12
В этот день Миша Гравитц остался после уроков. Он договорился с историчкой ответить ей дополнительно, чтобы исправить случайно полученную тройку. Та согласилась – учительница была молодая и, как говорили старшеклассники, вменяемая. Все прошло отлично, Мишка ответил, потом поговорили о том о сем – о школе, об истории, о политике – и остались друг другом довольны.
Выходя из школы, Гравитц издали увидел на крыльце рослую фигуру Марата. Отсалютовал, как было у них заведено. Но тот не ответил, просто подошел и сказал негромко:
– Слушай сюда, Гравитейшен. Нужно твое мнение.
Они пошли к опустевшему к этому часу физкультурному залу. Дул холодный ветер, задувал Мишке за ворот щегольской, но не слишком теплой куртки. Было зябко и немного не по себе. Но интересно.
– Тут такое дело… В общем, ребята проводили плановый досмотр школы и у вас в тубзике на третьем этаже в одной неприметной щели нашли вот это.
Марат разжал руку. На широкой ладони его лежал аккуратный пакетик из прозрачного пластика, а в пакетике – голубенькие таблетки. На выпуклых их боках оттиснуты разные загогулинки – вроде знаков Зодиака: рыбка, звездочка, гитара…
– Видал такие?
– Не-ет.
– Но сечешь, что это может быть?
– Наркота? – догадался Мишка.
– Типа. Это экстази, модные таблетки. От них глюков не бывает, и привыкания они не вызывают. Просто суперкайф ловится…
Марат пристально заглянул ему в глаза.
– Так ты не знаешь, кто бы мог их там оставить?
– Понятия не имею.
– А не может быть, что это Сазонов из вашего класса?
– Откуда я знаю! – поспешил ответить Гравитц.
– Ну, тут догадаться-то в принципе несложно. Он самая подходящая кандидатура: неполная семья, влияние улицы… Через таких вся эта зараза и поступает. Хорошо еще, что таблетки, а не анаша.
Мишка не понимал, почему таблетки лучше, чем дурь. В его сознании, немалое влияние на которое оказали занятия восточными единоборствами, прочно закрепилось убеждение: «Наркотики – зло». Да, он любил выпить, покуривал – за это его, собственно, из секции и поперли (правда, это страшный секрет, в школе никто не знает, ни одна живая душа). Но вот наркотиков он никогда не пробовал. Между тем Марат вертел пакетик в руках, как будто не знал, что с ним дальше делать.
– Вот и не знаю, как быть. Кипеж поднимать – себе дороже. Нас же заставят разбираться, кто и что, еще по шапке надают, скажут, что просохатили, пропустили в школу наркоторговца. А такие таблетки в любом ночном клубе продаются, и, между прочим, за нехилые бабки.
– Ну так и толкни их за бабки, – ответил Миша, просто чтобы что-нибудь сказать. Но оказалось, Марат ждал от него именно этих слов.
– А кому я здесь их толкну? Я же никого из ребят не знаю: кто надежный мужик, а кто – так, редиска.
Он помолчал, не сводя взгляда с Мишкиного лица. Тот тоже молчал, не представляя, что ответить. Какое-то странное волнующее чувство медленно окутывало его, точно темная вода утопающего. Но все равно было интересно.
– А потом, знаешь, как-то некругло получится – подобрал чужое и стал продавать, – словно беседуя сам с собой, продолжал Марат. – Но и выбросить жалко – их из черт-те какой заграницы сюда везли, через сорок кордонов…
И, словно придя наконец к решению, тряхнул головой:
– Я бы их просто бесплатно раздал. Надежным ребятам. Здесь девять штук, наверное, одну прежний хозяин уже проглотил. Не надо только, чтобы малышне досталось – это взрослая забава.
– А себе чего ж не возьмешь? – с трудом разлепив губы, спросил Гравитейшен.
– Чего не возьму? – переспросил Марат, глядя на него с поддельным изумлением. – А откуда ты знаешь, что я себе уже половину не отсыпал? Да нет, шучу. У меня для кайфа – другое зелье, покруче этих таблеток. Как-нибудь дам попробовать – бешеный драйв. На ногах не устоишь. Типа, без кайфа нет лайфа, а без фака нет лака. – И он озорно подмигнул. – Ну так что, возьмешь парочку?
– А почем?
– Ну, ты, брат, как еврей! Сразу – почем! Считай, что это дружеский подарок. Откажешься – обидишь.
