Часть третья
Сашка открыл глаза и понял, что он уже не стоит в кружке пацанвы в вечернем парке, а сидит на стуле в закутке Сереги-кольщика, сжимая в руке непочатый стакан теплого коньяку.
Секунду-две-три он сидел недвижимо, не понимая, что с ним произошло и как он здесь очутился. Медленно-медленно, еще не осознав произошедшего с ним чуда, перевел взгляд на левое свое плечо. Рисунок — взлетающий ангел, — там только был намечен фломастером.
Кольщик с испугом глядел на клиента, покачал рукой у него перед глазами.
Санек осторожно поставил полный стакан на стол, стараясь не пролить ни капли.
— Ты чего взбледнул-то, малый? Нехорошо тебе? Весь белый стал…
Протянул руку, пощупать пульс — и испуганно отдернул пальцы. Рука у Санька была холодна, как лед, будто еще секунду назад он держал ее в кармане, сжимая рукоять ножа.
Санек с трудом выдохнул воздух. Мысли в голове то неслись буйным вихрем, то, замерев на своих местах, мерцали, как перемигивающиеся звезды в черном небе.
Наконец он смог выговорить:
— Я пойду…
Пошевелился, безвольно сложился вдвое, как перочинный нож. Оперся на ручки кресла. Встал. Кольщик отодвинулся, давая ему дорогу.
Санек неловко напялил на себя остывшую рубашку, свитер, постоял, пошатался.
Тем временем кольщик понял, что клиент уходит, и, разумеется, рассердился:
— Да-а, блин, малец уже не тот пошел! Все теперь нервенные, в обмороки падают! Ладно, вали, вали отсюда! Здесь тебе не медпункт.
Санек покачивался на онемевших слабых ногах, а Серега уже выталкивал его прочь:
— И бабки свои забирай голимые! Кыш отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видел!
Санек сунул мятую бумажку в карман, влез в пуховик и выбрался наружу.
Холодно, снег, сугробы — значит, все-таки зима. Он глянул на полтора десятка часов в витрине магазина — все они согласно показывали восемь двадцать. Рядом в витрине стояла украшенная новогодняя елочка — что это значит? Поставили заранее или забыли убрать? Был Новый год или еще не было? Что сейчас — февраль или декабрь? А какой день? Вторник (когда он пришел делать наколку) или суббота (когда ездил на стрелку к машинистам)?
«Успею!»
И он бросился бежать по улице. Сначала он ковылял, как пьяный. Но постепенно тело начинало его слушаться. «Давай, давай, давай», — безжалостно подгонял он сам себя.
Он бежал, выкладываясь изо всех сил. Бежал, не следя за дыханием. Бежал, казалось, быстрее своих собственных ног. На пустых улицах редкие хозяйственные бабки смотрели вслед несущемуся сломя голову длинноногому подростку в распахнутой куртке с сумкой наотлет. «Из школы, небось, — думали они. — В школу так не бегают». И они ошибались — Санек бежал в школу.
Охранник Марат в своем закутке возле главного входа перетирал анашу в жестяной миске. Стук в дверь раздался такой громкий и нетерпеливый, что охранника словно облили ледяной водой. Сунул миску поглубже под стол, вышел, отодвинул засов.
— Куда мчишься, Филиппок? Учиться вдруг захотелось? — спросил он с насмешкой.
Санек в ответ только угукнул, как филин. Мигом влетел в вестибюль, с размаху бросил куртку на пол возле запертой раздевалки, помчался вверх по лестнице.
— Звонок уже был! — крикнул ему вслед охранник. Помотал головой, пробурчал себе под нос загадочную сентенцию:
— Кто в армии служил, тот в цирке не смеется.
И вернулся на свое место к прерванному делу.
Расписание уроков в одиннадцатом «Б» устроено было так, что чуть ли не на каждой перемене ребятам приходилось перебираться в другой кабинет. Но Санек угадал: он распахнул настежь дверь кабинета Марины Евгеньевны — там как раз шел урок у его класса. На доске крупными красивыми буквами было написано: «Евгений Онегин».
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо… —
нараспев читала Снежная Королева.
Санек стоял в дверях, не в силах отдышаться. На глазах его были слезы. А в сдавленной груди непобедимо бился счастливый смех. Он не отрываясь смотрел на предпоследнюю парту, где рядом с Козой сидела Лилка Варламова, живая и здоровая. Не в белой тишке, а в сиреневом свитере с высоким воротом. Сидела и глядела на него с радостным недоумением.
Она здесь!!!
Все остальное уже не имело никакого значения.
— Марина Евгеньевна, здравствуйте! — сказал наконец Сашка.
Учительница прижала к груди свои длинные выразительные пальцы. Она не могла понять, что случилось с этим Сазоновым, почему он так странно себя ведет. Опоздал на третий урок и вовсе не смущается. Запыхался, будто рекорд ставил. И вообще вид у него такой, будто он только что в лотерею выиграл.
— Здравствуй, Сазонов. Что стоишь в дверях? Раз уж пришел — иди на место.
Нет, что-то с ним совсем особенное — глаза так и светятся. Не идет, а будто летит по классу… Ей почему-то даже завидно стало, что с кем-то, не с ней, происходят всякие необычайные вещи. Хотя какие тут могут быть необычайные вещи? Подумаешь — троечник на урок опоздал.
Место Сани было занято — к Теме Белопольскому подсел Залмоксис. Но, увидев Сашу, он тут же побросал свои тетради в сумку и перебрался на свою парту к Кириллу Григорьеву.
Как же Сашка был рад всех их видеть! Такое чувство, будто он уезжал куда-то надолго и только сейчас вернулся. Но главное — главное все-таки, что Лила сидела здесь, на своем месте…
И вдруг легким промельком его обожгло опасение, что это не живая, земная Лила, которую он знал столько лет, а недавняя его подруга, светлый призрак, являющийся к нему из неведомых тайных миров, так легко возникавшая в ответ на его зов.
И нельзя было в этом не убедиться — раз и навсегда. Он подошел вплотную к сидящей Лиле. Протянул руки и крепко взял ее за плечи. Она вздрогнула, хотела вырваться, но было что-то в твердых руках Санька столь необычное, жаркое, неодолимое, что она замерла, как пойманная пташка. И только медленно краснела — щеки, уши, шея… Санек видел это. Наклонился к ней.
«Сейчас этот Сазонов Варламову поцелует прямо у меня на глазах, — ойкнула про себя Снежная Королева. — И что мне тогда делать?»
Весь класс замер. «Во дает, Сазон! Вчера-позавчера сидел, как тютя, а тут — смотри-ка, у всех на глазах обнимает, похоже, возьмет и поцелует прямо в губы!»
Коза, Тема-Белополька, Залмоксис, неразлучные малорослики Таня и Леша, Гравитейшен, красавица-модель Алина Кузина, другая красавица Ира Погосян, ее верная подружка Машка Суханова, Кирилл Григорьев и Ренат Айдаров, Юра Аверин и Каланча Вадик Калашников — все, все мальчишки и девчонки одиннадцатого «Б» окаменели в ожидании. «Вот сейчас он на весь класс, громко-громко скажет: „Лила, я тебя люблю!“» — догадалась Варламова.
Нет, не догадалась.
Услышала совсем другое.
— Ща пенка будет! — громким шепотом произнес Санек ей на ухо.
Отпустил наконец Лилины плечи и тяжело бухнулся за ее спиной за парту рядом со своей сумкой. Заерзал по полу длинными ногами в тяжеленных башмачищах.
— Так я позволю себе продолжить, — сказала Снежная Королева.
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий. В поле чистом,
Луны при свете серебристом,
В свои мечты погружена,
Татьяна долго шла одна…
Вы только представьте себе, какая благодать, какое вечернее успокоение разлиты в природе! — казалось, она унеслась далеко из классной комнаты и на самом деле видит ту далекую картину. — Девушки-крестьянки закончили свои песни и пляски и тихо, словно сходя со сцены, разбредаются по домам. Рыбаки вытащили свои сети и собрались варить уху. Их костер в сумерках виден издалека, пламя вьется, дым летит к небу — а ни звука оттуда не доносится. В поле чисто — никого уже нет вокруг. Все тихо. И чтобы подчеркнуть эту удивительную вечернюю тишину, Пушкин допускает только один лишь звук — «жук жужжал»! В самих словах этих будто слышится низкое, басовое жужжание. Подумайте сами — громко ли жужжит жук? Его и за несколько шагов уже не слышно. Значит, если слышится жужжание жука, то выходит, что вокруг все тихо, все беззвучно… Вслушайтесь на минутку в эту волшебную тишину…
Сашка Сазонов вдруг по-дурацки гыгыкнул, не в силах сдержать распирающего грудь неистового веселья. А потом, уставившись безумными сияющими глазами прямо в лицо училке, выпятил губы и низко-низко зажужжал:
— Ж-ж-ж-ж-ж-ж!
Бешеный, какой-то щенячий восторг охватил Санька, толкнул его произнести звук, имитирующий жужжание жука… В тот момент он настолько был переполнен ощущением жизни, перехватывающим дыхание счастьем, оттого, что события после татуировки были лишь сном… Страшным, непонятным, но сном… как выражалась мать, в руку — вон, училка точно то же самое гонит, будто по писаному.
