Глава 11
Невидимки

Ранним вечером 14 октября 1980 года Дэвид Ролф вышел из московской резидентуры ЦРУ и отправился домой. Час спустя он вернулся в посольство вместе с женой; они были одеты по-вечернему. Советский милиционер, дежуривший в будке у посольства, видел, как они вошли в ворота. Ролф и его супруга зашли в здание и двинулись по узким коридорам в одну из квартир.

Дверь была приоткрыта. Ролф распахнул ее.

Они не проронили ни слова. Квартира принадлежала заместителю начальника технической службы московской резидентуры, мастеру на все руки, помогавшему оперативникам с оборудованием и реквизитом – от изощренных радиосканеров до муляжей веток. В резидентуре было два таких специалиста – начальник и его заместитель. Они прошли в ЦРУ интенсивную подготовку, схожую с той, что получали оперативники, но набор навыков был иной: обычно они не работали с агентами в городе.

Наблюдение за техническим директором велось лишь каждый четвертый день, и в эти дни он старался следовать одной и той же схеме поведения, приучая к ней, как считали оперативники, КГБ. Распорядок был рутинный и неинтересный: он ходил по магазинам и авторемонтным мастерским, пополняя запасы и повторяя один и тот же маршрут изо дня в день. Как и предполагалось, интерес КГБ к нему увял. Но при этом технари играли ключевую роль в разведывательных операциях резидентуры.

Заместитель молча помахал рукой Ролфу, когда тот вошел. Они были приблизительно одного роста и телосложения. В полном молчании Ролф начал гримироваться под хозяина квартиры. У того была длинная лохматая шевелюра. Ролф надел парик с такой шевелюрой. У технаря была длинная борода – Ролф приклеил такую же. Хозяин квартиры помог Ролфу приладить и закрепить маскировку, а затем снабдил его сканером радиочастот, антенной и наушником, чтобы отслеживать переговоры КГБ на улице. Наушник изготовила швейцарская компания Phonak, производившая слуховые аппараты. И это была самая деликатная деталь оборудования, скрыть которую помогал разработанный в ЦРУ силикон телесного цвета, повторявший все ушные изгибы и впадины.

Ролф услышал, как у двери прогудел голос. Это был технический директор, который только что появился и специально говорил громко, рассчитывая на прослушку КГБ. “Ну что, сходим поглядим на эту новую мастерскую?” – спросил начальник. Его зам громко ответил: “Отлично! Пошли”.

Но настоящий заместитель из квартиры не вышел. Вышел человек, похожий на него, – Дэвид Ролф. Настоящий хозяин квартиры придвинул кресло и приготовился к долгому ожиданию. Жена Ролфа, в вечернем платье, тоже села, ей предстояло пробыть здесь следующие шесть часов. Они не должны были издавать ни звука, потому что их мог прослушивать КГБ, а сейчас разыгрывалась сложная мистификация – началась операция по перевоплощению. Ролфу предстояло в первый раз встретиться с Толкачевым – если ему удастся избавиться от уличной слежки.

Смысл перевоплощения был в том, что оперативник получал возможность выйти за пределы посольского комплекса и вернуться обратно, оставаясь неузнанным. Ролф знал, что КГБ мало интересуется их техническими специалистами и обычно не обращает на них внимания, когда те выезжают на своем стареньком болотном “фольксвагене” за продуктами, цветами или запчастями. Тем вечером фургон выехал в сгущающихся сумерках. За рулем сидел технический директор, Ролф – на пассажирском сиденье. Окна фургона были грязными. Милиционеры только пожали плечами: похоже, два завхоза опять куда-то поехали затовариться.

