смысла – Заяц сейчас не ходок.
– Иди ко мне, – негромко, не оборачиваясь, бросил товарищу. Но тот уже и сам сообразил – приблизился и встал у плеча.
– Не дрейфь, пробьемся, – подбодрил Бортник.
– А я и не дрейфлю, – просипел Заяц и облизнул сухие губы. – Помирать, так с музыкой.
– Хорошая присказка. От кого слышал?
– От тебя.
– Да ну? Какой я умный… – Бортник пытался шутить, чтобы взбодрить Зайца. Но предчувствия у него были тяжелые. Очень нехорошие предчувствия.
Незнакомцы между тем медленно приближались в угрюмом молчании. По ходу рассредоточивались, охватывая жертв полукругом. Понятное дело, хотят прижать к воде. Стратеги хреновы!
– Привет, мужики!
Бортник это выкрикнул на всякий случай. Так, чтобы легкие прочистить. «Мужики» не то чтобы отозвались с радушием, но остановились. Теперь до ближайшего из них, «латника», было шагов десять.
– Ну, как хотите, – пробормотал Бортник, вытаскивая левой рукой из ножен палаш. Он владел обеими руками, но левой орудовать большим клинком ему было сподручней. – Обойдемся без теплых приветствий.
«Латник» сделал несколько коротких шагов и вдруг произнес высоким голосом:
– Оружие положьте на землю.
– Чего?
– Оружие, говорю, положьте.
– И чего?
– Того. Монеты, продукты есть?
– Откуда? Сами хотели у вас попросить.
«Латник» наклонил огромную косматую голову, как будто удивился или задумался. До него оставалось пять или шесть шагов – один хороший рывок. В этот момент из-за туч внезапно выглянула луна, и Бортник разглядел лицо противника. Оно было странно перекошено и вытянуто – от того, что на одной стороне лицевой кости образовался здоровенный нарост. А с другой стороны оттопыривалось большущее, величиной с ладонь, ухо.
Вот, урод! Вот почему его голова казалась издалека такой огромной. Ворм? Похоже, они наткнулись на шайку вормов. Вернее, те сами их обнаружили. Эх, Заяц, накаркал «трупоедов» на свою задницу. И мою тоже.
– Борзый ты, – прогнусавил «латник». – Откель только такие крутые берутся. Вы чего, по реке приплыли?
Бортник не ответил, оценивая обстановку. Три остальных мутанта находились еще ближе, чем вожак. Шагни – и можно достать палашом. Или тебя достанут – не трубой, так копьем.
Ударить первым? Или попытаться отбиться, стоя спина к спине с Зайцем? Один бы он, не раздумывая, бросился на пролом. Но Заяц едва на ногах держится… Ах, если бы Зюб сейчас вернулся!
– Точно, приплыли. Вижу, что чужаки.
«Латник» пробубнил это без выражения, констатируя факт. Вроде бы как поддерживал разговор. А сам, упырь гребаный, уже примеривался, как засадить в Бортника секирой.
– С чего ты взял, головастик, что чужаки? – почти ласково отозвался Бортник. И подумал: нет, нельзя дальше выгадывать. Продолжая сжимать палаш кистью левой руки, он опустил правую руку вниз, к бедру. И слегка отвел ее назад.
– Да сапоги у вас, вижу, чудные, – отозвался «головастик». – Что за кожа? Толстая, у нас такого не носят. Из какого зверя скроили?
На этом «обмен репликами» завершился. Все! – решил Бортник. Но так решил не он один.
Враги начали схватку почти одновременно. Один из мутантов бросился с копьем наперевес на Зайца, но Бортник этого не видел. Во-первых, стоял спиной. Во-вторых, был сосредоточен на деформированной роже «латника» – уж слишком она напрашивалась на братский поцелуй. Правая кисть Бортника сделала еле заметное движение, и через мгновение двадцатисантиметровый гвоздь вонзился в глаз ворма.
Чего-чего, а метать специально выкованные и заточенные гвозди Бортник умел лучше всех в общине. С тридцати шагов точно в центр мишени попадал, а уж с пяти…
Правда, темновато сейчас, но зато бельма у гада блестят так, что даже слепой разглядит. Что он, урод, фосфором, что ли, обожрался?
«Латник» еще не успел почувствовать боли, а Бортник уже прыгнул ему в ноги, разворачивая в воздухе палаш. И рассчитал верно. Получив кованым гвоздем в глазницу, ворм непроизвольно отшатнулся и схватился за него ладонью. Взревев от боли и ярости, он попытался выдернуть железку. И этих секунд Бортнику хватило, чтобы рубануть урода под колено.
Жаль, не удалось откромсать конечность под ноль – чересчур крепкие оказались у мута кости; да и бить с лёта, не то, что с упора. Но и перерубленных сухожилий хватило, чтобы «латник» с грохотом повалился на землю. Спрашивается, на фига на себя столько железа надевать?
Кувыркнувшись, уже через мгновение Бортник стоял на ногах. Он заметил, как Заяц, забравшись в лодку, отбивается палашом от наскоков ворма с копьем. Но помочь раненному товарищу не мог. На него с двух сторон неслись муты: первый, в кольчуге – с трубой, второй, долговязый – с ятаганом.
Они слегка опешили при виде того, как Бортник покалечил их главаря. Но тут же взъярились и явно намеревались взять реванш. Однако это совершенно не устраивало Бортника.
План действий родился моментально. Ворм с куском чугунной трубы наперевес выглядел хотя и угрожающе, но и сам представлял из себя удобную мишень. Чем, безусловно, требовалось воспользоваться. И Бортник воспользовался.
Он отскочил вправо – так, чтобы между ним и вормом с ятаганом оказался распластанный на песке «латник». Реагируя на маневр противника, мутант с трубой резко притормозил. По инерции его, конечно же, занесло. Пытаясь сохранить равновесие, ворм на мгновение замер в позе кузнеца, позирующего скульптору. Тут Бортник и достал его своим палашом с полуторной заточкой.
Кончик клинка угодил под широкий подбородок – благо, что мутант сам его невольно подставил, запрокинув голову. Р-раз! – и из рассеченной гортани брызнула кровь. И без того поганую рожу ублюдка перекосило, глаза полезли из орбит. Он захрипел, но все-таки нашел силы махануть обрезком трубы.
Бортник легко увернулся от выпада и уже прицельно, с оттяжкой, отсек муту голову. Возможно, тот подох бы и без этого, но Бортник не сдержался – как не рубануть, когда ублюдок сам шею подставляет? И малость увлекся.
Он успел развернуться, помня о ворме с ятаганом. И даже попытался сделать нырок, увидев, что мут уже занес над ним оружие. Но «трупоед» оказался проворнее.
