С того момента, когда я уже мог наблюдать и рассуждать, я в основном видел своего отца очень спокойным, что бы ни происходило вокруг. Это оттого, что он убежден: все в нашей земной жизни в руках Господа. Поэтому мне трудно представить, будто он сильно волновался, когда мать сообщила ему, что пришла пора родиться мне, — так волновался, что не мог найти ключи от машины. После лихорадочных поисков он, как мне рассказывали, торопливо посадил мать в машину и развил бешеную до безрассудства скорость. К счастью, незадолго до этого отец приобрел новенький «мерседес» и в тот день устроил настоящее испытание всем его механизмам. Мне сказали, что автомобиль был золотистого цвета, до того красивый, что я в детстве представлял его себе как золотую карету, мелькающую на фоне пальм, украшающих бульвары Джидды.

Вскоре после этого стремительного путешествия я появился на свет, став четвертым ребенком в семье. У меня было три старших брата: Абдулла, Абдул-Рахман и Саад.

Мать часто напоминала мне, что носить меня ей было труднее всего. Я доставлял немало неудобств, постоянно пинаясь. И она восприняла те месяцы беременности, когда я проявлял заметную активность, как предупреждение. Мать наблюдала за мной словно ученый за проснувшимся вулканом. Она знала, что ее четвертый сын вырастет волевой личностью.

Я был лишь одним из многих представителей семьи бен Ладен, известных сильным характером. Мой отец человек спокойный и тихий во многих отношениях, но он никогда не позволял другим контролировать себя. Дед по отцу, Мухаммед Авад бен Ладен, тоже славился волевым характером. После преждевременной смерти своего отца, оставившего безутешную вдову и четырех малолетних детей, мой дед отправился искать счастья, не имея ни малейшего представления, что ждет его впереди. В одиннадцать лет он оказался старшим мужчиной в семье.

В те дни у него было мало перспектив в Йемене. И дед отважно бросил родные края и людей, которых знал с детства. Взяв с собой младшего брата, Абдуллу, он присоединился к одному из многочисленных караванов, пересекающих земли.

После долгого путешествия по пыльным дорогам маленьких городов и деревень Йемена они прибыли в порт Адена. И оттуда проплыли небольшое расстояние через залив Аден до Сомали, до африканского континента. В Сомали обоих мальчишек нанял на работу строгий надсмотрщик, известный вспышками звериной ярости. Однажды он так рассердился на деда, что ударил его по голове тяжелой дубиной.

В результате этой травмы дед перестал видеть одним глазом. Деду и его брату пришлось вернуться в родную деревню, чтобы поправить здоровье. На следующий год они отправились в путь снова, на этот раз в противоположном направлении — в Саудовскую Аравию. Уверен, что им нравились многие поселения, где они останавливались, но нигде не находили они того волшебства и очарования, о которых грезило их детское воображение. И двое мальчишек, юных и необразованных, задерживались в разных городах лишь для того, чтобы заработать немного денег на еду, а затем продолжали свое путешествие, казавшееся бесконечным. Но Джидда в Саудовской Аравии чем-то приглянулась деду, и именно этот обнесенный стеной город на берегу Красного моря стал конечной точкой их утомительного путешествия.

Я где-то слышал, что только мужчина без гроша в кармане может по-настоящему высоко подняться в этом мире. И это совершенная правда в отношении дедушки бен Ладена, ведь он был беден, зато полон энергии и решимости. Он не стеснялся браться за любую честную работу. Для человека с таким характером Джидда была идеальным местом, так как город и вся страна переживали переломный момент в экономике. В начале 1930-х энергичность деда, его ум и внимание к деталям обратили на него взгляд помощника короля Абдул-Азиза, первого короля Саудовской Аравии, который незадолго до этого победил в войне с рядом племен и образовал новое государство, Королевство Саудовская Аравия.

Король Абдул-Азиз был известен блестящим умением добиваться от людей лучшего, на что они способны. Ему требовалось много умных, трудолюбивых работников для модернизации королевства, потому что подданные его нуждались в новых больницах, дорогах, предприятиях и домах. И король был разочарован тем, что его грандиозные планы некому было привести в исполнение — в стране не хватало опытных строителей.

