Москва, август 2008-го
Степанков ослабил галстук, сел в кресло и закрыл глаза. Столько всего навалилось в последнее время, сразу и не разобраться. Как будто всегда ярко светившая путеводная звезда внезапно померкла, рассеялась, затуманилась, а он и не заметил, когда это случилось. И теперь один наугад продирается во мраке и мучается сомнениями — а вдруг идет не туда… А раньше все было таким ясным и простым: что делать, кого любить, кого ненавидеть.
На улице грохнул взрыв. Степанков вздрогнул, открыл глаза и некоторое время смотрел прямо перед собой, словно не понимая, где он и что происходит вокруг. Потом встал, выглянул в окно. Во дворе резвились мальчишки — бросали петарды, слышались их возбужденные крики.
Устал, надо отдохнуть. А когда? Не оставишь же своих обормотов ни на день, такого натворят, потом полгода разгребать.
Вон, в прошлом году захотел съездить на Мальдивы на пять дней, оставил Антона Николаева заместителем — так что? Тот умудрился поссориться с Панкратовым, главным на тот момент деловым партнером. Сколько потом лично он потратил времени, чтобы этот промах исправить, ездил извиняться и в лучших ресторанах «отпаивал». А Николаеву что — развел руками, мол, хотел, как лучше для фирмы, скидку получить, поблефовать, припугнуть… И даже ничего не скажешь остолопу, действительно старался для общего дела. Не мог же он нарочно вредить — знал, что за это головой можно поплатиться. Ну, по крайней мере местом в фирме и волчьим билетом на всю оставшуюся жизнь в пределах МКАД. Кто бы его потом принял на работу…
Да и в личной жизни творится что-то непонятное. Впервые за долгое время он не в силах совладать с собственным сердцем, кто-то другой теперь там хозяин. А Мила избегает его, ведет себя странно. И отец, отец… То, что он узнал про него, окончательно лишило Владимира покоя.
Он взглянул на часы — электронные, со светящимися в темноте цифрами и проектором времени. По стене расползались зеленые цифры «10.30».
Половина одиннадцатого. В такое время он никогда не ложится, а делать вроде нечего, да ничего и не хочется. Если бы можно было закрыть глаза и сразу провалиться в сон… И хотя он устал, но чувствовал, что легко заснуть сегодня не получится.
Подошел к бару, заглянул в него и, особо не выбирая, вытащил первую попавшуюся бутылку вина. Какое-то марочное, с завинчивающейся крышкой. Налил в бокал и залпом выпил. Обычно от вина ему хотелось спать, поэтому пил он его вместо снотворного.
«Да и врачи советуют, говорят, для сердца полезно, — усмехнулся он сам себе, — так что выпью как лекарство. Должно подействовать и «подарить» здоровый сон».
Сонливость и правда навалилась как-то сразу. И какая-то ватная, оглушающая сонливость. Очертания предметов медленно поплыли у него перед глазами.
«Ну, дела, еще алкоголиком стану, — устало подумал Степанков, — явно что-то не то с организмом, сбои дает. И это от бокала вина… Надо в постель перебираться».
Он оперся рукой на столик и попытался встать, но почему-то не удержался на ногах, поскользнулся, смахнул на пол бутылку с вином и бокал.
«Черт, — выругался он. Янтарная жидкость быстро залила пол. — Что со мной такое? Переутомился, что ли?»
Со второй попытки все-таки поднялся и еле доковылял до ванной. В быту он был аккуратистом, даже педантом, и не любил беспорядок. «Бардак на столе — бардак в голове», — часто повторял он.
Кое-как смел в совок осколки, выбросил в мусоропровод, вытер пролитое вино. Вернулся в комнату, но до кровати не дошел, опять потерял координацию. Чтобы не упасть, схватился за спинку кресла.
«Да что это такое? Что со мной? — с некоторым ужасом удивился он. — Отравился, что ли?»