На улице фургон поехал медленно и без определенного маршрута. Главный технарь хорошо ориентировался – за ним редко наблюдали и он часто колесил по городу на машине. Ролф следил за всем, что было вокруг, в поисках хвоста. Технический директор тоже наметанным глазом посматривал в зеркало заднего вида. Они искали автомобили с характерным треугольником грязи на решетке, который оставляла автомойка КГБ. А также обращали внимание на грузовики, стоящие у тротуаров. Но у КГБ была масса обманных трюков, например откидное сиденье, скрывавшее одного из сотрудников, или специальное устройство в машине без опознавательных знаков, позволявшее выключить одну фару, так что автомобиль выглядел иначе при повторной встрече.

Ролф подумал, что у него есть преимущество: он здесь режиссер, он единственный знает, куда едет. Они могли лишь реагировать на его действия. Обычные водители не стали бы обращать внимания на “фольксваген”. На светофоре они могли пристроиться рядом или сзади. Ролф же следил за тем, чего обычный водитель не станет делать. Если включился красный свет, зачем было третьей машине за ними перестраиваться и прятаться за автобусом? Это могло быть признаком слежки, и Ролф такие приметы отмечал и анализировал.

Выходя из посольства в гриме, он преследовал только одну цель – обман: ему надо было ни в коем случае не привлечь к себе внимания. Но в следующие несколько часов он переходил к другой тактике. Он вел себя более открыто, почти дразня своих противников. Он пытался выманить КГБ из засады. Главной же его задачей было раствориться, стать “невидимым” для наблюдения. Это достигалось часами изматывающего нервного напряжения – еще до того, как он сможет впервые заглянуть Толкачеву в глаза.

Сбрасывая возможную или действительную слежку, оперативник должен действовать изящно, как танцор балета, хитро, как фокусник, и так же внимательно, как авиадиспетчер. Ролф много тренировался на учебных курсах ЦРУ и еще с первых дней работы в военной разведке понял, как важно овладеть этими навыками, чтобы научиться оценивать время и расстояние и использовать оптический обман для действий во “временны́х зазорах”. Ролф также тщательно планировал маршрут, чтобы избегать опасных участков и скрытых камер на московских улицах. Однажды он совершал четырехчасовой маневр по сбрасыванию слежки и где-то в середине него был уже уверен, что чист. И вдруг вокруг замелькали “жигули” и “Волги” явно служебного вида, проносившиеся туда и обратно. Ролф выругался: “Угодил в улей!” Позже он узнал, что наткнулся на тренировку курсантов закрытой академии КГБ. Московская резидентура по возможности отслеживала такие опасные участки, отмечая их на карте красными кнопками.

При последнем разборе плана с Гербером несколькими часами ранее Ролф прошелся по маршруту и по возможным не штатным ситуациям – на каждом повороте, на каждой остановке, которые были необходимы для прикрытия. Ролф помнил, как Гербер относится к любой операции – как к своей собственной. Он вникал в мельчайшие детали: жесты, мимику, внешний вид и обманки. Ролф когда-то думал, что никогда больше не встретит шефа резидентуры уровня Гаса Хэтэуэя, неутомимого организатора операций. Но теперь он работал с Гербером – усердным и въедливым постановщиком шпионских спектаклей.

Фургон остановился у цветочного магазина. Ролф остался в машине. Покупка цветов была рутинной процедурой и первой остановкой в ходе операции прикрытия. Это была возможность проверить, не обнаружат ли себя по какой-нибудь оплошности машины наблюдения или пешие оперативники. Ролф оставался в гриме на случай, если к ним возникнут вопросы, но в цветочный магазин заходить не стал, понимая, что при резком дневном освещении недостатки его перевоплощения будут слишком заметны. Лучше было оставаться в тени, за грязным окном фургона.

Первая остановка выполняла важную функцию: здесь можно было прервать операцию. При обнаружении наблюдения Ролф мог все отменить и вернуться назад с минимальными потерями. В КГБ и не заподозрили бы, что он собирался на встречу с агентом. По опыту Ролф знал, что всегда лучше отловить КГБ в начале процедуры, когда наблюдение проще заметить. Видишь одну и ту же красную машину третий раз подряд – это уже знак. Но чем дальше, тем сложнее выявить слежку. Если у КГБ появлялись подозрения, он мог направить дополнительные группы наблюдения и новые машины. В этом Москва отличалась от других городов. У Ролфа действительно было преимущество – только он знал, куда направляется, но у КГБ были неограниченные ресурсы, которые спецслужба могла бросить в дело, если возникали подозрения. Они могли посадить ему на хвост с десяток машин, и ни одну он не увидел бы дважды.

