На метро Виктору все же добираться не пришлось. К чему такие жертвы? Сначала он попытался вызвать такси по телефону, но, узнав, что машина может быть подана в лучшем случае через час, плюнул и, выйдя на бульвар, тут же остановил частника на разбитом «Форде».

Водитель с крепкой щетинистой головой и черносливовыми, точно с персидской миниатюры, глазами, всю дорогу ехал молча, не глядя на пассажира. Только при въезде в переулок осчастливил его соображением:

– Здэс выхады. Дальще нэ еду. Видищь, какой дальще пухтим-бухтим.

Деньги он взял, несмотря на волошинский имидж состоятельного человека, весьма умеренные. Или Виктор просто отвык от цен за проезд на частниках.

Что такое «пухтим-бухтим», так и осталось неизвестным. Возможно, название кавказского национального праздника. А возможно, волшебный зверь из «Тысячи и одной ночи». Так или иначе это слово наиболее точно соответствовало происходившему в районе дома номер двадцать восемь по Большому Гнездниковскому переулку. Здесь скопились, похоже, все аварийные машины Центрального округа, включая несколько пожарных расчетов. Зачем-то завывала сирена, люди в оранжевых комбинезонах суетились вокруг особняка… точнее, того, что еще недавно было особняком. Сегодня здание больше напоминало декорацию авангардного спектакля. Почти все окна в третьем этаже и часть во втором лишились стеклопакетов и, обведенные неровной траурной каймой, являли миру черное, выжженное дотла нутро комнат, в которых лишь пару недель назад был закончен ремонт. Наружные стены дома, еще недавно нарядно-бежевые, приобрели сероватый оттенок, сплошь покрылись грязными разводами и обширными влажными пятнами. Местами штукатурка, на которой держалась краска, обвалилась, открывая кирпичную кладку. Особый колорит зрелищу придавала тонкая струя воды, низвергавшаяся с третьего этажа и радужными брызгами падающая в сумрачный, затененный, заполненный народом двор.

Среди мельтешащих вокруг людей Волошин заприметил рыжие волосы и опущенные плечи Сашки Варфоломеева. Таким виноватым он, пожалуй, видел друга только один раз в жизни – когда они, девятилетние, играя в футбол, случайно угодили мячом прямиком в клумбу с какой-то редкой, махровой, кажется, китайской розой, которую Сашкина бабушка холила и лелеяла, как царственного младенца.

Да уж, если сюда примчался и Сашка, который обычно старается как можно меньше заниматься делами фирмы, – значит, ситуация и впрямь не из приятных…

– Бомба, Саша? – с надеждой спросил Волошин, подойдя к нему. – Поджог? Форс-мажорные обстоятельства?

– Проводка, Витя, – в голосе друга звучала глубокая скорбь. – Старая проводка. Как полыхнуло – мало не показалось!..

Рядом с Варфоломеем подскакивал, точно марионетка, которую дергают сверху за ниточки, господин Гвадалуччи; на его обострившемся, еще более горбоносом, чем накануне, лице калейдоскопом сменялись различные эмоции, от растерянности до гнева и наоборот. Передаточным звеном между Сашкой и итальянцем служил совершенно скукожившийся, спрятавшийся в свой неуместно светлый костюм переводчик, который только и успевал робко вставлять в назойливое жужжание итальянской речи:

– Господин Гвадалуччи требует объяснений… Господин Гвадалуччи указывает на нарушение контракта со стороны фирмы «АРК»…

Подошел Валера, из-под насупленных бровей взглянул в глаза Виктору. Между ними произошел немой диалог:

«Ну и чего ради ты меня позвал? Чтобы итальяшка мне нос откусил?»

«А что, по-твоему, справедливо было бы мне одному отдуваться?»

– Спокойно, господа, спокойно, – справившись с внезапным першением в горле, громко сказал Волошин. – Объясните господину Гвадалуччи, что все будет улажено… так сказать, к нашей обоюдной пользе…

А что он еще мог сказать?

Переводчик скрючился еще сильнее, на глазах превращаясь в пережаренную шкварку. Волошин перевел взгляд на остатки особняка, на все еще льющуюся сверху струю воды…

«А почему это так не нравится господину Гвадалуччи? – мелькнула у Волошина неуместно ерническая, словно бы не ему принадлежащая мысль. – Он же итальянец, значит, должен любить всякие развалины, водопады…»

