11
Я не звал больше папу Алисии мистер Бёрнс. Я называл его Роберт, что было лучше, потому что всякий раз, когда я произносил «мистер Бёрнс», я представлял себе лысого мужика, построившего Спрингфилдский ядерный реактор. И маму Алисии я больше не звал миссис Бёрнс. Я называл ее Андреа. Теперь у нас были такие отношения.
Они, очевидно, решили, что необходимо сделать усилие в отношении меня. Сделать усилие — это значило спрашивать меня, что я чувствую по любому поводу и что меня беспокоит. Сделать усилие — это значило смеяться по часу, если я сказал что-нибудь похожее на шутку. И делать усилие — это значило говорить о будущем.
Они начали делать усилия примерно тогда же, когда перестали уговаривать Алисию сделать аборт. Они пытались уговорить нас обоих вместе и по отдельности. Но это была напрасная трата времени. Алисия хотела ребенка. Она говорила, что это единственная вещь, которую она хотела в жизни. Для меня это было бессмыслицей, но, по крайней мере, благодаря этому ее слова звучали солидно. И всякий раз, когда Роберт и Андреа подступали с этим ко мне, я отвечал: «Понимаю, о чем вы. Но она этого не хочет». А потом все перешло в стадию, когда уже делать аборт поздно, и они сдались.
Я знал, что они думают обо мне. Они думали, что я какое-то чмо, сломавшее жизнь их дочери, и в глубине души ненавидели меня за это. Знаю, это звучит смешно, но я мог их понять. Я имею в виду, что помочь тут ничем не мог, правда? А что они считали, что я чмо, — так это по незнанию. Главное, что их планы насчет Алисии рассеялись как дым. Не уверен, правда, что у них существовали настоящие планы, но наличие ребенка их планы, каковы бы они ни были, не включали точно. У таких людей, как они, не могло быть беременной дочки, и они даже не задумывались ни о чем таком, это было видно. Но они старались, и одним из проявлений этого старания было то, что они обращались со мной как с членом семьи. Потому и попросили меня жить с ними.
Я был у них в гостях, за поздним ужином, и Алисия начала рассказывать о книге, в которой прочитала, что ребенок может освоить десять языков, если начать учить его достаточно рано. Однако Андреа не слушала ее и спросила:
— Где вы будете жить, когда родится ребенок?
Мы переглянулись. Мы уже решили, просто не говорили им.
— Здесь, — сказала Алисия.
— Здесь?
— Да.
— Оба? — спросил Роберт.
— Оба — это кто? — уточнила Алисия. — Мы с ребенком или мы с Сэмом?
— Тогда, все трое?
— Да.
— Вот как, — кивнула Андреа. — Хорошо. Ладно.
— А как может быть иначе? — поинтересовалась Алисия.
— Я думала, ты будешь жить здесь, с нами, а Сэм будет приходить в гости, — ответила Андреа.
— Мы вместе! — отрезала Алисия. — Если мы не будем жить вместе здесь, будем жить где-нибудь в другом месте.
— Нет-нет, золотце, конечно, мы рады Сэму.
— То-то и видно!
— Правда-правда. Но вы слишком молоды, чтобы жить как муж и жена под родительской кровлей.
Когда я услышал эти слова, идея Алисии представилась мне совершенно безумной. Муж и жена? Муж? Жена? Я буду мужем? А Алисия моей женой? Не знаю, играете ли вы в ассоциации, когда кто-то произносит «рыба», а вы отвечаете: «море», «приманка» и «крючок». Но если кто-то произносит слово «муж», я представляю себе «пиво», «костюм» и «бритву». Я никогда не носил костюма и не брился — правда, пиво пробовал. А теперь у меня будет жена.
— Не драматизируй, Андреа, — сказал Роберт. — Алисия имеет в виду, что Сэм будет жить в одной комнате с ней и с ребенком. По крайней мере, какое-то время.
Это прозвучало ненамного лучше. Я никогда не жил в одной комнате с другими людьми с девяти лет, когда ночевал в гостях. Больше я этого никогда не делал, потому что не мог приучиться спать, когда кто-то ворочается в соседней постели. Все это начинало звучать слишком серьезно.
— Может, сначала Сэм будет к тебе приходить и ты посмотришь, как это? — спросила Андреа.
— Хочешь, чтобы я была несчастна, — давай, — огрызнулась Алисия.