Удар клинком по левому плечу был такой силы, что рука на несколько секунд онемела и выронила палаш. К тому же Бортник поскользнулся на мокрой глинистой почве и шлепнулся на спину. Мут тут же попытался добить беззащитного врага. Но Бортник, извернувшись, отбросил свое тело в сторону. Ладонь нащупала древко секиры поверженного ранее «латника» и вцепилась в него.
Оружие подвернулось более чем кстати. Бортник попытался выставить клинок секиры перед собой. Неугомонный ворм, нависая над противником, в очередной раз взмахнул ятаганом. Но малоактивная позиция «партнер снизу» на этот раз – редкий случай – не помешала, а помогла Бортнику. Дело ведь, в конце концов, не в позиции, а в сноровке и навыках. В мастерстве, короче говоря.
Находясь на волоске от гибели, он изловчился и пырнул ворма копейным острием секиры. Прицельно пырнул – в незащищенное место ниже короткой байданы. К большому несчастью для мута в этом месте у него находился пах. О чем Бортник не преминул напомнить.
Плоское и длинное, расширяющееся к основанию, острие со свистом вонзилось в плоть ворма, буквально насадив его на верхнюю часть клинка. Невозможно передать словами всю гамму чувств, охвативших мутанта. Но по инерции он успел-таки рубануть противника по голове, хотя и вскользь – помешал капюшон панциря.
Рассвирепев от такого хамства, Бортник ухватил древко секиры второй рукой и, напрягшись, перекинул тело ворма через себя. Он при этом визжал так, что у Бортника заложило уши. Но как тут не завизжать, когда пах и промежность рассечены до самого копчика?
Затем Бортник, не без труда, присел и попытался оглядеться. Ох! Ох-хо-хо… Голова раскалывалась на части, перед глазами вращались концентрические круги… Где же палаш? А, вот, вроде.
Встав на корточки, он попытался дотянуться до оружия, и в этот момент его кто-то с силой дернул за ноги. Ах ты тварь непотребная!
Забытый в горячке схватки «латник» вступил в нее неожиданно, но активно. Невзирая на выбитый глаз и почти отрубленную голень, мутант не собирался тихо и спокойно уйти в мир иной. Нет бы перед смертью о душе подумать, ан нет. Едва оклемавшись, он жаждал мести и рвался в бой. И даже потеряв литра три крови, по-прежнему оставался смертельно опасным врагом.
Оружия у него не было. Вместо правого глаза зияла кровоточащая рана. Одной ноги, считай, он уже тоже лишился. Но оставались целыми две здоровенные ручищи. Обхватив ими ноги Бортника, ворм рывком подтянул его к себе. А затем, зверея от ярости, впился зубами в бедро врага.
Штаны Бортника, изготовленные из специально обработанной кожи кабана-рыбы, выдерживали удар ножа и даже наконечника копья – благодаря скользкой и очень плотной чешуйчатой поверхности. Но ворм исхитрился прокусить штаны клыками и вцепился в ногу Бортника, как бультерьер. И сгрыз бы заживо – дай ему волю.
Тем более что хватка у челюстей мутанта была не слабее, чем у дикой крысособаки. Имел Бортник однажды такое удовольствие – отбиваться от стаи этих «санитаров леса». Так что мог сравнить. И сравнение получилось в пользу «трупоеда». В том смысле, что зубки тот имел ого-го…
Одного не учел вконец осатаневший ворм – если у него вообще осталась способность к разумным суждениям. Того не учел, что у Бортника, кроме палаша, в запасе еще и кукри имелся. Не хилый такой изогнутый тесачок длиной в две ладони. А также с полдюжины кованых гвоздей лежало в боковом кармане в специальных кармашках-сотах.
Однако Бортник в этот миг не выбирал, что лучше подойдет: нож или заточенный гвоздь; не думал он о таких тонкостях. Просто ухватился за то, что первым под руку подвернулось; а подвернулась рукоятка кукри. Остальное – дело мастера.
Схватил Бортник нож и полоснул мутанта по шее. Как следует полоснул: от лопухообразного уха до гортани. Так, что кровь из артерии струей брызнула. Чтобы уж наверняка.
Хотя, кто его знает наверняка, сколько у этих вормов артерий? Они ведь, твари, не зря от Полей Смерти питаются – все что угодно может отрасти и нарасти. Поэтому следующим ударом Бортник в глазницу уроду засадил – ту, что еще пялилась бельмом, в отличие от первой. Изощренно засадил – чтобы до мозга достать. И достал, кажется. А больше и бить-то было некуда – кираса прикрывала.
Но ворм и после этого еще минуты две дергаться продолжал. Зубы, правда, разжал. А вот ручищи свои, которыми голени Бортника обхватил, – нет. Так и продолжал держать, сцепив ладони в замок. Настоящий монстр, чего тут еще скажешь? Пришлось сухожилия подрезать – лишь тогда хватка ослабла.
Освободился Бортник от «латника», милосердно добил секирой скулящего ворма с распоротой промежностью и только затем огляделся. Вернее, сначала кровь с рассеченного лба смахнул, чтобы глаза не заливала. А уж потом посмотрел в сторону лодки.
Он, конечно, не забыл о Зайце и четвертом ворме. Просто, в бою ведь как? Кто под руку подворачивается, тех и мочишь. Вот он и мочил, пока народ не успокоился. А когда огляделся, то понял, что на помощь к товарищу, видимо, опоздал.
Нет, Заяц был еще жив. И ворма – который с копьем – он все-таки уложил. И сидел теперь на песке, прислонившись к борту лодки. Дышал даже, потихоньку. Но вот кровь пузырилась на губах. И дышал-то совсем плохо – с хрипом и посвистом. Достал его все же ворм своим копьем. Или еще чем…
– Ты это, терпи, Заяц, – попросил Бортник. – Я сейчас. Куда он тебя?
Товарищ смотрел мутными глазами. Потом с трудом выдавил, булькая кровью:
– Все… кажись… ты не… забудь…
«О чем не забудь?» – хотел спросить Бортник. Да не успел. Понял, что не слышит его Заяц. И не услышит уже никогда.
Оглянулся Бортник. Закрыл мертвецу веки. Помолчал. И вспомнил, о чем просил товарищ.
– Закопать, значит, тебя? – пробормотал под нос. – Поглубже, значит? Чтобы мутанты не сгрызли? Ну, если просил…
И словно что-то почувствовав, повернул голову влево. По берегу двигалось несколько смутных человеческих фигур. Вернее, человекообразных – кто ж на таком расстоянии разберет? Да еще под дождем?
Неужто вормы из той же шайки? Хотя… уж лучше «трупоеды», чем осмы. В любом случае не люди – нормальные люди по ночам не шарятся.
Сколько же их? Четверо? Или пятеро? Эх-хэ… Он крутанул левым плечом. Плечо шевелилось. Но плохо. Эх, прости, Заяц. Похоже, надо делать ноги.