Чувствовал он себя странно — вроде ничего не болело, но слегка подташнивало, кружилась голова, в животе как будто что-то горело. Он чувствовал жуткую слабость — не было сил поднять руку.
Попробовал сделать шаг и упал, ноги его не держали.
«Нужно вызывать «Скорую». Это похоже на сильное отравление. И времени у меня, судя по всему, мало, надо торопиться. Но ел я уже давно… Вино… ведь все это началось после того, как я выпил…»
«Мобильник!» — мелькнуло в голове. Он пошевелил рукой и тут же застонал, вспоминая, как недавно положил аппарат на столик. До столика было несколько метров, а встать он не мог: руки и ноги его не слушались.
Потихоньку накатывало безразличие, спать хотелось все сильнее и сильнее.
«Нельзя сдаваться, это действует яд, — сообразил он. — Черт, неужели сдохну вот так глупо? И что за вино-то было? Вроде какое-то необычное. Ладно, не до этого сейчас».
Он опять посмотрел на столик — мобильник, как назло, лежал рядом с городским телефоном, которым Степанков почти не пользовался. Он чувствовал, что слабеет с каждой секундой, и даже не был уверен, сумеет ли набрать номер, доберись до телефона…
Он попытался оглядеться, это оказалось непросто — голова еле ворочалась на непослушной затекающей шее. Тогда Степанков начал вспоминать, что лежит рядом с ним, что может помочь ему. И это теперь требовало концентрации — сознание потихоньку ускользало, и только усилием воли он заставлял себя не отключаться. Он пробовал кричать, но получился всего лишь жалкий хрип, да и никто не услышал бы его — звукоизоляция здесь отличная, сам позаботился. Ничего придумать не удавалось. По всему выходило, что положение безвыходно. Тогда он перевернулся на спину, вытянулся на полу и расслабил все тело. К нему пришли спокойствие и безразличие.
«Будь что будет», — подумал он. Мысли текли вяло и невыносимо медленно.
Неожиданно зазвонил мобильный. Степанков непроизвольно открыл глаза, дернулся… Его внимание привлек небольшой пластиковый конус на потолке. Это был пожарный датчик, установленный по требованиям пожарной безопасности в каждой квартире дома. Он срабатывал при слишком сильной концентрации дыма и, бывало, реагировал на табачный дым — так случалось иногда у курящих соседей.
«Надо устроить пожар, — осенило его, — тогда сработает сигнализация, и консьерж поднимется сюда».
Степанков сунул руку в карман и нащупал зажигалку. Он всегда носил ее с собой, хотя в последнее время почти не курил. Из последних сил чиркнул колесиком, оно провернулось, но огня не было.
«Неужели газ кончился? — с тоской подумал он. — Быть на волоске от спасения — и так бесславно потерпеть неудачу». От спокойствия не осталось и следа. С неожиданной злостью и энергией он начал чиркать зажигалкой, и, о чудо, наконец, она выплюнула язычок пламени. Он поднес колеблющийся язычок к ковру. Пластиковый ковер сразу занялся. Из последних сил Степанков немного откатился в сторону. Едкий дым начал наполнять комнату, ковер истлевал на глазах.
«Если сигнализация не сработает, я умру не от отравления, а от удушья», — это были последние мысли, перед тем как он провалился в небытие.
Очнулся Степанков в той же комнате. Сколько прошло времени, он не знал. Он лежал на носилках, рядом возвышалась капельница на колесиках. Он скосил глаза в сторону. Вокруг деловито хлопотали люди в халатах, сильно пахло дымом, на полу блестели лужи воды.
Молодой врач заметил, что пациент очнулся, но не обратил на это ни малейшего внимания, только строгим голосом рявкнул на помощников:
— Побыстрее заканчивайте. Немедленно едем в больницу. И сразу промыть желудок.
И после этого кивнул Степанкову:
— Пришли-таки в себя. Скажите спасибо вот ему, — он показал на мявшегося у входа консьержа, — поднялся, тревогу поднял, нас вызвал. Еще минут десять — и было бы поздно. Ну, и себе тоже спасибо, сообразили, что надо делать.
