Она не стала надевать присланную шубу – Ольга шла на встречу не из-за подарка и не в ожидании новых. Больше всего ей хотелось, чтобы ни звонков, ни подарка, ни письма не было и чтобы можно было стереть эти сточки из жизни так же лихо, как стирается текст на экране компьютера.

Все дорожки в парке были занесены снегом. По ним шли редкие запоздалые прохожие, не обращающие никакого внимания на зябнущую в своем стареньком пуховичке Ольгу. Она засунула руки глубоко в карманы и все пыталась согреться, пока не поняла, что дрожит даже не от мороза, а от страха.

– Не плачь, маленький, – успокаивала ребенка какая-то женщина, – каждый может упасть. Ну, тебе же уже не больно?..

Ольга отвернулась, чтобы не видеть эту простенькую картинку семейного счастья. Каждый может упасть, но подняться находит силы не каждый.

Затренькал трамвай, дребезжа по рельсам. И тут Ольга спиной почувствовала опасность. Ужас заставил ее замереть на месте, а потом резко обернуться.

У обочины стояла большая черная машина, совершенно по-человечески щеря свою радиаторную пасть. За тонированными стеклами, в которых многократно отражались огни фонарей, нельзя было ничего разглядеть, но каким-то шестым чувством Оля ощущала, что источник ее неприятностей там. Со стороны водителя медленно открылась дверь… Ольге казалось, что время растянулось, а мир вокруг стал черно-белым. Чувство нереальности усиливалось, словно она попала на старую кинопленку и вот сейчас плохо играет предписанную неведомым режиссером роль.

Неужели она и вправду пришла, чтобы сдаться? Ради Сашки? Но будет ли от этого легче Сашке? Вчера они немного поссорились с сыном, но он вернулся такой отчаянно счастливый, что Ольга ясно поняла: мальчик вырос, и ему сейчас не до ее проблем и не до ее страхов. Он шагнул во взрослую жизнь, познал счастье любить и быть любимым. Это было написано на его лице, застыло в больших светлых глазах. Ольге хотелось смеяться, плакать и защищать своего большого мальчика от всех невзгод взрослой жизни…

И вот она здесь. У дороги, словно вышедшая на промысел проститутка. Боже мой, до чего же стыдно! До чего унизительно! Нужны ли Саньке такие жертвы?..

Из автомобиля показался плечистый, совершенно незнакомый ей человек. Неужели это ее враг? Тот, кто преследовал и пугал ее? Она с тревогой вгляделась в грубое простое лицо.

– Ну что стоишь, садись, я за тобой, – сказал мужчина.

Голос хрипловатый, но все-таки не тот, что был в трубке. Ольга скорее не услышала, а почувствовала эту разницу нутром. Значит, только шофер, только посредник. Момент встречи оттягивается…

Она машинально отступила, поскользнулась на скрытом под снегом льду, упала, больно ударившись о бордюр коленкой.

Посланник живо подскочил к ней, с силой дернул за руку, поднимая с земли.

– Ну давай, садись же! – повторил он с заметным раздражением.

– Пусти! – Ольга рванулась, и мужчина от неожиданности выпустил ее руку. – Я никуда не поеду! Отстаньте от меня!

– Как же так? Мне сказали привезти…

Он потянулся к ней, Ольга отступила.

– Оставьте меня в покое! – в отчаянии закричала она, уворачиваясь от его рук. – Не трогайте меня! Я сейчас полицию вызову!

Мужчина досадливо сплюнул и оглянулся. Женщина с ребенком, который уже не плакал, а, как и мама, с ужасом смотрел на разворачивающуюся сцену, стояла неподалеку.

– Вот ненормальная! – Водитель покачал головой.

И Ольга, почувствовав, что это ее последний шанс, спотыкаясь, побежала прочь, путаясь в снегу, едва не падая. Она бежала, задыхаясь и вместе с тем чувствуя, что оставляет позади что-то страшное.

