Четыре патриарха чань

Назад: Гун-ани и притчи периода первого патриарха чань

Как Бодайдорума успокоил сознание Хуэй-кэ

Хуэй-кэ, будущий второй патриарх чань, прежде был ученым-конфуцианцем, причем не отличался крепким здоровьем и физической силой. Прослышав о великом учителе Дамо, он явился к нему в Шаолиньский монастырь и строго следовал всем наставлениям учителя в течение трех лет.

Однажды – было это зимой – он подошел к любимой пещере Дамо и попросил Учителя, который медитировал внутри, успокоить свое сознание. Словно бы в ответ снег пошел сильнее и совсем занес монаха, которому почтение к Учителю не позволяло войти в пещеру. Дамо же оставался внутри и никак не реагировал на просьбу Хуэй-кэ. Тогда искатель истины в знак своей величайшей решимости отрубил себе левую руку и, превозмогая боль, протянул ее Дамо со словами: «В моем сознании нет покоя. Прошу вас, Учитель, успокойте его!»

И тогда, наконец, Дарума молвил: «Давай мне твое сознание, и я его успокою». Хуэй-кэ отвечал: «В том-то и дело, что всякий раз, когда я его ищу, то никак не могу ухватить».

«Ну вот я и успокоил твое сознание!» – сказал Дамо, и после этих слов Хуэй-кэ испытал просветление.

Примечание: по поводу этого гун-аня Дмэнь Хуэй-кай сказал с совершенно чаньской интонацией: «Этот беззубый варвар по имени Дамо проделал путь в сотню тысяч ли, точно хотел сообщить что-то очень важное. Он уподобился волне в безветренную погоду.

В конце концов он приобрел лишь одного ученика, да и тот был калекой. А все его дальнейшие последователи и вовсе ни бельмеса не смыслили».

Хуэй-кэ (Эка, яп.)

Биография Хуэй-кэ, или Эки (487–593), как она традиционно передается, сама по себе исполнена назидательного смысла, т. е. является своего рода притчей.

До встречи с Бодхидхармой будущий второй патриарх чань звался Цзи-гуаном. Как уже было сказано, он не отличался хорошим здоровьем и физической силой. А потому, когда он явился в Шаолинь и Бодхидхарма впервые его увидел, то, как передают, молвил: «Я не беру физически слабых учеников». Однако он преподал Цзи-гуану «Движения рук восемнадцати архатов», чтобы тот окреп физически.

Позанимавшись год по указанной методике, Цзи-гуан попросил у учителя дальнейших наставлений. В тот момент Бодхидхарма пребывал в своем излюбленном месте – в пещере, впоследствии названной в его честь, которая располагалась неподалеку от монастыря.

«Если ты сможешь сдвинуть меня с места, то я стану тебя учить», – отвечал Дарума. Однако, как ни пытался монах сдвинуть с места хотя бы палец своего наставника, ему это не удалось.

Тогда Бодхидхарма обучил Цзи-гуана технике «Перемен в сухожилиях» (6), при помощи которой можно развить внутреннюю силу.

Спустя год, уже олицетворяющий собой здоровье и жизненную силу, Цзи-гуан вновь просил Учителя у входа в его любимую пещеру новых наставлений. Бодхидхарма сказал: «Птичий гомон снаружи не позволит тебе успешно заниматься». Цзи-гуан принялся отчаянно прогонять птиц, но стоило ему войти в пещеру, как те опять возвратились. А когда он сломал ветку, на которую садились птицы, те перебрались на верхушку дерева. Цзи-гуан был в отчаянии, и тогда Бодхидхарма с помощью своей сверхъестественной силы вызвал сильный ветер, и все птицы улетели. После чего Бодхидхарма научил Цзи-гуана правильному созерцанию.

Еще после трех лет занятий Цзи-гуан снова испросил у Учителя наставлений, но всякий раз Бодхидхарма уклонялся от беседы с ним.

И вот в один из зимних дней ученик явился своему непреклонному Учителю, пребывавшему в своей пещере в медитации. День выдался снежным и ветреным, и скоро снег засыпал Цзи-гуана до колен. Но Цзи-гуан продолжал ждать у входа в пещеру, ибо уже мог выдерживать самый лютый холод благодаря упражнениям «Перемены в сухожилиях». Наконец Бодхидхарма позволил ему в заглянуть пещеру.

«Прошу наставить меня на путь учения», – взмолился Цзи-гуан. «Нет», – был ответ. «Когда же, Учитель, вы научите меня?» – «Когда снег покраснеет».

Услышав эти слова, Цзи-гуан вытащил меч и отрубил себе левую руку. Хлынувшая из раны кровь моментально окрасила снег.

Сохранив полную невозмутимость, Дам о спросил: «Что же тебя беспокоит?» – «Мой ум не спокоен. Прошу вас, учитель, успокойте мой ум». – «Принеси же мне свой ум, и я успокою его». И тут неожиданная улыбка осветила лицо Цзи-гуана: «О, я нигде не могу отыскать свой ум. Его у меня нет». – «Ты пробудился, – подтвердил Бодхидхарма. – С этих пор ты будешь называться Хуэй-кэ» (что означает – «способный передавать мудрость»).