Он провел ладонью по голове мертвого товарища. И, пригнувшись, поспешил в сторону зарослей. Тех самых, что чернели вдоль берега. Приблизившись к ним почти вплотную, Бортник догадался, откуда появилась первая группа вормов.
Это были кусты-кровопийцы. Растут они всегда густо и нрав имеют пренеприятный для любой живности, включая человека. Ветви длинные и гибкие, с колючками. Как только воткнется колючка в жертву, куст тут же начинает высасывать кровь.
Соваться в такие заросли верная смерть и даже подходить слишком близко опасно. Ветки у кустов не просто торчат, а реагируют на теплокровное существо, словно щупальца осьминога. Однажды на глазах Бортника в заросли «кровопийцев» на ходу вломился дикий тур. Здоровенный, вроде, бычара, а обратно так и не вырвался, не сумел. Облепили его колючие ветки и за минуту всю кровь выкачали. А ведь крови в нем целая бочка.
У вормов тоже кровь, хотя и гнилая. Поэтому сквозь кусты им не пробраться. Но в зарослях была прорублена свежая просека. Вормы, возможно, и прорубили. Зачем? Да кто ж этих «трупоедов» поймет?
Бортник знал, что ветви «кровопийцев» горят не ярко, но почему-то очень долго, почти не давая дыма. А еще порошок из высушенных веток быстро останавливал кровотечение. Да черт его вообще знает, зачем вормы могли рубить кусты. Может, они ими питаются.
Дело было не в этом, а в том, что темные фигуры неизвестных быстро приближались, перейдя на бег. А вот Бортник передвигаться быстро не мог. Огнестрельная рана на ноге, полученная недавно в стычке, едва успела затянуться. А тут еще взбесившийся ворм с его клыками – порвал-таки, сволочь, бедро…
Нет, по берегу не убежать – достанут. В драке же против пятерых ему сейчас не выстоять. Да даже и против четырех. В особенности, если это не вормы, а осмы. Да даже и дампы – хрен редьки не слаще…
Правда, знать бы наверняка, что там дальше, в глубине зарослей? Лежка вормов? Других мутантов? Тропинка?
Бортник продолжал косить глазом влево, контролируя перемещения неизвестных. И это спасло его от гибели. Он не столько увидел, сколько почувствовал приближение смертельной опасности и резко присел. И через мгновение над его головой просвистела стрела.
Времени на раздумья не оставалось. Бортник перекрестился и шагнул в темноту, стараясь держаться центра просеки. Кусты тут же зашипели, зашевелив ветками.
* * *
Неизвестный добрался почти до самой стены и свалился, окончательно обессилев. Ему оставалось преодолеть каких-то два десятка метров, но он не сумел. И сейчас неподвижно лежал, раскинув руки и уткнувшись лицом в землю.
У него были очень светлые, почти белые, волосы – большая редкость среди темноволосых тоболяков. Павел, занимавший пост на третьем ярусе колокольни, заметил его около получаса назад. Когда уже начало всходить солнце. Заметив, позвал напарника – Тощего Антипа.
Тот долго всматривался, прищурив один глаз – до неизвестного в тот момент оставалось метров сто, – затем неуверенно протянул: «Странный какой-то. Пьяный, что ли?»
Павел пожал плечами. Может, и пьяный. Да только откуда ему тут взяться?
«На мутанта, вроде, не похож, – продолжал рассуждать Тощий. – Может, маркитант какой заблудился?»
«Нет, – сказал Павел. – Торгаши, они без своих синих жакетов не ходят. Понты у них такие, ты же знаешь. Да и с какого бодуна ему под утро по Большому логу переться? В Мертвую Зону? Так туда проще вдоль Иртыша пройти. Разве что совсем крыша съехала».
«Ну, мало что… Может, чего не поделил со своими и поцапался. А жакет, предположим, потерял…»
Дозорные так и не сошлись во мнении по поводу неизвестного. Сначала хотели сообщить о нем старшему караула, но потом решили подождать. Они знали, что старшой недавно лег прикорнуть, и будить его без серьезных оснований не хотелось.
А подобных оснований, похоже, не вырисовывалось. «Беляк», как окрестил его Павел, шел один и не прятался. И уже по этой причине вряд ли мог представлять серьезную угрозу. Кроме того, он был очень сильно, возможно, смертельно, изранен.
Это стражники поняли, когда «беляк» подошел ближе – шатаясь, спотыкаясь и все чаще падая. Тогда и разглядели, что он весь в крови, начиная с головы и заканчивая ногами, – в крови и грязи. И без оружия.
Падая, он какое-то время лежал, собираясь с силами. Потом поднимался, делал несколько неуверенных шагов и снова валился. А затем и подниматься перестал. Лишь полз. Пока не уткнулся лицом в землю.
Убедившись, что «беляк» не подает признаков жизни, Павел высунулся из оконного проема и внимательно огляделся.
По левую руку от него, примерно в полукилометре от кремля, на берегу Иртыша располагалась основная база маркитантов. Видел ее Павел не особо хорошо – закрывал склон Троицкого мыса. Прямо перед Сновидом, почти от стены кремля и до берега тянулся широкий лог, который тоболяки называли Большим. Он образовался на юго-западной части мыса после падения огромной бомбы.
По правую руку от Павла, в северо-западном направлении, находилась Мертвая Зона. Ее территорию несколько лет назад прибрали к рукам маркитанты, поставив охранение и оборудовав торговые ряды. И получалось, что почти вся площадь лога, включая часть берега, находилась между базой маркитантов, Мертвой Зоной и кремлем.
Это место – с западной стороны кремля – считалось самым спокойным для дежурства и безопасным. Открытое пространство отлично просматривалось со стен и башен до Иртыша, поэтому нападение отсюда было практически исключено. Пакость могли устроить лишь маркитанты, но у тобольской общины с ними был заключен мирный договор.
Да и зачем торгашам на кремль нападать? Им и нео не мешали, когда в кремле сидели, а уж с людьми-то и вовсе ни к чему воевать. Маркитантам от людей сплошной доход…
Правда, ночью, особенно темной, по логу мог пробраться кто угодно. И ухо в охранении держали востро. Но это ночью. А сейчас уже, считай, рассвело. Так что…
Белобрысый незнакомец, ясен пень, из чужаков – рассуждал Сновид. В общине он всех знал в лицо, тут к гадалке не ходи – не наш. На мута совсем не похож. Выходит, пришлый? Или все-таки маркитант, который решил сбежать от своих? Такое, конечно, крайне редко случается. Но случается, ему ли об этом не знать…
Пришлый или маркитант может представлять для общины пользу. Это всегда новая информация, так учил дядя Павла Ринат Ворон. А этот «беляк», наверное, нуждается в срочной помощи. Вот окочурится сейчас, и нехорошо как-то получится. Считай, готового «языка» потеряем.