В субботу мама приболела – так, ничего серьезного, обычная простуда. Накануне она вернулась откуда-то вечером сама не своя. Сашка даже слышал, как она плачет у себя в комнате, зашел, чтобы спросить, все ли в порядке, но она лишь слабо кивнула и отвернулась к стенке. А на следующее утро у Ольги обнаружилась температура и такая боль в горле, что она едва могла говорить.

Санька ухаживал за ней, приносил чай, мед и малиновое варенье. И охотно согласился с ее робкой просьбой одному сходить на рынок за продуктами на неделю. Сашка подхватил мамину сумку и отправился на рынок – впервые после того странного сна. Обычно мама ходила сюда одна, вместе у них как-то не получалось. И вот теперь он бродил по открытым рядам, борясь с ощущением дежавю, то и дело опуская голову, если ловил чей-то взгляд. Ему почему-то было стыдно – словно он и вправду громил этот рынок в стае обезумевших животных.

Он невзначай вгляделся в лицо пожилого кавказца, полноватого, с крупным орлиным носом – словно вспомнил его, как будто видел тогда, в своем сне-безвременье. А тот, заметив интерес к себе, обрадовался: было ему холодно, да и скучно, а тут есть с кем перекинуться словом.

– Что желаешь, дорогой? – с легким акцентом спросил он.

– Сколько? – Санек наконец заметил, что давно уже стоит перед его прилавком, и кивнул на пучок зелени, чтобы хоть что-то сказать.

Тот продавец, из сна, был с царапиной по всему лицу. И где-то далеко, словно на старой фотографии, Санек вдруг увидел, как он сам опускает кусок арматуры на прилавок, как летят в разные стороны рыжие апельсины, пуская фонтанчики сладкого сока. Он наносит удар не глядя, куда-то вперед, и алая кровь заливает лицо жертвы… А он уже несется дальше, не разбирая дороги, в голове его мутится от избытка адреналина, он ничего не соображает…

И сейчас, приглядевшись, Санек вроде бы приметил легкий след от шрама, шедший через все лицо продавца. Ему стало дурно, к горлу подступила тошнота.

– Десять за пучок, – широко улыбнулся мужчина и добавил: – Бери, дорогой. Не пожалеешь, такой кинзы тут больше ни у кого нет. Отнесешь маме, она тебе с ней баранину потушит, пальчики оближешь.

– Давайте, – еле слышно выдавил Сашка. Он почему-то совсем засмущался. Кинзу он не любил, но матери она вроде бы нравилась…

«Когда смотришь в лицо, труднее бить», – почему-то некстати промелькнуло в голове.

Он отошел от прилавка, в памяти опять словно что-то щелкнуло. Санька двигался вперед, но не видел рынка, а видел только то, как он, налетая вместе со всеми, сжимая в руке кусок арматуры, в раже наносит удары. Крушит, ломает, высвобождая какую-то древнюю звериную энергию, спавшую в нем до этого момента. И лучше бы она спала дальше, решил он, в цивилизованном человеке она должна спать.

Стараясь больше не рассматривать продавцов, Сашка переключил внимание на их товар и быстро пробежался по списку. Куриные бедра, картошка, морковь, макароны, мороженая рыба… Этим, к счастью, торговали в основном продавцы и продавщицы славянской внешности. С ними было как-то легче… Хотя тетка, у которой он покупал соленые огурцы, как две капли воды была похожа на коварную предательницу из сна, которая заманила их в будку, а потом сдала омоновцам…

Он снова застыл у какой-то палатки, углубившись в свои мысли, и вздрогнул, когда его опять кто-то окликнул. Прямо перед ним стоял восточный мужчина, на сей раз похожий на узбека или таджика, как определил для себя Санек. Продавец улыбнулся, поймав блуждающий задумчивый взгляд Санька, и протянул ему яркую, словно нарисованную на рекламной картинке, грушу – мол, хочешь?