Королевский помощник, отметивший качество работы и высокое мастерство деда, порекомендовал его королю. Деду искренне понравился этот величественный король, сильный и телом и духом. Когда король попросил деда кое-что починить, тот выполнил работу быстро и хорошо, к удовольствию короля. После успешного завершения первого задания дед вскоре получил много новых.

В то время никто еще не знал, что Саудовской Аравии предстоит вскоре стать одной из самых богатых и влиятельных стран в мире. Королевство образовалось в 1932 году, а в 1938-м открыли нефтяные месторождения, и в стране начался строительный бум, какого мир прежде не видел. Когда король хотел построить новое здание или новую дорогу, он обращался к моему деду. Трудолюбие деда и его честность так нравились королю, что он поручил ему самую желанную для любого верующего работу — руководить расширением Великой мечети в Мекке.

Все в нашей семье знают, что у дедушки бен Ладена были две большие страсти: работа и женщины. И на обоих поприщах он добился невероятного успеха. Его нравственные устои, преданность работе и абсолютная искренность завоевали ему безграничное доверие короля. Тяжелый труд принес финансовое благополучие, позволившее деду удовлетворить свою вторую страсть — к женщинам.

Для мусульманских стран не редкость, когда мужчина, в особенности очень богатый или, наоборот, очень бедный, имеет одновременно четырех жен. Мой дед стал вскоре так богат, что не только женился на четырех женщинах, но время от времени освобождал место для новых кандидаток, разводясь с прежними женами и заменяя их другими.

Имея столько настоящих и бывших жен, он дал жизнь такому количеству детей, что не со всеми из них ему удавалось поддерживать отношения. В соответствии с традицией он оказывал особое внимание старшим сыновьям, а с большинством детей виделся только в редких случаях, по важным поводам. Это не значит, что он не интересовался успехами своих детей. Он находил время в своем насыщенном графике, чтобы удостовериться, что его сыновья делают успехи в учебе, а дочери удачно вышли замуж.

Поскольку мой отец не был одним из старших сыновей, он не часто видел своего отца. Кроме того, брак деда с матерью моего отца, сирийкой Аллией, моей бабушкой, был совсем коротким. После рождения отца она забеременела от дедушки бен Ладена второй раз, но случился выкидыш, и после этого она попросила у мужа развод. По каким-то причинам дед не стал возражать, и бабушка Аллия вскоре получила свободу, а затем снова вышла замуж, за Мухаммеда аль-Аттаса, родив от него еще четверо детей.

Несмотря на то что отец Усамы был одним из величайших людей Саудовской Аравии, жизнь моего отца складывалась не так, как ему хотелось. Как и многие дети разведенных родителей, он чувствовал утрату, ведь он больше не был тесно связан с семьей отца. И хотя мой отец не из тех, кто жалуется на судьбу, многие считают, что он остро воспринимал свое незавидное положение и искренне страдал от недостатка отцовской любви и ласки.

Я хорошо понимаю, что чувствовал отец. В конце концов, я сам лишь один из двадцати его детей. И часто страдал от недостатка его внимания.

Все члены семьи и другие люди знали моего отца как унылого мальчика из рода бен Ладен, который увлекается изучением религии.

И как его сын я могу засвидетельствовать, что он никогда не менялся. Он был неизменно набожен и всегда говорил о религии серьезнее, чем многие другие. Никогда не пропускал молитв. Посвятил немало часов изучению Корана и других священных текстов.

Большинство мужчин, независимо от их религии, испытывают соблазн при виде женщин, которые не входят в число их жен или родственниц, но мой отец таким не был. Известно, что он отводил взгляд, если вблизи появлялась женщина, не принадлежавшая к его семье. Избежать сексуальных соблазнов, по его мнению, помогают ранние браки. Именно по этой причине он решил жениться, когда ему было всего семнадцать.