Затем Бодхидхарма передал «Ланкаватара-сутру» Хуэй-кэ (яп. Эка). Вступая в паринирвану, он вручил Хуэй-кэ хлопчатобумажную кашаю (монашескую рясу) – знак патриаршей власти в чань-буддизме как Второму патриарху.

В этой достаточно длинной истории нужно, наверно, обратить внимание и на тот факт, что, став чаньским учителем, Дарума прежде всего установил в своем монастыре систему обучения боевым искусствам, то есть преподал путь духовного совершенствования через тело.

Патриаршество и смерть Хуэй-кэ (Эки)

После ухода Бодхидхармы движение чань в Поднебесной возглавил Эка (487–593). Уже до того, как он пришел к своему суровому учителю за наставлениями, Хуэй-кэ являлся эрудированным ученым, знакомым как с чисто китайской классикой, так и с буддийской доктриной. Когда же ценой чудовищных усилий и страданий ему удалось добиться того, чтобы Бодхидхарма подтвердил его достижения, этот человек отнюдь не пре исполнился законной, может быть, гордости и уверенности в себе.

После ухода Учителя он приступил к проповеди отнюдь не сразу, а поначалу больше вращался в низших слоях общества. Очевидно, Эка либо стеснялся, либо побаивался людского признания. Однако при всяком удобном случае он не отказывался от негромкой проповеди доктрины чань. Судя по всему, его отличали скромность, спокойствие и полное отсутствие самомнения.

Возможно, это его и погубило.

Однажды Хуэй-кэ вел беседу о дхарме у ворот храма, в котором в то же самое время проповедовал местный священнослужитель, самоуверенный и весьма почитаемый человек. Причем народ вскоре покинул почтенного проповедника и окружил ученого монаха в лохмотьях, у которого к тому же не имелось каких-либо внешних признаков принадлежности к духовному сану. Это вызвало гнев облеченного официальным саном священника; он обвинил нищего монаха перед властями в профанации. Эку тут же арестовали и, не пожелав особенно разбираться, казнили по местному обычаю. Интересно, что патриарх и не стал отрицать своей вины, согласился с приговором, заявив при этом, что должен таким образом уплатить свой кармический долг. Это произошло в 593 году, когда патриарху было 106 лет.

Из переписки Хуэй-кэ с его учеником-мирянином

Один мирянин по имени Ко, ставший приверженцем учения чань, написал Эке следующее письмо: «Тень преследует человека, а звук порождает эхо. Изнурив свое тело в погоне за тенью, человек не знает, что тень – всего лишь порождение тела. Он не знает также, что эхо нельзя подавить повышением голоса, так как именно голос его и производит. Подобным образом того, кто, стремясь к нирване, подавляет желание и страсти, можно сравнить с человеком, гоняющимся за своей собственной тенью, а того, кто стремится к совершенству Будды, считая, что оно не зависит от природы живых существ, следует сравнить с тем, кто молчит, но все же желает услышать эхо, произведенное его же голосом. Поэтому и просветленный и невежда идут одной и той же дорогой: мудрец нисколько не отличается от профана. Мы даем название тому, что не имеет никакого названия, однако мы основываем свои суждения на этих названиях. Мы создаем теории там, где они неуместны, и созданные нами теории вызывают споры и разногласия. Все это – призраки, лишенные реальности. Кто может сказать, где правда? Все слова пусты и бесплодны: кто знает, что существует и чего не существует? Таким образом, приходится признать, что наше достижение действительно не есть достижение, а потеря также не есть потеря. Я изложил свою точку зрения, и если я ошибаюсь, то, пожалуйста, направьте меня на истинный путь».

Хуэй-кэ ответил: «Ты поистине понял, что такое дхарма: глубочайшая истина заключается в принципе единства».

На это послание Хуэй-кэ ответил: «Ты поистине понял, что такое дхарма: глубочайшая истина заключается в принципе единства. Вследствие неведения человек принимает драгоценный камень за осколок кирпича, но смотрите же, как только он внезапно пробуждается и достигает просветления, то видит, что перед ним истинная драгоценность. Невежда и просветленный в сущности одно: в действительности не следует искать различий между ними. Следует знать, что все вещи таковы, каковы они есть. Те, кто усматривает в мире двойственность, достойны сожаления, и именно им я посвящаю это письмо. Если мы знаем, что ничто не отделяет это тело от Будды, то какой смысл тогда искать нирвану (как нечто, находящееся где-то вне нас самих)?»

Третий патриарх Сэнцань (Сосан, яп.)

Об этом человеке нам известно еще менее, чем обо всех прочих патриархах. Существуют такие люди, которые умудряются проходить по жизни, вроде бы совсем не оставляя в ней следов. Но после них остаются свершения. Итак, Сосан (606 г.) стал третьим китайским патриархом. Согласно «Истории», однажды к Эке явился мирянин лет сорока, вроде бы страдающий проказой (фэн-ян, кит), и попросил учителя очистить его от скверны (вероятно, это слово несло двойной смысл – болезни и греха). Тогда Хуэй-кэ повел себя в стиле собственного учителя. Он сказал: «Принеси мне свои грехи сюда, и я очищу тебя от них». Помолчав, мирянин ответил: «Когда я пытаюсь найти их, они исчезают». Хуэй-кэ и дальше предпочел не оригинальничать: «В таком случае, я тебя уже совсем очистил. Отныне ищи убежища в Будде, дхарме и сангхе (братстве) и пребывай в них». Однако Сэнцань проявил настойчивость. «О учитель, – сказал он, – я знаю, что ты принадлежишь к братству, но разъясни мне, пожалуйста, что такое Будда и дхарма».