С другой стороны, тот же Ворон говорил, что чужаки всегда опасны. Если не лазутчик, так скрытый мутант. И чего ему, Павлу, над этим париться? Вот проснется старшой, пусть и…
…помогите… люди… помог…
Павел вздрогнул. Мотнул головой. Взглянул вниз. Незнакомец лежал неподвижно. Или чуть шевелится?
Сновид обернулся. Тощий стоял у восточного окна, опершись плечом на проем. Спокойно так стоял, без интереса к окружающей действительности.
– Эй, Антип… Анти-и-ип.
– …А, ты чего? – Тощий ответил после паузы, встрепенувшись. Задремал, что ли?
– Да так, ничего. Ты это, сейчас мне ничего не говорил?
– Я? – Напарник удивленно поморгал глазами. Затем потянулся, раздвигая плечи, и смачно, от души, зевнул. – Чего я мог говорить?
– Понятно. Знаешь, я все же старшого разбужу. Надо бы на этого дядю глянуть поближе. А то помрет, неровен час.
– …Ну, разбуди. Может, и вправду надо его затащить и допрос снять. А я это, прикрою сверху, если чего. – Антип выразительно поправил на груди ремень налуча, из которого торчало «плечо» среднего лука.
– От чего прикроешь?
– Ну, мало ли что. И вообще – будь осторожней. Вдруг это какой мутант на самом деле? Возьмет, да набросится.
– Ладно, – сказал Павел. – Я учту…
Когда он пришел в караулку, то выяснилось, что старшой отправился проверять посты. А это на полчаса – не меньше. Пришлось Сновиду возвращаться в здание колокольни. В помещении на первом этаже находился Ванька Бугай – сидел и сосредоточенно затачивал напильником лезвие своего верного бердыша.
Павел уже хотел подняться на ярус, но что-то его остановило. Толком не понял что именно, но какая-то тревога зудела внутри. А тут еще снова в голове будто прошелестело:
…люди… помогите…
И тогда Павел, совершая самоуправство, сказал Бугаю, что надо затащить одного мужика в башню. Тот спросил:
– А старшой в курсе?
– В курсе, – соврал Павел. Не надо было, конечно, врать. Но он почему-то сильно занервничал – так, что аж в животе затряслось.
– Ладно, – сказал Бугай. – Давай затащим, коли надо.
Ваньке вообще все было по фигу – кроме жратвы и драки. Вот пожрать и бердышом помахать он любил.
– Сам дотащишь?
– Дотащу.
Бугай открыл засовы и распахнул толстую деревянную дверцу, обшитую листами железа. Раньше здесь находился узкий оконный проем. Но новый Правитель Воислав распорядился оборудовать его дверью – на экстренный случай. Павел осмотрелся, спустил приставную лестницу и слез на землю.
Когда он, поглядывая по сторонам, приблизился к «беляку», тот по-прежнему лежал неподвижно. И тут Павел замер, как вкопанный. Невдалеке от тела незнакомца, всего в трех-четырех шагах, он увидел бабочку-падальщика. Она валялась на боку, сложив полуметровые крылья с черным рисунком, похожим на человеческий череп.
Вполне себе обычное насекомое эпохи постапокалипсиса и даже полезное для природы. Если не иметь в виду, что это насекомое обладает десятком острых когтей-крючьев и зубами, способными за несколько секунд раздербанить толстенную шкуру фенакодуса. А также если забыть о том, что «падальщицам» было совершенно без разницы кого дербанить: труп вонючего хоммуса или тело потерявшего сознание человека.
Плотоядное насекомое, которое обнаружил Павел, по всей видимости, именно так и намеревалось поступить – полакомиться совсем еще свежей плотью «беляка». Ибо тот, к облегчению Сновида, был жив. Хотя и находился без сознания.
А вот «падальщица» уже агонизировала, подрагивая крыльями. Подыхала уже, то есть. Но когти, росшие непосредственно из туловища, еще продолжали сжиматься и разжиматься. А изогнутый, как у ястреба, клюв щерился острыми, двухсантиметровыми зубами.
О том, что недавно случилось с крылатым трупоедом, без слов говорила стрела. Она насквозь пронзила его тонкую шею и перебила шейные позвонки. И Павел догадывался, кто мог произвести такой точный выстрел в подвижную цель.
Он обернулся и посмотрел на третий ярус колокольни. Из арки окна выглядывал Антип. Увидев, что Павел его заметил, он помахал рукой.
– Это ты? – крикнул Павел, скорее, для порядка. – Молодец!
– Не за что, – без особой радости отозвался Тощий. – Ты того, не задерживайся.
И выразительно показал на север.
Павел посмотрел в ту же сторону, и у него противно шевельнулось в груди. Он увидел в небе несколько темных точек. Которые, однако, приближались, быстро увеличиваясь в размерах. Рукокрылы, ядрит их в три креста! Или как там выражался Крот?
Он шустро взвалил «беляка» на плечо и потащил к стене. Ему показалось, что чужак застонал, но обращать на это внимание было некогда. Весил неизвестный, несмотря на средний рост, никак не меньше ста кило. Павел, хотя и не жаловался никогда на нехватку сил, пер его с трудом – даже ноги подгибались. Однако мысль о приближающихся мутантах подгоняла не хуже свинцовой нагайки.
И он успел. Добравшись до башни, прислонил «беляка» к стене, а дальше помог Ванька Бугай. Он, высунувшись из проема, схватил раненого за руки. Павел, подсев под неподвижное тело, пихнул снизу. Так и затащили.
Белкой взлетев по трехметровой лестнице, Сновид обернулся и посмотрел в небо. Четверо крупных рукокрылов, заложив вираж, убирались несолоно хлебавши. Но задержись он секунд на десять, тогда… Тогда без помощи Антипа тяжко бы пришлось.
Словно отзываясь на его мысли, воздух разрезала стрела. Павел вряд ли ее толком заметил бы, если бы не яркое, ядовито-зеленое оперенье из волоса фенакодуса – «фишка» Антипа, который вымачивал куски волоса в специальном растворе. Рукокрылы уже уходили на север, расправив двухметровые крылья и явно потеряв бдительность. Ну и схлопотали.
Стрела достала последнего из них, пробив округлое брюхо, напоминающее по форме ведро. Мутанта качнуло в сторону и вниз. Он задергал крыльями, пытаясь вернуться на прежний курс и набрать высоту. И в это время следующая стрела вонзилась твари в голову, точно под растопыренное ухо. Летающий упырь дернулся, затем скособочился и, судорожно трепыхаясь, рухнул на землю.