Мне приятно, что моя мать, Наджва Ганем, старшая из двоюродных сестер отца, стала его первой женой. Положение первой жены престижно в нашей культуре, и престиж втрое больше, если она также двоюродная сестра мужа и мать его первого сына. Мусульманин редко разводится с женой, если она его двоюродная сестра и мать первенца. Мои родители были связаны кровным родством, браком и детьми.

Я никогда не слышал, чтобы отец в гневе повышал голос на мать. Казалось, он всегда был ею доволен. Когда я был совсем маленьким, случалось, что они с матерью надолго уединялись в своей спальне, и родные не видели их по нескольку дней. Так что я точно знаю: отец любил общество матери.

Я могу понять его преданность, потому что она была любящей женой и прекрасной матерью. Ее любовь к детям была беззаветной. Хотя она вышла замуж за богатого человека и в первые годы брака имела нескольких служанок, помогавших по дому, мать всегда лично заботилась о наших нуждах и даже кормила с ложечки, когда мы болели.

Как сын я считаю ее идеальной матерью.

Другое дело — мой отец. Хоть я и не могу просто приказать моему сердцу не любить отца, я не согласен с его поведением. Временами мое сердце кипело от гнева, вызванного его поступками, ведь он принес вред многим людям: как тем, кого он не знал, так и своим близким. Будучи сыном Усамы бен Ладена, я глубоко сожалею о тех чудовищных вещах, которые он совершил, о загубленных невинных жизнях, о скорби, которая по сей день живет во многих сердцах.

Но мой отец не всегда был человеком, терзаемым ненавистью. И не всегда был тем, кого ненавидят. Были времена, когда многие отзывались о нем с горячей похвалой. История свидетельствует, что когда-то его обожали. Несмотря на наши разногласия, я не стыжусь признать: я любил отца, испытывал к нему обычную для юного сына горячую привязанность. Более того, в детстве я боготворил отца и верил, что он один из самых блестящих людей в мире и к тому же один из самых высоких. Только попав в Афганистан, я встретил человека более высокого роста. И, сказать по правде, только оказавшись в Афганистане, я по-настоящему узнал, что за человек мой отец.

У меня остались чудесные воспоминания о детских годах. Одно из ранних воспоминаний: шутка про жен. Много раз, когда отец сидел в гостиной с друзьями, он просил позвать меня. Взволнованный, я следовал на звук его голоса. Когда я появлялся в комнате, отец улыбался мне, а потом спрашивал:

— Омар, сколько у тебя будет жен?

Я был еще слишком мал и ничего не знал про мужчин, женщин и брак, но знал, какого ответа он ждет. Я показывал четыре пальца и радостно кричал:

— Четыре, четыре! У меня будет четыре жены!

Отец с друзьями довольно смеялись.

Я любил, когда отец смеется. Это случалось так редко…

Многие люди считали отца гением. В особенности это касалось его математических способностей. Говорили, что его собственный отец был настоящим гением арифметики — он мог складывать в уме длинные колонки цифр.

Мой отец также был известен своими способностями в устном счете, и случалось, что к нам домой приходили люди, предлагавшие ему проверить свои способности, состязаясь с калькулятором. Иногда он соглашался, иногда нет. Когда он из любезности принимал вызов, я так нервничал, что переставал дышать.

Каждый раз я боялся, что он провалит испытание. И каждый раз ошибался. Нас всех поражало, что никакой калькулятор не мог сравниться с уникальными способностями отца, даже если цифры были очень большими и сложными. Отец оперировал в голове самыми длинными цифрами, пока его друзья отчаянно старались угнаться за виртуозом математики с помощью калькуляторов. Меня до сих пор изумляет, что у человека может быть подобный талант.

Феноменальная память Усамы бен Ладена поражала многих, кто его знал. Любимой книгой отца был Коран, и время от времени он соглашался на просьбы друзей и развлекал их, цитируя Коран слово в слово. Я тихо стоял где-нибудь в уголке с Кораном в руках и внимательно проверял правильность цитат. Отец ни разу не пропустил ни слова. Сейчас я могу признаться: по мере того, как я рос, это стало меня разочаровывать. По какой-то необъяснимой причине я хотел, чтобы отец хоть раз ошибся. Но этого не случалось.