Эка ответил: «Ум – это Будда, ум – это дхарма; Будда и дхарма едины. То же самое можно сказать и о братстве».

Такое объяснение искателя удовлетворило, и он сказал: «Сегодня я впервые понял, что грехи не внутри, не снаружи и не в середине; то же самое относится к уму, Будде и дхарме – все они едины» (7).

Как известно, Эка принял Сосана в монахи, но после этого тот совершенно исчез для мира. О его жизни вообще больше ничего не известно. Это можно отчасти объяснить тем, что император династии Северная Чжоу начал преследовать буддизм.

Лишь на двенадцатом году правления Кай-хуана династии Суй (592 г.) Сосан вдруг находит себе достойного преемника по имени Досин. Но о том следующая история.

«Слова доверия сердцу» («Синдзима») патриарха Сэнцаня (8)

Один из последующих лидеров чань Линьцзи (Риндзай, яп.) констатирует, что это творение Сэнцаня является первым четким и упорядоченным изложением доктрины чань. В связи с особой важностью данного небольшого текста приводим его целиком в усредненном переводе.

Великий Путь не труден,
следует лишь избегать предпочтений.
Когда нет ни приязни, ни неприязни,
все становится ясным и очевидным.
Но стоит провести тончайшее различие —
и небеса отрываются от земли.
Если хочешь постичь истину,
не придерживайся мнений.
Превозносить одно и принижать другое
есть помрачение сознания.
Когда глубинный смысл вещей не понят,
сущностный покой сознания тревожится без толку.

Путь совершенен подобно великому пространству,
которое объемлет все, в котором нет ничего лишнего.
Решая принять или отвергнуть,
лишаешь себя видения подлинной природы вещей.
Живи не во внешней тьме вещей
и не во внутренней пустоте.
Пребывай в безмятежном единстве с вещами,
и миражи эти исчезнут сами собой.
Пытаться достичь недеяния отказом от действия
значит вовлекаться в действие.
Впадая в одну из крайностей, не познать единство.

Впадая в одну из крайностей, не познать единство.

Кто не живет в согласии с Путем,
тот уловлен деянием и недеянием, утверждением
и отрицанием.
Отрицать реальность вещей
значит не заметить реальность.
Утверждать пустотность вещей
значит не заметить реальность.
Чем больше говоришь и думаешь об этом,
тем дальше уходишь от истины.

Останови речь и мышление —
и не будет ничего, недоступного познанию.
Возвращаться к корням значит усмотреть смысл.
Устремляться к видимым формам
значит не заметить истока.
Просветление есть выход за пределы
видимых форм и пустоты.
Наблюдая перемены в пустом мире,
реальными их называют лишь в силу неведения.
Не ищи истину:
перестань лишь цепляться за мнения.

Не входи в противостояние,
все время будь готов из него выйти.
Малейший намек на «это» и «то»,
«правильное» и «неправильное» —
и сущность сознания скрывается во мраке.
Хотя истоком раздвоения служит единство,
не привязывайся даже к единству.
Когда сознание утвердилось на Пути,
ничто не в силах его потревожить.
Когда вещь не может потревожить сознание,
прежнему ее существованию приходит конец.

Когда различающим мыслям приходит конец,
прежнего сознания более не существует.
Когда вещи исчезают, исчезает и сознание,
когда исчезает сознание, исчезают и вещи.
Вещи существуют благодаря сознанию,
сознание существует благодаря вещам.
Пойми относительность этих двух
и реальность единой пустоты, их общей основы.
В этой пустоте они неразличимы,
и в каждом из них заключена вся тьма вещей.
Кто не проводит различия между грубым и тонким,
тот не соблазнится и различными мнениями.

Жить в согласии с великим
Путем ни легко, ни трудно.
Но люди средней учености полны сомнений и страхов,
и чем больше они спешат, тем медленнее идут.
Связывает любая привязанность,
и привязанность к идее просветления не лучше других.
Если дать вещам идти своим путем,
то некуда будет приходить и неоткуда уходить.

Следуя своей природе, единой с природой вещей,
ты пойдешь свободно и безмятежно.
Когда мысль связана, истина сокрыта,
ибо все во мгле и тумане.
Тяжелая обязанность всему давать оценку
утомляет и раздражает.
В разделении и размежевании что хорошего?

Если хочешь следовать Путем,
не отвергай даже мира чувств и идей.
Ибо полное его приятие
есть истинное просветление.
Мудрый ничего не добивается,
невежда сам себя связывает.
Нет двух истин, истина одна,
раздвоение же служит нуждам неведения.
Пытаясь отыскать
сознание при помощи сознания,
не избежать великой путаницы.

Покой и движение порождены обманом чувств,
симпатия и антипатия исчезают с просветлением.
Все противоположности – плод заблуждения ума;
они подобны снам, цепляние за них безумно.
Обретение и утрата, правильное и неправильное, —
в конце концов такие мысли разом исчезают.

Когда глаза не спят,
сны уходят сами собой.
Когда ум не разделяет,
тьме вещей возвращается их единая сущность.
Познать тайну единой сущности
значит освободиться от пут.
Узреть равенство вещей значит
обрести свою сущность, неподвластную времени.
С чем сравнить то,
что ничем не обусловлено и ни с чем не связано?