— Ох, бога ради, — среагировал Роберт. — Ты же знаешь: не все, что мы делаем или говорим, мы делаем или говорим специально, чтобы разрушить твою жизнь. Изредка случается так, что мы думаем о твоем благе.
— Изредка, — буркнула Алисия. — Очень-очень редко.
— Я шутил...
— А я нет.
— А ты знаешь, Сэм, как ужасно спать в одной комнате с другим человеком?
Роберт с интересом взглянул на Алисию.
— Извини, но это правда, — подтвердила Андреа. — Уснуть невозможно. Сопит, храпит...
— Я не соплю и не храплю, — оборвала ее Алисия.
— Ты сама этого не знаешь, — возразила Андреа, — потому что никогда ни с кем не спала в одной постели. И ты не представляешь, как ты будешь спать после родов.
— Но ведь тебя никто не останавливал, когда ты решила переехать ко мне, — сказал Роберт, обращаясь к Андреа.
— Думаешь, я не задумывалась над этим? Да, это хороший пример. Ну что ж, Сэм. Перебирайся. Добро пожаловать в нашу дружную семью!
Если бы я был Робертом или Андреа, то сказал бы: «Вы разве не видите, на что это похоже? Муж и жена? Пусть Сэм живет со своей мамой. Он может видеть ребенка каждый день!» Но они этого не сделали. Может, и подумали, но не высказали, как бы я этого ни хотел.
Мне нужно было срочно позаниматься скейтингом.
Придя домой в тот вечер, я в первую очередь пошел в спальню и взял свою доску. Я этого не делал с тех пор, как уехал в Гастингс. Я прислонился к стене под плакатом с ТХ и выразил словами свое разочарование.
— Эго чересчур! — крикнул я.
— Мне не хотелось пускать в свою жизнь никакую женщину, не хотелось, чтобы она была вовлечена в нее на разных уровнях, — ответил Тони.
Я не собирался вступать в перепалку, так что просто взял свою доску и ушел.
Мусорник катался в чашке один и выделывал какие-то трюки. Я не видел его с тех пор, как стал встречаться с Алисией, но он не спросил, где я пропадал, потому что знал. Про ребенка, во всяком случае. Никто обо мне не судачил раньше, насколько я знаю, потому что было не о чем. Я никогда ничего предосудительного не делал. Люди узнавали обо мне что-то, потому что я сам это говорил им, а не потому, что они сплетничали обо мне между собой. А теперь все знают о моих делах, и это странно.
— Как ты? — спросил Мусорник.
Он пытался выполнить рок-н-ролл. Это выходило у него не лучше, чем раньше.
— Да ничего. Сам знаешь.
Я делал олли в чашке и притворился, что всецело на этом сосредоточен.
— Ты совсем в заднице, да?
— Спасибо.
— Извини, но это так.
— Еще раз спасибо.
— Извини, но...
— Ты же не скажешь мне в третий раз, что я совсем в заднице?
— Тогда объясни, почему нет.
— Не могу объяснить почему. Нет и нет.
— Раз так, извини опять. Я понял.
— Что?
— Не знаю. Когда про парня наших лет говорят, что он в заднице, обычно это не так, правда? Я имею в виду, что все кончится для него тем, что морду набьют или что училка ему вставит. Но это же всю жизнь не сломает, правда? Какая-нибудь мелочь случится — и это уже в прошлом. Но стать отцом. Это серьезно... Я хочу сказать, что ты в самом деле...
— Не говори так. Правда. Не то сам окажешься в заднице. В общепринятом смысле. То есть морду набью.
Я никогда никого не бил, но он меня достал.
— Извини, что чуть не сказал это снова. И как случилось...
— Не за что. Ты-то тут при чем? Или это от тебя Алисия залетела?
Я шутил, но поскольку только что угрожал набить ему морду, он начал оправдываться.
— Я ее и не видел-то никогда. Я подразумевал — мне жалко, что тебе так не повезло.
— Ну да.
— И что ты собираешься делать?
— С чем?
— Не знаю. Со всем.
— Понятия не имею.
Мне было приятно чувствовать, как скользит моя доска, прежде всего потому, что я знал, что делаю. Мусорник по-мусорному делал рок-н-ролл и многое другое, но я хотел бы быть им. Хотел бы, чтобы не о чем было волноваться, кроме скейтинговых трюков. С моей нынешней точки зрения это была совершенная жизнь. До этого я жил совершенной жизнью, и сам не знал, что живу ей.