– Ладно, давай! – кивнул Мишка. Внезапно ему захотелось обратно в школу, на какую-нибудь городскую контрольную по математике, да еще на самый сложный вариант.
Марат толстыми пальцами вынул две голубые таблеточки из пакетика, и Гравитц положил их в нагрудный карман куртки.
– Ну и молоток! Только в школе не вздумай принимать. Придешь домой, врубишь музон на всю катушку – и примешь. А потом заснешь до утра. И никакого тебе похмелья.
– О’кей, – кивнул Мишка. Ему показалось, что таблетки начинают жечь ему грудь сквозь рубашку, словно две капельки кислоты.
Но Марат все не отставал:
– Так кому же еще дать? Чтобы верный человек, друг, а не портянка какая-нибудь?
На языке у Гравитейшена вертелись две-три фамилии, но он все-таки сдержался и не назвал никого. Марат, видно, понял, что из него ничего не вытянуть.
– Ну ладно, шагай. Потом расскажешь, как оно прошло.
И Мишка зашагал к выходу со школьного двора.
А Марат, спрятав руки в карманы, чуть прищурившись, смотрел ему вслед.
Пока все идет, так сказать, по плану. Шеф непременно будет доволен.
* * *
Сашка моргнул и вдруг понял, что сидит на стуле в закутке Сереги-кольщика, сжимая в руке непочатый стакан теплого коньяку.
Секунду-две-три он не шевелился, не понимая, что с ним произошло и как он здесь очутился. Медленно-медленно, еще не осознав произошедшего с ним чуда, перевел взгляд на левое свое плечо. Рисунок – взлетающий ангел – был там только намечен фломастером.
Кольщик с испугом глядел на клиента, помахал рукой у него перед глазами.
Санек осторожно поставил полный стакан на стол, стараясь не пролить ни капли.
– Ты чего побледнел, малый? Нехорошо тебе? Весь белый стал…
Протянул руку пощупать пульс – и испуганно отдернул пальцы. Рука у Санька была холодна, как лед.
Сазонов с трудом выдохнул воздух. Мысли в голове то неслись буйным вихрем, то, замерев на своих местах, мерцали, как перемигивающиеся звезды в черном небе.
Наконец он смог выговорить:
– Я пойду…
Пошевелился, безвольно сложился вдвое, как перочинный нож. Оперся на ручки кресла. Встал. Кольщик отодвинулся, давая ему дорогу.
Санек неловко напялил на себя остывшую рубашку, свитер, постоял, пошатался.
Тем временем кольщик понял, что клиент уходит, и, разумеется, рассердился:
– Да-а, блин, малец уже не тот пошел! Все теперь нервенные, в обмороки падают! Ладно, вали, вали отсюда! Здесь тебе не медпункт.
Санек покачивался на онемевших слабых ногах, а Серега уже выталкивал его прочь:
– И бабки свои забирай голимые! Кыш отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видел!
Санек сунул мятую бумажку в карман, влез в пуховик и выбрался наружу.
Холодно, снег, сугробы – значит, все-таки зима. Он глянул на полтора десятка часов в витрине магазина – все они согласно показывали восемь двадцать. Что это значит? Неужели все то, что он успел пережить, всего лишь сон, странная галлюцинация?..
«Успею!»
И он бросился бежать по улице. Сначала Сашка передвигался как пьяный. Но постепенно тело начинало его слушаться. «Давай, давай, давай», – безжалостно подгонял он сам себя.
Он влетел в школу за минуту до звонка.
Его одноклассники уже сидели за партами.
Как же Сашка был рад всех их видеть! Даже Баринову… то есть Кадушку!
Школьный день прошел совершенно обычно, но, идя домой, Сашка слегка волновался: что, если он застанет в квартире чужого и, как ему почему-то показалось, враждебного мужчину.
Но дома была только мама.
– Вернулся?.. Ну иди есть… А я сегодня опять работу найти пыталась…
И Сашка, не удержавшись, подошел и обнял ее – как не обнимал уже много лет, с тех пор, как решил, что он уже взрослый, и сантименты – объятия, поцелуйчики – ему вовсе не к лицу.
И мама, обрадованная его нежданной ласковостью, едва не расплакалась.
– Возьми. – Он протянул ей пятитысячную.
– А как же… – Ольга неуверенно на него посмотрела.