Однажды он рассказал, что овладел этим умением в период серьезного душевного потрясения: в возрасте десяти лет, вскоре после того, как узнал о гибели своего отца в авиакатастрофе. Как бы ни объяснялся этот редкий дар, триумфальные демонстрации этих способностей стали частью незабываемых воспоминаний моего детства.

Но наряду с хорошими у меня есть и грустные воспоминания. Самым непростительным, по моему мнению, было то, что нас держали, словно пленников, в нашем доме в Джидде.

Много тайных опасностей подстерегало тех, кто влез в трясину непрерывно усложнявшегося конфликта, который начался с вторжения советских войск в Афганистан, за два года до моего рождения. Мой отец стал настолько важной фигурой в той борьбе, что опасался, как бы политические враги не похитили кого-нибудь из его детей или не убили родных.

Из-за возникшей угрозы он приказал, чтобы дети не покидали дом. Нам не разрешали гулять за его стенами, даже в саду. Вяло поиграв пару часов в комнатах, мы с братьями кучу времени проводили, прильнув к окнам нашей квартиры и мечтая оказаться на улице, где мальчишки носились по тротуарам, катались на велосипедах, прыгали на скакалках.

Набожность отца заставляла его проявлять строгость и в других вещах. Хотя мы жили в Джидде, в одном из городов Саудовской Аравии с самым жарким и влажным климатом, отец не разрешал матери включать кондиционер, который был поставлен в доме при строительстве. Не позволял он и пользоваться холодильником, имевшимся на кухне. Он заявил матери:

— Модернизация развращает мусульманскую веру.

Поэтому пища портилась, если мы не съедали ее в тот же день, как купили. Если матери требовалось молоко для малышей, отец приказывал доставить его прямо из-под коровы, с нашей семейной фермы.

Матери дозволялось готовить на газовой плите. И семье разрешалось пользоваться электрическим освещением, так что нам, по крайней мере, не приходилось бродить в темноте, натыкаясь на предметы, зажигать восковые свечи в темное время суток и готовить еду на костре.

Мы с братьями ненавидели эти неразумные правила, но мать никогда не жаловалась.

Только в одном-единственном месте сыновья бен Ладена жили почти нормальной жизнью — на нашей ферме, расположенной совсем рядом с Джиддой. Она занимала обширную территорию, обнесенную оградой. На ферме находилось много разных строений. Дома для членов семьи были выкрашены в нежно-персиковый цвет, чудесно сочетавшийся со спокойными красками пустыни. Имелась на ферме и мечеть, так как отец не хотел пропускать ни одной из пяти ежедневных молитв. Любимым местом отца на ферме были конюшни, специально построенные для его коней изумительной красоты.

Отец обожал бывать на воздухе. Он тщательно спланировал фруктовый сад, засадив территорию сотнями деревьев, включая пальмы всех видов. И велел создать дорогой рукотворный оазис, где росли тростник и другие водные растения. Глаза отца светились от счастья при виде красивого растения или цветка и от гордости при виде одного из его быстроногих жеребцов.

Хорошо, что мы могли хотя бы играть на ферме — современные игрушки нам запретили, и умолять было бесполезно. Отец позволял нам только возиться с козлятами и повторял: для счастья достаточно того, что сотворил Господь. Как-то раз он привел на ферму детеныша газели. Мать не обрадовалась, когда мы с братьями тайком втащили его в дом через открытое окно. Шерсть у газели лезла, и когда мать обнаружила ее следы на мебели, она повысила на нас голос, что редко случалось. Позже мы поняли, что она притворялась сердитой. Мы заметили: она не может сдержать улыбки, наблюдая за нашими проделками.

Помню, как в другой раз отцу подарили детеныша верблюда. Мы были в восторге от его появления. Но вскоре поняли, что верблюжонок еще совсем маленький — его слишком рано забрали у матери. Бедный малютка был так одинок и кричал так жалобно, что отец решил отвезти его на одну из ферм своего брата. Но там его не приняли взрослые верблюды, они напали на малыша, и его нельзя было там оставить. Мы так и не узнали конец этой печальной истории, но меня еще много дней преследовали воспоминания о бедном малыше, так как я всегда любил животных и не мог выносить их страданий.

