Приезд моего сына снова всколыхнул поутихшую тревогу. Я не могла думать ни о чем, кроме его предостережений. Впервые я почувствовала, что Омар прав, что мне лучше покинуть Афганистан. Впервые за все годы брака с Усамой хотела взять детей и вернуться в дом своей семьи в Сирии. Но у меня не хватало храбрости заговорить об этом с мужем.

Я начала непрерывно думать об отъезде, стала одержима мыслью выбраться из Афганистана. Однако не хотела уезжать без моих детей, по крайней мере тех, кто еще не связал себя узами брака. А это Абдул-Рахман и четверо младших — Иман, Ладин, Рукхайя и Нур.

Четверо моих детей — Саад, Осман, Мухаммед и Фатима — имели здесь супругов и поэтому были привязаны к Афганистану. Я знала, что они со мной не поедут.

Я боялась поговорить с Усамой, пока не измучилась вконец. Тревоги Омара стали моими тревогами. Когда эти тревоги переросли в жуткий страх, я наконец осознала, что стану счастливее, если хотя бы попытаюсь поговорить с мужем. Если Усама мне откажет, то приму всё, что мне пошлет Господь. Если скажет «да», то приму это как знак, что должна уехать.

Жаркое лето заканчивалось, наступил август. И тогда я решила, что пришло время поговорить с мужем. Не желая тратить свои нервы попусту, спросила прямо:

— Усама, можно мне поехать в Сирию?

Усама не шевелился. Он долго смотрел на меня, раздумывая. За годы нашего брака Усама не раз говорил, что все его жены вольны уехать в любое время, если захотят это сделать. Он сказал:

— Ты хочешь уехать, Наджва?

— Да, муж мой. Я хочу поехать в Сирию, в дом своей матери.

Мы с мужем не говорили о разводе, потому что я об этом не просила. Я только хотела уехать в Сирию с младшими детьми.

Усама спросил:

— Ты уверена, что хочешь уехать, Наджва?

— Я хочу поехать в Сирию.

Он кивнул, лицо его погрустнело. Он сказал:

— Да, Наджва. Да, ты можешь уехать.

— Можно моим детям поехать со мной?

— Можешь взять Абдул-Рахмана, Рукхайю и Нур.

— А Иман? И Ладин?

— Нет, Иман и Ладин не поедут. Их место рядом с отцом.

Я кивнула, понимая, что не смогу переубедить Усаму, хоть и не догадывалась почему. Ведь и Иман, и Ладин были еще совсем маленькими.

— Хорошо. Я возьму с собой Абдул-Рахмана, Рукхайю и Нур.

Усама сказал:

— Я всё устрою. Ты уедешь через несколько недель.

Потом муж отвернулся и ушел, словно мы только что обсуждали самые незначительные вещи.

Меня стали терзать сомнения. Возможно, Омар ошибся. Возможно, не было причин уезжать.

Усама приходил ко мне еще несколько раз до отъезда. Он снова сказал мне, как и в прошлый раз, когда я ездила в Сирию рожать Нур:

— Я никогда не разведусь с тобой, Наджва. Даже если тебе скажут, что я с тобой развелся, знай, что это неправда.

Я кивнула. Я верила мужу, зная, что наши родственные узы гарантируют преданность Усамы. К тому же я не искала развода.

В утро нашего отъезда вручила мужу кольцо — символ лет, проведенных нами вместе. Усама вошел в мою жизнь с первых ее дней. Он был моим двоюродным братом. Потом женихом. Потом отцом моих детей.

В начале сентября 2001 года мой сын Осман увез меня из Афганистана — от моих сыновей Саада, Мухаммеда и Ладина и от дочерей Фатимы и Иман. Материнское сердце разбилось на мелкие осколки, когда маленькие фигурки младших детей растаяли вдали. Но я спасла Абдул-Рахмана, четырехлетнюю Рукхайю и двухлетнюю Нур. За все время нашей поездки по Афганистану я не переставала молиться, чтобы на земле настал мир и все могли вернуться к нормальной жизни. Уверена, что этого хочет любая женщина на свете и любая мать.

Теперь, после всех тех ужасных событий, произошедших вскоре после моего отъезда из Афганистана, я могу думать и чувствовать только своим материнским сердцем. В сердце матери живет глубокая печаль о каждом потерянном ребенке. Никто не увидит, как мои сыновья превратятся в мужчин. Никто не увидит, как мои дочери станут мамами. Больше я не порадуюсь улыбкам на их лицах, не смахну с их глаз слезы. Сердце матери отзывается болью на каждую потерю, на каждую смерть — не только моих детей, но каждого ребенка в этом мире. Оно отзывается на горе всех матерей.