Санек остервенело мотнул головой и, подняв ворот куртки, быстрым шагом прошел мимо.

«Что они все ко мне пристают? Что им всем от меня надо?» – в раздражении подумал он.

Сбоку, у входа на склад, среди наваленных пустых коробок он заметил маленькую девочку, смуглую, черноволосую и черноглазую, которая играла прямо тут, в грязи, в какие-то свои детские игры, возюкая пальчиками по затоптанному множеством ног снегу. Он удивился – как же так, никто за ребенком не следит? Она же может подхватить какую-нибудь заразу, заболеть. Санек огляделся вокруг, но никого из взрослых поблизости не увидел. Девочка, словно услышав его мысли, подняла голову. Первое мгновение она смотрела недоверчиво, но не выдержала и улыбнулась. Он было рассердился, но подумал, что и вправду, наверное, выглядит сейчас комично – насупленный, завернутый по уши в куртку, мрачный. Санек прыснул, а потом и вовсе засмеялся во весь голос. Так они долго стояли и хохотали, не говоря ни слова и тем не менее зная друг про друга что-то важное, что объединяет людей на всех материках и континентах и делает их понятными.

В этот момент Санек, наверное, и осознал главное – мы все люди, человеки, так сказать. Между нами есть общее, независимо от того, кто где вырос и кем является в жизни, – аборигеном в Австралии или ненцем в тундре. И это общее превыше всего остального.

Тут дверь склада открылась, на улицу вышел плотный коренастый кавказец с наглой мордой, одетый в черную кожаную куртку. Следом за ним плелся тот самый пожилой продавец, у которого Санек купил кинзу. Первый явно отчитывал его, судя по жестикуляции и гневным интонациям, – слов Сазонов не понимал, они говорили на незнакомом языке. Продавец что-то жалобно ныл в свое оправдание.

«Видимо, начальник», – понял Санек. Первый продолжал раздраженно и быстро отчитывать своего работника, потом слегка толкнул его в плечо. Тот в ответ поминутно кивал, пытаясь поймать взгляд своего босса, к его лицу словно приклеилось заискивающее и виноватое выражение. Саньку стало его почти что жалко.

Бросив на прощание несколько хлестких слов, от которых пожилому сделалось уж совсем дурно, кавказец в кожанке сел в припаркованный рядом тонированный «Мерседес» старой модели и уехал. Продавец некоторое время расстроенно причмокивал языком, потом позвал с собой девочку, и они скрылись из виду.

«Зачем их бить, громить их товар? – проносились в голове Санька отстраненные мысли. – Что от этого изменится? Они такие же работяги, как и мы. Трудятся, весь день на ногах. И с хамством сталкиваются, их тут никто особенно не любит. У всех народов есть не очень порядочные люди, это же не значит, что все такие. Сейчас далеко не каждый русский готов пойти на столь унизительную и грязную работу. А они идут, у них нет выхода и другой возможности заработать на жизнь. В их стране это очень сложно. Разве можно обвинять этих людей в том, что они не сложили лапки и не хотят умирать от голода, а мечтают о благополучии своей семьи?»

Дома Санек зашел в ванную, плеснул холодной воды в лицо… Тут он заметил, что кран у раковины подтекает – капли нет-нет, да и падают на пол и в ванну, оставляя в ней разводы ржавчины. Он тут же в каком-то остервенении полез за ящиком с инструментами, достал пассатижи, отвертку и начал подтягивать гайку на шланге. Через пятнадцать минут все было готово – кран он починил. Сейчас Санек был рад занять себя физическим трудом, чтобы в голову мысли посторонние не лезли…

Но они все равно лезли.

На тусе он больше не бывал – не хотелось. И в качалку не ездил. За компьютером с его играми, Интернетом и общением с друзьями по аське было куда интереснее.

Из Патриотического союза ему позвонили ближе к Новому году.

– Завтра тебя ждут к двум часам. Записывай адрес.

