Через несколько дней после похорон Виктор впервые вступил на территорию интерната, который так часто и с такой горечью навещала его мать. Рабочий день был в самом разгаре. Низкое небо, сочащееся мелким дождем, словно придавило приземистое здание к земле. Входная дверь, вся в грязных потеках, давно не знавшая свежей краски и заботливого ремонта, показалась входом в чистилище. В вестибюле, заполненном продавленными диванами, было темно и сыро, как в старом подвале. Кое-где на диванах замерли редкие посетители, точно грешные души, ожидающие пересылки по следующему этапу мытарств. Сутулая нянечка в несвежем халате, застегнутом на одну бельевую пуговицу, скребла шваброй по дырявому линолеуму, задевая ноги тех, кто не успел их вовремя подогнуть.

– Куда? К кому? Зачем? – бдительно спросил седоусый вахтер из стеклянной будки.

– Я – Виктор Волошин и хотел бы…

– Валентины Васильевны сынок? Проходи, – вахтер добавил в голос почтительности, и даже его грозные усы стали торчать не так воинственно. Очевидно, покойную здесь хорошо знали.

Внутри интернат был чистеньким, однако атмосфера в нем была чрезвычайно тоскливой: стены, крашенные мутно-розовой краской, кашпо с вьющимися унылыми бородами растений, оконные простенки, заполненные картинами, слабо имитирующими Шишкина и Левитана. И повсюду – огромные, с приоткрытыми дверьми, палаты. В каждой – не менее десяти человек, все разного возраста. Кто-то бессмысленно и слюняво хохочет; кто-то, спустив полосатые пижамные штаны, с недоумением изучает собственную анатомию; кто-то, уставясь в одну точку, трясет головой так размеренно и упорно, что становится ясно: это занятие поглощает его на протяжении долгих часов… дней… лет… И ничего не меняется: все те же неадекватные соседи, все те же кашпо в коридоре, все тот же мерзкий всепроникающий запах больничного супа.

Внезапно в коридоре раздался визг. Толстая санитарка тащила за хрупкую, как веточка, руку горбатую, всю какую-то перекошенную девушку, злобно приговаривая:

– Пошли, Клочкова, пошли… Ножками, ножками! Сейчас ты у меня, мерзавка, остынешь, придешь в себя… Поскучаешь в изоляторе…

«О Боже! – вздохнул Виктор. – Жизнь тут, конечно, не сахар. Жалко Сережу… Но с другой стороны – что расстраиваться из-за того, что не в состоянии изменить?»

Виктор был сегодня не единственным посетителем в интернате. Однако персонал и здешние обитатели-психохроники косились почему-то именно на него. «Наверное, такой состоятельный мужчина, как я, здесь большая редкость», – горделиво, по старой привычке, подумал Волошин. И вдруг на следующем повороте коридора перед ним точно выросло из линолеумного пола густо небритое, нечесаное чудовище. Многодневная щетина, растрепанные грязные волосы. Мятый пиджак, по которому теперь ни за что не скажешь, что он сшит у знаменитого модельера, небрежно наброшен на истасканную, когда-то белую, рубашку, через прореху в которой проглядывает сероватое от грязи тело. Галстук превратился в тряпку. Брюки мешковато свисают с отощалых бедер. Взгляд из-под густых поседевших бровей – диковатый, разбойничий… Весь этот страшный облик охватывала со всех сторон прямоугольная рама тусклого зеркала.

«Ничего себе! – испугался Виктор. – Когда ж это я в последний раз переодевался? То-то на похоронах все держались подальше от меня, сочувствие изливали дистанционно…»

Мелькнула мысль о том, чтобы вернуться в Привольное, отмыться и привести себя в порядок, а только после этого отправиться в интернат. Но главврач, как сказали по телефону, уходит в три часа дня, а сейчас уже двадцать две минуты третьего… А, была не была! Быстро пройдя мимо комнаты с табличкой «Старшая медицинская сестра», он двинулся дальше по коридору, пока не остановился наконец у двери, отличавшейся по виду от всех прочих. Она была дорогой, дубовой, и табличка на ней оказалась черного лака, с позолоченной надписью «Главный врач», а пониже, помельче – «Плещеев И. К.». Виктор усмехнулся: насколько он понимал в иерархии чиновничества любого уровня, дверь главного начальника в учреждении должна отличаться от прочих дверей… И, решительно пройдя мимо длиннолицей, но полной секретарши с шарообразным пучком на затылке, похожей на учительницу физики, состарившуюся на боевом посту, небрежно бросил:

– Волошин. Я звонил. Мне назначено.