А однажды один из сводных братьев отца неожиданно приехал к нам на ферму, и его машина была доверху завалена игрушками! Мы никогда еще не испытывали такого восторга. Для нас наступил настоящий праздник, в сто раз лучше, чем Ид аль-Адха (мусульманский праздник вроде христианского Рождества)! Отец скрыл свой гнев от брата, но не от нас и продолжал сердиться, пока все игрушки не были уничтожены. Но доброта дяди подарила нам один из счастливейших дней нашего детства. Вспоминая те далекие дни, я догадываюсь, что дядя нас жалел.

Отец смягчался лишь, если дело касалось футбола. Когда он впервые принес домой футбольный мяч, я был потрясен тем, как нежно он улыбается, наблюдая наш восторг при виде мяча. Он признался нам, что увлекся футболом и с удовольствием играет, когда находит для этого время.

Была еще одна игра, которой мы иногда забавлялись вместе с отцом. Она называлась «игрой в шляпы». Я прыгал от радости, когда отец посылал моего старшего брата на улицу разметить землю для игры. Брат чертил линию в той части двора, где песок нарочно утоптали так, что он был тверд как камень.

Затем отец брал мужскую шляпу и клал ее на линию. Потом отходил к противоположному концу линии и стоял там с очень серьезным видом, оценивая своих соперников — сыновей. Мы вставали у другого конца линии с не менее серьезными лицами. Суть игры в том, чтобы обогнать своего соперника и первым схватить шляпу, а затем вернуться на прежнее место. Каждый из нас боролся сам за себя. По команде первый из стоявших на линии мальчиков бросался к шляпе.

Отец, наблюдавший за нами с другого конца, ждал, пока его соперник подбежит к шляпе, схватит ее и помчится к финишу. Задача отца заключалась в том, чтобы поймать его, пока тот не добежал назад. У отца были невероятно длинные ноги и отличная физическая форма, но его юные сыновья могли летать быстрее ветра. Однако, несмотря на то что мы умели очень быстро бегать, отец всегда побеждал, так как мы с братьями делали для этого все возможное.

Наши традиции не допускают, чтобы мы побеждали тех, кто старше, и, уж конечно, никто не посмеет одержать верх над своим отцом. Из уважения к отцу мы с братьями всегда замедляли свой бег, чтобы он без труда поймал нас, пока мы не коснулись финишной черты.

Но это всегда отравляло мне удовольствие от игры. Я считал, что поддаваться нечестно. И однажды, не раскрывая своих планов братьям, решился обогнать отца: я схвачу шляпу и непозволительно быстро вернусь назад. Не дам ему поймать себя!

В следующий раз, когда мы играли, я знал, что должен победить. Пока не настала моя очередь бежать, все шло как обычно, и братья позволяли отцу поймать себя. Но тут я сорвался с места как ураган, схватил шляпу, развернулся и стремительно помчался назад. Отец был потрясен, осознав, что я бегу слишком быстро и ему меня не догнать. Он резко выпрыгнул вперед, и я почувствовал, как его руки коснулись моих ног. Но я ускользнул, рванувшись в сторону и двигаясь зигзагами. Я слышал, как вскрикнули братья, когда отец упал на землю, ударившись локтями.

Поскольку падение было резким, он сильно ушибся, поранил локти и вывихнул правое плечо. По выражению его лица было видно, что он испытывает серьезные страдания. Я рванулся назад, испуганный и ошеломленный, понимая, что стал причиной несчастья. И со страхом смотрел, как отца посадили в автомобиль и увезли в больницу Джидды.

Затем, после оказания ему первой помощи, нам сказали, что отцу придется терпеть болезненные инъекции кортизона и проходить физиотерапевтические процедуры целых шесть месяцев. Травма была весьма серьезной — из-за нее он не смог даже поехать в Пакистан и выполнять там свою важную работу во имя ислама.