Выяснилось, что Анатолий Павлович живет довольно далеко, за Окружной, в Красногорске.

Всю ночь перед встречей Сашка мучился: долго не мог заснуть, ворочался, перекатывался с боку на бок, то ему было жарко, то холодно, кровать под ним предательски скрипела. Время от времени он, затаив дыхание, прислушивался к звукам в квартире – но нет, мать спала. В три утра он провалился в полудрему, балансируя на грани бодрствования, несколько раз открывал глаза, а потом наконец окончательно заснул.

Поднялся только в десять, разбитый, с тяжелой головой. Взглянул на будильник, заведенный на семь и, чертыхаясь, бросился одеваться.

Дорога на метро и маршрутке заняла намного меньше времени, чем он предполагал. Возможно, потому что было воскресенье, пробок на Волоколамском шоссе почти не попалось. Уже в половине второго умытый, причесанный и одетый во все чистое Санек нервно расхаживал по двору нового дома, где жил Палыч, не решаясь подняться на нужный этаж – появиться раньше ему показалось неприличным.

«Все будет нормально, – уговаривал он себя. – Мне вообще повезло. Наверняка попасть к самому Палычу домой не каждому удается. Даже интересно посмотреть, как он живет. Пообщаюсь и уйду, не съест же он меня?»

Когда стрелки часов показали ровно два, Сашка набрал в легкие побольше воздуха, решительно подошел к двери подъезда и стал нажимать кнопки на переговорном устройстве.

Дом был из приличных, даже более того. Внизу консьержка, на лестничной площадке цветы в кадках, в лифтах зеркала, чистота, никаких тебе надписей на стенах и пожженных кнопок. Когда Санька вышел из лифта и стал озираться в поисках нужной квартиры, одна из дверей – массивная, с серебристым напылением – открылась, предварительно прогрохотав несколькими замками. Ясно было, что его уже ждут.

Молодой охранник, чем-то похожий на Марата, пожал гостю руку, показал, куда повесить пуховик, одобрительно взглянул на его высокие ботинки, выдал вместо них кожаные тапочки на плоской подошве и провел в глубь квартиры.

Хозяин дожидался его в одной из комнат, обставленной так клево, что это сразу бросилось Саньку в глаза. Огромное, до пола, балконное окно, мебели минимум – только кожаный диван, два таких же кресла, стол со стеклянной столешницей да огромный плазменный телевизор. И никакого барахла, всей этой мелочовки, которой засорен каждый дом. Из украшений только пепельница на столе да абстрактная картина на стене. И все в черно-белой гамме: пол и стены – белые, мебель – черная. Обалдеть, как красиво.

Анатолий Павлович, развалившись в кресле, смотрел в потолок, курил и пускал колечками дым. Колечки получались отличные – идеальной формы, ни одно не развалилось, превращаясь в бесформенные облака.

Увидев вошедшего, хозяин приподнялся, пожал Сане руку и указал на диван.

– Ну здравствуй, Саша Сазонов. Заходи, будь как дома. Присаживайся. Кури, – и протянул ему пачку дорогих сигарет. Саня взял одну. – Выпить хочешь чего-нибудь? Стаканчик виски или бренди?

– Спасибо, я не пью.

– О! – Густые брови Палыча взметнулись на лоб. – Похвально. Ну что же, Саня… Я позвал тебя сюда для важного разговора. Дело в том, что мы, – он сделал упор на этом слове, – давно уже наблюдаем за тобой. И пришли к выводу, что ты достойный парень. Правда, последнее время ты редко появляешься в штабе. Даже в тренажерный зал не ходишь. Но это, конечно, можно понять. Конец полугодия, любимая девушка-музыкантша… На чем она у тебя играет, я забыл? На скрипке?

– На виолончели… – пролепетал Санек. Внутри все похолодело. Так они действительно наблюдают за ним, если знают о Лиле? А вдруг и впрямь следят за каждым его шагом? Ах, ну да, Марат… он, наверное, и шпионит для них. Или нет?..