Первая часть сбрасывания слежки всегда проводилась в движущемся автомобиле, так было легче контролировать ситуацию. Рольф и технический директор, сидя в фургоне, имели обзор почти в 360 градусов и большое пространство для маневра. Они могли нажать на газ, вынуждая машины слежения сделать то же самое и таким образом обнаружить себя. А могли резко развернуться на 180 градусов – тогда, если их вели, они оказывались лицом к лицу с преследователями. КГБ всегда направлял для наблюдения по три-четыре машины, и важно было, маневрируя и провоцируя их, выявить их присутствие на самом раннем этапе. И тут время и расстояние работали на Ролфа. Эта закономерность была обнаружена Хэвилендом Смитом и его коллегами еще в 1960-х.

За те полтора часа, что они колесили, в городе совсем стемнело, и Ролф должен был оценить их готовность перейти к следующему этапу. Нужно было принимать решение, основываясь на наблюдениях и на чутье. Существовало неписаное правило: приступать к следующему этапу, только если ты на 95 процентов уверен, что “невидим”. Объяснялось это просто: в машине преимущество было на твоей стороне. Пешком, один, ты был гораздо уязвимее. Ролф знал оперативников, которые не смогли сделать следующий шаг. Они “чувствовали” слежку, даже если не видели ее, и поворачивали назад. За это их никогда не критиковали: они могли оказаться правы. Решать двигаться дальше, рисковать, встречаясь с агентом, было куда труднее. На кону стояла жизнь агента. Ролф прокрутил в уме все, что видел на вечерних улицах, взвесил ситуацию. Он был на 95 процентов уверен, что за ним не следят. Он поглядел на технического директора, и тот кивнул. Они еще двигались. Ролф быстро отлепил накладные волосы, положил их в маленький мешок на полу. Подхватил хозяйственную сумку, подготовленную для Толкачева, накинул шерстяную куртку. Фургон на мгновение притормозил, Ролф выскользнул наружу и энергично зашагал прочь. Технический директор поехал дальше, подыскивая укромное место, чтобы припарковать машину, а самому прогуляться в парке.

Ролф быстро прошел несколько кварталов и очутился на другом широком проспекте. Он влился в толпу на остановке, ждущую один из троллейбусов, курсирующих по главным магистралям Москвы. Он вошел в троллейбус через заднюю дверь. Стороннему наблюдателю Ролф мог казаться обычным трудягой, устало возвращающимся домой с работы в набитом троллейбусе. В действительности он был собран и следил за малейшим движением вокруг. Незаметное для окружающих маленькое радиоустройство в его ухе было беспроводным способом подключено к приемнику размером с тонкую пачку сигарет, этот приемник в подсумке был примотан хлопковой лентой к его телу. Обернутый вокруг шеи провод служил антенной и был подсоединен к приемнику. В прежние годы оперативникам приходилось подключаться к громоздким транзисторным приемникам, которые ловили переговоры КГБ; иногда это получалось, иногда нет. На Ролфе же была новая модель, которая автоматически сканировала несколько радиодиапазонов КГБ. Он мог слышать, как переговариваются на улице разные группы наблюдения. Неудобство было в том, что чувствительный аппарат улавливал все стуки, скрипы и хрипы, которые производили десятка полтора групп, оказавшиеся в километре от него; эти группы могли быть ни при чем и даже не догадываться о его существовании. Аппарат был чудом техники и секретности, но все же он играл второстепенную роль. Он мог предупредить о слежке, но не гарантировал, что слежки нет. Удостовериться в ее отсутствии было важнейшим условием в предстоящем деле.