Павел знал, что в этих местах – за ушами – у рукокрылов находятся нервные центры, управляющие левой и правой сторонами тела. Но сделать такой мастерский выстрел, кроме Антипа, в общине могли лишь два-три лучника. И конечно же Тощий не отказал себе в удовольствии потренироваться на подходящих мишенях.
Вдвоем с Бугаем они подтащили «беляка» к топчану и уложили на спину. В этот раз он застонал громко и отчетливо.
– Воды принеси, – попросил Павел, разглядывая чужака.
Да, приложили мужика крепко. По голове явно рубанули клинком. Со скользом, правда, или капюшон помешал. Поэтому черепушка цела. Но рана на лбу все равно выглядит страшновато.
Плоские кольца панциря на правой стороне груди погнуты и рассечены, залиты кровью. Похоже на удар копья. По левому плечу тоже изрядно прошлись клинком – тяжелым, но тупым: кольца не разрублены, а вогнуты. Ноги…
Да, теперь понятно, почему у него ноги заплетались. В бедро, похоже, вонзилась стрела, но рана неглубокая. Или копьем, опять же, пырнули… А тут что? Крысопес, что ли, рванул? Или сколопендра?.. Да-а, досталось чужаку…
Но он не мутант. И не маркитант. Таких штанов и сапог Павел никогда не видел. Да и панцирей в общине не носили, плели кольчуги. И откуда же его занесло?
Ванька, между тем, принес ковш с водой и без церемоний плеснул «беляку» на лицо. Уж чем-чем, а деликатностью Бугай никогда не отличался.
– Ты это, – сказал Павел. – Полегче немного. Мужик, считай, при смерти.
– А чего с ним выеживаться? – Ванька искренне удивился. – Чужак же. Надо допрос быстрей снять.
– Погоди ты с допросом. Пусть очухается слегка.
В этот момент чужак застонал и открыл глаза. Взгляд был мутным и тусклым.
– Мужик, ты кто? – спросил Павел.
Губы раненого шевельнулись. Потом еще раз. И Павел расслышал:
…лю-ди…
Расслышал или показалось?
– Да, мы люди. А ты кто?
Человек зашевелил губами, но Павел ничего не разобрал. Или не расслышал.
– Ты кто? Откуда?
Раненый неожиданно схватил Павла за рукав куртки и потянул на себя. Сновид нагнулся почти над самым лицом чужака, непроизвольно отметив силу и цепкость его пальцев.
– Горные мы… – шепот был хриплым и прерывистым. – Люди… угроза… шайны… смерть… вам угрожает…
Глаза раненого начали закатываться.
– Эй! Держись, не вырубайся. – Павел хлопнул его по щеке. – Вань, неси еще воды.
Но загадочный незнакомец уже потерял сознание…
Сдав пост, Сновид решил зайти в караулку. Туда, по распоряжению старшего смены, отнесли раненого чужака. Старшой, узнав о самоуправстве Павла, вскинулся, но быстро успокоился. Лишь предупредил, что доложит о проступке Павла директору Ворону, а тот уж пускай сам разбирается. Сновид, разумеется, привел свои резоны – мол, старшого не было на месте, а чужака могли прикончить мутанты, а тот, возможно, знает ценную информацию, а это…
Но Сновид понимал, что дело не в резонах. Покинув пост без разрешения командира – пусть и с определенными основаниями – он совершил серьезный проступок. И наказание могло последовать суровое, если бы не его покойный отец. Вернее, память о нем. Погибший при штурме кремля Правитель Корней пользовался в общине непререкаемым авторитетом. А вот сын его Павел по прозвищу Сновид…
По-разному относились к нему люди. Некоторые равнодушно, некоторые – настороженно. Были даже и такие, кто побаивался его, шепчась по углам: уж больно странный у Правителя сынок. Уж не мутант ли?
Подобные разговоры начались еще в первые годы жизни Павла. Дело в том, что он родился недоношенным и слабым. Многие считали – не жилец. И не только потому, что дышал на ладан.
В общине существовали строгие и даже жестокие нормы контроля над рождаемостью. Нет, сам факт рождения детей приветствовался. Но при одном обязательном условии – ребенок должен быть здоров. Здоров очевидно, безо всяких сомнительных и подозрительных отклонений и нюансов. Иначе он подлежал выбраковке, что в переводе с бюрократического языка означало умерщвление с помощью инъекции смертельного препарата.
Как бы к этому не относиться, но община не могла себе позволить содержать нахлебников и иждивенцев в виде слабых и больных детей, не говоря уже об инвалидах и мутантах. В условиях постъядерного мира, когда требовались исключительно воины и работники, подобное гуманистическое общество было бы обречено. В том числе и по генетическим причинам – ведь больные и слабые не могут рождать сильных. Так когда-то, по легендам, поступали в древней Спарте.
Мать Павла, знахарка Бану, знала, что ждет сына, если он в шестимесячном возрасте не пройдет отбор у специальной комиссии. Поэтому пичкала его всеми снадобьями, которые могла изготовить. Даже за ограждение Промзоны в одиночку лазила, чтобы нацедить соку хищной ивы, и изобретала потом какие-то микстуры.
В итоге сын через отбор комиссии, хотя и со скрипом, прошел. Учли все-таки, что это сын Правителя – до этого-то у Корнея лишь дочери рождались. Да и окреп к тому времени уже пацан. Пусть и немного.
Матери бы тут успокоиться, а она продолжала и дальше Павла подкармливать снадобьями – для укрепления здоровья. Успокоилась лишь тогда, когда к семи годам он вымахал едва ли не выше всех своих сверстников – и крепким, как жеребенок фенакодуса. Но к этому времени у Павла определенные странности стали проявляться. И началось все с провидческих снов-кошмаров.
Не сразу, разумеется, родители поняли, что к чему – мало ли что ребенку снится, пусть и очень редко? А когда сопоставили и смекнули, поздно стало шило в мешке таить. И снова поползли слухи по Промзоне, что с сыном Правителя что-то не так.
И хотя позднее Корней строго-настрого запретил Павлу рассказывать о снах, репутация уже сложилась. Неоднозначная репутация, пугающая. Не столько из-за самих видений, сколько из-за того, что не бывает таких диковинных прозрений у нормальных людей. А если Сновид не нормальный, то кто? Мутант?.. Такое и произносить страшно.
Хотя внешне парень на загляденье – рослый, крепкий, симпатичный. Волосы черные вьются, синие глаза… Да еще и сын Правителя. Считай, первый парень на Промзоне. И был бы первым, если бы не эта инакость, отличающая его от обычных людей. Она вызывала подозрения и наводила на сомнения…
В общем, поругался немного старшой на Павла, затем успокоился и велел оттащить чужака в каморку при караулке. До выяснения личности и обстоятельств. А в здании колокольни, можно сказать, на первом рубеже обороны, неизвестному чужаку делать нечего, – закончил старшой.