Консьерж оживился, услышав, что упоминают его персону, и затряс головой:
— Да, да, да… Я, когда услышал сирену, сначала не понял, что происходит. У вас обычно все тихо. Ну, поднялся к вам, открыл дверь ключом и вижу: в комнате полыхает, уж занавески загорелись, и вы лежите без сознания. Ну, я «Скорую» вызвал, тушить начал… Напугали вы нас.
— А у вас есть ключ? — тихо спросил Степанков.
— Ну, конечно, от каждой квартиры дубликат есть на такие вот случаи, для безопасности.
Степанков оглядел ковер, который выглядел теперь очень жалко, от былого его величия не осталось и следа, толстый белый ворс обгорел, и ковер теперь походил на половую тряпку.
— Ковер не жалейте, он вам жизнь спас.
— Да что там ковер, — Степанков слабо улыбнулся и еле слышно прошептал: — Чем это меня так?
Консьерж даже вытянул шею от любопытства, прислушиваясь к их разговору.
— Не знаю, пока говорить рано, — врач посуровел, лицо его сразу стало отчужденным, — сделаем анализы в больнице… — И выдержав многозначительную паузу, добавил доверительно: — Скорее всего каким-то ядом. А что вы ели-пили перед потерей сознания?
— Вино пил, — вымученно проговорил Степанков.
— Где бутылка?
— Разбил случайно. Она теперь в мусоропроводе. Лужу я вытер, — он с усилием пожал плечами.
— Скорее всего там и был яд. Скажите… а вы не сами? Не того?..
— Нет, — ухмыльнулся Степанков, — зачем бы тогда мне ковер поджигать?
— Ну, знаете, разные случаи бывают. Кто-то надумал с собой покончить, а потом испугался, передумал, например.
— Это явно не мой случай.
— Ладно. Вы извините, мы в милицию обязаны сообщить, это уж они будут разбираться, что к чему. — И кивнул санитарам: — Ну, все, ребята, понесли.
В больнице Степанкову сделали промывание желудка, дали какие-то лекарства, и через несколько часов он почувствовал себя гораздо лучше. Несмотря на категорическое требование врачей остаться у них еще хотя бы на день, он подписал какую-то бумагу, в которой говорилось, что всю ответственность он берет на себя и о последствиях предупрежден, и уже под утро, часов в пять, был на улице.
Юре он не стал звонить, вызвал такси к больнице. О ночном инциденте никому не хотелось рассказывать. Да и не поможет тут охрана, она скорее для посторонних и случайных агрессоров. Кому надо — найдут способ добраться до него в любом случае, да и нашли ведь уже.
На работу он сегодня не пойдет, скажется больным. Случившееся — весьма тревожный знак. Его явно хотели отправить на тот свет. Яд еще не определили, но врач обещал, что на днях результаты будут готовы. Если бы речь шла об обычном человеке, то можно было бы списать все это на случайность. Но его должность и положение заставляют предположить самое худшее. Хотя сам факт отравления, да и его метод весьма странные: если бы подослали киллера — было бы понятнее. А может, таким образом хотят запутать следы? Он явно кому-то мешает, его хотят убрать из бизнеса? Тут надо крепко подумать, а пока никому ничего не говорить.
А вдруг к этому имеет отношение… Мила? Как-то странно она опять объявилась в его жизни. Раньше и смотреть не хотела в его сторону, а тут долг решила почему-то отдать. И пригласила на концерт, потом согласилась на ресторан… Потом оказалась у него дома. А он ведь туда никого не пускает. У нее была возможность подсыпать яд… Вдруг все это не случайно? Бывший муж ее тоже бизнесом каким-то занимается. А если их интересы пересеклись, и это связано с ним?