Ролф оглядел пассажиров, внимательно всматриваясь в тех, кто сел в троллейбус вместе с ним. На следующей остановке он резко шагнул к двери и спрыгнул на тротуар, наблюдая за теми, кто сходит вслед за ним. Пока ничего подозрительного не было.

Последний этап избавления от хвоста был пешим. Ролф был тренированным человеком, у него была ясная голова, но за этот год в Москве он успел понять, что процедура сбрасывания слежки может вымотать кого угодно. Стояла поздняя осень, погода была холодная, промозглая и унылая. После нескольких часов ходьбы на открытом воздухе у него болели легкие. Во рту пересохло, но останавливаться было нельзя. Любой проходной двор или общественное заведение могли оказаться ловушкой, и Ролф знал, что камеры КГБ, установленные в окнах верхних этажей, отслеживают движение на тротуарах и проезжей части. Наблюдением занимались тысячи людей.

В наушнике не было слышно ничего, кроме обычной болтовни и помех. Дойдя до небольшого театра, Ролф резко развернулся и вошел. Это была вторая остановка в операции прикрытия. Он молча изучил репертуар и афиши на стенах. В этот театр он прежде почти не заглядывал. Он напряженно слушал эфир, но все было тихо. Его целью было вынудить людей из КГБ сделать что-то нетипичное, оплошать, чтобы он заметил их, прежде чем они вызовут подкрепление и оцепят улицы. Ролф вышел из театра с билетами на спектакль, на который не собирался идти. Но настоящее шоу должно было вот-вот начаться. В театре он не заметил никаких признаков слежки.

Следующая остановка должна была точно взбудоражить КГБ, если Ролфа пасли. Он не стал спускаться в метро – на большинстве станций стояли камеры наблюдения, – а подошел к антикварному магазину, что никак не вписывалось в его обычный распорядок. Он был там однажды с семьей, но никогда не пошел бы в антикварный магазин в одиночку, вечером, в рабочий день. Идея была в том, чтобы бросить КГБ серьезный вызов и вынудить их действовать.

И опять-таки ничего.

Ролф вошел в соседний жилой дом и начал взбираться по лестнице. Если бы сотрудники КГБ следовали за ним, тут они точно должны были его задержать. Они не могли позволить ему скрыться в одной из квартир. На самом деле Ролфу некуда там было заходить, в этом доме он не знал ни души. Он пытался спровоцировать КГБ. Он сел наверху на лестничной клетке и стал ждать.

Но никто не бежал вверх по лестнице.

Ролф стал спускаться. В течение трех с половиной часов КГБ не давал о себе знать. И все же для верности он зашел еще в небольшой сквер рядом с домом. Вдоль ограды тянулись ряды скамеек, и обступившие сквер многоэтажные дома отбрасывали на них густую тень. Ролф рассчитывал, что его присутствие в сквере, так далеко от дома и от посольства, должно подействовать на оперативников КГБ как красная тряпка на быка и если они тут, то должны выпрыгнуть из кустов и схватить его. И лучше, чтобы это произошло сейчас, а не когда он приведет их к Толкачеву. У него не было с собой ни паспорта, ни другого удостоверения личности, но он не боялся задержания. Он мог бы объяснить свое пребывание здесь, и это им ничего не дало бы. Но он не должен привести КГБ к Толкачеву. Ролф посмотрел на часы. До встречи оставалось 12 минут.

Пора идти. Он был на 100 процентов уверен. Ролф встал со скамейки.

И вдруг его передернуло от хлюпающего звука в наушнике, потом еще одного и еще. Это были громкие звуки, явно исходившие от группы наблюдения КГБ. Ролф не понимал, что произошло. Они увидели, как он встал? Он замер, окаменевший и напряженный. Хлюпанье иногда служило сигналом, который один оперативник КГБ посылал другому. Но звуки могли объясняться и чем-то другим, каким-то уличным шумом, может быть в километре отсюда. А может быть, просто криворукий оператор случайно ткнул не в ту кнопку.