— Мусорник! — позвал я.
Он не ответил. Плохо жить с такой кликухой.
— Мусорник, послушай!..
— Ну...
— Твоя жизнь — само совершенство. Ты знаешь об этом?
И как раз в эту секунду он упал. Он упал с доски, разбил колени, и сейчас валялся на асфальте, извиваясь от боли и стараясь не кричать.
— Знаешь? — сказал я опять. — Само совершенство. Все бы отдал, чтобы быть в эту секунду на твоем месте.
Он посмотрел на меня так, будто я над ним издеваюсь. Но я не издевался. Я в самом деле так думал. Я тоже грохнулся. Так я еще не падал никогда. Это был удар так удар. Колеса отлетели от подвесок, подвески от доски, а я пролетел двадцать метров и впилился в кирпичную стену. По крайней мере, так мне показалось. И ни царапины!
— Андреа звонила, — сказала мама. Я взглянул на нее. — Мама Алисии, — пояснила она.
— А, да.
— Она сказала, что вы с Алисией после рождения ребенка собираетесь поселиться в их доме.
Я опустил глаза. Никогда раньше я не обращал внимания, что дырки для шнурков на моих кроссовках отделаны красным.
— Мне ты об этом не говорил.
— Да. Но собирался.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас. Если бы ты первая об этом не заговорила. Ты опередила меня на десять секунд.
— Думаешь, это все хиханьки-хаханьки?
Да, я балагурил, когда говорил ей про десять секунд. Но суть моей шутки была в том, что во всей этой истории веселого ничего нет, и я учился храбриться. Я воспринимал все так серьезно, что попытка пошутить для меня стала почти подвигом. Я считал, она это видит и любит меня за это.
— Нет, — сказал я. — Извини.
Не надо было объяснять все это. Она не хотела видеть моего героизма.
— Ты хочешь жить в доме Алисии?
— Время, когда я делал то, что хочу, прошло, правда?
— Нет, — возразила она. — Ты не должен так думать. Ты еще не взрослый. У тебя целая жизнь впереди.
— А ты чувствовала это, когда в шестнадцать лет ждала ребенка?
— Нет. Конечно, нет. Но...
— Что?
— Ничего.
— Так что?
— Хорошо... У меня же не было выбора, правда? Я повсюду носила тебя с собой. Убежать я не могла.
— А ты думаешь, мужики могут сбежать от этого?
Я не мог поверить, что она намекает мне на это. Моя мама! Что я могу сбежать от своего ребенка!
— Я не говорю, что ты можешь скрыться. Я не думаю, что ты снова удерешь в Гастингс. Это было бы смешно.
— Спасибо.
— Ты не выдержишь. Ты не можешь все время вести себя как мужчина, не имея возможности передохнуть пять минут.
Мне особенно нечего было на это возразить.
— Я хочу сказать, знаешь... Ходи туда каждый день... Ухаживай за ребенком. Будь ему отцом. Только... Не живи в комнате Алисии.
— Она хочет, чтобы я жил там. И потом, надо будет вставать по ночам к ребенку. Почему она должна будет делать все это сама?
— Ты видел ее комнату? Ей и одной-то там мало места. Ты собираешься складывать грязное белье прямо на пол?
Я не думал об этом. Да это все равно неважно.
Я снова поговорил с ТХ. Это было последнее, что я сделал в этот вечер.
— Что мне делать? — спросил я, — Не рассказывай историй из своей жизни. Про твою жизнь я слышал много. Я хочу знать про мою. Скажи мне: «Сэм, вот это ты должен делать с Алисией и с ребенком» — и потом объясни, что именно.
— Райли заставил нас изменить весь стиль нашей жизни, и мы с Синди просто сбились с ног, — ответил он.
Райли — это был его сын. Его сын меня не интересовал.
— Что я тебе только что сказал? — спросил я. — Мне это неинтересно, мне нет дела до Райли. Я не всемирно знаменитый скейтер. Ты меня не слушаешь?
— Как служащие парка не побили меня, сам не знаю. Я был величайшим идиотом на свете и не понимал этого.
Мы не трогались с места. Я знал, что он всегда говорит это, когда я его допекаю, и этим подразумевается, что идиот — я. А когда я окончательно его достаю, он забрасывает меня в будущее.
И я лег спать. Но где проснусь, я не знал.