Нет двух истин, истина одна, раздвоение же служит нуждам неведения.

Узри постоянство движения
и движение постоянства —
движение и покой исчезнут.
Когда нет противоположностей,
нет и единства.
Это великий предел —
неизречим, неисчислим.
В неразделенном сознании, созвучном Пути,
угасают эгоцентрические устремления.

Колебаниям и сомнениям приходит конец,
и возможной становится жизнь в истинной вере.
Одним ударом мы освобождаемся от пут:
ничто не связывает нас,
и мы ни к чему не привязаны.
Все становится легким, ясным и самоочевидным,
не требуя участия ума.
Ни мысль, ни понимание, ни знание,
ни представление здесь не нужны.
Ни сознающего, ни сознаваемого нет
в этом мире Таковости – мире «того, что есть».

Чтобы войти в согласие с Путем,
просто говори сомнениям: «Нет двух».
«Нет двух» – ничто не отделено, ничто не исключено.
Где и когда бы ни случилось просветление,
оно является проникновением в эту истину.
Истина запредельна великому и малому
в пространстве и времени.

Единый миг равен десяти тысячам лет, ибо пустота здесь и пустота там.

Единый миг равен десяти тысячам лет,
ибо пустота здесь и пустота там.
Бесконечная вселенная, стоящая пред глазами,
бесконечно велика и бесконечно мала.
Разницы нет, ибо когда определения ума исчезли,
границ меж ними не видать.
Где бытие?
И где небытие?
Так не теряй же время в рассуждениях
о недоступном рассуждениям.

Одна ли вещь, тьма ль вещей —
иди средь них, сливаясь без различий.
Жить так
значит не печалиться несовершенством.
Довериться этому
значит идти путем недвойственности.
Потому что недвойственность едина
с доверившимся ей сердцем.

Слова! О Пути нельзя сказать,
ибо на нем нет ни вчера, ни завтра, ни сегодня.

Молиться вместе с императором

Однажды император попросил Мастера Сосана прийти во дворец и помолиться за него. Сосан пришел, но молиться отказался. Он сказал: «Это невозможно. Есть несколько вещей в жизни, которые каждый должен делать сам. Например, если вы хотите обнять женщину, то я не могу сделать это за вас, от вашего имени. Или если вы хотите высморкаться, то вам самому придется сделать это. Я не могу сделать этого за вас, это не поможет. То же самое в отношении молитвы. Как я могу молиться за вас? Вы молитесь, и я буду молиться вместе с вами».

Сосан сказал: «Как я могу молиться за вас? Вы молитесь, и я буду молиться вместе с вами».

Четвертый патриарх Даосин (Досин, яп.)

Рассказывают, что однажды он попросил учителя: «Покажи мне, пожалуйста, путь освобождения». – «Кто же и когда тебя поработил?» – был мгновенный ответ. «Никто», – обескуражено отозвался ученик. «Но коли это так, – безжалостно продолжал Сосан, – тогда зачем же тебе искать освобождения?»

Говорят, что именно эта реплика Сосана послужила начальному пробуждению молодого человека, а затем под руководством учителя он добился и конечного освобождения. Во всяком случае, именно ему передал перед смертью Сосан патриаршую рясу, которую он носил с 580 по 651 год.

Даосин и мальчик

Однажды к патриарху явился мальчик, и, когда Даосин предложил ему назвать свою фамилию (син, кит), тот ответил: «Я обладаю природой (син; в китайском слова «фамилия» и «природа» звучат одинаково), и эта природа необыкновенна». – «Что же это такое?» – спросил учитель. «Это син, кит.)» – «В таком случае у тебя нет фамилии». – «Нет, учитель, – согласился мальчик, – потому что она пуста по природе».

Несложно разобраться в этой игре слов. Когда учитель спросил мальчика о фамилии, юный последователь чань умышленно обратил внимание учителя на второе значение слова «син», желая перевести вопрос в плоскость пустотности всех понятий. Такой ответ очень понравился Даосину. Впоследствии этот мальчик под именем Хунджень (Гунин, яп.) стал пятым патриархом чань.

Встреча Даосина с Хою

В период четвертого патриарха возникло еще одно течение чань (ню-тоу-чань, или годзу-дзен), которое в дальнейшем не получило распространения. Его основателем стал некто Хою, живший у горы Ню-тоу. Как гласит предание, в эпоху Чень-гуань Даосин прослышал о святом человеке и отправился к нему к горе Ню-тоу, проделав неблизкий путь. Добравшись до небольшого буддийского храма в горах, патриарх стал расспрашивать о Хою у монахов. Ему сообщили, что это – простой отшельник, который ни на кого не обращает внимания, никого не приветствует и даже не встает с места, когда к нему обращаются. Даосин все-таки добрался до нужного места и увидел человека, который сидел в спокойном созерцании и не обратил на патриарха ни малейшего внимания.

Все же Даосин спросил отшельника, чем он занят. «Я размышляю над умом», – хмуро отвечал тот. «А кто есть тот, кто размышляет, – поинтересовался Даосин, – что такое ум, над которым он размышляет?»