Кабинет главврача имел, в отличие от вверенного ему учреждения, уютный, почти нерабочий вид. Мягкие кресла, расставленные в прихотливом порядке тут и там; бархатные темно-зеленые портьеры на окнах, хорошие картины. Субъект за старомодным темно-коричневым письменным столом что-то строчил перьевой ручкой, напоминая моложавого и весьма представительного доктора Айболита. Возраст – около пятидесяти максимум. Хрустящий, льдистой белизны халат. Аккуратная, такая же белая шапочка. Плотное телосложение. Щеточка темно-русых усов. Забавные круглые очки в сдержанной металлической оправе. За отблескивающими стеклами трудно было различить глаза, но Виктор не сомневался, что они уставились на него с недоумением. Ясное дело! Если бы в рабочем кабинете Волошина возникла персона, подобная ему теперешнему, – он бы на нее еще не так посмотрел!

– Я Виктор Волошин. Брат Сергея Волошина, это у которого аутизм…

Главврач оторвался от своей писанины:

– Да вы присаживайтесь, присаживайтесь… Сережа Волошин всем здесь отлично известен. Местная достопримечательность. Можно сказать, большой талант…

Виктору показалось (а может, и совсем не показалось), что аккуратный Айболит указал ему на кресло напротив с некоторой задержкой. Словно колебался: не оставит ли посетитель на светло-кофейной обивке каких-нибудь зловредных микробов или, того похлеще, вшей?

– Наша мама умерла. Вчера похоронили.

– Приношу свои соболезнования. – Главврач склонил голову в полупоклоне. – Я так понимаю, вы пришли, чтобы вернуть брата к нам?

Виктор медлил с ответом. Его вдруг охватило странное замешательство, заставившее усомниться в уже принятом и, как казалось, окончательном решении.

– Ну что ж вы задумались? – ласково поговорил доктор. – Не стоит так переживать. Это в порядке вещей. Сережа Волошин не первый и не последний наш пациент. А вы молоды, быть может, скоро заведете свою семью, детей. Зачем вам такая обуза?

Волошин все еще молчал, и собеседник продолжил:

– Ну что же, раз мы все решили, остались только формальности. Сейчас напишете заявление, оформим документы – и можете привозить брата.

«А в самом деле, может, вернуть Сережу сюда? – пронеслось вдруг в сознании. – Жил же я раньше без него! А как буду жить с ним – толком не представляю… Ему понадобятся лекарства, особый уход – чем я буду все это оплачивать? А здесь, по крайней мере, больница, врачи…»

– Нет, – превозмогая это неизвестно откуда взявшееся сомнение, сказал он. – Я пришел сказать, что Сережа останется со мной.

Главврач снял очки. Глаза у него оказались голубые. Пронзительные. Проницательные.

– Вы отдаете себе отчет в том, что сейчас сказали?

– Отдаю. Я все обдумал. Мы с Сережей после смерти мамы – единственные родные люди. И я обязан позаботиться о нем. Объясните, какие документы надо собрать, чтобы оформить опеку, и я это сделаю.

– По-моему, вы все-таки не до конца представляете ситуацию. – Айболит поднялся из-за стола – и из уютно-кругленького, приземистого, превратился вдруг в плечистого мужчину, ростом на добрых полголовы выше Виктора. – Сейчас вы охвачены благородными чувствами. Вы только что обрели брата… знаю, знаю, ваша матушка не выдавала семейных тайн… и готовы сделать для него все, что в ваших возможностях… Только вот возможностей у вас прискорбно мало. Видите ли, самые героические усилия, самые дорогие лекарства не дадут Сереже существования нормального человека. Он так навсегда и останется таким, каков есть, – непохожим на других людей, погруженным в себя. Сначала вам будет казаться, что это не такие уж серьезные недостатки. Но постепенно смиряться с ними станет труднее и труднее. Потом они станут вызывать стойкое раздражение. В вас вечно будет жить сознание, что этот ребенок никогда не вырастет, останется таким, совершенно не приспособленным к жизни, до самой смерти. Своей смерти… Или вашей. Со временем вы возненавидите его и себя, станете сожалеть о своем опрометчивом решении взять на себя такую ответственность и обузу, но поправить уже ничего не сможете…

Голос главврача был мягким, увещевающим, даже сочувствующим. Доводы – убедительными. По-видимому, этот опытный человек говорил о том, с чем неоднократно сталкивался… И речь его звучала так мерно, убаюкивающе, что от нее кружилась голова и тянуло в сон. Но Виктор резко дернулся и прогнал наваждение:

– Скажите, какие документы нужны для опеки.

– Дорогой мой господин Волошин, – главврач добавил в свой плывущий баритон нотку жесткости, – вряд ли опека над таким… нездоровым человеком, как ваш брат, будет вам по плечу. Он нуждается в постоянном присмотре, уходе. К тому же у него целый букет хронических заболеваний носоглотки, бронхит с постоянными обострениями, так что необходимы еще и лекарства – причем недешевые. Вы уверены, что сможете обеспечить – не его, хотя бы себя? Не хотелось бы показаться бестактным, но посмотритесь в зеркало…

Последняя реплика прозвучала как свист хлыста. Удар достиг цели – Виктор болезненно вздрогнул.