Он еще не успел прийти в себя…
Расплаты за это, конечно, было не миновать. У Снежной Королевы появился дополнительный повод вынести кандидатуру Санька на отчисление, которого она так ждала. В первый момент учительница оторопела — видела, что с Сазоновым явно что-то не то творится. Поначалу даже думала не жаловаться, но, по здравом размышлении, решила, что все это сантименты, сил больше нет, а хулиганам в их школе не место…
После уроков она отправилась в кабинет Романа Владимировича.
— Надо вызывать родителей, собирать педсовет, — как обычно, затянувшись сигаретой, медленно произнесла она.
— Кто на этот раз? — устало поинтересовался директор.
— На этот раз Сазонов. Который первый в твоем списке, между прочим. Явился сегодня в класс, мало того что опоздал, так еще, нагло глядя мне в глаза, начал жужжать. Ничего не боится, совсем страх потерял.
Директор задумчиво посмотрел в искрящиеся ненавистью глаза своей давней подруги и некстати подумал, что баба она в общем-то неплохая, даже нравилась ему когда-то, хотя теперь жена, дети, все засосало… Но Маринка всегда казалась ему очень красивой.
А кто знает, может, у них что-нибудь и сложилось бы, но слишком уж неприступной она была, слишком высоко себя несла. Потом и у него самого закрутилось с более простой и понятной Викой. А после и у Марины кто-то появился…
Хотя Марина Евгеньевна и не говорила напрямую, но по школе ходили слухи, поэтому ему было известно, что на личном фронте у нее не очень гладко. Она вроде жила с мужем, но отношения в семье были неидеальными, у них явно существовали проблемы, хотя в чем конкретно там дело, он не знал. Может, поэтому она и срывается на детях. А Марина ведь срывается, иначе не назовешь.
Видя, что директор задумался, она забеспокоилась и, приподнявшись на кресле, внимательно посмотрела ему в глаза с упреком и мольбой.
— Ты обещал, — укоризненно произнесла Марина Евгеньевна.
— Да, да! Что я — отказываюсь от своих слов, что ли? — поднял руки вверх директор, как бы шутливо сдаваясь. — Но что он натворил-то?
— Говорю же, нахамил мне. И вообще вел себя неадекватно. Варламову посреди урока схватил. И в глазах у него что-то странное было, будто зрачки расширены или еще что…
— Пьяный, что ли? — сделал предположение директор. — Или под наркотиком?
Увидев, как напугало его последнее предположение, Марина делано-безразлично пожала плечами. Она знала — Роман как огня боится, что эта зараза так или иначе проникнет в их школу.
— Я не утверждаю, но…
— Ладно, подниму его вопрос, — сдался директор.
Снежная Королева торжествующей походкой выплыла из кабинета.
Конечно, Санька Сазонов не мог ни видеть этой сцены, ни даже знать о ней. Придя в себя от потрясения, он долго размышлял над тем, что же с ним произошло. Что это было — вещий сон? Прозрение? У него открылся дар ясновидения? Восторг, который Санек испытал там, в классе, когда оказалось, что и Лила жива, и ничего на самом деле не было — ни погрома на рынке, ни исключения из школы, ни бесконечного морока попоек, понемногу утихал. Но что-то все-таки изменилось, и прежде всего в нем самом.
Вернувшись домой, он долго смотрел вроде бы на такую знакомую обстановку — те же обои, старенький стол, его кровать, но все казалось каким-то особенным, чуть иным. Глядя на маму, Санек чувствовал себя вернувшимся после долгого отпуска, сердце переполняла нежность. Как же он все-таки ее любит! Взгляд упал на чистые, чуть-чуть примятые, не отвисевшиеся занавески — и Санька решил, что надо проверить все еще раз.
— Слушай, а когда это мы с тобой уборку и шторы вешали, напомни? — решился он задать мучивший его вопрос. Впрочем, спросил беззаботным тоном, будто ему все равно.
— Как когда? — брови матери выгнулись в дугу, что означало крайнюю степень удивления. — Так вчера же, сыночек. Ты будто не в себе, не заболел ли? — она озабоченно потрогала его лоб.
А у Санька словно камень с души свалился, он отмел последние сомнения. Точно, вчера, перед тем, как он пошел к Сереге в салон! Не было ничего. Ничего не было! И он, счастливый, вскочил со стула, быстро чмокнул ошарашенную мать в макушку и вприпрыжку побежал к себе в комнату, но тотчас вернулся:
— А что бы ты сказала, если бы я себе татуировку сделал? — спросил он вроде со смехом, мол, шутка такая. Но мать неожиданно серьезно посмотрела на него, отставила чашку и чуть не плача принялась выпытывать — откуда ему такая идея в голову пришла? Дружки подбивают? Чуть ли не истерику закатила, требуя, чтобы Санек пообещал никогда больше об этом не упоминать. И бесполезно было говорить, что татуировка сама по себе вреда не делает, главное, какой человек ее носит и что у него в голове. Пришлось полчаса ее убеждать, что он пошутил и ни о какой татуировке не помышляет.
В ту ночь он долго не мог уснуть, вспоминал все, что ему пригрезилось. Особенно любопытным казалось то, что удалось заглянуть не только в собственную жизнь, но и в жизнь других людей. Интересно, неужели Коза и правда тайком в него влюблена? И охранник Марат тайком распространяет по школе наркотики? И Лила познакомилась в Питере с этим дизайнером, как его, Арсением? И еще… Неужели действительно он увидел все события, которые с ним вскоре произойдут? От этого открытия Санька так и сел на постели. Выходит, вскоре, уже через месяц, в январе, Лила погибнет? По сравнению с этим даже мысль о побоище на рынке была не так страшна, а уж предстоящие разборки в школе — тем более. Да нет, глупости, конечно, не может такого быть! Не может. Но проверить все-таки надо.
Идея, что можно сделать и как все проверить, пришла к нему только на другой день, после занятий. И, проводив Лилу на музыку, насладившись ее обществом и с трудом расставшись с ней, он тут же достал мобильный и написал эсэмэску:
«Через час за гаражами».
Без обращения и без подписи. Кому надо — тот поймет.
Санька подозревал, что Гравитейшен не явится. Отмажется как-нибудь, что не получил сообщение или скажет, что был занят и не мог прийти в это время, да мало ли что… Но Мишка пришел. Даже раньше времени, когда Санек вышел на площадку, его высокая складная фигура уже маячила там.
— Бить будешь? — хмуро спросил Гравитейшен. И эта формулировка вдруг разбудила в Санькиной душе невыразимое чувство торжества. Не «драться будем», а «бить будешь»! Значит, изначально признал его, Сазоново, превосходство, значит, боялся и неосознанно заранее сдавался!
Внутренне ликуя, Сашка тем не менее ответил как можно равнодушнее:
— Не боись, бить не буду, делать мне больше нечего. Просто пару вопросов задам.
— Ну? — по напряженной позе Мишки было видно, что расслабляться он пока не собирается.
— Что у тебя за дела с Маратом?
— Ч… чего? — Гравитейшен впал в ступор. Вот уж когда он действительно испугался! Побелел весь, даже губы задрожали. И Санек понял, что угодил в самую точку. Откуда-то он знал, о чем спрашивал Мишку и чем его припугнуть. Словно видел всю эту ситуацию раньше, как в кино.
Мишка наконец опомнился.
— Никаких дел у меня с ним нет, — хмуро пробурчал он, пряча глаза, и сплюнул.
Но у Саньки в рукаве было припасено немало козырей.
— Да не трынди, Миха. Скажешь, «колесами» он тебя не снабжает?
— Откуда ты… — начал было Гравитейшен, но замолчал и побледнел еще больше, просто-таки как бумага сделался. — От отца, да? Менты знают?..
— Нет, — покачал головой Саня. — Менты пока ничего не знают. Уж о тебе — так точно. И, поверь мне — не узнают, если у тебя достаточно ума с этим делом порвать.
Гравитейшен стоял молча, только хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.
— Правда, чел, — уже совсем миролюбиво сказал Санька. — Кончай ты с этим, пока не втянулся. Хватит и того, что тебя из секции единоборств за курево и пьянку поперли. Ладно, бывай, мне пора.
Повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь. Оглядываться было совершенно ни к чему — Санек и так знал, что Мишка сломлен и повержен куда круче, чем он сам пару месяцев назад.
* * *
По школьным правилам просто так выгнать ученика, пусть и за плохое поведение, пусть даже и отъявленного мерзавца и хулигана, нельзя. Нужно собирать педсовет, приглашать его родителей и так далее и тому подобное. А самое главное — необходимо как-то обосновать перед педсоветом свое решение. Понятно, что он директор, и одного его слова будет достаточно, чтобы все учителя поддержали это исключение — и слова бы не сказали. Вряд ли кто осмелится пойти против, но опять же люди чувствуют, когда творится несправедливость. Можно ли за такие проделки, как жужжание жуком на уроке, исключить из школы? А наркотики… Насчет наркотиков еще надо доказать. Выглядеть в глазах коллег, пусть и подчиненных, совсем уж крючкотвором не хотелось. К тому же Роман Владимирович искренне стремился быть хорошим руководителем, в меру сил стараясь поступать справедливо, честно и беспристрастно. Поэтому вопрос с Сазоновым давался ему тяжело.
Но тут произошло событие, которое безмерно удивило директора и счастливым образом лишило его головной боли и необходимости решать эту проблему.
Роман Владимирович набрал на компьютере объявление о завтрашнем педсовете — такие вещи он делал сам, не доверяя их секретарю. Потом распечатал его на принтере и уже собирался уходить, даже надел пиджак, когда в кабинет тихо постучались, точнее, поскреблись, словно мышь.
