Совсем скоро после визита муллы Омара отец получил весть от одного из своих связных в Пакистане, что его мать прилетела из Джидды в Дубай и вскоре она и ее муж, Мухаммед аль-Аттас, прибудут в Афганистан. Все ее путешествие было тщательно спланировано братьями отца, жившими в Саудовской Аравии, хотя отец не знал о ее приезде до тех пор, пока она не приземлилась в Дубае.

Бабушка навещала нас раз или два, пока мы жили в Хартуме, но это было давно, и с тех пор многое произошло. Всех обрадовало известие, что мы вскоре увидим ее милое лицо в нашем афганском доме, но больше всех мою мать, которая в свои сорок лет вновь забеременела — одиннадцатым ребенком. Она любила бабушку Аллию почти как родную мать, и я давно уже не видел ее такой взволнованной и счастливой.

В день приезда бабушки отец объявил, что лично встретит ее в аэропорту, и велел мне ехать с ним в одной машине. Остальные братья отправились следом в других автомобилях. С того дня как мы покинули Саудовскую Аравию, отец редко садился за руль. И я знал, что этим он проявляет глубочайшее уважение к своей матери.

Как обычно, мы были вооружены по полной программе: «Калашниковы» и гранаты на поясе. Мы не думали о том, как на это отреагируют родственники, не привыкшие жить в нашем воинственном мире. В Саудовской Аравии гражданам грозит тюрьма за ношение оружия, хотя в годы борьбы с русскими саудовское правительство делало исключение для отца ради его личной безопасности.

Мы с отцом стояли бок о бок и смотрели, как приземляется самолет. Я старался сохранять спокойное, серьезное выражение лица, подражая отцу, но едва сдерживал восторг, наполнявший мое сердце. И вот я увидел, как бабушка и ее муж появились из дверей самолета и, приветственно махнув нам рукой, стали спускаться по трапу.

Бабушка была женщиной обычного роста и телосложения — отец унаследовал свой высокий рост от биологического отца. Бабушка сохранила привлекательную внешность и острый ум, говорила уверенно. Отчим отца, Мухаммед аль-Аттас, был совсем низеньким — чуть выше ста семидесяти, среднего телосложения, с седыми волосами и усами. Бороду он не носил. У него были приятное лицо и спокойный, добрый характер.

Мы с отцом быстро пошли в их сторону. Когда бабушка уже наполовину сошла с трапа, отец в первый раз заметил, что ее лицо не покрыто чадрой и его мог увидеть любой незнакомец. Он сделал быстрое движение рукой, пытаясь закрыть ей лицо. Бабушка удивилась, но взяла край своего платка и набросила на лицо и глаза. Конечно, так ей было трудно спускаться, и она споткнулась, чуть не покатившись вниз. Мы инстинктивно прыгнули в ее сторону, стараясь удержать от падения. Но она в последнее мгновение смогла удержать равновесие.

Мать с грациозным величием посмотрела на сына, потом протянула ему свою руку — и оба они словно очутились вдали от всех, в мире, созданном только для них двоих. Никогда мне еще не доводилось видеть бесконечно счастливого человека — но в тот день я понял, что отец испытывает самое большое счастье, какое возможно на этой земле.

Отец проводил свою мать и Мухаммеда в кабину самого нового и красивого из своих грузовичков, велев мне ехать сзади, в кузове. Остальные машины тронулись за нами. Я сидел, опершись о борт грузовика, и чувствовал себя так хорошо, что мне хотелось веселиться и праздновать. К тому времени я перенял некоторые привычки бойцов, поэтому не придумал ничего лучше, как выразить свой восторг праздничной очередью из своего автомата: несколько раз выстрелил в воздух.

Отцу это не понравилось, он громко постучал в заднее окошко кабины и жестом велел прекратить. Когда мы приехали на базу, он сказал мне, что бедный Мухаммед решил, будто на нас напали, и заметно перепугался. Его не успокоили даже слова отца, объяснившего, что причиной этого шума была всего лишь мальчишеская глупость.

