Саше казалось, что возвращение в Москву – это далеко не лучшая идея. Не хочет Юля находиться в Швейцарии, где, как она говорит, все напоминает ей о случившемся – что же, можно поехать еще куда-нибудь, чтобы переключиться, развеяться, отвлечься от трагических мыслей. Но Юля только качала головой. Как он не понимает – ей сейчас не до путешествий, не до развлечений. Уж лучше домой…

Однако и дома лучше совсем не стало. Приехав, Юля начала было разбирать вещи, открыла шкаф в гардеробной комнате, и первым, что она увидела, был висевший на вешалке детский матросский костюмчик. Юля купила его заранее, презрев все приметы, уж больно он ей понравился. А теперь, увидев его, она выронила из рук всю одежду, села прямо на пол и завыла – без слез, как раненое животное.

Саше было безумно жаль ее. Да не только ее, всех – и себя, и девчонок. Дочки, уже достаточно большие, чтобы все понимать, ходили по дому как тени – потерянные, притихшие, боясь лишний раз заговорить и обратить на себя внимание. Чтобы облегчить жизнь хотя бы им, Саша спешно отправил Асю и Ясю с Юлиными родителями в Хорватию. Плевать, что занятия в школе еще не закончились, все равно у них в этом году из-за этих постоянных переездов туда-сюда вся учеба коту под хвост пошла. Ничего, потом наверстают, они способные.

Сам он пытался забыться в работе. Дни проходили как часовые на посту – без лишних эмоций, сухо и по-деловому. А о вечерах и думать не хотелось. Он не мог понять, как вести себя с Юлей. Она была в жутком состоянии, потеряла сон и аппетит, не выходила на улицу, перестала следить за собой, забывала умываться и причесываться, целыми днями сидела и смотрела в окно. Саша хоть и старался всяческими способами вернуть Юлю к жизни, но все его попытки оборачивались безуспешным провалом.

Горе, внезапно обрушившееся на Юлю, оказалось сильнее ее душевных возможностей. Господи, как же они с Сашкой мечтали о сыне, как строили планы, как хотели создать ему интересную жизнь, как собирались фотографировать и снимать на видео чуть не каждый его шаг… А теперь у нее остался лишь кадр УЗИ. Единственная фотография ее малыша. Рассматривая ее, Юля уже не плакала, слезы у нее давно кончились.

Когда человек теряет что-то очень ценное, он иногда вдруг решает, что с этого момента все, что существовало раньше, было лишь иллюзией. Так и Юля теперь мысленно разделила свою жизнь на «до» и «после». «До» она обожала планировать, точно каждый вечер строила мостик в будущее, намечая события следующего дня. «После» все дни превратились в сплошной монолог горя. «До» Юля полностью разделяла мнение, что испытания даются каждому по его силам, но «после» поняла, что вместе со смертью сына сломилась, лишилась и веры, и надежды. «До» ее жизнь казалась очень насыщенной: хозяйство, покупки, общение с дочками, сад, в котором она раньше с таким удовольствием возилась, занимали все ее дни. «После» Юля впала в ступор, ей ничего не хотелось делать. Она часами смотрела из окна на такую глупую, совершенно не вовремя зеленевшую траву, и у нее не рождалось даже мысли пойти подстричь ее или заняться своими любимыми цветами. Перенесший горе человек меняется раз и навсегда, весь его образ мыслей терпит неминуемое крушение.

Раньше Юля была далека от религии, теперь же откопала в кладовке подаренную кем-то икону Богородицы и повесила ее в спальне. Ночью, в тишине, стоя на коленях перед образом, она горячо молилась, и однажды, Саша, мучаясь бессонницей, подслушал ее мольбу.

– Святая Дева Мария, не мучай меня больше! Я не могу и не хочу быть сильной! Пожалуйста, забери меня к себе, к моему сыну… Я не хочу никого видеть, кроме моего малыша. Душа моя разодрана в кровь, все мысли превратились в клочья, я не могу жить и видеть счастье других. Не могу смотреть на солнце, на зеленую траву, на улыбки людей… Даже на мужа и дочек не могу смотреть. Мне все стали противны. Забери, слышишь, забери меня!!!