– Не пригодились. Вернее, пригодились, но не так, как я думал.
Она кивнула и больше не задавала вопросов.
А Санька долго смотрел вроде бы на такую знакомую обстановку – те же обои, старенький стол, – все казалось каким-то особенным, чуть иным. Глядя на маму, Санек чувствовал себя вернувшимся после долгого отпуска, и сердце переполняла нежность. Как же он все-таки ее любит!
– А что бы ты сказала, если бы я себе татуировку сделал? – спросил он вроде со смехом, мол, шутка такая. Но Ольга неожиданно серьезно посмотрела на него, отставила чашку и чуть не плача принялась выпытывать – откуда ему такая идея в голову пришла? Дружки подбивают? Чуть ли не истерику закатила, требуя, чтобы Санек пообещал никогда больше об этом не упоминать. И бесполезно было говорить, что татуировка сама по себе вреда не делает, главное, какой человек ее носит и что у него в голове. Пришлось полчаса ее убеждать, что он пошутил и ни о какой татуировке не помышляет.
Поведение сына удивило и даже напугало Ольгу. Она немного походила по кухне, разворачивая в воображении версии Сашкиного странного настроения, и всегда выходило, что у Саньки неприятности – то в школе, то с этой Лилей…
В конце концов, не в силах справиться с собственным беспокойством, она заглянула к сыну.
– Что, мам? – повернулся он от компьютера.
– Так, хотела спросить… – Она осторожно присела на край дивана. – Как у тебя в школе? Все в порядке?
– Не выгнали! – усмехнулся чему-то Саша. – И не выгонят. Не бойся, я школу окончу, я понимаю, к чему может привести неверное решение.
– А как вообще?..
Санька вздрогнул, точно вспомнил о чем-то неприятном, поежился и посмотрел прямо в глаза Ольге.
– Не бойся, – повторил он. – Я теперь глупостей не натворю, это точно.
Ольга не желая довольствоваться этим обещанием, собиралась разговорить сына и вытянуть из него как можно больше, когда в дверь вдруг позвонили.
– Ты кого-то ждешь? – Оля озабоченно посмотрела на сына, тот покачал головой. – Я тоже нет. Может, соседка?..
Она встала и медленно пошла к двери. Звонок казался ей сигналом тревоги. И это неудивительно, если все вокруг приносило лишь новые неприятности.
За дверью стоял молодой парень с большой коробкой.
– Я из курьерской службы. Это вам. Распишитесь, пожалуйста. – Посыльный протянул синий бланк и ручку.
– Это не мое! Вы, наверное, ошиблись! – Ольга отступила и с тревогой оглянулась на сына. – Саша, ты что-нибудь заказывал?
Он развел руками.
– Вот видите, вы ошиблись!
– Сазонова Ольга Сергеевна. Это вы? – спросил курьер, сверившись с бумажкой и еще раз посмотрев на номер квартиры, и, после того как женщина кивнула, снова протянул коробку и бланк. – Возьмите и распишитесь, пожалуйста.
– Это не мне!.. Что там? – сказала она быстро.
Молодой человек неловко переступил с ноги на ногу и вздохнул:
– Я не знаю. Мое дело – доставить. И на сегодня у меня еще два адреса. Не задерживайте, пожалуйста.
– Давайте! – Сашка решительно выдвинулся из-за спины матери и принял коробку. – Легкая, – прокомментировал он.
Курьер смотрел на Ольгу так, как смотрят на странных или даже больных людей. «И точно, выгляжу как дура, – мелькнуло у нее в голове, – везде мерещатся враги, всего боюсь… Надо с этим срочно что-то делать, пока в психушку не загремела».
Она решительно приняла у молодого человека бланк и, поставив подпись, протянула обратно:
– Спасибо. Я вам что-нибудь должна?
– Нет, все оплачено. До свидания. – И тяжелые ботинки загромыхали по лестнице.
Ольга проводила курьера долгим взглядом и только после того, как грохот его шагов замолк далеко внизу, закрыла дверь.
Сашка терпеливо ждал, держа коробку, но по лицу сына было заметно, что он очень заинтригован и хочет разрезать липкую ленту как можно скорее.
– Погоди, может, там что-то написано? – Ольга внимательно осмотрела коробку со всех сторон.
Ничего. Обычная безликая бледно-желтая картонная коробка, заклеенная скотчем и перевязанная красным бантиком. Непонятная и оттого немного зловещая.