И вот теперь, после смены, Павел решил снова глянуть на раненого. Как он там? Все же, хотя и пришлый, а не совсем теперь чужой. Павел его, считай, от верной смерти спас. Если бы «падальщица» не загрызла, так рукокрылы подсуетились бы. Хорошо бы узнать, ради кого старался.
И, разумеется, не шли из головы слова, которые в бреду произнес раненый. Угроза, смерть, что-то там о горных людях… И это еще – шины, что ли. Или шейны?
В караульной за дощатым столом сидели двое бойцов и лениво играли в домино. На вошедшего Сновида лишь покосились.
– Как тут этот, раненый? – спросил Павел. – Не помер?
– Да удильщик его знает, – откликнулся один из стражников. – Лежит себе тихо.
Каморка представляла из себя небольшую комнатку без дверей в углу караульного помещения. Когда-то тут, возможно, находился чулан, но часть кирпичного дверного проема от дряхлости обвалилась. Теперь это был, скорее, закуток, отгороженный от основного помещения стенкой. Павел сам выгребал из него мусор во время генеральной уборки.
Уборка заняла целую неделю – нео загадили в кремле все, что могли. И людям пришлось изрядно постараться, чтобы навести хотя бы относительный порядок. Огромные кучи мусора до сих пор загромождали двор. Его еще только предстояло разобрать и отсортировать – в мусоре иногда попадались дельные вещи.
Когда Сновид приблизился к проему и заглянул вовнутрь, чужак лежал на полу каморки. Лежал на боку, подложив под голову локоть. И был в сознании.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем раненый с трудом, еле слышно, спросил:
– Это ты?
– Я, – отозвался Павел, толком не поняв, что имеет в виду незнакомец.
– Я тебя… запомнил.
Он говорил очень тихо. И Сновид, сделав пару шагов, присел рядом на корточки. На близком расстоянии Павел заметил, что лоб чужака – в том месте, где его рассекли клинком – покрыт слоем какой-то темной, блестящей мази.
– К тебе что, фельдшер приходил?
– Фельдшер? Не знаю… Вы ведь люди, да?
– Да.
– А как тебя кличут?
– Павлом. А тебя?
– Бортником.
– Бортник?
Павел удивился. Странное имел чужак имя. Или прозвище. Сновид где-то слышал такое слово, но не мог вспомнить, что оно означает.
– Ну да, Бортник. Пчелами мы занимаемся: разводим, мед собираем.
– Пчелами? – Не сдержавшись, Павел присвистнул. – Земляными?
– И ими тоже.
Сновид в замешательстве покачал головой. Вот мужик заливает! Как можно земляными пчелами заниматься?
Сам Павел земляных пчел никогда не видел, но слышал о них много. В том числе и от покойной матери. Жили эти пчелы только в лесу, строя улей прямо в земле. Мед у них был исключительно вкусный и полезный. А еще, рассказывала мать, на основе такого меда можно получить очень ценный антибиотик – сильнее, чем пенициллин из плесени грибов.
Да вот только добыть мед было не просто сложно, а очень сложно. Уж больно злые и опасные земляные пчелы. А укус смертелен для человека. Сначала паралич, и в течение нескольких минут мучительная смерть.
Вот серые пчелы, живущие в дуплах, менее опасны. Хотя яд у них тоже очень сильный. Но зимой они впадают в спячку, и тогда можно добраться до их меда, перги, прополиса и прочих продуктов. Из них очень сильные снадобья получаются. Мать сама на промысел ходила…
Но то зимой, когда эти пчелы еле живые. Но чтобы их разводить? Нет, брешет мужик.
Ладно, подумал Сновид, с байками про пчел позже разберемся. Чего он тогда бормотал о смертельной угрозе?
Но Павел не успел задать вопрос. Внезапно в каморке стало совсем темно, и он услышал знакомый голос дяди Рината:
– А ты чего тут делаешь?
Сновид растерялся. Не то, чтобы он сильно боялся дядю по матери, но побаивался, это точно. Потому что нрав Ринат по прозвищу Ворон имел крутой.
Хотя при такой должности иначе и нельзя. До последнего времени Ворон возглавлял отдел безопасности. А несколько дней назад стал директором департамента обороны и безопасности – после того, как директора Воислава избрали на Большом Совете Правителем общины.
– Да я это, вот… – промямлил Сновид. – Человек вот, нашли его сегодня.
– Знаю, что нашли. Мне уже доложили.
Ринат зашел в каморку, освободив проход, и сразу посветлело. Правда, стало совсем тесно.
– Он, что ли?
Дядя смотрел на Бортника с прищуром: настороженно и даже, как показалось Павлу, с некоторой брезгливостью.
– Он, – сказал Павел. – Бортник его зовут.
– Погоди-ка, племяш, не суетись. – Ворон продолжал грозно щуриться. – Бортник, значит. Сесть сможешь, Бортник?
– Смогу, – тихо, но твердо отозвался чужак. – Если поможете.
И он протянул правую руку.
– Помоги ему, Павел, – распорядился Ринат. – Пусть к стенке прислонится.
Павел сначала подтянул Бортника за руку, затем, обхватив за подмышки, помог присесть у стены. Чужак за время этой относительно несложной операции, не сдержавшись, пару раз негромко простонал. Однако на директора департамента стоны и измученный вид незнакомца не произвели никакого впечатления.
– Давай по порядку, Бортник, – произнес он сухо и строго. – Кто, откуда, зачем? И не вздумай врать. Если почувствую, что юлишь, дыба у нас недалеко. А то свяжем и выбросим за стену – голодных мутов у нас тут много. Всякой твари по паре.
– Ни к чему мне врать, – глядя в глаза Ворону, ответил Бортник. – Сам я из «горных людей», приплыл с верховьев, где стан у нас был. А зачем… Затем, что жизнь свою спасал. И вас, тоболяков, предупредить хотел. Большая беда вас ждет. Ох, большая.
– Ну-ну, – сказал Ворон. – Большая беда, значит? Ну, излагай, не томи.
По словам Бортника выходило, что «горные люди» некогда обитали на Среднем Урале в подземных выработках. Перед ядерной войной там размещались склады государственного резерва, что помогло людям выжить на первых порах.
Впоследствии под натиском мутантов «горные» покинули родные места, постепенно мигрируя на восток. Двигались вниз по течениям рек, на лодках и стругах. В какой-то момент разбили стан на берегу Тобола, неподалеку от разрушенной деревни. Срубили острог, жили там несколько лет. Приходилось тяжко.