Хою почувствовал, что не в состоянии ответить на эти вопросы. Тогда он встал, поприветствовал пришельца и поинтересовался, кто он. Узнав же, что к нему пожаловал сам Даосин, о котором отшельник достаточно слышал от монахов и мирян, он вежливо поблагодарил патриарха за оказанную честь.

Прошло немного времени, и хозяин пригласил гостя войти в небольшую хижину, стоявшую неподалеку. В этот момент Даосин увидел, что вокруг нее бродят тигры и волки. В притворном испуге патриарх поднял руки.

Тогда Хою заметил: «Я вижу, он еще с тобой».

Четвертый патриарх моментально спросил: «Что же, однако, ты видишь?» Отшельник не нашелся, что ответить. Спустя еще небольшое время патриарх написал иероглиф «Будда» (Фу) на камне, на котором Хою обычно размышлял. Это простое действие потрясло отшельника. И тогда патриарх сказал: «Я вижу, он еще с тобой».

Хою опять не понял смысла этих слов и стал искренне умолять Даосина раскрыть ему суть учения Будды. Его просьба была удовлетворена, и он впоследствии стал основателем дзен-буддийской школы «годзу».

Умер Даосин в 651 году в возрасте семидесяти двух лет.

Кто же был на самом деле тот мальчик, что стал патриархом Хундженем (Гунином)

Как известно, Даосин достиг пробуждения в молодом возрасте, ближайший его ученик Цзайсун был уже довольно стар. Как-то Даосин сказал ему: «Мне бы хотелось передать учение именно тебе, но ты уже слишком стар для этого. Если бы ты смог сейчас еще раз вернуться в утробу женщины, то я подождал бы тебя в этом мире».

Приняв слова патриарха к действию, Цзайсун простился с ним и ушел куда глаза глядят. На берегу реки ему повстречалась девушка, полоскавшая пряжу. Старик обратился к ней с просьбой: «Нельзя ли немного пожить в твоем доме?» – «У меня есть отец и братья, и сама я не могу решить этот вопрос, а потому ступай и спроси у них». Но старик уперся: «Нет, вначале ты согласись сама, а потом уж я пойду спрашивать». Девушка поглядела на ветхого старика, казавшегося таким жалким и усталым, и кивнула в знак согласия.

А потом случилось чудо: вернувшись домой, эта незамужняя девица понесла. Естественно, ее родные сочли, что она их жестоко опозорила, и выгнали бедняжку из дома. Пришлось ей наняться в батрачки. Спустя положенный срок у нее родился мальчик, и тут его бедная мать заметила, что ребенок сияет небесным светом. Чтобы выжить, матери с сыном приходилось тяжело трудиться и даже просить подаяния.

Поскольку отец ребенка был неизвестен, жители деревни окрестили его Бесфамильным (Усин эр, кит). Однажды, когда ребенку шел восьмой год, в эти места прибыл с проповедями патриарх Даосин. Едва увидев его, Бесфамильный крепко схватил патриарха за рясу и потребовал, чтобы тот постриг его в монахи. Даосин взглянул на малыша и, погладив его по головке, сказал: «Ты еще слишком мал, чтобы становиться монахом».

Но ребенок горестно, совсем как взрослый, произнес: «Наставник! Раньше вам не нравилось, что я слишком стар, а сейчас не нравится, что я слишком молод. Так когда же, наконец, я смогу принять постриг?»

Тут Даосин прозрел и спросил мальчика: «Что у тебя за фамилия?» А дальше мы уже знаем эту историю, в которой еще очень юный будущий патриарх столь удачно продемонстрировал свою компетентность в доктрине чань.

Пятый патриарх Хунджень (Гунин, яп.)

Пятый патриарх чань (602–675) был родом из той же провинции, что и его предшественник. (Провинция Цичжоу сейчас входит в район Ху-бэй.) Храм, в котором он проповедовал чань своим ученикам (которых насчитывалось около пятисот), был расположен на горе Желтая Олива (Хуан-мэй-Шань). Сегодня некоторые ученые мужи убеждены, что он был первым учителем чань, пытавшимся истолковать его в свете доктрины «Ваджрачхедика-сутра». Вообще принято считать эпоху пятого патриарха поворотным пунктом в истории чань, хотя во всей полноте эта доктрина раскрылась уже при Хуэй-нэне, шестом патриархе.

Последний патриарх чань Хуэй-нэн (Эно, яп.)

Каноническая история шестого патриарха

Шестой патриарх Хуэй-нэн, Эно по-японски (638–713), был родом из Синь-чжоу, что на юге Поднебесной. Будучи еще подростком (настоящая его фамилия Лу), он лишился отца и был вынужден содержать мать, занимаясь мелкой торговлей древесиной в городе. Однажды, выходя из дома, в котором он продал вязанку дров, мальчик услышал, как некий человек читает вслух буддийскую сутру. То, что он услышал, тронуло его до глубины души. Узнав название этой сутры, а затем даже умудрившись каким-то образом раздобыть драгоценный текст, он затем вознамерился изучить ее под руководством опытного наставника. В наставники себе юноша избрал не кого иного, как самого пятого патриарха, жившего в ту пору у горы Желтая Олива в Цичжоу. С огромным трудом раздобыв немного денег на пропитание матери в свое отсутствие, он отправился с «Ваджрачхедикой» («Бриллиантовая сутра») в неблизкий путь.