Господин Гвадалуччи продолжал ругаться на своем языке и ожесточенно жестикулировать. Наверное, ему тоже было неприятно, что придется расторгать свежезаключенный контракт. Но что значили его неприятности по сравнению с убытками, которые понесет «АРК»! Непривычное чувство охватило вдруг Виктора, стиснуло его в горячей ладони: ему неожиданно страстно захотелось, чтобы мерзкий итальяшка заткнулся. Сейчас же! Любой ценой! Иначе он его сам заткнет! Отступив в сторону груды обломков, Волошин нагнулся. Под руку попался осколок стекла – вытянутый, треугольный, похожий на сверкающий кинжал. Если воткнуть его со всего размаха в горло – в это смуглое, аккуратно подбритое, с подпрыгивающим кадыком горло, – брызнет кровь. Красным фонтаном рванется она, дополняя поток льющейся сверху воды…

Под ногами прощально звякнуло, выпав из обессиленной руки, стекло. Виктор с недоумением смотрел на собственную ладонь, которую пересекала царапина. Образ господина Гвадалуччи, падающего с осколком стекла в сонной артерии, был настолько красочным и отчетливым, что Волошин точно знал: еще немного – и свершилось бы непоправимое.

«Господи, что со мной? Что это на меня вдруг накатило? Я ведь его чуть не убил!»

«Убил бы – и правильно сделал, – отозвался из глубины души какой-то незнакомый, низкий, темный, одновременно принадлежащий и не принадлежащий ему самому голос. – Нечего позволять всяким Гвадалуччи издеваться над собой!»

Усилием воли Волошин загнал вглубь подымающийся изнутри морок. Тот неохотно отступил, но обернулся тупой, ноющей болью в сердце. Виктор, как мог, игнорировал боль, старался отключиться от нее. Через переводчика он устанавливал детали происшедшего, пытался что-то обсудить, смягчить условия – но и без того было ясно, что он потерпел поражение.

Еще вчера мир был прекрасен. Он поворачивался к Волошину лучшими сторонами. Наверное, лишь оттого, что худшие он приберегал для этого, едва начавшегося, понедельника. Сначала исчезновение Веры, теперь катастрофа с особняком, разыгравшаяся перед глазами картина убийства и тупая боль в сердце.

Из Большого Гнездниковского проехали в офис «АРКа», где битва сторон продолжилась уже с участием юристов. Потерявшие всякую надежду на отпуск Сашка и Валера нервничали и злились. Аллочка Комарова непосредственно в этом сражении не участвовала, однако как глава бухгалтерии была на подхвате. И когда Волошин видел ее, ему казалось, что в подрагивании длинных, безукоризненно накрашенных ресниц кроется непонятное удовлетворение. Словно ей нравилось, что неверного возлюбленного постигло возмездие…

«Что за чушь! Она не может ничего знать про Веру! Да и чему ей тут радоваться? Она ведь сама пострадает… с денежной стороны… Зачем ей это?»

«Не зачем, а почему. Потому что она – подлая тварь, – подкинул ответ все тот же, исходящий из неизведанной глубины голос. – Хоть себе в ущерб, а мужику подгадит! Все они, бабы, подлые твари. А особенно Вера, которую ты все еще хочешь найти…»

Сердечная боль ушла. Зато запульсировало что-то в висках – не боль, не раздражение, а что-то опять-таки непонятное. Словно некий новый, глубинный и темный Виктор Волошин, которого он в себе не знал, застучал изнутри молоточком, напоминая о себе… Волошин отер виски носовым платком, который моментально стал мокрым – хоть выжимай. Виктор был как будто пьян или находился во сне, видел мир сквозь туманную пелену и не всегда понимал, что происходит. Вроде бы говорил с кем-то по телефону, вроде бы давал какие-то распоряжения Ниночке, вроде бы подписал несколько принесенных Аллочкой бумаг… Но что это были за документы, что именно он приказал делать секретарю и кто были его собеседники, Виктор не помнил…

– Витя, – негромко проговорил, наклонясь к нему, Гордин, – на тебе лица нет… Шел бы ты домой, сегодня можешь отдохнуть.

– Нет, Валер, нельзя! Итальянцы…

– Итальянцы уже уехали.

Глазами, перед которыми плавал туман, Виктор обвел свой кабинет. Да, и вправду уехали… Когда? А он и не заметил… Что-то сегодня было не так с окружающим миром. Он дробился на кусочки, которые тасовались в свободном порядке – совершенно не так, как ожидал Волошин.

– Езжай домой, Вить. И прими чего-нибудь от сердца. А то такая жара, плюс к ней такое потрясение – мало ли что…

«Заботится… Или делает вид, что заботится. На самом-то деле небось думает, какой му… мудрец этот Витька: вместо крупной выгоды устроил фирме крупные же неприятности. А может, как Комарова, в глубине души радуется моему поражению. Я всегда был самый удачливый! Удачливее их всех! А теперь…»

Не поблагодарив Валеру за участливые слова, даже не попрощавшись, Волошин вызвал такси и грузно вышел из кабинета.

