27
За дверью наяривал пылесос: вой то усиливался, то стихал. Пожалуй, надо постучать еще, подумала я. Шум пылесоса смолк, и Джудит открыла. Удовольствия на ее лице я не прочитала. Скорее, безразличие. Волосы были скручены в тугие завитки, смешно подрагивающие на затылке.
— Давай поговорим, — сказала я.
Джудит впустила меня, закрыла дверь и снова включила пылесос.
— Давай, — произнесла она сквозь шум мотора и снова принялась мучить несчастный ковер.
Она как будто вспахивала поле. Начинала с одного конца комнаты и шла по идеальной прямой к другому концу. Там она разворачивалась и возвращалась — очень медленно и очень скрупулезно, всего на дюйм перекрывая предыдущую полосу. Да, зрелище завораживало.
— Что-то ты немногословна! — проорала Джудит, перекрикивая пылесос. — Я думала, ты хотела поговорить.
— Хотела, — сказала я.
— Что-что?
— Вот я и говорю: хотела.
— Что-что?
Я отвернулась. Джудит продолжала пылесосить с маниакальным тщанием. От чистоты в ее доме просто глаза слепило; вся мебель была подобрана с идеальным вкусом. Все очень современное — ну прямо как она сама. А главное, она страшно гордилась, как выглядит ее малюсенькое типовое жилище. Меня же эти вещи совсем не трогали.
Прошло еще немного времени, и, к моему большому облегчению, она нажала кнопку «Выкл.». Вынула провод из розетки, аккуратно его смотала и убрала машину в шкаф, не преминув закрыть его на пластиковый ключ. Только потом предложила мне сесть, причем, когда я хотела опуститься на диван, она сказала «нет» и указала на стул, придвинутый к столу. Сама она присела на такой же стул и мрачно уставилась на меня, словно удав на кролика, глазами цвета ирисов с зелеными подтеками. Вот тут-то я поведала ей все — с мельчайшими подробностями.
Если до этого я ей рассказывала только про изнасилование, то теперь я описала в деталях все Обращение. Как что происходило. Как Кормеллы засекли меня в кустах. Как укусила собака. Как вел себя Чез и что он сделал. И на протяжении всего рассказа — а он получился длинным — она сидела и, не мигая, смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
— Ты понимаешь теперь, Джудит? Нельзя было уходить!
— Знаю. Я оставила тебя незащищенной.
— Выходит, ты мне веришь?
— Я верю, что ты сама в это веришь.
— Значит, не веришь. Я понимаю. Ты влюблена. Тебе не хочется верить, что он способен на такое, и не хочется слышать о нем ничего дурного.
Джудит скрестила на груди руки, уперлась взглядом в стену.
— Ну ладно, — продолжила я. — Пришла я не из-за этого.
Когда я рассказала про посещение врача, она вся побелела. Вскочила, подошла к шкафу, открыла его, достала пылесос, размотала провод, вставила в розетку, включила. Принялась заново обхаживать ковер. Я озверела. Подошла к ней, коснулась локтя.
— Так что мне делать, черт подери? Что делать-то?
— Садись и успокойся! — заорала она. — Я думаю.
Пару минут попинав пылесос туда-сюда по комнате, она его наконец-то выключила, вынула провод из розетки, аккуратно его смотала и засунула пылесос обратно в шкаф. Потом закрыла шкаф на ключ и произнесла:
— Надо сходить к Уильяму.
Когда мы дошли до дома Уильяма, солнце уже садилось — красный диск запутался среди чернеющих ветвей. Я была здесь один-единственный раз. В саду дымился костерок, Уильям возился с ульями. Из белых коробов доносился едва заметный гул, хотя, возможно, мне лишь почудилось. Дым подавлял пчел — они усердно жрали мед, на случай если угроза пожара окажется серьезной. Я думала, что слышу, как они переговариваются. Уильям обернулся и через пыльник посмотрел на нас, будто предупрежденный о том, что мы зайдем. Через мгновение он уже опять вернулся к работе. Он не готов был бросать своих любимых пчел по первому свистку.
Джудит толкнула дверь, и мы вошли в дом. На стенке тикали старинные часы. Вся комната пропахла травами. Извечная колода карт лежала на дубовом столе рядом с окном. Мы с Джудит ждали Уильяма в неловкой тишине.
Минут через двадцать он наконец явился. Снял пыльник и почесал тыльную сторону ладони.
— Кусили? — спросила Джудит.
— Если держишь пчел — готовься, что рано или поздно тебя укусят, — ответил он и пошел на кухню. На полпути остановился и пристально взглянул на меня. — Ты слышала, что я сказал?