Бабушка с мужем разместились в самом красивом доме для гостей, а потом их проводили в дом моей матери. Бабушка привезла нам в подарок шоколадные конфеты. Мы с братьями и сестрами пришли в неописуемый восторг — мы не ели шоколада с тех пор, как уехали из Хартума. Младшие дети даже не знали, что такое конфеты. Было так забавно смотреть на их маленькие мордашки, когда они пробовали сладкое лакомство.

Отец с гордостью угощал бабушку и отчима качественными, вкусными продуктами, которые сумел где-то раздобыть. Он даже позволил пользоваться вентиляторами. Электричества в Кандагаре по-прежнему не было, и большинство гостей изнывали летом от жары. После того как несколько высокопоставленных лиц чуть не потеряли сознание, отец приказал купить несколько небольших вентиляторов, работавших на батарейках, — для самых почетных гостей.

Бабушка и ее муж не использовали вентиляторы, однако прежде я не раз наблюдал забавную картину, когда гости подносили вращающиеся лопасти к самому лицу и при этом продолжали вести разговор или пытались есть — это напоминало мне, как в Хартуме важные богачи обмахивали себя дешевыми плетеными веерами.

В первый вечер визита бабушки и ее мужа вся семья единственный раз собралась вместе. Это было непередаваемым удовольствием — отец даже начал вспоминать события своей юности и рассказывать нам чудесные истории. Нежно глядя на свою мать, он спрашивал:

— Мама, помнишь, когда я был совсем маленьким и еще не ходил в школу — моим самым большим желанием было завести себе ручную козочку?

Бабушка Аллия радостно кивнула.

— Конечно, сынок, — ответила она. — Я во всех подробностях помню тот случай.

— Твой муж не позволял мне завести козу. Я просил и просил, но он каждый раз говорил «нет» и заявлял, что в его доме никогда не будет никаких коз. В третий или четвертый раз твой муж так от меня устал, что сказал мне: если хочешь козу, Усама, тебе самому придется ее вырастить. Я был сбит с толку и спросил твоего мужа, как мне это сделать.

Мухаммед от всей души рассмеялся, вспомнив тот давний случай.

— Мама, твой муж сказал мне, что в следующий раз, когда у нас на обед будет козлятина, мне надо взять косточку из бедра и посадить в землю. Он предупредил, что надо поливать косточку каждый день, иначе коза не вырастет. Разумеется, в следующий раз, когда ты приготовила козлятину, я спрятал берцовую косточку и со всей серьезностью закопал в саду, а потом усердно поливал каждый день. Через несколько недель я стал раздумывать, что же сделал не так и почему ничего похожего на козу так и не выросло в нашем саду. И после многих недель, потраченных мною на заботу об этой косточке, твой муж наконец сказал мне правду: что это была просто шутка и из косточки никогда не вырастет козочка, о которой я так мечтал!

Отец взглянул на нас с братьями.

— Вот почему, дети мои, я всегда шел навстречу вашим желаниям, когда они касались любви к животным.

Я вдруг вспомнил козлят, которых отец купил нам, когда мы еще жили в Саудовской Аравии. И впервые понял, что, подарив сыновьям тех козлят, он осуществил одно из заветных желаний своего детства.

Мухаммед с удовольствием выслушал этот забавный рассказ, а потом сказал:

— Усама, я понятия не имел, что ту воспримешь мои слова всерьез. Мне жаль, если я тогда причинил тебе огорчение.

Отец улыбнулся:

— Нет, это была славная и веселая шутка — как раз для маленького мальчика.

После рассказа про козочку настал черед Мухаммеда вспоминать семейные истории.

— Усама, — начал он, — а ты помнишь, как ездил верхом на быке?