– А если там бомба? – спросила Ольга, все еще не решаясь открыть посылку.
– Мам, бомба – это очень дорого. Кто бы стал тратить на нас такие деньжищи? – резонно возразил сын. – К тому же ты так вертела эту коробку, что, будь внутри бомба, она непременно бы сработала.
– Тогда неси в комнату, открываем, – сказала Ольга так отчаянно, словно прыгнула в ледяную воду.
Сашка поставил коробку на диван, сбегал к себе и вскоре вернулся с ножницами. Еще раз глянул на мать, словно проверяя, не передумает ли, и решительно разрезал ленту.
Внутри оказалась еще одна длинная коробка, как тут же выяснилось, содержащая веточку белых душистых орхидей, помещенную в специальный питательный состав.
– Ну точно от поклонника! – присвистнул Сашка. – Пахучие!
Ольге никогда не дарили орхидей. Розы, гвоздики, тюльпаны – пожалуйста, а вот нежные аристократки-орхидеи – никогда.
Но коробка раскрыла еще не все секреты. Сразу под орхидеями размещался пакет с чем-то довольно объемным. Сашка достал его и извлек… короткую тоненькую шубку из темного блестящего меха, с широкими рукавами и кокетливым воротником-стоечкой.
– Шуба! И такая легкая, словно невесомая! – восхитился Санек. – Это тебе?.. Мам, что ты так смотришь?..
Ольга и вправду смотрела на шубку, словно на готовую к прыжку кобру – со смесью ужаса и отвращения.
– Это не мне! Не мне! Не мне! – повторила она, словно надеясь, что это троекратное магическое отрицание заставит шубу испариться.
Сашка вдруг нахмурился, изучающее посмотрел на мать.
– Может, это от папы? – спросил он, впервые со дня ухода Николая упомянув его имя вслух.
– Он никогда не дарил мне орхидей… – беспомощно прошептала Ольга, опускаясь на диван рядом с распотрошенной коробкой.
– Ну тогда посмотрим. Может, там записка есть. – Сашка деловито проверил карманы шубы, коробку, посмотрел даже за картонной крышкой – ничего. – Или у тебя действительно появился поклонник? Может, ты собираешься привести его сюда и сказать, что он будет моим новым папой?
Каждое слово вылетало из Сашкиного горла как выстрел: бах! бах! бах! В голосе сына звучали злость и вызов, словно он обвинял ее в чем-то, чего она не знала, но за что должна была нести ответственность.
– Нет, я не знаю… – Она не смотрела в лицо сыну потому, что ей было, что от него скрывать, и Сашка мгновенно это понял.
– Ты врешь, – горько произнес он.
– Я… – Ольга смешалась, не зная, что сказать. Она запуталась, чудовищно запуталась и устала.
– Не надо… оправдываться. Я пойду прогуляюсь. – Он аккуратно положил шубу матери на колени и вышел из комнаты.
Сашка ушел, и Ольга осталась одна. С ужасом отшвырнула шубу. Та упала на пол, и свет лампы зазолотился, запутавшись в блестящем мехе.
Словно загипнотизированная, женщина обошла шубу по большому кругу, нашарила на полке конверт с анонимным письмом и снова набрала номер, смутно надеясь, что абонент еще не вернулся из своих адских далей. Напрасно…
– Слушаю… – донеслось сквозь шум помех – а может, он и не вернулся, просто у них в аду телефонную вышку поставили, а помехи вовсе не помехи, а треск огня, на котором поджариваются несчастные грешники.
Ольга встряхнула головой, пытаясь вернуться к реальности. Былая злость прошла, вытекла до дна, как вода из разбитого кувшина. Остался только мутный осадок усталости и безнадеги.
Что бы ни случилось, хуже уже не станет. А человек… человек?.. ну ладно, тот, кто на том конце провода… Он ведь, чувствуется, богатый. Возможно, Сашке будет так лучше. Не придется крутиться, пытаясь заработать лишнюю копейку. «Ему же и девушку в кино или в кафе сводить нельзя! – осознала вдруг она. – А я еще боюсь и брезгую! Разве есть что-либо, чем бы я не могла пожертвовать ради сына?..» Все это промелькнуло в голове в единую секунду, и вот уже Оля, словно со стороны, услышала свой спокойный, холодный даже голос:
– Я принимаю ваше предложение.