Ролф часто повторял слова: “Когда ты невидим, ты невидим”. Для него это значило, что если ты “растворился”, то можешь делать все что угодно – за тобой никто не следит.

Ничего. Никаких признаков людей в сквере. Ролф расслабил плечи и сделал глубокий вдох.

Когда ты невидим, ты невидим.

Ролф обошел кругом место встречи, все еще выглядывая признаки слежки. Место получило кодовое название “Ольга”, оно находилось недалеко от посольства Германии. Он вспомнил свой испуг при виде двух мужчин в песочнице во время первой встречи с Шеймовым; это было полгода назад. Но теперь он никого не видел. Ролф подумал, что место для встречи выбрано удачно: жилых домов рядом мало, какие-то низкие ветхие гаражи, на улице почти безлюдно.

И тут он увидел Толкачева. Ролф изучил его досье вдоль и поперек, а Гилшер подробно его проинструктировал. Он считал, что безошибочно узнает Толкачева в первую же минуту, и представлял, как они тепло поздороваются, увидев друг друга. Но сейчас Ролф шел не навстречу этому человеку, а за ним. Тот выглядел похожим на Толкачева. Ролф почти поравнялся с ним. Мужчина немного сутулился. По плану, они должны были обменяться приветствиями, и в случае правильного ответа Ролф понял бы, что перед ним и вправду Толкачев. Ролф колебался, как поступить. Возможно, перед ним не тот человек, но что мешает поздороваться? Если это другой человек, он, наверное, изумленно посмотрит на него и спросит, о чем вообще речь.

Ролф сказал громко, все еще находясь позади: “Привет от Кати!”

Мужчина повернулся и четко ответил: “Передайте привет от Бориса”.

Это был правильный отзыв. Ролф слегка улыбнулся, посмотрел на Толкачева и протянул руку. Тот пожал ее. Толкачев был в черной куртке и шляпе с полями; он оказался ниже ростом, чем представлял Ролф, – не более 167 сантиметров. У него было лицо крупной лепки, нос с горбинкой, вдавленный у переносицы. На часах Ролфа было 9 вечера. Это была восьмая встреча Толкачева с представителями ЦРУ.

Ролф понимал: сейчас его главная цель – установить доверительные отношения, какие у Толкачева были с Гилшером. Он старался, чтобы его слова звучали тепло и ободряюще. Он передал Толкачеву оперативную записку, которую тщательно готовил, сидя в резидентуре. Он сразу заметил, что Толкачев эмоционально никак не отреагировал. Его лицо осталось бесстрастным.

Затем Ролф сообщил хорошую новость: ЦРУ одобрило “особый запрос” Толкачева на таблетку для суицида после его июньского письма. Гербер давил на штаб-квартиру. “Чего мы не должны допустить, – настаивал Гербер, – так это чтобы от этого вопроса зависел ход всей операции, и мы откровенно обеспокоены, потому что чем дольше откладывается удовлетворение “особого запроса”, тем вероятнее мы с этим столкнемся”. Услышав эту новость, Толкачев, похоже, наконец расслабился. Ролф сказал, что передаст ампулу на следующей встрече. ЦРУ может поместить ее в ручку или во что-то еще, что Толкачев обычно носит в кармане. В резидентуре серьезно беспокоились насчет маскировки. Она должна быть хорошей – чтобы таблетку не могли найти – и простой, чтобы предмет можно было брать с собой при необходимости. Когда Ролф спросил об этом, Толкачев ответил индифферентно: предпочтений у него нет. В оперативной записке Ролф так говорил о таблетке: “Я могу лишь надеяться, что она принесет вам то спокойствие, которого вы желаете”. Он также составил список вопросов для Толкачева: для составления плана его эвакуации нужно было знать размеры одежды и обуви, лекарства, которые принимают он и его семья, список городов и местностей, где ему разрешено бывать, сроки его отпуска.