Юля, босая, в одной тонкой ночной сорочке, так отчаянно молила Бога, что Саше невольно захотелось подойти к жене, обнять ее, укутать ее в плед, согреть… Но он не решился нарушить ее молитву. Тем более после того, как услышал то, что он противен жене…

С тех пор как случилась эта трагедия, между ним и Юлей почему-то вдруг образовалась огромная пропасть, как будто молния разрубила дерево на две части. Они почти не разговаривали, ни о какой физической близости не могло быть и речи. Более того, Юля не могла понять, как муж смеет прикасаться к ней после всего того, что с ней случилось? Как он может думать об удовольствии, если за ним последовала смерть? Ей и самой становилось страшно от этих мыслей. В отсутствие мужа она, сидя в спальне, частенько рассматривала их семейное фото – Саша, Юля, Ася и Яся. Как четыре ножки одного стола. Но только Юля теперь ощущала себя ножкой, сломанной напополам.

Саша не мог придумать, как вывести Юлю из ее состояния. Показаться врачу Юля наотрез отказывалась – после того как люди в белых халатах не уберегли ее мальчика, она возненавидела все, связанное с медициной. В отчаянии Саша обратился к целительнице, которая, по отзывам знакомых, очень много помогала людям. Сутулая, точно согнувшаяся под тяжестью взятой на себя чужой боли, пожилая женщина попыталась донести до Юли, что ей повезло… Да, повезло, как бы парадоксально это ни могло прозвучать! Душа неродившегося ребенка уже попала в рай, ведь он не совершил никаких грехов, никого не предал и не обманул, он достиг вечного покоя именно благодаря тому, что не успел подвергнуться воспитанию и начать жить по законам, по которым живут люди. Слушая ее, Юля вдруг разрыдалась – впервые за эти ужасные дни. Слезы стали для нее первой защитой от невыносимой душевной боли. Иногда, пожалуй, даже можно смириться со смертью, когда она приходит за больными, пожилыми людьми, уставшими от собственных хворей и немощи. Трудно, тяжело смириться, но возможно. Но смерть людей молодых, юношей, детей… Нет, такое принять невозможно. От одной мысли становится невыносимо больно. Всем. И Юле, и Саше, и даже этой целительнице, которая повидала на своем пути множество бед и слез…

Визит целительницы хоть и помог слезам вырваться наружу, но толком ничего не исправил в этой ужасной ситуации. Все равно казалось, что Юля вместе с ребенком потеряла часть своей души, возможно, лучшую часть… Иногда она даже глотать не могла, захлебывалась горем в порыве очередного приступа. Время не лечило, оно лишь вводило жизнь женщины в глубокий транс, как в болото, засасывающее ее тиной. По ночам, если Юле удавалось заснуть, то почти каждый раз она просыпалась с криком. Ей постоянно снился один и тот же сон, будто ее ребенок, мальчик, протягивает ей руки с белого облака и зовет к себе. Она, осторожно ступая по невесомым облакам, шла навстречу к нему, улыбаясь непонятной надежде… И вдруг кто-то сильно тянул ее назад, да так, что казалось, будто бы она – лошадь в упряжке, а непонятная сила сжимала горло все сильнее и сильнее. Юля начинала задыхаться и просыпалась от собственного истошного крика.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды знакомая не посоветовала Саше обратиться за помощью к гипнотизеру.

– Вряд ли Юля согласится, – покачал головой тот. – Последнее время она на дух не переносит врачей, даже слышать о них не хочет.

– А он и не врач почти, – отвечала знакомая, – хотя и с медицинским образованием. Скорее, психотерапевт. Она же общалась с целительницей? Может, и с Артемием Сергеевичем встретится. Говорят, он просто творит чудеса.

Саша ожидал увидеть пожилого бородатого мужчину в очках, но перед ним неожиданно предстал веселый спортивного вида парень, которому трудно было дать на вид больше двадцати пяти лет. Держался гипнотизер так, точно не работал, а играл в кино. И постоянно шутил, наверное, защищая таким образом свой разум от того количества негатива, который он постоянно выдавливал из людей, как гной из раны. Позже он подтвердил Сашину догадку, заявив, что его шутки – это оплата собственной душе за вредность работы. А при встрече он, явно имитируя расхожий стереотип представления о врачах, поинтересовался с соответственной интонацией:

– На что жалуетесь, батенька?