В трубке – тишина и треск помех.
«Ну конечно, это шутка! Кто-то посмеялся надо мной! Как я вообще могла вообразить, будто некто меня добивается?!» – сообразила Ольга и едва не вздохнула от облегчения, когда в трубке вновь послышался голос.
– Я знал, что ты согласишься. Молодец. Завтра в три в парке возле твоего дома. За тобой приедут.
И отбой. Собеседник положил трубку, а Оля опустилась на ковер, обняла колени руками и опустила голову. Сил не осталось даже на слезы.
* * *
Сашка вышел на улицу. Постоял под густым мельтешащим перед глазами снегом. И наконец, решившись, набрал Лилькин номер.
– Привет! Как ты там?..
– Привет, – отозвался голос, тут же заставивший его забыть обо всех мрачных мыслях. – Сижу у окна, смотрю на снег. Мои уехали, так что одна маюсь.
– Может, пригласишь в гости? – спросил он и испугался собственной дерзости – сейчас она откажет, и все, сказка закончится.
В трубке повисла тишина.
– Хорошо, – вдруг согласилась Варламова, – приходи. Но не сейчас, где-нибудь через час. Идет?
– Идет! – почти крикнул Санек, не помня себя от счастья.
Этот час он бестолково прослонялся по улице, дрожа, точно в лихорадке, и поминутно глядя на часы: не пришло ли заветное время. Уже подойдя к Лилькиному подъезду, вдруг сообразил, что нехорошо, наверное, появляться с пустыми руками, выгреб из кармана деньги. Хватило на розу (мама вот до сих пор помнит свою розу), может, Лиле понравится.
Продавщица старательно завернула ее в красивую упаковочную бумагу.
«Глупо я, наверное, сейчас выгляжу», – думал Санек, поднимаясь по лестнице. Перед дверью он остановился в задумчивости, стараясь унять колотившую его дрожь, потом нажал на звонок.
После довольно долгой паузы – очевидно, Лиля прихорашивалась перед зеркалом, наводя последние штрихи, – она появилась на пороге, вся раскрасневшаяся и немного нервная. Санек посмотрел на свою подругу и обмер: у него в буквальном смысле слова перехватило дыхание.
На Лиле было декольтированное шелковое платье свободного кроя, спадающее от пояса волнами. На голове высилась мудреная прическа. Лицо было ярко накрашено, не то что на дне рождения, – помада, тушь, тени, все нанесено не скупясь, щедрой рукой.
Вот это да! Вот это Лилька! Кто бы мог подумать, что она может выглядеть, как… настоящая женщина, что ли. Понятно, что выговоренный час был потрачен не зря.
Девушка удовлетворилась произведенным эффектом – видимо, на него и рассчитывала – и прислонилась к двери. Она явно смущалась, но старалась держаться солидно и взросло. Сердце Санька наполнилось щемящей нежностью, захотелось вот прямо сейчас, без всяких церемоний, сграбастать ее и прижать к себе крепко-крепко…
Лиля тем временем отступила в глубь прихожей, качаясь на каблуках и пристально оглядывая Сашку, словно проверяя, соответствует ли ее кавалер такой планке, потом издала нервный смешок. Парень опомнился, неловко протянул цветок и застыл в нерешительности.
– Ну что маячишь, проходи, – засмеялась она.
Санек скинул пуховик, развязал ботинки, направился было в Лилину комнату, но она остановила его и жестом указала на гостиную.
Там уже было все приготовлено: окна зашторены, на маленьком журнальном столике горели свечи, звучала негромкая музыка.
– Садись, – девушка кивнула, и Сазонов присел на диван. Лиля расположилась рядом, глаза ее лихорадочно блестели. Разговор не клеился, сейчас его подруга казалась какой-то чужой. Он не знал, о чем с ней разговаривать, и не понимал, как себя вести.
Она сидела совсем близко, ее бедро задевало ногу Санька, разрез на платье разошелся.
– Семнадцать, – прошептала она.
Ему вдруг стало жарко.
На него чуть насмешливо и одновременно стыдливо-изучающе смотрела Лиля. И это опьяняло намного сильнее, чем весь алкоголь мира, вместе взятый. Ее горячие руки обвили его плечи, запорхали по телу. Он повернулся к девушке и навалился на нее всем телом, чувствуя запах ее духов, ее волос и кожи… и проваливаясь куда-то…