– Так что, Саня, – хозяин закурил новую сигарету, – я хочу, чтобы ты стал одним из лидеров Патриотического союза. Но сначала придется доказать, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь сопливый маменькин сынок…

– А что мне нужно для этого сделать?

– Как обычно – пройти несколько испытаний. И первое – уже в ближайшее время. Ты готов?

– Н-ну… А что надо делать?

– Ты писал список ребят со своей тусы, верно? Заносил туда всех знакомых парней, которые были на собрании?

– Угу.

– У тебя сохранился этот список?

Саня снова кивнул.

– Ну вот и отлично. В следующее воскресенье, в час дня, у нас состоится выездная акция. Обзвони ребят, расскажи об этом приятелям – всем своим знакомым, патриотически настроенным парням. Пусть приходят сами и приводят друзей.

– А это… Ну, типа, для чего?

– Я же тебе говорю: патриотическая акция.

– Какая акция?

– Митинг протеста.

– На рынке?

– Почему на рынке? – удивился Палыч. – Не на рынке. В сквере около торгового центра «Олимп». Знаешь такой?

Санька знал. Собственно, это был даже никакой не торговый центр, а просто ряд стеклянных магазинчиков вдоль улицы. Кстати, не так уж далеко от рынка.

– И что мы там будем делать?

– Просто соберетесь и выразите свой протест. Протест против владельца торгового центра, азербайджанца, забыл его фамилию. Это бесчестный человек, он задушил всю торговлю в округе. Завышает цены, обкрадывая этим каждого из вас, каждую семью. Вот скажи мне по-честному, Сань. – Палыч наклонился к нему. – Кто твои родители, кем работают?

– Мама продавщица… сейчас не работает, а отец… Отец от нас ушел.

– Ну, вот видишь! – Анатолий Павлович снова откинулся на спинку кресла. – Ты тоже из простой семьи. И тебе наверняка хочется иметь нормальные шмотки, хорошую тачку – как у некоторых твоих одноклассников, так?

– Угу.

– Но твоя мать не может тебе этого дать. Почему? Да потому, что черножопые все захватили. Сами наживаются на нашем труде, ездят на «Бентли» и строят виллы на Лазурном Берегу на деньги, заработанные для него твоей матерью. На твои с ней деньги. Я понятно говорю?

– Угу.

– Наш Патриотический союз и существует для того, чтобы защищать от таких вот черножопых хороших ребят, как ты. Точнее – чтобы научить вас самих защищаться. Для этого у вас есть только один путь – стать силой. Сила – это когда много людей. Один, два, даже сто человек – это немного. А вот тысяча – уже достаточно. Ребята становятся силой, только если собираются вместе. Такая сила преодолеет любую преграду. Ты меня понял?

– Угу. То есть понял.

Он действительно многое понимал. В том числе и то, во что выльется этот митинг. Конечно, пацаны придут туда уже накачанные спиртным, да и с собой принесут. Малейшая искра – и отправятся громить торговый центр, а заодно и все вокруг, им же по фигу, что громить, главное, чтобы весело было, чтоб все вместе… А лидеры Патриотического союза быстренько смоются – и останутся чистенькими. Они же созвали всех на митинг. На безобидный митинг, а не на погром. Остроумно. Изобретательностью этих людей нельзя не восхищаться.

За долгую дорогу из Красногорска домой Санек успел все продумать и взвесить. И теперь четко знал, что будет делать.