— Войдите, — произнес директор, недовольно поморщившись. Он и так на работе задержался, жена расстроится, что совсем дома не бывает.
Дверь тихо отворилась, и на пороге материализовался Миша Гравитц. Роман Владимирович хорошо помнил, что он учится в одном классе с этим Сазоновым. И самого Мишу он хорошо знал, его отец часто помогал школе деньгами. Старший Гравитц был руководителем какой-то фирмы, занимавшейся компьютерами, и охотно шел навстречу, если надо было сделать ремонт или обновить парты в классах.
«Интересно, что ему надо», — промелькнуло в голове у директора.
— Можно? — Миша явно был растерян и сильно смущен.
— Ну, ты уже зашел, говори, в чем дело. Как отец, кстати?
— Отец нормально. Роман Владимирович, тут такое дело… — Миша явно мялся, не знал, как начать разговор и сформулировать, что он хочет. Обычно довольно уверенный в себе — все же сказывался социальный статус и благосостояние отца, парень сейчас блеял, как первоклассница, что больше всего удивило директора.
— Я по поводу Сазонова, — наконец выпалил Гравитц.
— И что с ним? — с любопытством поинтересовался Роман Владимирович.
— У нас ходят слухи, ну, по классу… Что его, короче, выгнать хотят.
— Все возможно, — уклончиво ответил директор, — на него постоянно поступают жалобы. Мы больше не можем с этим мириться.
— Дело в том, — покраснел Миша, — что это был как бы спор… Мы поспорили, он проиграл, и делом чести было выполнить условие. Это я выбрал такое наказание, ну, чтобы он жужжал, и очень сожалею об этом. Не думал, что дойдет до отчисления. Роман Владимирович, я вас очень прошу не выгонять Сазонова. Он ни в чем не виноват.
— Но жужжал-то он, — с интересом глянув на парня, заметил директор. — Спор, даже если он и существовал, — это ваше личное дело, но дисциплину нарушил Сазонов. Это было его решение. Стало быть, и ответственность нести ему. Он и так был под особым вниманием, это не первый прокол. На него жаловались неоднократно.
— Ну, понимаете, он поступил, как честный человек. Разве за честность можно наказывать? Разве этому вы нас тут учите? — Миша несколько театрально обвел руками пространство директорского кабинета.
«Вот наглец», — подумал тот, а вслух произнес:
— А дисциплину нарушить честно? Правильно? Вы же мешаете другим ребятам, тем, кто хочет получать знания, учиться…
— Это же я придумал, накажите меня. Мне стыдно, что за мою шалость пострадает он. Его мать одна воспитывает, куда ему идти дальше, разве что на улицу? А ему надо аттестат получить!
Директор крутанулся в своем кресле, задумчиво сцепил руки под подбородком, шумно выдохнул. Ссориться с Гравитцами совсем не входило в его планы. И кто знает, куда заведет его эта история?
— Совсем забыл, Роман Владимирович, — Мишка хлопнул себя по лбу. — Батя велел поинтересоваться, не пора ли компьютеры в кабинете информатики обновлять?
«Видно, действительно нужно это пацану», — сообразил Роман Владимирович. О недавней драке между ребятами, он, конечно, не знал.
— Я подумаю, — бросил директор, — а сейчас иди домой, поздно уже. А вообще, это хорошо, что ты за товарища вступился.
Довольный Мишка, которого два раза просить было не надо, быстро вышел из директорского кабинета и шумно выдохнул, как будто во время разговора не дышал в полную силу. Потом припустил чуть ли не бегом — подальше от этого места. Спустился на этаж ниже, зашел в туалет, вынул сигарету из пачки, закурил. Уже почти восемь часов. Никого тут нет, кроме Марата, а он точно никому ничего не скажет…
История с отчислением для Санька закончилась благополучно — Роман Владимирович, по здравом размышлении, решил, что партия компьютеров — аргумент более весомый, чем истеричные доводы литераторши, которая последнее время чуть ли на людей не бросается. Еще хорошо, что он официального объявления о педсовете сделать не успел. Единственная неприятность — пришлось объясняться со Снежной Королевой. Они даже повздорили, поссорились слегка, но потом быстро помирились.
На следующий день он вызвал Сазонова к себе в кабинет, пропесочил его как следует и потребовал, чтобы тот извинился перед Мариной Евгеньевной. Санек был просто счастлив такому исходу — он только потом понял, что перегнул палку, и потерять эту школу, а значит, и Лилу, ему совсем никак нельзя. Поэтому с готовностью извинился перед учительницей. Как та ни была раздосадована таким финалом, ей пришлось с ним смириться.
— Учись хорошо, я с тебя пристального наблюдения не снимаю, — вздохнув, добавил на прощание директор. Санек радостно кивнул.
Пронесло. Было ясно, на сей раз точно пронесло, проблемы сами собой рассосались. По какой причине — непонятно. Но об этом подумать можно и позднее. Главное, что впереди, уже совсем скоро, каникулы, Новый год, ощущение праздника и ожидание счастья. И Лила ждет его во дворе. А все остальное будет потом.
Через пару дней после беседы у директора на Санькин мобильный кто-то позвонил, и номер почему-то не определился.
— Привет, — раздался в трубке мужской голос. — Это Игорь из Патриотического союза.
Саньку сразу стало холодно, хотя дома было жарко натоплено — мать, не удовлетворившись теплом, которое давали батареи, постоянно включала обогреватель. А тот за несколько минут успевал так наполнить жаром небольшое пространство квартиры, что трудно было дышать.
— Что-то тебя давно не видно, — продолжал Игорь. — В штаб не заходишь, в качалке не показываешься. Заболел, что ли?
— Нет, я… — Санька сглотнул. — Просто в школе проблемы. Запустил, чуть не выгнали, — сказал он чистую правду. — Вот я и решил подтянуться в конце четверти.
— Что ж, это хорошо, — одобрил Игорь. — А тобой сам Анатолий Павлович интересовался. Хочет с тобой поговорить.
— Когда? — испугался Санька.
— Да после праздников. Числа пятнадцатого января, скажем.
Ну, это было еще не скоро.
— Дожить надо, — отвечал он.
— А ты, оказывается, юморист, — усмехнулся в трубку Игорь. — Ладно, я ближе к делу позвоню.
Санек прислонился к дверному косяку и задумался. Мать испытующе смотрела на него, не двигаясь с места. Он жестом показал ей, чтобы не мешала, и она недовольно прошаркала на кухню, тяжело охая и вздыхая. А он продолжал размышлять. Санек почти не сомневался, что вскоре за его встречей с «самим Анатолием Павловичем» последует разгром на рынке. Ну, может, не на рынке, не так уж это важно… Весьма вероятно, что зовут его как раз затем, чтобы дать задание. Но это будет только после каникул. А значит, как принято выражаться, будем переживать неприятности по мере их поступления. Сейчас Санька гораздо больше волновало другое — Лила. У них было все хорошо, даже больше, чем хорошо. Но каждый раз, сжимая девушку в объятиях, Санька видел перед собой усыпанный цветами дорогой гроб и ее бледный призрак в белой маечке, сидящий в ногах его кровати. Нужно уберечь ее, всеми силами уберечь! Вот только бы знать, как…
В последнее ее занятие в музыкалке перед каникулами они приехали слишком рано и гуляли по тихому бульвару. Вдруг Лила остановилась напротив и пристально взглянула ему в глаза.
— А у меня родители уезжают, — сказала она с вызовом, чуть насмешливо. — Сразу после Нового года. Отец отпуск взял, купил для всех взрослых путевки на Бали. На целых две недели. Бабушку хочет вывезти на море. Пусть, мол, наконец мир посмотрит, как все европейцы-пенсионеры.
— А ты?
— А я дома останусь. Я ж тебе говорила, у меня после праздников экзамен в музыкалке, надо готовиться.
— Везет тебе, — только и смог выдавить Санек. А у самого в голове завертелся даже не вихрь, а целый ураган мыслей и предположений, что все это может означать и чего она ждет от него.
— Это ты про экзамен? — засмеялась Лила и тут же удивила его еще больше: — Так что приглашаю тебя в гости, отпраздновать, так сказать. Я теперь свободная девушка, — и улыбнулась чуть смущенно, словно жалея о своих словах.
— Здорово, — только и мог выдавить Санек. Он совсем этого не ожидал. Обрадовался, конечно, но и растерялся, как маленький, да что там, впервые за долгое время испугался по-настоящему.
— Придешь? — еще раз с надеждой, но вроде бы спокойно повторила она, а он не знал, что на самом деле сердце ее сейчас срывается в бешеную свистопляску.
— Конечно, это не вопрос, только скажи когда?
— Они третьего улетают… Давай четвертого, в понедельник, прямо с утра? Нет, лучше после обеда… Часа в четыре, хорошо? — К тому моменту они дошли уже до дверей музыкальной школы.
— Все пучком, договорились, — он чмокнул ее в щеку и, пройдя несколько шагов, обернулся и изобразил рукой какой-то победоносный жест, нечто среднее между «ок» и знаком V. Лила слабо улыбнулась.
Он шел домой, и голова его гудела, ладони мгновенно вспотели. Вот оно что, значит. Лила сама приняла решение, что готова, и сама позвала. Круто. Даже не особо обсуждала с ним, просто пригласила, и все. Ясно, не в шахматы они играть будут и не чай пить… Санек на мгновение даже почувствовал легкую обиду, но очень скоро ее смыло волной других эмоций.