– На несчастье, доктор, – Саша совсем не расположен был прикалываться.

– Скажите, какой оригинальный случай! Обычно-то все ко мне исключительно с радостями приходят. Что ж, займемся вашей бедой для разнообразия. И что же вас беспокоит, кроме бессонницы, плохого аппетита и навязчивого желания повеситься на фонаре, который вы принимаете за солнце?

– Доктор, все очень серьезно. Дело в том, что моя жена… Мы, вернее, она не так давно, около месяца назад, потеряла ребенка. Он умер, так и не родившись… После похорон она стала сама не своя. Почти не спит и не ест, ничем не интересуется, ничем не занимается, целыми днями смотрит в окно, за которым, как мне кажется, вообще ничего не видит… Вы даже представить себе не можете, как больно, когда близкий человек находится в таком состоянии!

– Ну почему же не могу… – С лица молодого доктора на время слетела улыбка. – Людей в таком состоянии на свете немало. Их восприятие мира подобно телевизору, который отключился от антенны. Эфир закончился, осталось лишь одно черно-белое мелькание на экране. Мне доводилось работать с такими.

– И что? Вы сможете ей помочь? – В сердце Саши искоркой затеплилась робкая надежда.

– Обещать ничего не стану. Но попробую.

Уговорить Юлю воспользоваться помощью гипнотизера стоило Саше немалых усилий. Жена была категорична в своем нежелании расстаться с трагедией, но после того как Саша, не выдержав, схватил ее в охапку и как следует встряхнул, она молча, не проронив ни слова, вышла из комнаты, но через пять минут вернулась и бесстрастно, точно робот, произнесла:

– Пусть приходит, если ты так хочешь. Мне все равно. Мне все равно уже никто и ничто не поможет.

Перед сеансом Артемий Сергеевич попросил Сашу выйти из гостиной, где они с Юлей расположились. Тот повиновался, но, будучи не в силах сдерживать любопытство, оставил дверь приоткрытой и встал за ней. Уставясь на мерно качающийся перед глазами маятник, Юля довольно долго сидела не шелохнувшись. Казалось, что она нарочно до последнего старается удержать контроль над своими эмоциями и не поддаться гипнозу. Но постепенно ее глаза стали закрываться, она расслабилась, впала в транс и начала отвечать на вопросы гипнотизера. Сначала она говорила механически, бесстрастно, голосом, которым, наверное, говорят сомнамбулы. Но чем дальше, тем более громкими и эмоциональными становились ее ответы, и к концу сеанса Юля уже кричала и плакала навзрыд. Не выдержав, Саша отошел от двери, думая о том, сколько ж в человеке таится скрытой боли, глубоко запрятанной и упакованной. Страшно подумать!

Молва не обманула – Артемий Сергеевич действительно творил чудеса. Его сеансы очищали Юлю, Саша стал замечать, что даже лицо у нее изменилось, как-то посветлело, оживилось. Она уже не сидела у окна целыми днями, не обращая ни на что внимания, а вновь начала следить за собой и потихоньку заниматься домом. А когда курс был закончен и доктор после последнего сеанса пригласил Сашу в комнату, Юля при нем сообщила мужу, что согласна лечь в клинику, чтобы пройти необходимый курс реабилитации. Это было настоящей победой.

По советам знакомых Саша выбрал отличную клинику в Подмосковье, и Юля почти охотно отправилась туда. Клиника была закрытой, посетителей туда не пускали, но в данном случае это было только лучше для них обоих. Общение с женой было для Саши по-прежнему тяжело.

Казалось бы, Саше оставалось только радоваться, ведь с отъездом жены дом не опустел – наоборот, в нем поселилась надежда. Но вместо этого становилось грустнее день ото дня. Да, вроде бы состояние Юли (тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!) стало налаживаться… Но его собственная душевная боль никуда не ушла. Занятый женой, Саша лишь загнал свои переживания в глубь сознания, но это, конечно, никоим образом не решало проблемы. И что делать, было неизвестно. Не обращаться же ему самому к гипнотизерам и психотерапевтам, в конце концов! Саше это казалось слабостью, недостойной мужчины.

В поисках потерянного душевного равновесия он вновь и вновь приходил к любимому пруду. И по вечерам, когда здесь бывало полно народу, и в рабочие будни, когда на берегах можно было увидеть разве что приезжих, детей да художников, для которых все дни – белые полотна, раскрашиваемые их фантазиями.