Община «горных» небольшая, а мутов много, и все на людей зубы точат. Прошлым летом от маркитантов, которые на стругах везли товар из Тюмени в Тобольск, услышали, что в Тобольске, якобы, есть община людей. Среди старейшин возник разговор о том, что можно было бы попробовать прибиться к тобольским – вместе-то легче выживать. Хотели даже разведчиков вниз по Тоболу послать, да так до конца навигации и не собрались.
А нынешней весной, совсем недавно, случилось несчастье. Едва прошел лед, как на реке появилась целая флотилия кораблей, галеры называются. А на тех галерах туча воинов плывет – сотни две, наверное, а то и больше. Но не людей. Хотя и похожи на людей, но на самом деле мутанты – по всему телу бляшками покрыты, как чешуей ящеры. А прозывают их шайны.
Об этих шайнах «горные» немного слышали раньше – от тех же маркитантов, которые про людей в Тобольске сказывали. По их словам, пришли эти шайны откуда-то с востока. Много их – орда. Куда и зачем идут – непонятно. Но всех безжалостно уничтожают, кто им на верность присягать отказывается.
Так вот. Появились они на реке под утро и сразу начали десант высаживать. Бортник в тот момент на берегу рыбачил, вместе с несколькими товарищами. Послали они одного гонца к острогу общину предупредить, а сами приняли бой, чтобы шайнов задержать. И заодно отвлечь, увести их в сторону от острога. Но силы, понятно, были неравны.
Дрались они с шайнами, пока могли, уводили за собой по берегу. А потом пришлось в лодку сесть и поплыть вниз по течению. Иначе бы шайны их всех на кусочки порубали. А дальше так и плыли, пока до Тобольска не добрались.
– И сколько же вас всего добралось? – спросил Ворон.
– Четверо нас было, – вздохнув, ответил «горный». – Но четвертый по дороге умер, от ран. На берег мы втроем вылезли. Один пошел на разведку, а я с товарищем остался. Ранен он был сильно, шайны из ружья подстрелили.
– Ранен?
– Да.
– А ты?
– Я тоже был ранен. Только оклемался уже к тому времени.
– Оклемался? Ну-ну, – процедил Ринат. – Ладно. И что дальше?
– Дальше на нас вормы напали. Товарищ мой погиб, а мне пришлось в лесок отступить. Думал, спрячусь до поры, но наткнулся на еще одну шайку. В общем, отбился, как мог… Но сил до конца не хватило. Спасибо, вон, вашему Павлу. Иначе мной бы уже муты лакомились.
Он посмотрел на Сновида и, тяжело вздохнув, замолчал.
– А третий человек куда делся? – продолжил допрос директор.
– Я ж говорю – на разведку ушел. Не знаю теперь, где он. Только он не человек…
– То есть? – Ворон насторожился.
– Ну-у… человекообразный.
– То есть – мутант?
– Ну-у… можно и так сказать.
– Так вы что, с мутантами дружбу водите? – Ринат снова, как и в начале допроса, прищурился и бросил многозначительный взгляд в сторону Павла.
– Почему дружбу? Сотрудничество, – сказал Бортник. – Мы со всеми сотрудничаем, кто к нам с добром приходит. Иначе бы мы не выжили. А тот мутант, он нормальный парень. И товарищ надежный.
– Товарищ, говоришь? – Ворон с недоумением покрутил головой. – Да-а, странные вы люди, «горные». Если вы люди, конечно, а не муты.
Повисла тяжелая пауза. Ворон сверлил глазами Бортника, а тот, с усталым выражением лица, смотрел в противоположную стенку. Пауза не нравилась Павлу. Он понимал настороженность Ворона: да, доверять никому нельзя – кругом одни враги. Но и Бортник ему чем-то нравился. Ну какой же он мутант?
– Ринат, – сказал Павел. – Чего ты привязался? Ну и что с того, что они с мутантами сотрудничают? Мы тоже крысопсов приручаем.
– Крысопсы, это звери. И наши помощники. Вспомогательные существа, короче. А он мута парнем назвал. И товарищем считает.
– Ну, мало ли как бывает… Его бы фельдшеру осмотреть. Видишь, ран у человека сколько.
– Вижу, – с недовольством произнес директор. – Но фельдшера пока звать рано. Надо еще разобраться, что это за тип. А с фельдшером успеется.
– Да не нужен мне ваш фельдшер, – в сердцах бросил Бортник. – У меня свое лекарство есть.
Теперь Ворон смотрел на чужака с удивлением.
– Какое еще лекарство?
Бортник засунул ладонь в сумку, прикрепленную к поясу, и достал оттуда небольшую плоскую баночку с завинчивающейся крышкой.
– Вот. Мазь на основе перги и пчелиного молочка. Восстанавливает поврежденные ткани и убивает любую инфекцию.
– Это от тех самых – земляных пчел? – неуверенно спросил Павел.
– И земляных, и серых.
– Так вы еще и пчел приручаете? – Ринат с многозначительным выражением лица покачал головой.
– Приручаем, – отозвался Бортник, не замечая иронии в голосе директора департамента. – А вы разве нет? Замечательная мазь. Можете проверить на раненых. У вас же есть раненые?
Он протянул баночку Ворону, но тот замотал головой.
– Пользуйся сам своей мазью, горный… человек.
Ринат явно не доверял Бортнику. И разговор уходил куда-то не в ту сторону. Павел решил вмешаться.
– А шайны эти самые… Они специально на вас напали?
– Не думаю. – Бортник, как показалось Павлу, взглянул на него с благодарностью. Тоже, видимо, чувствовал недоверие Ворона. – У нас община маленькая, зачем шайнам целый экспедиционный корпус посылать? Они о нас, скорее всего, и не знали толком. Думаю, они на Тобольск идут.
– Думаешь, или уверен?
– Да, пожалуй, что и уверен. Мы их видели разок, уже на подходе к Тобольску. Там есть такой длинный участок, где русло почти прямое, без излучин. Так вот, мы заметили их галеры, они шли под парусами. И скоро будут здесь. Вам надо готовиться к худшему – шайны несут смерть.
– Скоро, это когда? – вмешался в диалог Ворон.
– Они уже на подходе. Ждите их с часу на час. Максимум – вечером.
– Вот как? Ну, посмотрим… А в Тобольск-то вы почему направлялись?
– Как почему? А куда же еще нам деваться? Я же говорил: слышали о том, что люди здесь живут. Вот и хотели к вашей общине прибиться. И предупредить заодно…
– Прибиться, значит?
– Ну да. А что?
Ворон отошел к проему и, выглянув в комнату, громко произнес:
– Эй, бойцы, хватит баклуши бить. Возьмите этого… этого лазутчика и отведите в каземат. Пусть там посидит. Пока до вечера.
– Кандалы надевать? – спросил один из караульных.
– Кандалы? Нет, пока не надо. Просто закройте на замок.