– Смотрел… Только что… Зрелище жуткое, согласен. Я и вправду запустил себя: смерть матери, похороны… другие сложные обстоятельства, о которых сейчас нет смысла говорить… Но это все ерунда…

– Вы так считаете? – ехидно прищурился Айболит. – Можно полюбопытствовать, вы сейчас где работаете, в какой организации? И, простите за нескромный вопрос, сколько зарабатываете?

Эти вопросы должны были бы смутить Виктора, выбить из колеи – но произошло обратное. В нем вдруг проснулся так долго спавший борец – сильный человек, привыкший никогда не сдаваться и напролом идти к своей цели, чего бы это ни стоило. Поток приятно холодящей силы заполнил грудь. Стало вдруг так спокойно, словно в самые благополучные времена, у себя в рабочем кабинете, среди друзей…

– Да, у меня проблемы с работой… немалые проблемы… Но я смогу все наладить. Если не получится – начну с нуля. И всего добьюсь, вот увидите!

И, пока неиссякший поток силы возносил его вверх, точно воздушный шар, с вызовом добавил:

– А вы-то по какому праву хотите разлучить братьев? Какая вам от этого польза?

Главврач снова надел очки. Щеточку усов тронула снисходительная улыбка:

– Вы меня неправильно поняли. Никто не собирается вас разлучать. Интернату даже выгодно, чтобы вы забрали Сережу. Чем меньше у нас пациентов, тем больше внимания мы сможем уделять остальным. Я желаю Сереже только добра и поэтому считаю, что ему стоит хотя бы временно пожить у нас. До тех пор, пока не наладите свой бизнес. Здесь мы обеспечим ему должный уход и медицинское наблюдение – а вам, если вы собираетесь всерьез начать заниматься своими делами, будет не до этого.

Виктор задумался. Вообще-то предложение выглядело разумным. Все равно он в ближайшее время не сможет уделять Сереже достаточно внимания. А здесь брату, по крайней мере, все знакомо… Но вдруг ему представилась нескладная фигурка на скамейке, склоненная над альбомным листом; а кругом шелест листьев и трав, ароматы живой природы, прекрасной в любой сезон… И – по контрасту – давящие стены, мерзкий запах капустного супа, доносившийся даже в кабинете главврача, перекошенное от злобы лицо санитарки, тащившей за руку девчонку…

«Мой брат не вернется сюда. Ни на минуту!»

– Спасибо, но я не могу принять ваше предложение. Мы начали привыкать друг к другу, и не хотелось бы расставаться сейчас, когда отношения только-только наладились… Кроме того, думаю, что после маминой смерти Сережа тяжело воспримет возвращение в интернат. Так что если вам небезразлична его судьба, пусть он останется со мной.

– Что ж, – тон главврача из доверительного стал деловым, – раз так – желаю удачи. Список документов можете получить у моего секретаря.

Поблагодарив, Волошин вышел прочь. И не видел выражения лица, с которым доктор поглядел ему вслед.

Когда Виктор подошел к своей машине, в которой его ждал, как всегда слушая радио, верный Юра, то с незлой досадой отчитал своего водителя:

– Что ж ты, дружище, даже не сказал мне, каким пугалом я, оказывается, хожу!

Юра хмыкнул:

– Виктор Петрович, да вы бы себя видели последнее время… Попробуй вам что-нибудь скажи – тут же убьете на месте…

– Разве? – ошалело спросил Волошин и вдруг засмеялся – впервые после смерти матери. Да что там! Впервые за несколько месяцев…

И Юра, услышав его смех, недоуменно поглядел на шефа, а потом тоже расхохотался.

Их веселье прервал звонок мобильного. Виктор нажал кнопку.

– Это Михаил Львович вас беспокоит, – раздался в трубке знакомый вкрадчивый голос. – Виктор Петрович, встретиться бы надо… Есть новости по вашей квартире.

– Какие именно? – поинтересовался Волошин.

– Не хотелось бы по телефону…

– Скажите хоть, насколько все плохо?

– Да скорее хорошо… Приезжайте – поговорим.

– Ладно, вечером буду в Москве.

Нажал кнопку отбоя и повернулся к Юре:

– Надо ехать. Давай заскочим домой, я приведу себя в порядок, соберемся – и в Москву.

Едва они выехали за ворота интерната, телефон запиликал вновь. На этот раз звонил начальник службы безопасности «АРКа».

– Виктор Петрович, у нас тут такие дела… Даже не знаю, как сказать…

– Что там еще случилось?

– Похоже, раскрутили мы дело с пропавшими деньгами… Ну, которые были переведены с вашего счета на липовую фирмочку…

– Вот как?

– Ну да… Вы когда в Москве будете?

– Планировал вечером.

– Ну, тогда наберите меня…