Стояло лето. Воздух был пропитан ароматом трав, полон знойной неги и жажды счастья. Птицы щебетали друг другу серенады, стрекозы-неразлучницы порхали над водой, божьи коровки сливались в пары. Глядя на зеркальную гладь пруда и отражение в ней церквушки, Саша думал о том, сможет ли и он когда-нибудь вновь почувствовать себя счастливым. Вряд ли…

– А хотите, я вас нарисую? – раздался за спиной юный звонкий голосок. Он обернулся и увидел стоящую у мольберта девушку в ярком голубом сарафане до пят, с длинными распущенными волосами пшеничного цвета. На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше, и она была очень, ну просто на удивление мила.

«Наверное, студентка художественного вуза», – подумал Саша и невольно улыбнулся девушке.

– Нет, спасибо…

– Ну, почему же? Вы сейчас выглядите потрясающе интересно. Эта тоска в глазах, эта грусть, которая лежит у вас на душе, как камень на шее…

– Откуда вам знать, что происходит у меня на душе? – резко ответил Саша. Ему казалось, что он разозлился, но гнева он на самом деле не испытывал. Вместо этого сжало сердце, да так сильно, что на глаза выступили слезы, и Саша торопливо отвел взгляд. Однако девушка успела заметить его состояние.

– Никогда не прячьте слезы! – воскликнула она. – Если бы вы только знали, как они очищают душу от черноты и пыли. Плачьте, а я вас нарисую. Садитесь на травку, вот-вот, поближе к пруду… Сейчас свет идеально падает на лицо. Садитесь-садитесь, вы ведь никуда не торопитесь? Что вам, сложно уделить мне полчасика? А я потом подарю вам портрет.

Девушка настолько искренне его упрашивала, что отказать ей было не под силу. И он покорно уселся прямо на траву, развернувшись так, как она просила. Сидел, но уже не плакал, рассматривал ее – и пришел к выводу, что юная художница потрясающе, просто до неприличия красива.

– А я ведь не просто так вас выбрала в качестве модели! – поделилась она, бросая взгляды то на него, то на свою работу. – У вас очень незаурядная внешность. Этот шрам, эти светлые глаза при темных волосах… И потом, вы очень харизматичны!

– Да что вы? Не замечал раньше… – несколько ехидно ответил Саша, но она не обратила внимания на его иронию.

– Знаете, чем отличаются простые люди от харизматичных? – продолжала художница. – Тем, что большинство людей представляют из себя просто тело, обычное тело… И думают только о том, как бы скрыться от жизненных невзгод. А харизматичные сами создают вокруг себя собственный мир. Мир людей и событий…

– И почему вы решили, что я именно таков?

– Я читаю это по вашему лицу.

– А, так вы… – Саша хотел сказать «физиономистка», но оговорился и вместо этого почему-то произнес «шаманка».

Девушка мелодично рассмеялась.

– Ну что вы? Какая из меня шаманка? Шаманы живут где-то в тайге или тундре, в лесах или в пещерах… Ну уж точно не в нашем цивилизованном мире. Я всегда считала, что шаман – это образ жизни. Отклик на природный зов, который может быть услышан только на воле, а не в каменных джунглях.

Налетевший ветер как будто обнял их обоих своим порывом, теплым и нежным. Листья березы зашелестели, пропуская лучи солнца, которые коснулись прелестного лица незнакомки.

– Я чувствую, что вы недавно пережили большое горе, – продолжала тем временем девушка. – Вы, конечно, можете сказать, что я лезу не в свое дело, – и будете правы. Но все-таки я позволю себе вмешаться и напомнить вам, что жизнь проходит быстро, слишком быстро… И если тратить ее на то, что уже все равно невозможно исправить, на постоянное растравление своих ран, то не останется времени на что-то более важное…

– А если не осталось ничего более важного?

– Простите, но вы говорите чушь. И сами себе не верите.

– Вот как? Вы так считаете? – Саша почувствовал, что невольно начинает проявлять к девушке недюжинный интерес.

– Конечно, иначе бы я так не сказала…

За интересным разговором время пролетело незаметно. Саша и моргнуть не успел, как сеанс закончился, и девушка проговорила:

– Ну вот ваш портрет и готов. Хотите посмотреть?