Они с Лилой вроде бы встречаются уже давно, признанная всеми пара, а наедине-то по-настоящему и не оставались ни разу, так, урывками. И все это было несолидно, по-детски еще. А тут ему, похоже, предстоит нечто более серьезное.
Его захватила целая буря эмоций — и возбуждение, и азарт, и предвкушение чего-то запредельного, такого, от чего дух захватывает. Порой он ни думать о чем другом не мог, ни есть, ни пить…
Новогодние праздники прошли как в угаре. Он был дома, к великой радости мамы, никуда не пошел. Справляли вдвоем, вместе готовили праздничный стол, вместе смотрели телевизор и чокались бокалами с лимонадом под бой курантов. Мама, похоже, была очень довольна таким положением вещей, а он даже не понимал, что происходит вокруг, все думал, представлял, пытался планировать — и совершенно ничего не получалось…
«Будь что будет», — в конце концов решил он.
В ночь с воскресенья на понедельник Санек, кажется, вообще глаз не сомкнул. Встал ни свет ни заря, принял душ, оделся во все самое лучшее, надушился. Матери сказал, что идет в гости к Теме, она не возражала — такие его друзья, как Тема и Лева, ей нравились.
По дороге Санек купил бутылку шампанского и букет цветов (отец опять подкинул ему денег на праздники). Долго ломал голову, что еще подойдет в таком случае? Свечи? Ну это будет слишком, подумал он и решил остановиться на традиционном джентльменском наборе. Какие цветы Лила любит, Санек не знал, поэтому выбрал классический и самый яркий букет из розовых гвоздик, потратив на это почти половину от оставшихся сбережений.
Продавщица старательно завернула его в красивую упаковочную бумагу — он придирчиво оглядел букет и остался доволен.
«Глупо я, наверное, сейчас выгляжу», — думал Санек, поднимаясь по лестнице. Перед дверью он остановился в задумчивости, стараясь унять колотившую его дрожь, потом нажал на звонок.
После довольно долгой паузы — очевидно, Лила прихорашивалась перед зеркалом, наводя последние штрихи, — она появилась на пороге, вся раскрасневшаяся и немного нервная. Санек посмотрел на свою подругу и обмер, у него в буквальном смысле слова перехватило дыхание.
На Лиле было шелковое сиреневое платье с декольте, свободного кроя, спадающее вниз волнами. На голове высилась мудреная прическа — завитые волосы, убранные вверх. Лицо было ярко накрашено, не то что на дне рождения, — помада, тушь, тени, все нанесено не скупясь, щедрой рукой.
Вот это да! Вот это Лилка! Кто бы мог подумать, что она может выглядеть, как… настоящая женщина, что ли.
Девушка удовлетворилась произведенным эффектом — видимо, на него и рассчитывала — и прислонилась к двери. Она явно смущалась, но старалась держаться солидно и взросло. Сердце Санька наполнилось щемящей нежностью, захотелось вот прямо сейчас, без всяких церемоний, сграбастать ее и прижать к себе крепко-крепко…
Лила тем временем отступила в глубь прихожей, качаясь на каблуках и пристально оглядывая Санька, словно проверяя, соответствует ли ее кавалер такой планке, потом издала нервный смешок. Парень опомнился, неловко протянул букет с шампанским и застыл в нерешительности.
— Ну что маячишь, проходи, — засмеялась она.
Санек скинул пуховик, развязал ботинки, направился было в Лилину комнату, но она остановила его и жестом указала на гостиную.
Там уже было все приготовлено: окна зашторены, на маленьком журнальном столике горели свечи, звучала негромкая музыка. В углу переливалась огнями елка.
«Вот я был бы дурак, если бы тоже свечки притащил», — подумал Санек.
Присел на диван, Лила расположилась рядом, глаза ее лихорадочно блестели. Разговор не клеился, сейчас его подруга казалась какой-то чужой. Он не знал, о чем с ней разговаривать, и не понимал, как себя вести.
— Давай выпьем, что ли, отметим прошедшие праздники, — прокашлявшись, наконец предложил он. Лила с готовностью кивнула, вскочила, метнулась на кухню, откуда вернулась, неся в руках два бокала. Видно, она подготовила их заранее.
— Слушай, ты, может, есть хочешь? — растерянно улыбнулась она.
— Я не голоден, — соврал Санек, который весь день крошки не мог в рот взять, а сейчас почему-то ощутил зверский аппетит — сам только что заметил.
— Это хорошо, а то я ничего не приготовила, — смутилась Лила.
— Ну вот, в гости позвала, а чем кормить будешь, не подумала, — засмеялся он. — Давай тогда бутылку.
Санек открыл шампанское, с непривычки долго возясь с пробкой, нервничая, а оттого еще больше путаясь. Наконец шипучка была побеждена. Он разлил напиток, ребята чокнулись. Лила осушила свой бокал сразу и до дна, а Санек всего лишь пригубил для приличия. Во рту стало кисло, вкус игристого вина ему не понравился.
Лила села совсем близко, ее бедро задевало ногу Санька, разрез на ее платье разошелся.
— Семнадцать, — прошептала она.
Ему вдруг стало жарко, впервые за долгое время после посещения Сереги-кольщика захотелось выпить не шампанского, а чего-нибудь крепкого, чтобы враз обрубило сознание, до беспамятства. Залпом опрокинуть в себя стакан коньяка или водяры, весь, до дна.
На него чуть насмешливо и одновременно стыдливо-изучающе смотрела Лила. И это опьяняло намного сильнее, чем весь алкоголь мира, вместе взятый. Ее горячие руки обвили его плечи, запорхали по телу. Он аккуратно поставил свой бокал на столик, повернулся к девушке и навалился на нее всем телом…
Дня два после этого свидания он пребывал в полной эйфории. На третий встреча повторилась вновь, и еще раз, и еще два. А потом вернулись отпускники. И с тех пор отношения ребят словно застыли в какой-то точке, больше ничего не происходило. Иногда Санька посещали совсем уж странные мысли, что Лила просто использовала его в каком-то своем эксперименте, как тренажер для будущих побед. Мысли эти были обидными, и он старался тут же их отогнать, находя подтверждение обратному — они часто вместе гуляли, ходили в кафе, в парк. Лила выглядела веселой, все время о чем-то беззаботно щебетала, но держала дистанцию. А Саньку казалось, что именно сейчас между ними должны сломаться последние преграды, которые отделяют людей друг от друга, и они станут чем-то единым, сблизятся, как никогда. Он даже думал рассказать ей о своем видении, но удобного случая все не представлялось. Как-то странно было обсуждать нового хахаля Алины Кузьминой или Каланчу, принесшего в класс пневматический пистолет, а потом перейти к столь щекотливому вопросу…
Между тем пятнадцатое число неумолимо приближалось: незаметно пролетали дни за днями, каникулы закончились. И некогда ненавистная учеба сейчас даже радовала Санька, поскольку казалась избавлением от тягостных мыслей и позволяла отвлечься. Вечерами он сидел за учебниками и исправно выполнял почти все домашние задания. Нет, конечно, алгебру с геометрией он не полюбил, чудес не бывает, но все же сумел чуть подтянуть точные науки и даже немного продвинуться в английском.
Занимался он отчасти еще и потому, что испугался отчисления, но в основном чтобы себя чем-то занять. Да и на тусу ходить не надо — предлог хороший.
К тому же все чаще ему в голову стали приходить мысли о будущем: он вдруг отчетливо осознал, что школа так или иначе закончится и придется идти работать. И лучше бы заранее подумать, чем именно он займется — не в институт же в самом деле поступать. Он перебирал те профессии, которые могли бы ему подойти, и все чаще эти размышления заканчивались воспоминаниями о свежеструганых досках, запахе дерева и легком ветерке с ароматом свободы и бесконечного простора. Перед его глазами возникала построенная в прошлое лето турбаза, отчаянно хотелось еще раз побывать там, на Дону… А ведь если подумать — почему бы нет? Плотницкое ремесло было ему по душе, и, полазив по Интернету, он убедился, что спрос на подобную работу есть, и немалый. Не напрягая мать, он сам созвонился с дядькой, и тот сказал, что заказы к лету уже есть — только приезжай.
В субботу мама приболела — так, ничего серьезного, обычная простуда. Санька ухаживал за ней, приносил чай, мед и малиновое варенье. И охотно согласился с ее робкой просьбой одному сходить на рынок и закупиться продуктами на неделю. Делать было все равно особенно нечего, разве что в компьютер играть или у телика сидеть, клацать пультом да переключать с программы на программу. Уроки? На понедельник много не задали — повезло. А алгебру он вечером сделает быстро, разом, на удивление, последняя тема была ему понятна и казалась легкой. Можно было бы созвониться с друзьями, но у Левки по субботам занятия в еврейском молодежном центре, Темка в это же время ходил в бассейн, а Лилу еще с пятницы родители увезли куда-то за город на уик-энд.
Сашка подхватил мамину сумку на колесиках и отправился на рынок — впервые после того странного сна. Обычно мама ходила сюда одна, вместе у них как-то не получалось, даже накануне Нового года, потому что у Лилы был какой-то благотворительный рождественский концерт, и она очень просила, чтобы Санек поехал с ней. И вот теперь он бродил по открытым рядам, борясь с ощущением дежавю, то и дело опуская голову, если ловил чей-то взгляд. Ему почему-то было стыдно — словно он и вправду громил этот рынок в стае обезумевших животных.