Я промолчала. Он вымыл руки, вернулся в комнату, уселся за дубовый стол.
— Обычно я к укусам не восприимчив, — рассказывал он, обращаясь к Джудит. — Не чувствую их, понимаешь? Но если чувствую, значит они хотят мне что-то сказать. — Затем он повернулся ко мне. — Так что они хотят сказать?
Я про себя подумала: ах ты чертов старый сукин сын. Я посмотрела на его пальцы, на грязные ногти, и мне ужасно захотелось уйти.
— Одно приятно: не нужно к вам обеим тащиться. Я собирался вас навестить, сказать, что ночью мы за вами зайдем. Около часа. Спать не ложитесь, сидите и ждите.
— Чего ждать?
— Потом узнаешь. Приготовь пальто и жди.
Я в изумлении посмотрела на Джудит.
— Не важно, — мотнула та головой. — Расскажи ему, что рассказала мне.
Я повторила всю историю, но с некоторыми добавлениями. Про чибисов, про то, что заяц наговорил мне Мамочкиным голосом, про его самопожертвование, про Чеза и даже про облаву на ферме Крокера. Где-то посередине рассказа Уильям прикрыл глаза, но он не спал. Он то и дело открывал их, показывая, что слушает. Когда повествование закончилось, на улице стемнело. Похоже, Джудит включила где-то слабенькую лампу, хоть я и не заметила, чтобы она вставала.
Уильям нахмурился:
— А я ведь тебя предупреждал.
— Предупреждали.
— Все потому, что у тебя еще силенок маловато для таких вещей. Ты не созрела. Чего ты думала добиться?
— Я искала помощи. Я обратилась. И я ее получила.
— В виде оплаченной аренды? И думаешь, это оно? Ты не созрела. Ты все равно не веришь.
— Кое-чему я верю. Особенно теперь.
Уильям повернулся к Джудит, чуть запрокинув голову, — такой малюсенький жест усталости и отвращения, как будто говорящий: чего еще ждать от этой дуры.
— Зачем, по-твоему, все это делается?
— Что? Обращение? Я знаю только, что говорила Мамочка.
— И что она тебе говорила?
— Она говорила, что можно постучаться. Что можно попросить о помощи, и только. Что гнуть свою линию не возбраняется, но нельзя ломать то, что предначертано.
Причмокнув губами и поморщившись, будто слизал горчицу, Уильям произнес:
— Типичная Мамочкина ахинея. Выходит, ты получила, что хотела?
— Вы про аренду? Про то, что ее заплатили?
— Не только про аренду.
Я растерялась. Посмотрела на Джудит: она зарделась и отвернулась. Тут до меня дошло, о чем он.
— Да-да, — словно подтверждая мои догадки, сказал Уильям. — А я ведь говорил тебе, что прежде, чем идти дальше, необходимо разобраться, чего ты на самом деле хочешь. Ведь говорил? А ты не разобралась. Поэтому в следующий раз, если таковой представится, будь добра, подумай над моими словами.
Я поразмыслила над тем, что он сказал про Чеза и про мои чувства к нему. Какой-то бред! Хотя определенная логика прослеживалась.
— Но, Уильям, — запротестовала я, — где же я все-таки находилась: в кустах или дома? Как тогда объяснить, что Кормеллы видели меня в лесу? Разве такое возможно?
— Ты просто недостаточно хорошо замаскировалась. Надо было тщательнее готовиться.
— Но ведь меня там не было, или я чего-то не понимаю? В смысле, в кустах. Я же была не там.
— Она что, бредит? — спросил он у Джудит.
Та пожала плечами.
— Я же сидела дома, — продолжала я, — и все мне просто приснилось. Или, по крайней мере, мое тело находилось дома.
— Джудит, зови врача! — воскликнул Уильям.
Джудит заржала. Я мучаюсь, а ей смешно. Она впервые улыбнулась с той поры, как я ей рассказала про Чеза. Хотя смеяться было не над чем.
— То есть, по-вашему, я находилась в поле? А все, что было дома, мне приснилось? Я правильно говорю?
— Сестра, на помощь! — выкрикнул Уильям, и Джудит опять загоготала.
— Допустим, я была не в себе, — продолжила я свои измышления, — и не соображала, что происходит наяву, а что мне снится.
Улыбка сошла с лица Уильяма.
— Девулька, ты нас пытаешься рассмешить?
Я вспыхнула:
— Я просто к тому, что если я сидела в кустах, а не дома, то вся история с Чезом — плод моего воображения. Такое может быть? Тогда я совершила ужасную ошибку, обвинив его.
— Мамочка что, тебя вообще ничему не научила?