Рассматривая карандашный рисунок на белом листе, Саша не верил своим глазам. Этой странной девушке каким-то непостижимым образом удалось минут за двадцать или тридцать отразить в простом наброске всю его сущность. Дело было не во внешнем сходстве. Да, оно присутствовало, но вместе с ним на листе словно отразился весь внутренний мир Саши, весь его характер и даже весь жизненный опыт. Но самым интересным было то, что, хотя портрет и передавал на удивление точно всю тягостность нынешнего состояния Саши, от него в то же время веяло чем-то невероятно позитивным. Словно сквозь пелену грусти, отражавшейся в глазах, проглядывали лучики солнца, блики надежды на лучшее будущее.

– Вам нравится? – робко спросила девушка.

– Очень! Просто потрясающе, – ничуть не лукавя, заявил он. – Вы нереально талантливы. Как я смогу вас отблагодарить?

Саша полез было за бумажником, но девушка замахала руками.

– Что вы, что вы! И не вздумайте совать мне деньги, я их все равно не возьму. Это ж я сама попросила вас позировать. Поверьте, нет ничего интереснее, чем рисовать судьбу… Вы лучше пригласите меня на чашечку кофе.

Он привел ее в кафе неподалеку – типичную сетевую кондитерскую, полную воркующих парочек, студентов, уткнувшихся в свои ноутбуки, и одиноких дам, дымящих как паровозы. Им повезло занять только что освободившийся уютный столик у окна.

– Знаете, мне всегда трудно общаться, когда я не знаю имени собеседника, – сказал Саша, принимая из рук официантки меню.

– Мария.

– Красивое имя. А я Александр, можно просто Саша. И сколько же вам лет, Мария?

– Девятнадцать. А что, это имеет какое-то значение?

– В моем возрасте уже имеет, – горько усмехнулся он. – В тот год, когда вы родились, я уже успел окончить вуз, начать свой бизнес и развестись.

– И когда женились второй раз?

– А откуда вы знаете, что я женился? Ведь я не ношу обручального кольца.

– Просто догадалась… Хотя, признаюсь, в первый момент, когда я вас увидела, то решила, что вы вдовец. И потеряли жену совсем недавно.

– А потом? – Ее настойчивое намерение заглянуть к нему в душу одновременно и пугало, и манило его. – Что вы подумали потом?

– Потом поняла, что тут нечто другое…

– Да, вы правы, – вздохнул он.

– Говорите. Я же чувствую, что вам сейчас необходимо выговориться. А я смогу понять вас как никто другой.

– Вы? – горько усмехнулся Саша. – В девятнадцать лет? Простите, Мария, но позвольте мне вам не поверить. Я пережил такую трагедию, о которой дай вам Бог не знать никогда!

– Бог дает нам то, что мы сами просим, – с неожиданной жесткостью ответила девушка. – Но иногда и устраивает нам встряску, чтобы у нас открылись глаза. Чтобы мы не жили, прищурившись, напоминая каких-нибудь японцев. Хотя японцы, в отличие от нас, мудры. Вы видели когда-нибудь цветущую сакуру?

– Признаюсь, только на фотографии. И по телевизору.

– Нет, это совсем не то! Никакие снимки, никакое видео не способны передать ее очарования! Когда цветет сакура, многие люди едут в Японию. Знаете, почему? Потому что, согласно легенде, любование цветущей сакурой, ханами, продлевает жизнь. И к тому же, вдыхая аромат цветов, жизнь которых длится максимум дней пять, художники и поэты имеют редкую возможность окунуться в волны вдохновения. Ведь сначала любоваться красотой цветения сакуры могли только представители элиты и императорского двора, потом к ним присоединились самураи и творчески одаренные люди… Сакура – это метафора, символ нашей жизни. Непостоянство, эфемерность и чарующая красота…

Она рассказывала, а Саша с удовольствием слушал ее мелодичный голос и чувствовал, как потихоньку теплеет у него на сердце. Девушка глядела ему в глаза по-детски доверчиво и одновременно по-взрослому мудро и, казалось, говорила на языке его истосковавшейся души, которой так не хватало внимания и нежности.