Отец улыбнулся:

— Еще бы. — Похоже, это воспоминание было очень счастливым. — Мои дорогие родные, вы знаете мою страсть к лошадям. С самых ранних лет я хотел иметь лошадь, больше всего на свете, даже больше козы! Я бесконечно донимал мать и Мухаммеда, но они не принимали мою просьбу всерьез. Как-то раз, когда мы гостили в Сирии, в доме родителей вашей матери, я отправился в пеший поход с братьями вашей матери и вдруг увидел в поле большого быка. Что-то толкнуло меня пролезть сквозь изгородь и подойти к быку.

Это был великолепный экземпляр, я еще никогда не видел такого мощного животного. И решил прокатиться на нем верхом, полагая, что это мало чем отличается от езды на лошади. Если родные не позволят мне иметь лошадь, то, быть может, хоть быка разрешат! Я медленно приблизился к быку, но тот не обращал на меня никакого внимания. Я подумал, что он приручен и привык к людям. Он продолжал равнодушно щипать траву, совершенно довольный своей бычьей жизнью.

Я осторожно зашел сбоку, а потом молниеносно подпрыгнул и вскочил ему на спину. Бык тут же попытался скинуть меня на землю. Я обхватил его руками за шею, отчего он стал еще сильнее сопротивляться. Он кидался то в одну сторону, то в другую и мчался из всех своих бычьих сил. Он резко поворачивался, изгибался. Это была самая дикая гонка в моей жизни. Я продолжал держаться, но стал понимать, что могу серьезно пострадать. Я собрал все свое мужество, а потом оттолкнулся и прыгнул в сторону. И долго-долго катился, ощущая запах свежей травы. Наконец я распластался посреди поля.

Братья Наджвы наблюдали происходящее. Другие люди, проходившие мимо, тоже видели мою дикую скачку на быке. Братья вашей матери сочли своим долгом помчаться домой, крича, что Усаму сбросил бык. Конечно, мама и Мухаммед были в ужасе от моей проделки. Они решили, что уж если мне так хочется ездить верхом, то пусть уж лучше на лошади — это куда менее опасно.

Мухаммед аль-Аттас кивнул.

— Вы знаете своего отца: если он что-то вобьет себе в голову, ни за что не сдастся. Он не остановится, пока не получит то, что хочет.

О да — мы слишком хорошо знали эту особенность отцовского характера. Эта черта и хороша, и плоха одновременно. Я достаточно знал о жизни отца, чтобы заявлять с полной уверенностью: его упрямство навлекло на него много проблем. Когда он чего-то желал, то не сдавался, даже если его желание имело обратную сторону и этой обратной стороной была гибель.

Тот вечер стал для нас редкой возможностью почувствовать себя настоящей семьей, и не хотелось думать о плохом. Я радовался, любуясь безмятежным, счастливым лицом матери и наблюдая, как мой вечно серьезный отец от души веселится. Он всегда был таким строгим даже в отношении мелочей, а в присутствии своей матери смягчался, становился нормальным, любящим сыном, отцом и мужем. Моя мать и бабушка обменялись множеством нежных и признательных взглядов. Я заметил, что бабушка волнуется за мать.

Но если первый вечер прошел чудесно, остальное время пребывания бабушки у нас оказалось не таким приятным. Позже мы узнали, что ее приезд был не просто родственным визитом. Ее послал к отцу король Фахд, надеявшийся, что огромная привязанность моего отца к своей матери сотворит чудо. Бабушка Аллия прилетела в Афганистан, чтобы умолять отца прекратить джихад, вернуться домой и примириться со всеми. Бабушка Аллия сказала, что еще не поздно. Король Фахд решил предпринять последнюю попытку: он пообещал отцу, что его не бросят в тюрьму и не выдадут американцам. Король гарантирует ему спокойную жизнь, если он вернется в Саудовскую Аравию.

Хоть отец и понимал, что бабушка искренне верит обещаниям короля, сам он им не поверил. Он был убежден, что стоит ему коснуться ногой саудовской земли, как его схватят и бросят в тюрьму до конца жизни либо отдадут американцам, чтобы те смогли устроить показной судебный процесс, как раньше над Омаром Абдель-Рахманом, слепым египетским богословом, которого обвинили в организации теракта и посадили в тюрьму пожизненно. Отец годами твердил, что предпочтет умереть, чем попасть в грязные лапы американцев.