Он невзначай вгляделся в лицо пожилого кавказца, полноватого, с крупным орлиным носом — словно вспомнил его, как будто видел тогда, в своем сне-безвременье. А тот, заметив интерес к себе, обрадовался: было ему холодно, да и скучно, а тут есть с кем перекинуться словом.
— Что желаешь, дорогой? — с легким акцентом спросил он.
— Сколько? — Санек наконец заметил, что давно уже стоит перед его прилавком, и кивнул на пучок зелени, чтобы хоть что-то сказать.
Тот продавец, из сна, был с царапиной по всему лицу. И где-то далеко, словно на старой фотографии, Санек вдруг увидел, как он сам опускает кусок арматуры на прилавок, как летят в разные стороны рыжие апельсины, пуская фонтанчики сладкого сока. Он наносит удар не глядя, куда-то вперед, и алая кровь заливает лицо жертвы… А он уже несется дальше, не разбирая дороги, в голове его мутится от избытка адреналина, он ничего не соображает…
И сейчас, приглядевшись, Санек вроде бы приметил легкий след от шрама, шедший через все лицо продавца. Ему стало дурно, к горлу подступила тошнота.
— Десять за пучок, — широко улыбнулся мужчина и добавил: — Бери, дорогой. Не пожалеешь, такой кинзы тут больше ни у кого нет. Отнесешь маме, она тебе с ней баранину потушит, пальчики оближешь.
— Давайте, — еле слышно выдавил Санек. Он почему-то совсем засмущался. Кинзу он не любил, но матери она вроде бы нравилась…
«Когда смотришь в лицо, труднее бить», — почему-то некстати промелькнуло в его голове.
Он отошел от прилавка, в памяти опять словно что-то щелкнуло. Санька двигался вперед, но не видел рынка, а видел только то, как он, налетая вместе со всеми, сжимая в руке кусок арматуры, в раже наносит удары. Крушит, ломает, высвобождая какую-то древнюю звериную энергию, спавшую в нем до этого момента. И лучше бы она спала дальше, решил он, в цивилизованном человеке она должна спать.
Стараясь больше не рассматривать продавцов, Сашка переключил внимание на их товар и быстро пробежался по списку. Куриные бедра, картошка, морковь, макароны, мороженая рыба… Этим, к счастью, торговали в основном продавцы и продавщицы славянской внешности. С ними было как-то легче… Хотя тетка, у которой он покупал соленые огурцы, как две капли воды была похожа на коварную предательницу из сна, которая заманила их в будку, а потом сдала омоновцам…
Он снова застыл у какой-то палатки, углубившись в свои мысли, и вздрогнул, когда его опять кто-то окликнул. Прямо перед ним стоял восточный мужчина, на сей раз похожий на узбека или таджика, как определил для себя Санек. Он улыбнулся, поймав блуждающий задумчивый взгляд Санька, и протянул ему яркую, словно нарисованную на рекламной картинке, грушу — мол, хочешь?
Санек остервенело мотнул головой и, подняв ворот куртки, быстрым шагом прошел мимо.
«Что они все ко мне пристают? Что им всем от меня надо?» — в раздражении подумал он.
Сбоку, у входа на склад, среди наваленных пустых коробок он заметил маленькую девочку, смуглую, черноволосую и черноглазую, которая играла прямо тут, в грязи, в какие-то свои детские игры, возюкая пальчиками по затоптанному множеством ног снегу. Он удивился — как же так, никто за ребенком не следит? Она же может подхватить какую-нибудь заразу, заболеть. Санек огляделся вокруг, но никого из взрослых поблизости не увидел. Девочка, словно услышав его мысли, подняла голову. Первое мгновение она смотрела недоверчиво, но не выдержала и улыбнулась. Он было рассердился, но подумал, что и вправду, наверное, выглядит сейчас комично — насупленный, завернутый по уши в куртку, мрачный. Санек прыснул, а потом и вовсе засмеялся во весь голос. Так они долго стояли и хохотали, не говоря ни слова и тем не менее зная друг про друга что-то важное, что объединяет людей на всех материках и континентах и делает их понятными.
В этот момент Санек, наверное, и осознал главное — мы все люди, человеки, так сказать. Между нами есть общее, независимо от того, кто где вырос и кем является в жизни, — аборигеном в Австралии или ненцем в тундре. И это общее превыше всего остального.
Тут дверь склада открылась, на улицу вышел плотный коренастый кавказец с наглой мордой, одетый в черную кожаную куртку. Следом за ним плелся тот самый пожилой продавец, у которого Санек купил кинзу. Первый явно отчитывал его, судя по жестикуляции и гневным интонациям, — слов Сазонов не понимал, они говорили на незнакомом языке. Продавец что-то жалобно ныл в свое оправдание.
«Видимо, начальник», — понял Санек. Первый продолжал раздраженно и быстро отчитывать своего работника, потом слегка толкнул его в плечо. Тот в ответ поминутно кивал, пытаясь поймать взгляд своего босса, к его лицу словно приклеилось заискивающее и виноватое выражение. Саньку стало его почти что жалко.
Бросив на прощание несколько хлестких слов, от которых пожилому сделалось уж совсем дурно, кавказец в кожанке сел в припаркованный рядом тонированный «Мерседес» старой модели и уехал. Продавец некоторое время расстроенно причмокивал языком, потом позвал с собой девочку, и они скрылись из виду.
«Зачем их бить, громить их товар? — проносились в голове Санька отстраненные мысли. Что от этого изменится? Они такие же работяги, как и мы. Трудятся, весь день на ногах. И с хамством сталкиваются, их тут никто особенно не любит. У всех народов есть не очень порядочные люди, это же не значит, что все такие. Сейчас далеко не каждый русский готов пойти на столь унизительную и грязную работу. А они идут, у них нет выхода и другой возможности заработать на жизнь. В их стране это очень сложно. Разве можно обвинять этих людей в том, что они не сложили лапки и не хотят умирать от голода, а мечтают о благополучии своей семьи?»
Дома Санек зашел в ванную, плеснул холодной воды в лицо… Тут он заметил, что кран у раковины подтекает — капли нет-нет да и падают на пол и в ванну, оставляя в ней разводы ржавчины. Он тут же в каком-то остервенении полез за ящиком для инструментов, достал пассатижи, отвертку и начал подтягивать гайку на шланге. Через пятнадцать минут все было готово — кран он починил. Сделал наконец-то то, что обещал матери уже полгода, да все руки никак не доходили. Сейчас Санек был рад занять себя физическим трудом, чтобы в голову мысли посторонние не лезли…
Но они все равно лезли.
На тусе он больше не бывал — не хотелось. И в качалку не ездил. За компьютером с его играми, Интернетом и общением с друзьями по аське было куда интереснее. Как-то раз он встретил на улице Губона, но тот прошел мимо, то ли не узнал, то ли не захотел общаться. «Как его выпустили тогда, интересно?» — подумал было Санек, но потом спохватился — не хватал Губона никто, не забирал в милицию! И в который раз облегченно вздохнул. А потом снова напрягся, подумав про Лилу. Саратовский-то дядька вместе с веселой бабкой — его тещей, как оказалось, действительно существовали! И более того — на днях собирались в Москву…
Игорь позвонил поздно вечером шестнадцатого января. В этот раз даже не представился, точно не сомневался, что Санек и так его узнает.
— Завтра тебя ждут к двум часам. Записывай адрес.
Выяснилось, что Анатолий Павлович живет довольно далеко, за Окружной, в Красногорске.
Всю ночь перед встречей Сашка мучился: долго не мог заснуть, ворочался, перекатывался с боку на бок, то ему было жарко, то холодно, кровать под ним предательски скрипела. Время от времени он, затаив дыхание, прислушивался к звукам в квартире — но нет, мать спала, шорохов, свидетельствующих о том, что человек проснулся, с кухни не доносилось. В три утра он провалился в полудрему, балансируя на грани бодрствования, несколько раз открывал глаза, а потом наконец окончательно заснул.
Поднялся только в десять, разбитый, с тяжелой головой. Взглянул на будильник, заведенный на семь и, чертыхаясь, бросился одеваться.
Дорога на метро и маршрутке заняла намного меньше времени, чем Санек предполагал. Возможно, потому что было воскресенье, пробок на Волоколамском шоссе почти не попалось. Уже в половине второго умытый, причесанный и одетый во все чистое Санек нервно расхаживал по двору нового дома, где жил Палыч, не решаясь подняться на нужный этаж — появиться раньше ему показалось неприличным.
«Все будет нормально, — уговаривал он себя. — Мне вообще повезло. Наверняка попасть к самому Палычу домой не каждому удается. Даже интересно посмотреть, как он живет. Пообщаюсь и уйду, не съест же он меня?»
Когда стрелки часов показали ровно два, он набрал в легкие побольше воздуха, решительно подошел к двери подъезда и стал нажимать кнопки на переговорном устройстве.
Дом был из приличных, даже более того. Внизу консьержка, на лестничной площадке цветы в кадках, в лифтах зеркала, чистота, никаких тебе надписей на стенах и пожженных кнопок. Когда Санька вышел из лифта и стал озираться в поисках нужной квартиры, одна из дверей — массивная, с серебристым напылением — открылась, предварительно прогрохотав несколькими замками. Ясно было, что Санька уже ждут.
На пороге стоял Игорь. Привычно пожал гостю руку, показал, куда повесить пуховик, одобрительно взглянул на его высокие ботинки, выдал вместо них кожаные тапочки на плоской подошве и провел в глубь квартиры.