– Мария, – он, сам того не замечая, положил свою руку на ее узкую ладонь. – Недавно я потерял неродившегося сына, о котором мечтал день и ночь. Вы не представляете себе, что значит терять близких…

На глаза второй раз за сегодня навернулись слезы, и Саша смущенно начал стряхивать их со щек.

– Не надо… – Девушка сжала его запястья. – Пусть текут. Не будьте бездушной куклой, плачьте…

Помолчала немного и вдруг произнесла:

– Три года назад я в один день потеряла всю свою семью. До сих пор помню во всех подробностях, как это случилось. Мы ехали с дачи, болтали и смеялись. Отец вел машину, мама сидела рядом с ним, мы с братиком сзади. Дорога была свободна, мы мчались на большой скорости, поскольку папа всегда любил лихачить… Нам всем было очень хорошо. Знаете, мгновения перед смертью бывают на редкость прекрасными… Шоссе было ярко освещено солнцем, и в голову не могло прийти, что это на самом деле не трасса, а тоннель, ведущий на Страшный суд… Стоял март, знаете, та самая пора, когда небо вдруг становится высоким и чистым, выглядывает солнце и не остается сомнений, что весна уже на пороге. Мне только что исполнилось шестнадцать лет, я была влюблена и думала, что ничего в мире не способно выбить меня из колеи… И тут почувствовала страшный удар. Помню только, как зазвенели, вылетев, стекла… Вот так, в одну секунду разбилась жизнь семьи. Счастливой, благополучной семьи. Еще я помню, как надо мной склонились люди и понесли куда-то мое тело… А я в этот момент видела свое тело со стороны, откуда-то сверху. А еще видела рядом маму, папу и брата. Мы все смотрели на свои тела и не могли понять, почему нас никто не слышит, почему, когда мы дотрагиваемся до людей, они никак не реагируют? Потом папа взял брата за руку и пошел с ним куда-то вверх, в голубое небо, к белым облакам. А мама подлетела ко мне и начала гладить по голове, но потом ее точно отбросило от меня, она стала отдаляться от меня, поднимаясь все выше и выше в синеву, к облаку, в котором исчезли папа и братик. А я… я открыла глаза и увидела лицо мужчины в голубой медицинской форме…

Мария шумно вздохнула и перевела дыхание. Саша, без слов поняв, чего она хочет, плеснул в стакан минеральной воды и подал ей. Девушка приняла стакан у него из рук и благодарно улыбнулась.

– После того как меня выписали из больницы, я не знала, как жить, – продолжала она, сделав несколько глотков. – Как дышать, как ходить по земле, зная, что никого у тебя нет… Я даже шаг не могла сделать… все время сидела дома, с тетей, которая приютила меня на время, и чувствовала себя раненой птицей, покинутой стаей. Мне даже дышать не хотелось, не то что жить. Прошел месяц такого моего существования, пока тетя не потащила меня насильно в Японию, развеяться. Она женщина богатая и весьма привлекательная. Во время цветения сакуры она встретила под сводом волшебного сада свою любовь. Он итальянец, ученый-историк. И тетя уехала к нему. Продала здесь свою квартиру, оставила мне достаточную сумму денег, чтобы я могла несколько лет безбедно жить и платить за учебу, оформила опекуном свою подругу – я же тогда еще была несовершеннолетней. Она уехала – а я начала жить. Япония раскрыла мне глаза на то, что если мы перестанем замечать красоту и радость мира, то тем самым плюнем в лицо Богу. Да, Саша, я не боюсь таких выражений, потому что общаюсь со Всевышним «на ты». Он показал мне, как распускается счастье, именно во время ханами я открыла в себе талант к рисованию. И с тех пор мольберт стал моим миром, моим окном, открывающимся в жизнь, как, бывает, окна открываются в сад. С того самого момента я поняла главную истину жизни – мир не надо делить на духовный и материальный. Мир – это полноценная картина жизни, это события, встречи, мнения, критика, это счастье, горе, это полет и падение, это страх и поражение, это победа над обстоятельствами, это движение… И, сейчас, глядя на вас, я больше всего на свете хочу зарядить вас на движение! Вы сейчас думаете, что ваша жизнь кончена, что больше вам не для чего существовать, но это совсем не так, поверьте! Мне кажется, что ваша сакура вот-вот зацветет…

То впечатление, которое он получил от разговора в заурядной кафешке, Саша не смог описать словами, как ни пытался потом это сделать. Как бы глупо это ни звучало, в тот миг ему показалось, что он прикоснулся душой к чему-то божественному. Будто ангел слетел с небес и ласково тронул его своим крылом.