Он так любил свою мать, что не рассердился на ее слова, а просто ответил, что никогда больше не сможет вернуться в королевство. Его глаза больше не увидят Саудовскую Аравию. Его ноги никогда уже не коснутся улиц родной Джидды. Страна, которую он любил, была утрачена для него навсегда.

Так что наш радостный вечер закончился на печальной ноте. Бабушка и Мухаммед аль-Аттас через два дня улетели из Афганистана.

Приезд бабушки подстегнул мое желание покинуть отца, сбежать от жизни, которую он для меня готовил. Эти неясные планы вскоре приняли внятные очертания и неотложный характер. Мой самый близкий друг, Абу-Хаади, отвел меня в сторонку и предупредил очень серьезным тоном:

— Омар, тебе нужно уехать из Афганистана. Я слышал разговоры: замышляется что-то очень серьезное. Тебе надо уезжать, Омар. Ты молод. Ты никому не причинил вреда. Уезжай и живи нормальной жизнью. Тебе нельзя здесь дольше оставаться.

Итак, даже после атаки американцев и предупреждений муллы Омара отец и его люди продолжали вынашивать свои жестокие планы. По словам Абу-Хаади, теперь они замыслили что-то куда более серьезное, чем нападения на американские посольства. Много невинных жертв погибнет, как тогда в Африке, да и в Афганистане — некоторые из убитых в лагерях не были бойцами, а просто приехали навестить друзей или из чистого любопытства.

Абу-Хаади был не из тех, кто мог солгать. Если он говорил, что нужно уезжать, значит, это так. В тот же день, чуть позже, я собрал всех братьев и сказал:

— Послушайте меня, братья. Мне стала известна секретная информация. Грядет что-то очень серьезное. Скажу проще. Если мы уедем отсюда, мы выживем. Если останемся, погибнем.

Они без раздумий согласились со мной, кто-то один сказал:

— Если отец совершит очередное нападение, весь Афганистан будет уничтожен.

— Надо бежать, — предложил я.

Братья согласились. Но как? Наш отъезд должен держаться в тайне. Отец давно уже не знал никаких пределов в своих поступках и вполне способен держать нас под замком, если ему станет известно о планируемом побеге.

Я предложил:

— Когда отец уедет по делам, мы можем удрать в Пакистан. На лошадях.

Братья закивали. Все сыновья Усамы бен Ладена были превосходными наездниками, и нам не составляло труда заполучить отцовских жеребцов. У нас имелось еще одно серьезное преимущество: мы умели хорошо ориентироваться в горах. Наши вынужденные походы по горам Тора-Бора до границ Пакистана все же для чего-то пригодились.

Да, мы доскачем на лошадях до Пакистана, продадим лошадей богатому землевладельцу и купим билеты на самолет до Судана! А после того, как мы приятно проведем время в Судане, совершим кругосветное путешествие! Наконец-то сможем наслаждаться жизнью.

Мы строили грандиозные планы. Так серьезно настроились бежать, что даже потихоньку закололи нескольких верблюдов отца и высушили мясо, чтобы не испортилось, — заготавливали припасы в дорогу. Только Абу-Хаади знал о наших планах и был полностью с ними согласен.

Конечно, чувство вины не раз закрадывалось нам в душу, когда мы вспоминали о матери и младших детях. Но мы понимали, что мать никогда не согласится уехать без разрешения отца. И если он что-то заподозрит, она не сумеет солгать и выдаст нас. Тогда наш план провалится.

Никто из нас и думать не хотел, какова будет реакция отца на наше предательство. Мы знали: он уверен, что мы последуем за ним, полностью разделив его великую страсть к джихаду. Мы должны будем взять в руки оружие и нападать на Америку или другие страны, если он сочтет их врагами.