Он застонал, схватился руками за голову. Нет, нет, только не это. Если уж начать подозревать самого близкого человека, того, кто одним своим существованием расцветил вдруг его жизнь красками и придал всему смысл, — так уж лучше было умереть прямо на полу своей квартиры. Он едва начал понимать и осознавать всю ценность Милы в своей жизни — и тут же потерять ее? Нет! Да и не поверит он никогда в это — не такой она человек. Ведь это же видно — кто способен на предательство, а кто нет.
И он вдруг рассердился на самого себя за мимолетный приступ малодушия, сжал кулаки — как он вообще посмел плохо подумать о Миле? Старый мнительный дурак. Что это на него нашло? Он вздохнул и с облегчением рассмеялся — конечно, конечно же, она просто не может быть к этому причастна.
Таксист слегка удивленно покосился на него, но ничего не сказал. Мало ли какие переживания у человека.
«Надо успокоиться и трезво все проанализировать. Такая частая смена эмоций уже похожа на истерику, а это совсем не нужно», — подумал Степанков.
Он решил пока больше не думать о ночном происшествии. От нахлынувших грустных мыслей, бессонной ночи, слабости и пережитых волнений его стало клонить в сон.
Такси подъехало к его дому и мягко затормозило. Он протянул водителю купюру, вышел и направился было к подъезду, но внезапно замер, пораженный.
Пять утра — во дворе никого, даже собачников. Хотя жилой комплекс у них закрытый, с охраной и шлагбаумом на въезде, но все равно днем народу много — суета, шум. А тут тишина — не слышно никаких городских звуков, аж в ушах шумит с непривычки. Такое редко когда удается застать в городе. И он, несмотря на пережитые волнения, заслушался этой неожиданной тишиной и несколько минут стоял посреди двора и улыбался. Забывать корни начинаешь, а всего-то надо человеку для гармонии — речку недалеко от дома, лес рядом, лай собак да ночное уханье сов…
Он набрал код домофона, толкнул входную дверь и прошел мимо консьержа, который, конечно, уже давно спал крепким сном, как и полагается всем консьержам мира независимо от их зарплаты.
Степанков вызвал лифт и прислонился к стене. Слегка болела голова, саднило желудок, но чувствовал он себя все-таки неплохо, и спать почему-то теперь совсем расхотелось. Он вошел в кабину и нажал кнопку. Спустя пару секунд лифт остановился и открыл двери.
На его этаже было две квартиры. Вход в каждую предварял небольшой холл, который также запирался. Он вставил ключ в замок, открыл дверь и прошел через холл к двери в квартиру, когда что-то насторожило его…
Он непроизвольно обернулся. Кто-то лежал на полу холла возле небольшой декоративной пальмы в керамическом горшке.
Степанков от удивления чуть не выронил ключи и застыл на какое-то мгновение. На полу ничком лежал мужчина и не подавал признаков жизни. Степанков растерялся, потом подошел к нему, взял за руку и перевернул. На вид тому было около пятидесяти пяти — шестидесяти лет. Он не дышал, на подбородке виднелась засохшая струйка крови.
«Он мертв, — как-то равнодушно и отстраненно подумал Степанков. — Мертв и почему-то лежит в холле, у двери моей квартиры».
Но, видимо, лимит эмоций на сегодня он уже исчерпал, поэтому тяжело и спокойно поднялся с колен, достал мобильник, положенный ему в карман заботливыми санитарами, и набрал номер «Скорой помощи» и милиции.
Через полчаса и холл, и его квартира наполнились множеством людей уже во второй раз за ночь.
«У меня никогда столько гостей и за пять лет не было», — усмехнулся он про себя. Целая армия людей в погонах ходила по холлу и комнатам, что-то искала, фотографировала, наносила на двери и ручки какие-то химические реактивы. Медикам, впрочем, работы не нашлось — оказалось, что мужчина умер еще ночью.
Среди всех выделялся молодой человек с цепким пронизывающим взглядом. Он мельком осмотрел квартиру, о чем-то пошептался с экспертом-медиком, потом наконец подошел к Степанкову и представился:
— Оперуполномоченный лейтенант Михеев. Как труп очутился в вашем предбаннике, можете объяснить?