Прощаясь с Марией, он вдруг ощутил такую робость, которую не испытывал перед женщинами и девушками никогда, даже в юности. Безумно хотелось спросить, увидит ли он ее еще когда-нибудь вновь, но отчего-то он никак не мог решиться на это. До тех пор, пока Мария не сказала сама:

– Если хотите, можем встретиться с вами… Скажем, послезавтра?

– Когда и где? – только и сумел ответить он.

– Давайте в семь у памятника Пушкину. В свете лучших романтических традиций, – проговорила она и улыбнулась.

Когда они вышли на улицу, то оба вдохнули полной грудью пропитанный жарой летний воздух. Уже стемнело, и небо потихоньку начало разбрасывать по подолу своего наряда звездочки, которые, казалось, разгорались прямо на глазах, становясь крупнее и ярче. Саша, конечно, предложил подвезти Марию до дома, но та отказалась наотрез, поймала такси и умчалась в ночь, позволив ему только помочь загрузить в машину ее мольберт.

Распрощавшись с загадочной девушкой, Саша побрел по аллее, ярко освященной фонарями. Мысли были похожи на ночных мотыльков – они сверкали впервые за долгое время. Теперь он жалел только об одном – что чуть не опустил руки, не сдался, не подчинился слабости. Он, сильный мужчина! Тем временем как юная хрупкая девочка смогла встать на ноги после жуткой трагедии, и у нее хватило сил на то, чтобы создать вокруг себя красоту и передать ее людям. Ведь многие после такого случая проклинали бы судьбу, рок – а она воспевала жизнь, улыбку и счастье. Многие бы после драмы сломали бы все эти ветки сакуры, которая цвела назло их несчастью, а она возносила их до небес… Тех самых небес, которые раскрывают двери в иной мир… Мир, в котором живет и его нерожденный малыш… Вспомнив о сыне, Саша снова заплакал, но теперь он уже не стыдился этого даже перед собой и лил ручьи слез, превратившихся в полноводье. И действительно стало легче. Давно пора было вскрыть нагноившуюся рану.

Его встречи с Марией продолжались около месяца. Они часто гуляли вместе, и эти прогулки были похожи на яркие страницы с картинками, вырванные из книги сказок.

Саша и Мария виделись часто, почти каждый день, и их отношения совсем не напоминали те, которые были у Саши со всеми прежними его любовницами. Мария не ждала от него подарков, не таскала его с собой по бутикам, чтобы вынудить оплатить покупку, она не признавала дорогих ресторанов и светских тусовок. В ее словах, в ее манере поведения, в ее поступках не было и намека на те кривляния и ту глянцевую пошлость, которую поклонницы модных журналов и дамских сайтов считают единственно нормальной формой общения с мужчиной. Она была искренна и естественна во всем, она всем своим существом радовалась жизни и наслаждалась каждым ее мгновением, каждым, даже крошечным подарком судьбы, будь то мелькнувшее в толпе интересное лицо, красивое здание, глоток прохладной воды в знойный вечер, аромат цветка. И Саша с каждой встречей чувствовал, что заражается или, лучше сказать, заряжается от своей подруги радостью бытия, учится открывать для себя все новые и новые грани прекрасного в самом на первый взгляд обыденном и привычном. Казалось, что Мария нарисовала на его лице улыбку, оживила его серый карандашный портрет сочными красками, богатыми на оттенки. Эти свидания, всегда начинавшиеся возле памятника Пушкину, были овеяны надеждами на что-то желанное и долгожданное. Саша все реже думал о своем горе и все чаще думал о Марии, с которой его связала волшебная нить, влекущая в неведомые для него дали. Девушка пробудила в нем весну после долгой, сковывающей льдом, зимы.

Впервые он испытывал радость просто от общения с женщиной. Ему не хотелось ее соблазнять, тащить в постель. Ему открылось счастье быть другом женщине. Он с радостью покупал ей цветы, носил на руках и жил от встречи до встречи. До тех пор пока однажды не случилось то, чего Саша больше всего боялся.