Толкачев извинился: в летние месяцы ему было труднее выносить документы из института, потому что он не носил пальто. С момента последней встречи с Гилшером в июне он отснял только 25 катушек пленки и теперь передал их Ролфу вместе с запиской на 9 страницах.

Толкачева по-прежнему очень беспокоил вопрос о длинном списке запрошенных им секретных документов на его читательском требовании, там везде стояла его подпись. Он понимал, что этот список является уликой, и выдвинул новую идею. Когда-то он предлагал ЦРУ изготовить ему поддельный пропуск, чтобы обойти систему безопасности. Теперь он спрашивал, не сможет ли ЦРУ изготовить дубликат его читательского требования всего с несколькими запросами? Он тогда найдет способ заменить настоящее требование фальшивым. Толкачев вручил Ролфу нарисованные от руки схемы, пояснения и фотографию, чтобы помочь ЦРУ изготовить такую копию.

Минуты бежали быстро, но у Толкачева еще было о чем рассказать. Он сообщил Ролфу, что приобрел автомобиль – желтые “жигули”, машину рядового советского человека, скопированную с приземистого “фиата”. Толкачев хотел использовать машину во время следующих встреч. Так они смогут разговаривать дольше, не привлекая к себе внимания. Кто заподозрит в чем-то двух приятелей, болтающих в машине? Толкачев также коротко сказал Ролфу, что по-прежнему недоволен теми деньгами, которые ему выплатило ЦРУ, и пообещал написать об этом позже. Однако он напомнил ЦРУ о своей терпеливости уже в письме, переданном Ролфу. “Но хочу лишний раз заметить, – писал он, – что выплаты порциями и затягивание решения финансовых вопросов с вашей стороны не влияет в целом на мое сотрудничество с вами”.

Прошло 15 минут. У Толкачева была еще одна просьба. Он передал Ролфу листок бумаги. Взглянув на него, Ролф увидел, что там по-английски печатными буквами написано:

Толкачев хотел, чтобы ЦРУ передало записи альбомов рок-музыкантов для его сына Олега. Он скопировал названия от руки, хотя, очевидно, не очень хорошо их знал. “Мой сын, как и многие его ровесники в школе, увлекается западной музыкой, – пояснял Толкачев в записке. – Я и сам, несмотря на мой возраст, люблю слушать эту музыку”. Он писал, что записи доступы на черном рынке, но он не хочет “обращаться на черный рынок, потому что там всегда можно попасть в непредсказуемую ситуацию”. Он также сказал, что список отражает “вкусы сына”, и просил подобрать для него записи “самых популярных музыкальных групп на Западе, включая США”.

Ролф нервничал из-за хлюпающих звуков, которые слышал в наушнике перед встречей. Он понимал, что они с Толкачевым проговорили совсем недолго, но решил закончить встречу. Толкачев не возражал. Они пожали друг другу руки и расстались. Ролф быстро ушел. В этот час на улицах было немного людей. Он вернулся к припаркованному “фольксвагену”, ждавшему его в назначенном месте. Технический директор сам провел короткую операцию по избавлению от хвоста, чтобы убедиться, что их нигде не стережет КГБ. Сев в фургон, Ролф без слов поднял большой палец вверх. Директор нагнулся и достал по бутылке пива – небольшой ритуал в конце каждого задания. Было так холодно, что пиво почти заледенело. Они открыли бутылки, и Ролф, у которого горло пересохло после нескольких часов на улице, смаковал ледяное пиво. Затем он надел бороду и парик, и они поехали назад в посольство. Этот последний штрих в мистификации с перевоплощением был важен: нужно было замкнуть круг, вернуться в посольство неузнанным. Дежурные не обратили на них особого внимания. Ворота открылись, и задание завершилось.

Чуть позднее советские милиционеры в будке отметили, что Дэвид Ролф и его жена вышли с посольской вечеринки и поехали домой.