Братья сердились на меня: им уже надоело пребывание отца в Джидде. Они хотели, чтобы он вернулся в Пакистан. Братья считали, что он слишком строго обращается с нами, когда приезжает домой.

Вы, наверное, уже догадались, что мой отец не самый нежный и любящий. Он никогда не обнимал нас с братьями. Я однажды пытался добиться от него хоть какого-то проявления нежности, но услышал в ответ, что надоел ему. Когда он был дома, я находился поблизости и время от времени выкидывал разные проказы, на какие только хватало смелости. Но ничто не помогало пробудить его отеческие чувства. Мои назойливые выходки привели к тому, что он стал держать при себе именную трость. И со временем начал колотить нас с братьями этой тростью за малейшие проступки.

К счастью, к женщинам своей семьи отец относился иначе. Я никогда не слышал, чтобы он кричал на свою мать и своих сестер или на мою мать и сестер. И никогда не видел, чтобы он поднял руку на женщину.

Все суровое обращение доставалось сыновьям.

Несмотря на его жестокость, я любил отца и не мог сдержать радость, когда он возвращался из долгой поездки. Будучи ребенком, я плохо понимал, что происходит в Афганистане, хотя не раз подслушивал, как взрослые мужчины говорили о своей ненависти к русским. Но сам я ненавидел русских не за то, что они оккупировали Афганистан. Я ненавидел их за то, что они отнимали у меня отца.

Хорошо помню тот раз, когда он вернулся после особенно долгого отсутствия. Я отчаянно нуждался в его внимании. Отец сидел на полу и молча изучал какие-то хитрые военные карты. Надеясь, что он не выгонит меня из комнаты, я внимательно наблюдал, как он аккуратно разложил карту на полу, а его серьезное лицо морщилось от размышлений, когда он тщательно изучал каждые холмик и долину, готовясь к очередному военному подвигу.

Не в силах выдержать больше ни секунды, я внезапно пробежал мимо него, громко смеясь и подпрыгивая, выделывая ногами замысловатые па и всячески пытаясь привлечь его внимание. Он махнул рукой на дверь и сказал суровым тоном:

— Омар, выйди из комнаты.

Я бросился к дверям, а затем повернулся и смотрел на него несколько секунд. Потом, опять не в силах сдержать свой ребяческий восторг, ворвался в комнату, смеясь, подпрыгивая и выделывая еще более сложные трюки. Когда бурное проявление моей радости повторилось в четвертый или пятый раз, отец раздраженно взглянул на меня. В течение минуты он молча наблюдал, как я отплясываю, а потом тихо сказал:

— Омар, позови всех своих братьев. Пусть придут сюда.

Я весело умчался, уверенный в том, что мне удалось отвлечь отца от его дел. Надеялся, что он отложит на время свои заботы и поиграет с сыновьями в футбол. Я счастливо улыбался и перебирал своими короткими ножками так быстро, как только мог. Гордился собой, думая о том, что я единственный, кому хватило духу напомнить отцу, что у него есть юные сыновья.

Я собрал всех братьев, быстро и возбужденно выкрикивая:

— Все сюда! Отец хочет всех нас видеть! Идем!

Я не заметил, что старшие братья не выказывают восторга оттого, что отец проявил к ним внимание.

Я все еще надеялся на лучшее, даже когда отец приказал нам выстроиться в линию. Он молча стоял и смотрел, как мы послушно выполняем команду. В одной руке он сжимал свою деревянную трость. Я по-прежнему счастливо ухмылялся, уверенный, что произойдет нечто особенное. И нетерпеливо переминался с ноги на ногу в радостном предвкушении, что отец сейчас научит нас какой-то новой игре. Может быть, одной из тех, в которую играет со своими солдатами, многие из них, как я слышал, тоже были совсем юными.

Стыд, острая тоска и ужас охватили меня, пронзая все тело, когда отец взмахнул тростью и стал двигаться вдоль выстроенной нами линии, ударяя по очереди каждого из сыновей. Маленький комок застрял у меня в горле.

Отец ни разу не повысил голос, мягким тоном отчитывая сыновей и ударяя их тростью в такт своим словам:

— Вы старше своего брата Омара. И вы несете ответственность за его плохое поведение. Из-за его непослушания я не могу закончить важную работу.