Хозяин дожидался его в одной из комнат, обставленной так клево, что это сразу бросилось Саньку в глаза. Огромное, до пола, балконное окно, мебели минимум — только кожаный диван, два таких же кресла, стол со стеклянной столешницей да огромный плазменный телевизор. И никакого барахла, всей этой мелочовки, которой засорен каждый дом. Из украшений только пепельница на столе да абстрактная картина на стене. И все в черно-белой гамме — пол и стены белые, мебель — черная. Обалдеть, как красиво. Даже в домах одноклассников, чьи семьи были не стеснены в средствах и квартиры обставлялись профессиональными дизайнерами, и то не было так здорово.
Анатолий Павлович, развалившись в кресле, смотрел в потолок, курил и пускал колечками дым. Колечки получались отличные — идеальной формы, ни одно не развалилось, превращаясь в бесформенные облака.
Увидев вошедших, хозяин чуть приподнялся, пожал Сане руку и указал на диван. Игорь тотчас исчез, оставив их наедине.
— Ну здравствуй, Саша Сазонов. Заходи, будь как дома. Присаживайся. Кури, — ему протянули пачку дорогих сигарет, Саня взял одну. — Выпить хочешь чего-нибудь? Стаканчик виски или бренди?
— Спасибо, я не пью.
— О! — Густые брови Палыча взметнулись на лоб. — Похвально. Ну что же, Саня… Я позвал тебя сюда для важного разговора. Дело в том, что мы, — он сделал упор на этом слове, — давно уже наблюдаем за тобой. И пришли к выводу, что ты достойный парень. Вполне достойный того, чтобы можно было оказать тебе честь и принять тебя в ряды Нового патриотического союза.
Санька молча и внимательно слушал.
— Правда, последнее время ты редко появляешься в штабе, — говорил лидер. — Даже в тренажерный зал не ходишь. Но это, конечно, можно понять. Конец четверти, праздники, каникулы, любимая девушка-музыкантша… На чем она у тебя играет, я забыл? На скрипке?
— На виолончели… — пролепетал Санек. Внутри все похолодело. Так они действительно наблюдают за ним, если знают о Лиле? А вдруг и впрямь следят за каждым его шагом?
— Так что, Саня, — хозяин закурил новую сигарету, — кандидатура твоя уже одобрена. Но стать членом Патриотического Союза не так-то просто. Туда попадают только лучшие — самые сильные, самые смелые. Тебе еще придется доказать, что ты можешь стать одним из нас, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь сопливый маменькин сынок…
— А что мне нужно для этого сделать?
— Как обычно — пройти несколько испытаний. И первое — уже в ближайшее время. Ты готов?
— Н-ну… А что надо делать?
— Ты писал список ребят со своей тусы, верно? Заносил туда всех знакомых парней, которые были на собрании?
— Угу.
— У тебя сохранился этот список?
Саня снова кивнул.
— Ну вот и отлично. В следующее воскресенье, в час дня у нас состоится выездная акция. Обзвони ребят по списку, расскажи об этом приятелям — всем своим знакомым патриотически настроенным парням. Пусть приходят сами и приводят друзей.
— А это… Ну, типа, для чего?
— Я же тебе говорю: патриотическая акция.
— Какая акция?
— Митинг протеста.
— На рынке?
— Почему на рынке? — удивился Палыч. — Не на рынке. В сквере около торгового центра «Олимп». Знаешь такой?
Санька знал. Собственно, это был даже никакой не торговый центр, а просто ряд стеклянных магазинчиков вдоль улицы. Кстати, не так уж далеко от рынка.
— И что мы там будем делать?
— Просто соберетесь и выразите свой протест. Протест против владельца торгового центра, азербайджанца, забыл его фамилию. Это бесчестный человек, он задушил всю торговлю в округе. Завышает цены, обкрадывая этим каждого из вас, каждую семью. Вот скажи мне по-честному, Сань, — Палыч наклонился к нему. — Кто твои родители, кем работают?
— Мама продавщица в продуктовом, а отец… Отец от нас ушел.
— Ну, вот видишь! — Анатолий Павлович снова откинулся на спинку кресла. — Ты тоже из простой семьи. И тебе наверняка хочется иметь нормальные шмотки, хорошую тачку — как у некоторых твоих одноклассников, так?
— Угу.
— Но твоя мать не может тебе этого дать. Почему? Да потому что вынуждена работать на такого вот азера. Который платит ей копейки. И другим матерям платит копейки. А сам наживается на их труде, ездит на «Бентли» и строит виллу на Лазурном Берегу, на деньги, заработанные для него твоей матерью. На твои с ней деньги. Я понятно говорю?
— Угу.
— Наш Патриотический союз и существует для того, чтобы защищать от таких вот азеров хороших ребят, как ты. Точнее — чтобы научить вас самих защищаться. Для этого у вас есть только один путь — стать силой. Сила — это когда много людей. Один, два, даже сто человек — это немного. А вот тысяча — уже достаточно. Ребята становятся силой, только если собираются вместе. Такая сила преодолеет любую преграду. Ты меня понял?
— Угу. То есть понял.
Он действительно многое понимал. В том числе и то, во что выльется этот митинг. Конечно, пацаны придут туда уже накачанные спиртным, да и с собой принесут. Малейшая искра — и отправятся громить торговый центр, а заодно и все вокруг, им же по фигу, что громить, главное, чтобы весело было, чтоб все вместе… А лидеры Патриотического союза быстренько смоются — и останутся чистенькими. Они же созвали всех на митинг. На безобидный митинг, а не на погром. Остроумно. Изобретательностью этих людей нельзя не восхищаться.
За долгую дорогу из Красногорска домой Санек успел все продумать и взвесить. И теперь четко знал, что будет делать.
В понедельник, проводив в очередной раз Лилу в музыкалку, Санек заглянул на тусу — как-то само собой занесло.
Пацаны ему обрадовались, каждый норовил пожать руку, похлопать по плечу.
— Ну что, Мусульман, набил татушку? — спросил, ухмыляясь, Волчок.
— А как же, сделал, — улыбнулся Санек.
— Покажь!
— А я в таком месте сделал, что не показывают при дамах.
Поржали от души, но больше вопросов задавать не стали, благо и так было о чем потрындеть. На тусе только и обсуждали, что грядущий митинг.
— Говорят, что потом будем хачиков мочить, но это неофициальная часть, — ухмылялся Волчок. — Митинг как раз там состоится, где у них логово. Но это между нами, болтать об этом не след.
Санек походил еще немного, побалакал о том о сем и распрощался.
Но шила в мешке не утаишь — про то, что митинг будет в воскресенье в час в сквере и закончится битьем хачиков, скоро узнали все районные пацаны. Даже в школе об этом болтали на переменах и шушукались в автобусе. Однако Сашке скоро стало совсем не до этого, у него появилась новая, более страшная тревога.
— Мой любимый дядя Костя из Саратова приехал! — радостно сообщила в четверг Лила. — Папин брат, помнишь,
У Санька упало сердце. Началось…
— Обожаю и дядю и бабушку! — щебетала тем временем Лиля. — Такая прикольная старушенция! Смеется, шутит все время, песни поет под гитару!
— Он на машине приехал? — выдавил из себя Санек.
— Ну да, у дяди Кости «Мицубиси» с кузовом «пикап». Зеленого цвета, представляешь! Он только недавно права получил и горд этим до невозможности! Теперь шагу ступить без машины не может, только что не спит в ней.
Час от часу не легче! Санек так взволновался, что напрочь забыл и о митинге, и о Патриотическом Союзе. Что делать? Сказать Лиле, чтобы не садилась к дяде в машину, что у него плохое предчувствие? Так она не поверит, посмеется над ним и не послушается…
В будние дни было еще ничего, по крайней мере, Лила все время находилась у него на глазах — утром в школе, а днем он наглым образом напрашивался к ней в гости и торчал там до глубокой ночи, рискуя показаться невоспитанным, общался с дядей и бабушкой, которые действительно оказались замечательными людьми. И все только для того, чтобы не дать им втроем сесть в машину.
Но что делать с воскресеньем? В воскресенье ему обязательно надо быть у торгового центра «Олимп».
— Сашка, а у тебя на завтра какие планы? — спросила Лила, позвонив ему поздно вечером в субботу. — А то мы после обеда с бабушкой и дядей Костей в «Крокус-сити» собрались. В смысле, в торговый центр. Там и магазины, и выставки, и гигантский кинотеатр… В общем, давай с нами! Мы бы за тобой заехали… Сашка, ты что молчишь? Але, ты где?
— Лила, не надо! — заорал он. — Не езди!
— Санек, ты что? — удивилась она.
— Я тебе говорю: не смей! Я запрещаю! Сиди завтра дома, не езди никуда! И бабушке с дядей Костей скажи, чтобы не ездили!
— Да ты совсем сдурел, — фыркнула Лила, и в трубке раздались короткие гудки. Он перезвонил — «Абонент не абонент», как шутил Лева Залмоксис. Только сейчас Сане было не до шуток. Он позвонил по городскому, но услышал длинные гудки. Очевидно, Лила так обиделась, что выдернула вилку из розетки.
Саня бросился в прихожую, наспех зашнуровал ботинки, накинул пуховик.
— Куда ты так поздно? — крикнула с кухни мама. Отвыкла уже от его ночных прогулок.