Нашу тревогу помогала унять мысль о том, что матери и младшим детям будут помогать их нежный пол и возраст. Отец предпримет все усилия, чтобы защитить их. И даже если американцы нанесут очередной удар — мы помнили слова отца, что они не станут намеренно бомбить женщин и детей.

Вскоре мы запасли достаточно еды в дорогу. Я был возбужден, ведь мысль о побеге много лет зрела в моей душе. Но для братьев эта идея была новой, она не успела в них созреть, и один за другим они стали идти на попятный.

Один сказал:

— У отца длинные руки, они дотянутся до нас в самых дальних краях. Он нас непременно убьет.

Другой заявил:

— Афганистан — опасная страна. Здесь за каждым кустом головорез. Нас ограбят и убьют по дороге.

— Мы должны пойти на риск, — возражал им я. — Мы умрем, если останемся с отцом. Информация, которую я получил, не оставляет никаких сомнений. Нам надо уезжать!

Все хранили молчание, раздумывая. Вскоре братья отказались от нашего плана. Они стали меня избегать.

Я хотел уехать один, но здравый смысл твердил мне, что в одиночку не выжить — нас должно быть хотя бы двое. Кругом было много дозоров, в том числе вражеских. На одинокого путника непременно нападут, чтобы ограбить и, скорее всего, убить. Жизнь почти ничего стоила в Афганистане.

Наконец я пошел к Абу-Хаади и спросил, хочет ли он бежать со мной. Но хотя он и советовал мне, юному мальчику, покинуть Афганистан, он отказался сопровождать меня.

— Нет, Омар, — сказал он, — мое место рядом с твоим отцом.

После этого я неделями сидел молча и грустил, посасывая кусочки вяленого верблюжьего мяса и размышляя об утраченном шансе на побег. Но я не сдавался.

И тогда-то обратил пристальное внимание на свою мать. Однажды, наблюдая, как она трудится в жаркой, почти раскаленной кухне, пытаясь приготовить рис на маленькой газовой плитке, я вдруг испугался чудовищной мысли, что она не переживет предстоящие роды.

Она столько раз вынашивала детей, а теперь была уже немолода, не имела должного медицинского ухода и даже надлежащего питания, так что выглядела моя столько выстрадавшая в жизни мама совсем нездоровой. Она не жаловалась — за все эти долгие годы я ни разу не слышал слов недовольства, слетавших с ее уст. Она жила без кондиционера в самом жарком климате, без отопления в жуткий холод, без современной техники, позволявшей готовить и хранить пищу или стирать одежду, без нормальной еды для себя и своих детей, без медицинской помощи и без возможности общаться со своей матерью и другими родными в Сирии. Она принимала все существующие обстоятельства с нежнейшим спокойствием и всегда говорила только хорошие, ободряющие слова мужу и детям. Конечно, в душе она не могла не сомневаться относительно правильности пути, избранного ее мужем. Ее брак начался с прекрасных надежд, она уезжала жить в богатую страну с человеком, которого любила. Я знал, что ее девичьи мечты не осуществились, хоть она и отказывалась это признать.

Внезапно я почувствовал радость оттого, что не сбежал, бросив ее одну. Отец был так занят своим джихадом и другими делами, что забота о матери во многом лежала на мне.

И тогда я понял, что кто-то должен увезти мою мать из Афганистана. Ей надо вернуться в Сирию, где она сможет получить надлежащий медицинский уход. Младшие дети должны поехать вместе с ней. В семье было три малолетних ребенка, в возрасте от трех до девяти: красавице Иман было девять, милому Ладину шесть, а лапочке Рукхайе всего три.

И подумывая, что сушеная верблюжатина все же может пригодиться, я начал составлять второй план побега, на этот раз поставив на первое место безопасность матери и ее малолетних детей.

Я и понятия не имел, что в голове отца бродили в это время чудовищные идеи, которые вскоре оттолкнут меня от него навсегда.