Даже накануне Нового года дни у Лильки были расписаны с раннего утра до позднего вечера: помимо занятий в школе, ей надо было ходить на подготовительные курсы, три раза в неделю она занималась с репетиторами, а в выходные – играла в оркестре от музыкальной школы – инициатива родителей, чтобы дочь, закончившая музыкалку, не растеряла драгоценный опыт. Все это представлялось ей бесконечным болотом, даже отношения с Сашкой потеряли блеск. Ну ходит Сазонов рядом, смотрит преданными собачьими глазами – и что? Даже показаться с ним в приличной компании стыдно: одевается плохо, в престижный институт поступить не стремится, а в последнее время и вовсе странным стал. Замкнутый, молчаливый. Может, мама права: какая из них пара… И Коза то же самое говорит. Мол, где ты и где Сазонов. Подруге-то со стороны виднее. Лильке в голову стали лезть какие-то странные, не посещавшие дотоле мысли. То она вдруг пыталась представить, какими они будут через десять лет: она, конечно, выучится, найдет хорошую работу, а он станет слесарем или плотником. Начнет выпивать – такое случается со всеми, кто раньше не пил, папа рассказывал. И конечно, гордость не позволит Сазонову обращаться за помощью к ее родителям. Поселяться они в его крохотной каморке, и затянет горло привычная рутина. Сопливые дети, готовка и все такое. И никогда она уже не почувствует себя такой красивой, такой желанной, как, например, во время летних гастролей. Там она ощущала себя королевой, а здесь… Когда Лиля так думала, ей становилось страшно – ведь действительно уходят лучшие годы. Уходят бесповоротно, и она не знает, как все изменить.

В один из таких серых вечеров девушка, вернувшись с занятий, включила компьютер. В «Одноклассниках» какой-то Владимир Тушин просится к ней в друзья. Лиля открыла страничку гостя и замерла: это был Вовка – скрипач, с которым она познакомилась в поездке. Варламова вспомнила, как он ухаживал за ней этим летом – приглашал на дискотеку, водил в кафешку… «Давно не виделись, как дела?» – минутой спустя пришло сообщение. Лиля торопливо набрала: «Все хорошо. Не ожидала тебя тут встретить. Как ты сам?» Ответ пришел мгновенно: «Все отлично. Что завтра делаешь?»

Завтра… завтра будет воскресенье, а значит, это единственный день, когда они гуляли с Сашкой – гуляли нормально, без учебников и тетрадок, шли не к институту, а просто куда хотели. Лиля знала: если она откажется от завтрашней прогулки, Сашка обидится и, еще чего, заподозрит неладное. Но с Вовкой встретиться так хотелось! Поразмыслив недолго, она написала: «Да вроде никаких планов нет. А что предлагаешь?»

«Мы завтра с друзьями прошвырнуться собираемся, в клуб заедем. Поехали с нами!»

«Поехали!»

Договорившись, где встречаются и во сколько, Лиля закрыла сайт. Все решено, только как быть с Сашкой? Не предательство ли она совершит, если пойдет? Но, в конце концов, какое предательство, ведь она ничего такого не делает. Она так давно не видела Вовку, ей просто хочется поговорить с ним, вспомнить о поездке, об их веселых вечерах. Тем более клуб – у Сашки ни за что не будет денег пойти туда вместе с ней. Имеет она право на то, чтобы единственный раз за последние три месяца расслабиться? Если сказать об этом Сашке, он ни за что ее не отпустит, еще и скандал устроит. Ну нет, он не должен знать.

Она позвонила Сазонову.

– Саш, ты знаешь, я не смогу с тобой встретиться. У бабушки день рождения… Родители гонят туда… – жалобным голосом проговорила в трубку. Сашка, разумеется, не стал возражать, Лиле даже показалось, что он как-то подозрительно легко согласился, это тоже кольнуло обидой.

На следующий вечер они встретились у метро. Вовку Лиля узнала еще издали – все такой же крупный, чуть округлый, с длинными волосами, собранными в пучок, и реденькой бородкой. С Вовкой было еще два друга и одна девушка. Один из парней сразу привлек Лилькино внимание – высокий блондин, чем-то похож на Сашку. Ей показалось, она уже где-то его видела. Может, тоже музыкант?