Целый месяц понадобился ему, чтобы добраться до монастыря (в ту пору в обители Бунина насчитывалось пятьсот или даже больше монахов) и пасть к ногам великого наставника.

Патриарх был резок с юношей и сразу же спросил:

– Откуда ты и зачем сюда явился?

– Я крестьянин из Синь-чжоу. Я хочу стать Буддой, – честно ответил Эно.

– Выходит, ты южанин, а южане лишены природы Будды, – уверенно заявил патриарх. – И как это только ты посмел надеяться достичь совершенства Будды?

Однако этого юношу оказалось нелегко обескуражить даже самому Хундженю. Недолго думая, он отвечал:

– Человек может быть с севера или юга, но что касается природы Будды, то какие же могут быть тут территориальные разграничения!

Смелый ответ настолько понравился патриарху, что Эно тут же был принят в братство, правда, послушником самого низшего ранга. Ему поставили задачу – просто молоть рис. И говорят, что он со всем усердием занимался этим полезным делом месяцев восемь или даже дольше.

– Человек может быть с севера или юга, но что касается природы Будды, то какие же могут быть тут территориальные разграничения!

Между тем настал тот важнейший момент, когда пятый патриарх решил выбрать из числа учеников своего будущего преемника. Было официально объявлено, что тот из числа монахов, кто докажет наиболее глубокое понимание доктрины чань, получит вожделенную рясу патриарха и станет законным наследником Хундженя.

В ту пору самым продвинутым, как теперь говорят, монахом считался Дзинсю (706 г.); предполагалось, что именно он обладает и наиболее глубокими познаниями и глубже всех прочих проник во все тонкости доктрины. Никто из собратьев не сомневался, что именно Дзинсю достанется ряса патриарха.

Само же испытание состояло в том, чтобы в форме простого четверостишия (гатха) наиболее полно и точно выразить мировосприятие чань.

Естественно, Дзинсю сочинил свое четверостишие и вывесил его на стене в зале для медитации, нимало не сомневаясь в своей победе. Это стихотворение гласило:

Древо мудрости есть тело.
А гладь зеркальная – душа.
Держи их в чистоте всегда,
Смотри, чтоб пыль на них не села.

Большинство монахов сошлось в том, что суть учения лучше не выразишь. Теперь уже никто не сомневался, что именно автору этой гатхи отдаст предпочтение патриарх. Каково же было удивление монахов, когда, проснувшись на следующее утро, рядом с первым четверостишием они увидели на той же стене и другое:

Нет древа мудрости (бодхи),
И нет зеркальной глади;
С начала самого нет ничего —
Так что же может пылью покрываться?

Автором этих строк оказался младший послушник, почти мирянин, выполнявший в монастыре самую простецкую работу и почти не участвовавший в ученых диспутах. Тот самый парнишка, который до сих пор перемалывал рис да колол дрова!

Этот парнишка всегда держался так скромно, что вообще никто не принимал его всерьез, а тут он посмел бросить вызов самому выдающемуся из монахов (не считая, конечно, самого патриарха)! Но Хунджень посчитал совсем не так. Правда, у старого патриарха, хорошо знавшего свою паству, возникли небезосновательные опасения: ведь объяви он сейчас Хуэй-нэна своим преемником, последний мог бы от этого пострадать.

Патриарх поступил мудро – вызвал Эно к себе ночью, когда остальные монахи спали, вручил ему патриаршую рясу и посоветовал скрыть до поры свои духовные достижения. Он также повелел не передавать далее рясу Бодхидхармы, так как предвидел, что во время патриаршества Хуэй-нэна учение окрепнет настолько, что в дальнейшем отпадет надобность в символической передаче истины. Как мы знаем, все так и случилось.

И в ту же ночь Хуэй-нэн тайно покинул монастырь.

Рассказывают, что дня через три после того, как Эно бесследно исчез с горы Желтая Олива, известие о неслыханном происшествии разнеслось по всему монастырю и наделало немало шума. Группа возмущенных монахов, возглавляемая Ме-дзедзой, пустилась в погоню за беглецом. И, конечно, его настигли на горном перевале уже довольно далеко от монастыря. Тогда Хуэй-нэн положил свою рясу на камни и сказал монаху Ме-дзедзе: «Эта ряса символизирует нашу патриаршую веру, ее нельзя отобрать насильно. Однако, если ты этого так хочешь, пожалуйста, забери ее».

Ме-дзедзе попытался поднять патриаршую рясу, но она оказалась тяжела, как гора. Тогда монах затрепетал в благоговейном ужасе и воскликнул: «Я пришел сюда, чтобы получить веру, а не рясу. О брат мой, умоляю тебя, рассей мое неведение».

И будущий шестой патриарх смилостивился: «Если ты пришел за верой, оставь все свои страстные стремления. Не думай ни о добре, ни о зле, но посмотри, каков в данный момент твой первозданный лик, который ты носил еще до своего рождения».

Получив это указание, Ме-дзедза моментально постиг ту внутреннюю истину, которую прежде он искал во внешних вещах. Он вдруг прозрел, точно выпил полную чашу холодной воды и утолил жажду. Переживание, испытанное монахом, было столь грандиозно, что он буквально обливался потом и слезами. С величайшим благоговением он подошел к учителю, приветствовал его поклоном и спросил: «Кроме того скрытого смысла, который заключается в этих важных словах, есть ли еще что-нибудь тайное?»