— Я ненадолго, — отвечал он. И машинально сунул в карман нож — на всякий случай.
До дома Лилы он добежал за двенадцать минут. Хотел уже было подняться на крыльцо, но остановился, только сейчас поняв, что его поздний визит все равно ничего не даст. Даже если он расскажет любимой всю правду о своем странном сне. В лучшем случае она ему не поверит. В худшем — попросит родителей вызвать психиатрическую «Скорую помощь».
В растерянности Санька оглянулся по сторонам и увидел в стороне от подъезда «Мицубиси» зеленого цвета с кузовом «пикап» и с саратовскими номерами. Сомнений не было — это машина дяди Кости.
Решение пришло мгновенно. Удостоверившись, что в это позднее время во дворе уже никого нет, Саня вынул из кармана нож и, метнувшись к автомобилю, резко ударил по переднему колесу. Он ожидал звука сигнализации, но его не последовало — то ли не сработала, то ли ее просто не было. Только воздух с шумом вырвался наружу из поврежденной камеры. Обрадованный Санек ткнул ножом в соседнее колесо, затем в оба задних — и, никем не замеченный, скрылся во тьме.
* * *
Утром, когда он звонил Лиле мириться, Варламовы еще ничего не знали о дяди-Костином автомобиле. А днем Сашке не удалось с ней поговорить — нужно было отправляться на «митинг».
Санек появился на площади у «Олимпа» где-то без четверти час. Заметно было, что организаторы митинга подошли к вопросу грамотно — именно сегодня администрация округа организовала у рынка, который был совсем рядом, народную ярмарку. По дороге Санек заглянул и туда, посмотреть краем глаза. Ярмарка была в самом разгаре: всюду ходили румяные тетки в русских национальных костюмах, звонкими голосами пели песни. На рыночной площади устроили народные гулянья, пекли блины, продавали мед и пироги, угощали посетителей. Даже мишку привезли дрессированного на цепи, в общем, постарались привлечь публику. Кругом было полно малышни, мам с колясками, семейных пар среднего возраста. Ясно было, что сегодня людей на рынке особенно много, не исключено, что часть из них после представления заглянет и в торговый центр… Нетрудно было догадаться, что некоторые пацаны после митинга непременно забредут и на рынок. Что начнется!..
У «Олимпа», в небольшом сквере перед зданием, потихоньку уже начала собираться жиденькая массовка — несколько десятков пенсионеров в советского вида старых пальто. От остальных прохожих их отличали злобные, агрессивные лица. Они с ненавистью смотрели на веселящуюся молодежь, то и дело шипя ругательства. В руках почти у всех были плакаты и газеты националистического содержания.
— Вот бы Сталина сюда, он бы разогнал всех торгашей, — услышал Санек в толпе чей-то желчный шепот.
— Ничего, наше время еще придет. Доживем ли только? — прошамкал другой.
«Скоро начнется», — понял Саня.
И действительно, в толпе возникло несколько плотных коротко стриженных молодых людей с сосредоточенными лицами. Они деловито сновали туда-сюда и быстро соорудили нечто вроде помоста, на который поднялся средних лет полноватый мужчина.
— Братья! Товарищи! Приветствую вас! Большое спасибо, что пришли сегодня на митинг, не остались равнодушными к судьбе своей Родины и, в конце концов, наших с вами детей, — хорошо поставленным баритоном произнес он. — Мы собрались здесь, чтобы выразить гражданский протест против произвола торгашей, которых поддерживают власти. Сейчас перед вами выступит видный деятель нашего движения — Нового Патриотического Союза. Поприветствуем его!
Санек ожидал, что это будет Палыч, но вышел совсем другой дядька, хотя и начал говорить очень похожие слова. Саша отошел к соседнему дому и наблюдал за всем со стороны, не смешиваясь с толпой.
Пацаны с тусы, видимо, решили прийти на митинг организованно. То тут, то там узнавал Санек знакомые физиономии, опухшие и заспанные. Собирались группками человек по пять-десять, становились невдалеке от оратора, поеживаясь на морозце, но в центр не лезли, слушали внимательно, поминутно переглядывались и подмигивали друг другу.
Пока признаков нетерпения они не выказывали, вели себя степенно, но это было затишье перед бурей. Очевидно же, что у каждого из них руки сейчас чешутся и ждут они только потому, что знают: впереди предстоит веселье.
Тут появились машиностроительные пацаны, поглядывали на тусовских примирительно — сегодня их объединяла общая цель, а это поважнее, чем древняя вражда. Время свести между собой счеты всегда найдется…
Вскоре площадь наполнилась огромной толпой народа. Большинство ее составляли спортивного вида парни разных возрастов. К «Олимпу» подтянулись не только местные, но и пришлые пацаны из других районов, видимо, клич прошел по всей Москве. Саньку стало не по себе: вот заваруха будет!
Где-то в окне второго этажа центра на мгновение мелькнуло бледное лицо владельца, его тут же заметили, заулюлюкали. Испуганно и затравленно взглянув на толпу, он поспешил исчезнуть из виду, наглухо задернув занавески. Торговля, однако, шла, как обычно, видимо, для того, чтобы не упустить дневную выручку самого прибыльного дня, владелец центра решил рискнуть, даже несмотря на угрозу погрома.
На импровизированной сцене появился Палыч — обвел глазами площадь, победоносно улыбнулся. Молодцеватый, подтянутый и собранный, чисто выбритый, он выглядел просто великолепно. Харизматично — так, кажется, это теперь называется.
Оратор начал говорить — казалось бы, дельные и правильные вещи. Только Санек был настроен критически и сразу же заметил то, чего не видел раньше. Палыч весьма искусно манипулировал понятиями, лозунгами и прописными истинами, произносил разумные и справедливые фразы, с которыми согласился бы каждый, и тут же добавлял что-нибудь двусмысленное. Доверчивый слушатель автоматически воспринимал это тоже как правду… Но то была уже не правда, а тщательно замаскированная ложь.
То тут, то там начали раздаваться выкрики типа «правильно», «молодец», «даешь» и прочие восторженные вопли. Речи выступающих стали более агрессивными, теперь Палыч, который вновь взял слово, почти открыто призывал силой выгонять неугодных с земли русской. Крики становились громче и дружнее.
И вот уже один парень, высокий толстяк в вязаной шапочке, махом допил пиво, а пустую бутылку кинул в сторону центра. Цели она не достигла, но за ней следом полетели другие. Пенсионеры бросились врассыпную. Поднялась паника. Тут случилось странное: словно по команде пацаны достали припрятанное в бесформенной одежде оружие — кто камень, кто бутылку, а кто и кусок арматуры — и двинулись к центру.
Санек искал глазами Палыча, но тот вместе с помощниками уже куда-то исчез с помоста.
Саша успел заметить, что тусовских возглавлял Волчок. Он собрал всех вместе, что-то прокричал им, и парни побежали вслед за толпой внутрь здания.
Санек судорожно вынул из кармана мобильный и дрожащими руками начал набирать номер.
Первые несколько секунд ничего не было слышно — словно затишье перед бурей. И вдруг началось — площадь взорвалась криками и шумом. Санек завороженно наблюдал, как вылетают стекла, как из окон на землю выкидывают товары — белоснежные лифчики и трусики медленно планировали прямо в грязный снег, слышались ругань и мат.
А потом площадь быстро и бесшумно наполнилась людьми в бронежилетах и масках.
«Все, как тогда», — мелькнуло в голове у Санька.
Но на этот раз все кончилось гораздо быстрее. Уже через пятнадцать минут из центра стали выводить парней с заложенными за спину руками. Почти никто не успел убежать — да и как бы? В здании был только один основной вход.
Тут диспозиция опять изменилась. На площадь въехали две милицейские машины. Из них высыпали люди в форме и с автоматами наперевес. Часть из них исчезла из поля видимости — правда, бросились они не в «Олимп», а куда-то в сторону дворов. Потом появился милицейский начальник, он медленно подошел к автобусу «масок» и о чем-то долго разговаривал с их командиром.
Спустя пару минут откуда-то сбоку вывели Палыча с руками, заломленными за спину. Следом вели его помощников, которые, оказывается, тоже были здесь, видимо, наблюдали за акцией со стороны. Среди них был и Игорь.
Все это Санек видел из своего укрытия. А потом на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Он вскрикнул от неожиданности. Перед ним стоял отец.
— Тоже мне, конспиратор, — улыбнулся он. — Тебя ж за версту видать. Но за своевременный сигнал от населения — спасибо.
До глубокой ночи сын и отец просидели в дешевой кафешке, куря и попивая чай. Именно чай. От спиртного Николай Александрович в тот день отказался. Может быть, только при сыне. Но это все равно было приятно.
— Ты молоток, справился, — говорил батя. — Когда позвонил, мы были уже рядом, но все же ты среагировал чуть раньше. Никто не знал, что они так рано начнут.
— А я не знал, что будет ОМОН.
— Да никакой это не ОМОН, — рассмеялся сухим смехом отец. — Так, одно охранное предприятие. Это, видать, хозяин торгового центра решил себя обезопасить. Он приятеля своего из этой фирмы попросил театральное представление тут устроить. Маски-шоу, так сказать. Наших они не ожидали.
— Да уж, никто не ожидал, — проговорил Санек. — А что там с магазинами? Пострадал кто-нибудь?
— Да фигня, в общем. Пару окон разбили да нескольким продавцам синяки поставили. Ничего серьезного. Вот товар попортили, это да. Но ничего, сдается мне, хозяин не обеднеет…
— А что с Палычем?