— Понятия не имею, — спокойно ответил Степанков, — мне казалось, объяснять — ваши обязанности.
— Мы и объясним, не волнуйтесь, — лейтенант неприязненно взглянул на Степанкова. — Этот человек вам знаком?
— Впервые вижу. Вы лучше спросите консьержа, кто это и как он попал в здание. Оно ведь охраняется.
— Консьерж не знает. Но он заступил на смену только вчера поздно вечером. Мог и не видеть, если этот человек, например, еще до этого пришел к кому-то в гости. Ну, это скоро выяснится, когда мы опросим жителей дома.
Степанков с сомнением покачал головой.
— Скорее всего этот человек умер от раны в сердце, — продолжал лейтенант, — то есть убит. Смерть наступила между двумя и четырьмя часами ночи.
— Понятно.
— Он был зарезан. Это я могу вам сказать почти точно.
— Зарезан? — изумился Степанков.
— А вы не заметили?
— Н-нет, я только перевернул его, но раны не видел.
— Скажите, где вы были ночью во время убийства?
— Я был в больнице.
Брови милиционера чуть приподнялись.
— Вот как? А это уже интересно. Что же с вами случилось?
— Меня пытались отравить, — хмуро ответил Степанков.
— Но, видимо, неудачно? — усмехнулся Михеев.
— А вам бы хотелось иного? — не выдержал Степанков, глядя ему в глаза. — Тогда все было бы проще?
Лейтенант молчал.
— Извините, у меня была бессонная ночь. Я понимаю, это ваша работа — задавать вопросы.
— Вот именно. Как это произошло?
— Видимо, яд был в вине, которое я пил. Я сумел позвать на помощь. Да, вот мои справки, — Степанков достал из кармана бумажки. — Все подробности можете уточнить в больнице, у меня есть множество свидетелей. В это время меня тут не было, я лежал с трубкой в желудке. И я не мог его убить.
— Я непременно уточню. Как удобно-то получилось. — Лейтенант немного разочарованно поцокал языком.
— Я правильно понимаю, что не будь у меня алиби… Видимо, этот труп хотели на меня «повесить»? — хмуро усмехнулся Степанков.
— Ну, как-то так… Подозрение пало бы в первую очередь на вас. Ведь ваш холл запирается, ключи есть у вас. Хотя ваше алиби еще проверят. Мы потом встретимся, и я задам дополнительные вопросы, которые, я уверен, у нас появятся. А пока нам надо выяснить личность убитого. Никаких документов при нем не оказалось. Поэтому я повторюсь — вы точно его не знаете?
— Нет. — Степанков решительно покачал головой.
— Ну что же. До встречи, — попрощался лейтенант и, пройдя по когда-то белоснежному ковру, вышел из квартиры.
«Окончательно «помёр» ковер, — подумал Степанков. — А я еще шутить могу. Уже неплохо».
Он набрал номер своего адвоката.
— Привет, Сережа. У меня сегодня ночью под дверью неизвестный труп обнаружился. Ну, вот так. По счастливой или несчастливой, уж не знаю теперь, случайности меня дома не было. Да, уезжал. Слушай, я хочу быть в курсе расследования, знать, кто этот человек, и вообще иметь всю возможную информацию по делу… Напряги там свои контакты… Лейтенант Михеев… Ну все, пока.
Про отравление он решил до поры до времени никому из близких ему людей не говорить. Абсолютная секретность может быть достигнута только в одном случае: если про все это никто, кроме него, знать не будет.
Он вышел в холл и задумчиво посмотрел на пальму, рядом с которой еще недавно лежал человек. Сейчас контур тела был обведен мелом, всюду валялись окурки, какой-то мусор, виднелись следы ботинок…
«Надо Миле позвонить…» — механически подумал Степанков и вернулся в квартиру.
Довольно часто в такие моменты он вспоминал Николая Васильевича. Прошло столько лет, но он не мог забыть ту историю. Это случилось, когда они с Михаилом первый раз приехали покорять Москву…