Лазутчика? У Павла от изумления отвисла челюсть. Хотел что-то сказать. Но Ворон грозно зыркнул на него, и Сновид лишь сглотнул слюну. Лазутчик, надо же. Неужто проницательный дядя разглядел в чужаке что-то такое, чего он, Павел, упустил?
Едва стражники вывели Бортника из караулки – тот еле передвигал ногами, но все-таки шел сам, – Павел тут же спросил:
– Дядя, но какой же он лазутчик?
– Плохо ты еще знаешь людей, Сновид. Они такой лапши на уши могут навешать. Тем более, если это скрытые муты.
– Я все равно не понимаю. Почему ты решил, что он врет? Ведь эти шайны… Если это правда…
– Да слышал я уже о шайнах, – с раздражением оборвал дядя. – И даже видел.
– Видел?
– Ну да, в Мертвой Зоне. Я на днях туда ходил с Воиславом, нас старшина маркитантов приглашал посмотреть торговые ряды. Так вот, там харчевня есть. А в ней эти самые шайны прислуживают, с подносами бегают. Маленькие такие и волосатые, как обезьянки.
Ворон показал рукой рост «обезьянок». Получилось примерно ему по пояс.
– Нет у них никаких бляшек на теле. И чешуи тоже нет. Совсем безобидные зверьки. А Бортник нам какие-то сказки рассказывает. Думаю, надо его на дыбу вздернуть, да времени сейчас нет. Может, после обеда займусь.
Павел молчал, лихорадочно соображая, как поступить. Намерения дяди ему не нравились. Но и сообщать ему о сне он не хотел. Отец запретил рассказывать о видениях и, наверное, был прав.
Но отец погиб. И дядя Ринат теперь ему самый близкий родственник. Если не считать младшей сестры. К тому же, он может совершить большую ошибку.
– Ринат, послушай меня, – произнес Павел. – Мне кажется, что Бортник не врет по поводу шайнов.
– Почему ты так решил?
– Потому что… Потому что я на днях видел сон.
– Сон… Хочешь сказать – видение?!
Ворон смотрел на племянника расширенными глазами. Давно он не слышал о снах Павла, очень давно. Даже начал думать, что пропала у него эта жутковатая способность. И сейчас при словах Сновида у него непроизвольно дрогнуло в груди.
О снах он не слышал давно. Но хорошо помнил, что предвещали сны Павла. Они всегда предвещали смерть.
Как, например, в случае, когда семилетнему Павлу приснился огромный костер из гробов. Вокруг него кружились обнаженные люди, покрытые страшными язвами. Когда Павел рассказал о ночном кошмаре отцу, Корней лишь головой покачал: понятно, что ничего хорошего, да вот как наверняка угадать, что сулит подобное сновиденье?
Корней посоветовался с Вороном, но они так и не пришли к единому мнению. Решили подождать, что будет. А как иначе? Зачем раньше времени народ полошить?
Что будет, стало ясно через неделю, когда вспыхнула эпидемия чумной болезни. Она выкосила почти пятую часть жителей Промзоны. Трупы тогда, складывая их в погребальную камеру, сжигали по несколько штук за раз.
Сжигать мертвых по обычаям древних славян тоболяки начали давно – еще в те времена, когда спрятались в подземелья после наступления ядерной зимы. Поначалу тела умерших просто вытаскивали на поверхность. Но затем поняли, что они становятся пищей для мутантов. Тогда и возродился обычай кремации.
Позднее, когда уровень радиации снизился, и люди выбрались из подвалов и бункеров, обычай облагородили. Обряд захоронения, придав ему элементы сакрального таинства, стали проводить на погребальном помосте. Тело покойного обкладывали сухими древесными отходами и еловым лапником. Затем сжигали. Получалось торжественно и строго.
Но в период эпидемии пришлось снова запустить кремационную камеру. Корней даже распорядился использовать брикеты со сжиженным газом, чтобы уничтожать зараженные чумой трупы дотла. В прямом смысле дотла.
Не дай бог, если какой прожорливый мутант ухватит не сгоревший до пепла кусочек зараженной плоти. Тогда эпидемия получит новый импульс. И тут уж всей общине несдобровать – вымрет начисто.
Эпидемию остановить удалось, хотя и погибло около двухсот человек. Так что, провидческий сон Павла с пылающими гробами Ворон запомнил очень хорошо. И сейчас не сразу нашелся что сказать.
Помолчав, выдавил:
– Ну, если приснилось, куда деваться? Сон ведь уже не отменишь. Давай, докладывай.
Павел рассказал о лодке с парусом, на носу которой стоял человек с головой ящера. Ворон думал целую минуту, зачем-то загибая пальцы. Потом заговорил:
– Значит, лодка с парусом, это понятно. Человек с головой ящера… Ну, предположим, тоже понятно. Если, конечно, этот Бортник не врет про чешую. Чего еще там? Ага, курит длинную трубку… Тут я не знаю. Слышал я, что раньше такие трубки были – кальяном, что ли, называются. Но с какого это боку… А больше ничего не запомнил?
– Особенного такого ничего. Кажется, у него из трубки еще огонь вылетал. Вот так: пых-пых-пых.
– Огонь?
– Ну или пламя. Словно пламя вспыхивало, яркое такое.
– Из трубки пламя вылетало? – уточнил Ринат.
– Ну да. Хотя… Кажется, там в конце вообще много огня было. На меня даже жаром пахнуло. Собственно, это последнее, что я запомнил.
– Поня-ятно-о… Но ведь в самом сне ничего дурного не происходило?
– Не происходило, – согласился Павел.
– А ты ведь лишь дурное предвидишь. Верно, племяш?
– Верно, – вздохнув, выдавил Сновид.
– Значит?
– Значит, эти шайны принесут смерть. Так и надо толковать.
– Типун тебе на язык, – сказал Ворон. Но как-то совсем без выражения сказал, если не считать того, что лицо стало мрачным и сосредоточенным. – И вообще – молчи об этом сне. Нет сейчас смысла его обсуждать – лишь панику посеем.
– А как же Бортник?
– Чего Бортник?
– Может, его выпустить?
– Не-ет. – Ворон ожесточенно замотал головой. – Вот когда появятся шайны, тогда и выпустим. А не появятся – вздернем на дыбу. И весь разговор. Понял, племяш?
Сновид не ответил.
– Племяш, я тебя спросил. Аль не услышал?
– Понял, – пробормотал Сновид. Чего уж тут непонятного. Чуть что – сразу на дыбу. Ринат – он такой.
– Значит, лады… И выбрось пока это из головы. У меня к тебе срочное дело есть. Помнишь, когда основной тоннель проходили, мы там одно боковое ответвление замуровывать не стали?
– Помню.
– Так вот. Возьми Ваньку Бугая и проверь, куда оно выводит… Сдается мне, этот ход нам еще пригодится.