– А вот и Лилька! – обрадовался Вовка и, бросив докуренную сигарету под ноги, обнял девушку. – Ты все такая же страшная! Шучу! Красивая! Кстати, надежда российской классической музыки. Мы с тобой, Лиль, тут одни музыканты, – и он потешно изобразил, будто играет на скрипке. – Удостоишь этих олухов своего общества?

– А что делать? – Лиля кокетливо улыбнулась, заметив, что заинтересовавший ее парень не имеет отношения к музыке, а значит, виделись они не во время летних гастролей. Но когда? И где?..

– Ну что, пошли! – обернулся Володя к своим друзьям.

Они отправились в клуб, выбрали столик и сели просматривать меню.

– Слушай, мне кажется или я тебя где-то видел? – наклонился к Лиле тот самый симпатичный светловолосый парень.

– Не знаю. Честно говоря, у меня те же самые мысли… – с улыбкой ответила она.

– Тогда давай вычислять, где мы могли видеться. Ты в клубах часто бываешь?

– Нет…

– А в бассейн ходишь?

– Не-а…

– Подожди, а может, мы с тобой в одной школе учимся? Ты не из 11-го «Б» седьмой школы?

Лиля засмеялась:

– Часто же ты бываешь на уроках, раз одноклассников не знаешь…

Парень тоже засмеялся.

– Я пошутил, конечно же, знаю. Но вот откуда с тобой знаком, понятия не имею…

– Слушай, а мне кажется, я тебя в институте видела!

– В МГУ?

– Да!

– Ты тоже туда поступаешь?

– Да!

– Круто!

У Лильки аж дух захватило – это ж надо встретить собрата! Кстати, его зовут Лешей.

У них сразу же нашлось масса общих тем, а Вовка, как ни странно, не возражал, уделяя внимание пиву и беловолосой красотке с кукольным лицом.

Позже Лилька не раз задумывалась, почему Вовка так легко уступил место Лешке. Может, она ему не понравилась или изначально он приглашал ее только как подругу? А может, у них такая странная мужская дружба? Этого она никогда не узнает, но факт остается фактом: Вовка ее даже не пытался клеить. Не то чтобы ее это сильно задело – нет, разумеется. Просто так, женское любопытство. Однако все эти мысли пришли позже, а там в клубе, рядом с Лешей она забыла обо всем. Он оказался настолько интересным собеседником, что Лилька позабыла даже и о Сашке. Оказалось, они с Алексеем не только вместе учатся на курсах, но и отцы у обоих крутятся в одной сфере – автобизнесе. Это еще больше усилило Лилькин восторг. Ей казалось, все это происходит не с ней – не может такого быть, чтобы неожиданно появился вот такой человек, похожий на нее и судьбою, и стремлениями.

«Интересно, если бы сейчас меня увидел Саша, что бы он сделал?» – почему-то мелькнула мысль, но девушка тут же ее отогнала.

Лешка ухаживал как мог. Потом пошел провожать ее домой. Лиля выпила совсем чуть-чуть, но все равно хмель ударил в голову. Ей вдруг захотелось покадрить этого парня, захотелось узнать, понравилась ли она ему. Она схватила Лешу под руку, тесно прижалась головой к его плечу… И вдруг ощутила поцелуй на своих губах – дерзкий, уверенный. Голова закружилась, Лиля почувствовала, как падает куда-то, падает. Она позволяла себя целовать и целовала сама, обняв парня за шею, поддавшись порыву и всей душою желая, чтобы это мгновение не кончалось.

Когда объятия разомкнулись, Лиля зарылась в растрепанные ветром волосы. Она чувствовала себя неловко, так неловко, что даже не могла смотреть Леше в глаза.

– Ну, вот мы пришли, – проговорила, переминаясь с ноги на ногу. – Я тут живу…. Пойду я…

– Давай… – так же неуверенно пробормотал Леша.

Когда Лиля заскочила в подъезд, закрыла за собой тяжелую металлическую дверь и прижалась к ней, сердце бешено стучало.

– Фух, – перевела она дух и прислушалась к удаляющимся Лешиным шагам.