Меня охватил панический ужас, когда он остановился передо мной. Я был еще очень мал в то время, и моим детским глазам казалось, что отец выше самых больших деревьев. И хотя я сам только что видел, как он бьет моих братьев, я не мог поверить в то, что он ударит меня этой тяжелой палкой.

Но он ударил.

Возмущение наше было нестерпимым, но никто из нас даже не вскрикнул, зная, что подобное проявление эмоций не пристало мужчине. Я подождал, пока он отвернется, и помчался прочь, не разбирая дороги. Мне стыдно было смотреть в глаза братьям. Я знал: они винят меня в том, что трость отца обрушилась на их спины и ноги.

Я отправился искать утешения в конюшни, где нашел свою любимую лошадь, красивую арабскую кобылицу по кличке Байдах. Она была ростом в четырнадцать ладоней, с угольно-черной гривой и таким же хвостом. Я считал ее королевой — у нее были сильные ноги и гордый взгляд. Байдах тоже меня любила и могла найти в огромной толпе, неслась галопом, чтобы получить из моих рук кусок сочного яблока.

Я провел с Байдах несколько часов, до такой степени потрясенный, что мысли путались у меня в голове. Когда солнце стало клониться к закату, я неохотно вернулся домой — и только потому, что боялся навлечь на себя еще больший гнев. Незаметно проскользнул в дом, стараясь избегать братьев. И когда уже лежал в постели, на меня навалилась такая тоска, что я не сдержался и громко зарыдал.

Мои всхлипывания были такими шумными, что обеспокоенная мать прибежала в комнату и спросила:

— Кто это плачет?

Сдерживая всхлипывания, я зарылся головой в подушку, стараясь заглушить звуки своего позора.

Теперь, повзрослев, я думаю, что у моего отца, вероятно, было слишком много детей и появились они у него слишком рано. А может, он просто был чрезмерно увлечен своей военной деятельностью, и факт нашего существования терялся на фоне столь масштабного явления, как борьба с русскими.

За все детские годы мне вспоминается лишь один волшебный момент, когда отец держал меня на руках. Тот незабываемый случай произошел во время молитвы.

Когда отец бывал дома, он приказывал своим сыновьям сопровождать его в мечеть. Как-то раз мы были на ферме, и прозвучал призыв муэдзина к полуденной молитве. Отец в свою очередь позвал нас с собой. Я был взволнован — время молитвы давало превосходную возможность побыть рядом с отцом. В тот день я забыл надеть сандалии, оставленные у входной двери. Снимать обувь, входя в жилище, — традиция нашей страны.

В полдень песок обжигает, как раскаленные угли. Поскольку я бежал босиком, мои голые ступни вскоре уже горели огнем. Я начал подпрыгивать и вскрикивать от боли. Меня потрясло, что отец наклонился надо мной как высокая гора и подхватил на руки.

У меня во рту пересохло от удивления. Я не мог вспомнить, когда еще отец брал меня на руки. Я был невероятно счастлив и старался прижаться покрепче. Отец всегда пользовался восхитительным благовонием — оно называется уд и имеет приятный мускусный запах.

Я взглянул вниз на братьев со своего высокого насеста и ухмыльнулся. Я ликовал, чувствуя себя гномом, сидящим на плечах у великана и видевшим дальше его самого.

В то время мне было всего года четыре, может быть пять, но я был пухленьким. Отец был высоким и худым, не очень мускулистым, хоть и в хорошей физической форме. Мы еще не дошли до дверей мечети, когда я почувствовал, что стал для отца нелегкой ношей. Он начал тяжело дышать, и мне было ужасно его жаль. Но я так гордился тем, что сижу на его сильных руках, и поэтому крепко вцепился в него, мечтая навсегда остаться в этой надежной гавани. Однако он вскоре поставил меня на землю и ушел, а я семенил за ним своими короткими ножками. Но не мог угнаться за его невероятно большими шагами.

И вскоре отец стал казаться мне далеким миражом.