Хуэй-нэн отвечал: «В том, что я тебе показал, нет ничего потаенного. Если ты размышляешь внутри себя и узнаешь свой лик, который был твоим до сотворения мира, то тайна – в тебе».

Хуэй-нэн отвечал: «В том, что я тебе показал, нет ничего потаенного. Если ты размышляешь внутри себя и узнаешь свой лик, который был твоим до сотворения мира, то тайна – в тебе» (9).

Гунин умер в 675 году, и лишь через четыре года после этого (а некоторые указывают и более длительный срок – вплоть до 15 лет) Эно приступил к выполнению своей миссии. До тех же пор он, по совету своего наставника, жил в горах жизнью отшельника.

В миру он появился лишь в 39 лет, и было это в первый год И-фэна (676 г.) во времена династии Тан. Хуэй-нэн пришел в храм Фа-син в провинции Гуан, где ученый священник Инею комментировал Нирвану-сутру. Патриарх увидел, как несколько монахов спорили, собравшись возле трепещущего флага. Один из них утверждал: «Флаг является неодушевленным предметом, и не что иное, как ветер, заставляет его колыхаться». На это другой монах возражал, что «и флаг и ветер – вещи неодушевленные, тогда вроде бы колыхание невозможно». Третий аргументировал процесс тем, что «колыхание вызвано определенным сочетанием причин и следствий». Ну а четвертый предлагал собственную версию: «В конце концов, нет колышущегося флага, это просто ветер движется сам собою». Спор разгорался все сильнее, но Эно прервал его одним лишь замечанием: «Колышутся не ветер и не флаг, а ваш разум».

Спор монахов моментально прекратился. Сам ученый священник Инею был потрясен заявлением Эно, показавшимся всем абсолютно убедительным и авторитетным.

Выяснив вскоре, кто был этот человек, Инею попросил его поведать ему об учении учителя с горы Желтая Олива. Хуэй-нэн ответил очень просто: «Мой учитель не давал каких-то особых указаний: он просто настаивал на необходимости узреть нашу собственную природу при помощи наших собственных усилий; он не принуждал к какой-то медитации, приносящей освобождение. Дело в том, что все, что может быть названо, ведет к двойственности, а истинному учению двойственность чужда. Ухватить эту недвойственность истины – цель дзена. Природа Будды, которой все мы обладаем и постижение которой составляет цель дзен, не может быть разделена на такие противоположности, как добро и зло, вечное и преходящее, материальное и духовное. Человек видит двойственность в жизни вследствие помутнения разума: мудрый, просветленный видит реальность вещей, не затемненную ложными идеями».

Так началась для Хуэй-нэна патриаршая деятельность. Впоследствии у него были тысячи учеников. Тем не менее он никогда не бродил с проповедями по белу свету, но прочно осел в собственной южной провинции, а своей резиденцией избрал монастырь Бао-линь в Цао-ци.

Когда дошло до императора, что преемником Бунина является Хуэй-нэн, он послал к нему кого-то из придворных с официальным приглашением приехать в столицу, которое Эно отклонил, предпочтя оставаться в своих горах.

Посланник, однако, пожелал получить указания, касающиеся доктрины чань, чтобы затем передать их при дворе. Хуэй-нэн ответил приблизительно следующее:

«Ошибочно предположение, будто для того, чтобы достичь освобождения, нужно просто сидеть и предаваться созерцанию. Истина чань открывается сама собой изнутри и не имеет ничего общего с практикой дхьяны, ибо мы читаем в «Ваджракчедике», что тот, кто пытается узреть Татхагату при помощи той или иной особой позы, сидя или лежа, не понимает духа его, не понимает того, что Татхагату называют Татхагатой потому, что он приходит из «ниоткуда» и уходит в «никуда», и по этой причине он Татхагата. Он появляется неизвестно как и исчезает неизвестно куда, а это и есть дзен. В дзене поэтому нечего достигать и нечего понимать; тогда зачем сидеть, скрестив ноги, и практиковать дхьяну? Некоторые могут подумать, что понимание необходимо для того, чтобы разогнать тьму неведения, но истина дзена абсолютна, в ней нет дуализма и условности. Если мы станем говорить о неведении и просветлении или о «бодхи» и «клеша» (мудрости и старости) как об отдельных объектах, которые не могут слиться в одном, то это будет противоречить учению махаяны. В махаяне всякая возможная форма дуализма осуждается, так как не выражает высшей истины. Все является проявлением природы Будды, которая не осквернена страстями, не очищена в просветлении. Она выше всех категорий. Если вы хотите постичь природу своего собственного существа, освободите свой ум от мысли об относительном, и вы увидите, как безмятежна она и в то же самое время как много жизни заключено в ней».

С наибольшей полнотой доктрина чань в интерпретации Хуэй-нэна изложена в его знаменитой «Сутре помоста о сокровище закона» (Фа-бао-тань-цын), которую учитель поведал незадолго до своей смерти.

Умер последний патриарх чань в 713 году, то есть в тот счастливый период, когда китайская культура находилась на вершине своего исторического развития.