Отец нахмурился.
— А вот Палыч твой — мразь последняя. Я бы таких, кто руками малолеток свой бизнес делает, стрелял бы, как собак. Да только у нас в стране смертную казнь запретили. Чистоплюи…
— Батя, какой бизнес? — недоумевал сын. — При чем тут бизнес? Я-то думал, он политикой занимается.
— Да какая тут, на хрен, политика! — Николай Александрович так повысил голос, что официантка испуганно посмотрела в их сторону. Но, увидев, что этот грузный краснолицый мужчина одет в милицейскую форму, несколько успокоилась. — Политика, Саня, тут вообще ни при чем. Все эти лозунги, которыми они размахивают, — всего лишь прикрытие для их грязных дел. Твоему Палычу просто заплатили конкуренты Алика — ну владельца центра. Вся Москва знает, что Палыч специализируется на таких вот… этнических разборках. И держит для этой цели свору молодых, специально натасканных цепных псов. Качалку им халявную предоставляет да лапшу на уши вешает, а они и хавают…
Саня опустил глаза.
— Самое обидное, что надолго Палыча не посадишь, особо не за что. Организацию массовых беспорядков ему не припаять, да и адвокат у него толковый… Но ты не переживай, он теперь пуганый, может, пацанов смущать перестанет. Хотя вряд ли…
— А что с ребятами будет?
— Да большинству ничего. Поругают да отпустят…
Они помолчали, потом Николай Александрович спросил:
— Как мать?
— Нормально, — пожал плечами Санек. Он не знал, что ответить.
Только расставшись с отцом и выйдя из кафе, он вспомнил о Лиле. Вспомнил — и внутри все онемело. Как же он мог забыть, ведь хотел набирать ее весь вечер! А что, если?..
Он достал телефон, попытался нажать на кнопки, но пальцы не слушались — и от мороза, и от волнения.
Один гудок, второй, третий, четвертый…
Господи, неужели?.. Лила, ну возьми, возьми же трубку!
Пятый, шестой, седьмой…
Господи боже, ну пожалуйста! Ну сделай так, чтобы все было хорошо…
Восьмой, девятый, десятый гудок… Потом электронное пиликанье и механический голос:
«Абонент не отвечает. Попробуйте позвонить позднее».
Сашка застонал, отшвырнул телефон и, сев прямо в сугроб, закрыл лицо руками. Все было кончено.
Он не знал, сколько времени просидел вот так, не чувствуя холода и вроде бы не реагируя ни на что вокруг. Но все-таки вздрогнул от неожиданности, когда рядом зазвучала мелодия его мобильного. Спасибо тому человеку, который придумал подсвечивать экран при звонке, иначе Санек бы просто не нашел телефона в темноте.
— Алло?
— Санька, привет. Извини, я не слышала, что ты звонил, в ванной была. Купили сегодня такой чудный гель для душа! Пахнет — обалдеть! Вышла, смотрю, а у меня на мобиле неотвеченный звонок!
— Лила…
Он почти не мог говорить, спазм сдавил горло.
— Ой, Санек, не поверишь, что у нас сегодня было! Мы вышли из дома, чтобы ехать в молл, а какой-то мерзавец у дяди-Костиной машины все колеса проколол. Все четыре, представляешь? Уж как дядя Костя ругался! Чтоб, говорит, я еще раз в эту вашу проклятую Москву приехал — да ни за что! Пришлось нам такси вызывать… Сашка? Алло? Ты слушаешь меня? Сашка?
* * *
В тот день на большой перемене Лила отозвала Санька на верхний этаж, на пустую площадку. Теперь они довольно редко там бывали.
К этому моменту ребята не виделись уже неделю — Лила схватила простуду и сидела дома на больничном.
— Ну как, во сколько сегодня за тобой зайти? Как обычно? — радостно улыбаясь, обнимая девушку и вдыхая запах ее волос, поинтересовался Санек. — Эх, Лилка, не видел тебя всего неделю, а уже соскучился…
Она чуть отстранилась.
— Что происходит? Что-то не так? — встревожился Саня.
— Знаешь… Не надо меня сегодня провожать, — глядя куда-то мимо него и крутя пуговицу на новеньком щегольском жакете, сказала Лила.
Санек почувствовал, будто падает куда-то в бесконечность, в бездну.
— Почему? — нервно сглотнув, спросил он.
— Ну, ты понимаешь… — Девушка замялась и начала ломать пальцы на руках, как манерная барышня первой половины двадцатого века. — Ты только не злись…
И он все понял. Вспомнил, что последнее время встречались они почему-то реже и реже, у нее все находились для этого какие-то веские причины. А наедине и вовсе не оставались почти никогда — бывали только в людных местах, словно Лила избегала быть с ним вдвоем. К тому же Лила стала ходить на курсы для абитуриентов в МГУ, а там так много задавали…
Но Санек, конечно, все равно разозлился. Упорно ловя ее взгляд и презрительно оттопырив губу, поинтересовался:
— Это тот дизайнер из Питера? С которым тебя сестра познакомила?
— Арсений? — тут же ответила Лила. — Нет, что ты, мы с ним давно…
И сразу перебила сама себя:
— Постой, а ты откуда знаешь? Я тебе о нем не рассказывала…
— Тогда кто же он? — Саня не ответил на ее вопрос.
— Он? — Лила чуть покраснела, с трудом находя слова. — Он сын папиного знакомого. Хороший парень. Мы вместе ходим на курсы при МГУ. Недавно познакомились, и ты понимаешь, все так быстро закрутилось… И я поняла, что он мне нравится…
— И вы типа теперь вместе? — Санек еще не осознавал до конца, что это означает, хотя все было ясно.
Конец. Не надо больше присматривать за ней и таскать ее дурацкую «балалайку». Точнее, отныне это будет делать другой.
«А виолончель совсем и не тяжелая была», — с досадой и грустью подумал он. В носу вдруг защипало.
«Что это? — холодея, подумал Санек. — Слезы? Еще не хватало при ней разреветься!»
Лила растерянно молчала, не зная, что еще добавить.
— Саш, ты это… зла не держи, ладно? Мы так же будем дружить, и все такое. В аське болтать будем… — Она неловко сжала его руку.
— Нужны мне такие друзья, — грубовато бросил Санек, сплюнул и, быстро развернувшись, пошел прочь. Скатился по лестнице в вестибюль и, не слушая окрики нового охранника, который работал теперь вместо выгнанного Марата, не забирая куртки из запертого гардероба — до окончания занятий оставалось еще два часа, — толкнул входную дверь и выбежал на улицу.
* * *
В июне, когда выпускные экзамены были уже позади, Санек столкнулся на улице с Артемом Белопольским. Последнее время они уже почти не общались ни в школе, ни после нее. Даже в инете не пересекались.
— Как собираешься лето провести? Будешь поступать? — спросил бывший приятель, с интересом вглядываясь в его лицо.
— Да нет. На Дон поеду, туда же, куда и в прошлом году, — с удовольствием поделился Санек. — Уже билет взял, на пятницу. Дом какому-то кексу будем строить.
— Вот как, — протянул Белопольский.
— Я думаю и дальше по жизни этим заниматься, — продолжал Санька. — Нравится мне с деревом работать. И деньги опять же хорошие.
— Здорово, — медленно произнес Тема, и Санек вдруг с удивлением заметил в его глазах тоску и даже зависть. Опа! Неужели этот благополучный и богатенький Буратино, в жизни которого наперед все определено, мечтает о такой вот бесприютной свободе! А что тут удивительного? Самые дорогие курорты мира, оказывается, не заменят мальчишеского восторга от раздолья, свежего ветра в лицо, обкусанных от усердия губ, обеда из тушенки с хлебом и друзей рядом… И пьянящего ощущения, что мир принадлежит только тебе.
— А у тебя какие планы? — осторожно спросил он.
— Сначала поступлю, потом опять на какие-нибудь Канары, — в голосе Артема отчетливо послышалась грусть. — Надоело уже. Каждый раз одно и то же: пляжи, бассейны, шезлонги, лежание кверху пузом. Хотел дайвингом заняться или серфингом, так мать такой крик поднимает… Отец опять будет напиваться каждый вечер и девок в купальниках кадрить, мать с ним ругаться… Тоска зеленая.
— Так не езжай! Оставайся здесь. А хочешь, — Саньку пришла в голову шальная идея, — я о тебе с дядькой поговорю? Может, и тебя в артель возьмут.
Артем замолчал на минуту, а потом вдруг рассмеялся.
— Ты чего? — не понял Саня.
— Да ничего, — махнул рукой тот. — Думай, что говоришь, брателло. У меня экзамены впереди. А в июле я на права сдаю, отец вот-вот тачку купит. И тут я заявляю предкам: «Знаете, пошло все лесом! Я лучше поеду дома строить, топором махать!» Не, ты представляешь меня — на стройке в джинсах от Дольче и Габбана?
— Да, — кивнул Санька. — Действительно, смешно.
И зачем-то поднял голову, посмотрел вверх. На небе в тот день не было ни облачка. Сплошная ровная голубизна, пересеченная прямо посередине белой линией. След самолета. Или ангела?
Пару минут они еще поговорили о чем-то пустячном, отчетливо понимая, что этот разговор, возможно, один из последних, и пути их разошлись окончательно. Потом попрощались и пошли каждый своей дорогой, предназначенной только для него.
Назад: Часть вторая
На главную: Предисловие