«Как же темно… Темно и страшно…»

Если бы кто-то подслушал мысли Виктора Волошина, который валялся на постели в своей роскошной спальне, он очень удивился бы. Виктор рухнул на кровать, едва вернулся из офиса, расторгнув контракт с итальянцами, – и случилось это среди дня, среди солнечного летнего дня! Окна не были зашторены, и до темноты оставалось еще часов восемь, если не больше.

Но Волошина, скрючившегося, уткнувшегося лицом в подушку, мало интересовало, что происходит вокруг. Едва добравшись до постели, он впал в странное мутное состояние, полусон-полубред, словно угодил в какой-то другой, вязкий, темный и страшный мир, куда не проникают солнечные лучи. В этом мире он был жертвой, а где-то рядом находился хищник; но Виктор не мог даже приблизительно представить себе, какой именно. Кто терзает его – тигр? Волк? Акула? Гигантский паук? Да, паук, вернее всего, паук – ведь это они впрыскивают пойманным в сети живым существам яд, вещество, разжижающее внутренности, а потом высасывают их! Вот и Виктор чувствовал, каждой протестующей клеточкой чувствовал, что из него что-то вытягивают – нечто нематериальное, но от этого не менее необходимое. Паника побуждала двигаться, отбиваться, кричать, но что-то – возможно, приобретенная мудрость жертвы – подсказывало, что всякое действие бесполезно, оно лишь увеличит расход этого самого необходимого – а значит, пойдет на пользу хищнику. Того, кто его мучает, Виктор все еще не видел, но тем не менее вдруг отчетливо представил. Волошин с детства ненавидел пауков – их раздутые, словно налитые белесым гноем, брюшки, их членистые мохнатые конечности, их головы, усаженные вперемежку крохотными глазами и мерзкими щетинистыми выростами… Встретив паука в своей квартире, он раздавил бы его – причем не рукой, разумеется, а чем-нибудь, например, тапкой, которую бы после долго и тщательно, не прикасаясь, отмывал сильной струей воды.

Что же с ним будет, если он увидит огромного паука, размером с себя? Или хотя бы размером с собаку? Кошмар какой… Из окружающей темноты доносилось слабое шевеление, чье-то размеренное дыхание, и Виктор покрывался холодным потом при мысли, что вот сейчас хищник приблизится и явит свой отвратительный облик. Он безумно боялся, но одновременно желал, чтобы это поскорее произошло – потому что нет ничего страшнее, чем страх неизвестного. Когда конкретно знаешь, чего опасаться, уже легче. Уже появляется надежда…

Звонок. Совсем рядом. Виктор подскочил на кровати. В комнате было полутемно, но, к счастью, это оказалась не мрачная тьма неведомой жуткой пещеры, а голубоватые тени летних сумерек. Неужели он проспал полдня? И какой отвратительный сон ему снился! Отвратительнее всего, впрочем, было то, что и по пробуждении чувство опустошенности не исчезло сразу. Оно просто отступило – но осталось. Как будто сон закончился, а силы из него, Виктора, продолжали убывать…

Чушь! Волошин схватил трубку и нажал кнопку приема.

– Алло!

– Э-э… мне Виктора Петровича…

– Юра, это я.

– Виктор Петрович! Извините, не узнал вас…

– Да, Юр, я тут задремал слегка, вот и охрип во сне… – Что это он? Что с ним? Зачем оправдываться перед охранником?

– С вами все в порядке? – в голосе Юры звучала обеспокоенность. – Целый день звоню – а вы трубку не берете.

– Не брал – значит, не мог, – прозвучало грубо, но было наплевать. – Так что там у тебя?

– В общем-то, так себе новости, Виктор Петрович… Во-первых, машину вашу пришлось все-таки в сервисе оставить. Ребята сказали, там есть с чем повозиться, но через пару дней машина будет как новенькая!.. Вы только не расстраивайтесь, я вас пока на своей «девятке» повожу…

– А с клубом что? – резко спросил Волошин. Удивительно, но даже судьба любимой машины его сейчас не интересовала.

– А с клубом вообще фигня, шеф. Не нашел я ничего. Зеленая дверь на замке, куда девался клуб знакомств, ни одна собака не знает… Куда Лиза подевалась, тоже…

«И Вера», – мысленно добавил Виктор.

Вера… Да, он как будто бы не думал о ней в течение этого трудного, изнурительного, принесшего столько неприятностей дня – однако стоило назвать ее имя, она встала перед ним, как живая. Как живая… Хотелось бы, чтобы она, живая, была здесь, рядом с ним! Возможно, тогда он смог бы забыть этот дурной день… и этот дурной сон…

– Ладно, Юра. Не расстраивайся. Что-нибудь придумаем. Завтра поищем наш клуб вместе. Звони мне с самого утра, часиков так с девяти.

Не дослушивая Юриных благодарностей, оборвал связь, после чего разделся, принял душ, лег в постель и заснул – на этот раз по-настоящему и без кошмарных сновидений.