– Милый, я должна тебе сказать, что ханами подходит к финалу, – заявила вдруг Мария. – Цветущая сакура скоро осыплется.

– О чем это ты? – Он сделал вид, что не понял.

– Я люблю тебя, как люблю всех, – отвечала девушка. – Ты дорог мне, как дороги все мои портреты. Однако в последнее время я все чаще ощущаю, как ты стал привязываться ко мне. А это не входило в мои планы. Я лишь хотела показать тебе, что любовь – это неиссякаемый источник силы и что только в нем ты можешь напиться жизнью. Когда мы встретились, тебе казалось, что все кончено, что жить тебе уже не для чего. Теперь ты понял, что это совсем не так. Что на свете есть много всего, ради чего необходимо продолжать жить. Это твоя жена, которой сейчас еще хуже, чем тебе, которой необходима твоя помощь и поддержка. Это твои дочки, которые еще только-только стоят на пороге жизни со всеми ее невзгодами и радостями. Это твоя работа, которая, что бы там ни происходило, все равно остается для мужчины одним из самых главных моментов в жизни. Но дело не только в этом. Есть еще радость бытия, которую, как я вижу, ты вновь научился ощущать. А раз так – то я тебе больше уже не нужна. Сейчас я отпущу твою руку и уйду по этой аллее навсегда. Скроюсь от тебя и буду мысленно наблюдать за твоей жизнью, за тем, как ты превращаешься из ремесленника в творца. Как начинаешь глядеть на мир так, как смотрят на цветение сакуры. И помни, что смерть приходит не со старостью, а с опустошением, тогда, когда умирает радость, рождается печаль, когда умирает счастье и рождается тоска, – тогда ты становишься палачом собственной жизни. Не надо, не отсекай голову самой трепетной, самой желанной, самой любящей женщине: жизни. Если бы знал, что я не существую на самом деле, что я всего лишь видение, если бы ты знал, что находишься на волосок от смерти и что через секунду лишишься возможности видеть и слышать мир, то что бы ты загадал на прощание? Каким было бы твое последнее желание? Саша, не молчи, скажи, я жду!

– Жить… Я хочу жить! – Эти слова его губы произнесли за него сами.

Мария счастливо рассмеялась:

– Теперь я довольна! Помни, что никто не знает, наступит ли завтра. Живи сейчас! В эту секунду. В это мгновение…

Саша смотрел, как его муза, его милый друг, его ангел-хранитель, растворяется в темноте, нависшей над аллеей, исчезает, как видение, которого как будто бы никогда и не было. И не мог ни пошевелить рукой, чтобы остановить ее, ни выкрикнуть какие-то слова, чтобы попытаться удержать дорогую рядом. Он онемел. Ведь у них все было так прекрасно!

Конечно, первое время он не находил себе места и, как пацан, пытался понять, почему так нелепо все случилось, почему его бросили, как щенка на асфальте? А он не имел возможности разыскать ее, потому что ни своего номера телефона, ни адреса Мария так и не сказала ему, сколько бы он ни просил. Даже фамилии ее – он и то не знал… Но вскоре его отвлек от этих мыслей звонок Юли. Курс лечения был закончен, врачи в один голос твердили, что реабилитация прошла успешно. Саша привез Юлю домой и не переставал удивляться переменам, происшедшим в жене, – она выглядела посвежевшей, стала разговорчивей, и, самое главное, с лица ее исчезла печать страдания, из-за которой глядеть на нее было просто невыносимо. На следующее же утро он, не веря своим глазам, увидел, как Юля примеряет перед зеркалом новое платье – длинный сарафан цвета весеннего неба, точно такой же, какой был на Марии в их первую встречу. Прямо мистика какая-то… Саша действительно не мог поверить в чудо. Неужели жена после нескольких недель, проведенных в бессознательном состоянии, вновь начинает чувствовать жизнь? Может, Мария и впрямь была настоящим ангелом?

– Юленька, дорогая, милая… – Саша принялся жадно целовать жену. И она, на его удивление, ответила на ласки.

Он не мог поверить в реальность происходящего. Боже, как же он соскучился по собственной жене! Нет! Больше никогда в жизни он ни на кого не променяет ее, Юлю, такую теплую, такую родную, любимую, желанную…