Я совсем перестала что-либо понимать.
— Чему?
Он посмотрел на Джудит:
— Объясни.
Джудит скрестила на груди руки и насупилась:
— Не стану я ей ничего объяснять. Пускай другие объясняют.
Старик склонил голову набок, поигрывая языком за щекой. По-моему, он развлекался, хотя упорно делал вид, что недоволен. Он ничего не говорил. Молчание стало невыносимым, и я опять его прервала:
— Тогда позвольте еще спросить. Я очень четко выполнила все инструкции по подготовке и села у себя дома в кресло. Я с него встала или это была галлюцинация?
— Ты встала и вышла из дома.
— Хорошо, тогда мне интересно следующее: если бы я пристегнула ноги цепью к полу, я смогла бы выйти из дома и засесть в кустах?
— Ты бы сидела в кустах, а ноги твои дома были бы пристегнуты к полу — ответил Уильям. — Это же очевидно.
— Очевидно, — эхом повторила Джудит.
— Не знаю почему, — произнесла я в растрепанных чувствах, — но для меня это совсем не очевидно.
— Все потому, что ты живешь в мире, где вещи либо есть, либо их нет. Тебе не нужно было ступать в тот мир, где вещи и есть и нет одновременно. Это все Мамочка виновата, конечно. Она должна была получше присмотреться и велеть тебе не делать этого. Ты не такая. Это не для всех.
Я молча переводила взгляд с него на Джудит и вдруг сообразила:
— Вы почему ко мне так докапываетесь? Не потому ли, что Мамочка надиктовала список мне, а не тебе, Джудит? Я угадала?
Они, конечно, промолчали, но заткнулись, что и следовало доказать. Уильям взял карты и принялся тасовать их подагрическими руками.
— Так кто, по-твоему, подослал врача? — спросил он.
— Один из шестерых.
Такое ощущение, что Уильям знал, кто числится в моем списке, хотя я ему не рассказывала.
— Джудит вычеркиваем. Она одна из нас, что бы ты ни говорила. Викария вычеркиваем. Он дурень, но зла тебе не желает. Осталось четверо.
Я назвала четыре имени. Уильям вынул из колоды четыре вальта и отложил их в сторону. Открыв карту шута, он положил ее на стол и со значением взглянул на меня. Я понимала, кому он предназначил эту роль, но не собиралась доставлять ему такое удовольствие. Затем он перевернул шута лицом вниз и попросил меня поставить на него палец. Я отказалась. Тогда он костлявыми пальцами сгреб мою руку и положил ее на карту.
— Ты шут или валет? — спросил он.
— Ни тот ни другой.
— Переверни.
Когда я перевернула, там оказался валет. Я посмотрела на четырех отложенных вальтов: один из них стал дамой червей. Затем Уильям попросил меня опять перевернуть карту. На этот раз решили, что мы оба будем держать на ней все время пальцы с разных концов.
— Шут или валет? — спросил он.
— Ни тот и ни другой, — снова ответила я, а он вдруг раз — и подпихнул карту под одного из вальтов.
Я моментально пригвоздила ее рукой, но, когда карту перевернули, она уже стала дамой червей, а валет вернулся на прежнее место.
— Так ты в итоге стала зайцем? — поинтересовался он.
— Да, — ответила я, а он уже молниеносно просунул карту под следующего вальта. И я ведь совершенно точно ни на миг не снимала пальца с карты, но, когда ее перевернули, она превратилась в туза треф.
— Шут превратился в даму, а дама стала зайцем, — прокомментировал Уильям. — Готова?
На этот раз я вознамерилась ни при каких условиях не отрывать руки от карты. Но Уильям был шустер, и карта юркнула под следующего вальта. Перевернув ее, я обнаружила двойку пик. Да уж, фокус удался на славу.
— Что сделал заяц, когда его загнали в угол?
— Он побежал на браконьера, — сказала я.
— Вот твой ответ, — промолвил Уильям.
— Ответ? На что? — Я была совершенно сбита с толку — не только его загадочными высказываниями, но и непостижимой магией карт. — Но как вы это сделали? — спросила я.
Он засмеялся:
— Как я это сделал? — Он повернулся к Джудит, и она тоже захохотала. — Где Мамочка ее откопала? Не знаешь? Она же просто пятилетнее дитя! Как я это сделал?! Да это обыкновенный карточный фокус, девулька! Карточный фокус!
И они давай хохотать, гикать и улюлюкать, схватившись за животики. Я только и успевала, что переводить глаза с одного на другого — с морщинистого старика на непутевую девицу, — и не впервые задумалась: на кого же ты меня оставила, Мамочка?