Немногим более ста лет спустя после его смерти Рю Соган, один из самых знаменитых ученых в истории китайской литературы, оставил памятную надпись на надгробии шестого патриарха (император Сиен-цун посмертно пожаловал Эно титул «Большого Зеркала» (Дай-чень). Эта надпись гласит: «Шестым патриархом после Бодхидхармы был Дай-чень. Сначала он работал в качестве слуги. Нескольких слов учителя было достаточно, чтобы он моментально понимал глубочайший смысл, содержащийся в них. Он произвел на учителя очень большое впечатление и в конце концов получил от него символ веры. После этого он скрывался в южных областях, и в течение шестнадцати лет никто ничего не знал о нем. Наконец, он решил, что пришло время объявиться в мире. Он обосновался в Цао-цих (таково название места, которое Эно сделал центром чаньской веры) и начал проповедовать».

Предание о Хуэй-нэне с головой быка

Рассказывают также, что на самом деле Хуэй-нэн не умер, а, подобно многим великим подвижникам прошлого, отправился в горные просторы Тибета, чтобы затеряться в них, словно в вечности. По пути (уже в Пустыне трав) ему пришлось заночевать. В это время на него набрели разбойники. Прельстившись главным образом дорогими книгами, которые Эно забрал с собой, они отрубили патриарху голову.

От боли Бодхисатва пробудился, сорвал голову с буйвола, который пасся неподалеку, прилепил ее себе на шею и затем самым действенным образом преподал свою доктрину действия в соответствии с собственной природой разбойникам, которым не позавидуешь. Потому-то имеются иконографические изображения, на которых Хуэй-нэн показан с бычьей головой.

Патриарх и ученик Северной школы

Как-то один из учеников Дзинсю, главы Северной школы чань (10), явился к Эно, чтобы изучить дзен под его руководством. Для начала патриарх спросил его, чему же его учил Дзинсю. Ученик отвечал так: «Мой учитель обычно учил останавливать умственную деятельность и сидеть спокойно в медитации в течение долгого времени и не ложиться».

На это Эно возразил: «Остановить умственную деятельность и сидеть спокойно в медитации – это болезнь, а не дзен, и нет никакой пользы в том, что человек будет долго сидеть в одной позе». В пояснение своих слов он тут же предложил ученику следующую гатху:

Пока человек живет, он сидит и не ложится,
Когда он мертв, он лежит и не садится;
Груда зловонных костей.
К чему же труды и старания?

Остановить умственную деятельность и сидеть спокойно в медитации – это болезнь, а не дзен.

Нравственность, мудрость и медитация

Однажды в беседе с монахом с Севера Чжичжэном патриарх спросил у него:

– Я слышал, будто ваш наставник чань в своем обучении передает ученикам только шилу (нормы нравственности), дхьяну (медитация) и праджню (трансцендентная мудрость). Объясни же мне, что это за шила, дхьяна и праджня, которым он учит.

Чжичжэн отвечал:

– Отец-настоятель Шэпьсю, объясняя их, говорит, что не совершать злые деяния – это и есть шила; напротив, совершать различные добрые деяния – это называется праджня (мудрость); очищать свое сознание – это есть дхьяна (медитация). Вот что называет он шилой, дхьяной и праджней и этому учит нас в своих проповедях. А как понимаете это вы, отец настоятель?

Патриарх Хуэй-нэн покачал головой:

– Прекрасное толкование, но у меня – другая точка зрения.

Чжичжэн спросил:

– В чем же она заключается?

Хуэй-нэн ответил:

– Постижение бывает медленное и быстрое.

Тогда Чжичжэн попросил патриарха объяснить, как он понимает шилу, дхьяну и праджню.

Патриарх начал:

– Выслушай мои объяснения, и ты поймешь, как я вижу это. Основа сознания, не совершающая ошибок, является шилой (нравственностью) собственной природы; основа сознания, не подверженная волнениям, является дхьяной собственной природы; основа сознания, не омраченная неведением, является праджней собственной природы.

А затем великий наставник Хуэй-нэн добавил:

– Ваша шила, дхьяна и праджня призваны воодушевлять людей малых способностей, а моя шила, дхьяна и праджня призваны воодушевлять людей высших способностей. Если можно обрести просветление в своей собственной природе, то не нужно опираться на шилу, дхьяну и праджню.

Чжичэн попросил:

– Объясните, пожалуйста, что значит «не опираться».

Патриарх сказал:

– Наша истинная природа никогда не ошибается; она не подвержена волнению, не омрачена неведением. Каждая наша мысль озарена праджней и всегда свободна от внешних признаков вещей. Так зачем же нужно на что-то опираться?! Собственная природа самопроявляется внезапно, и внезапное пробуждение не имеет постепенной последовательности, поэтому она и не опирается ни на что».

Чжичжэн поклонился и после этого остался на горе Цао-цих, вступил в школу Хуэй-нэна и не отходил затем от великого наставника ни на шаг.

Как видеть и не видеть

Другой монах, по имени Шэньхуэй родом из Наньяна, тоже пришел на гору Цао-цих и, совершив поклон учителю, спросил:

– Когда вы, сидя, медитируете, вы видите или нет?

Наставник поднялся, трижды ударил Шэньхуэя

и спросил, в свою очередь:

– Шэньхуэй, когда я бью тебя, тебе больно или не больно?

Монах ответил:

– И больно, и нет.

Тогда патриарх сказал:

– Вот и я тоже и вижу, и не вижу.

Шэньхуэй попросил:

– Великий наставник! Объясните, что означает «и вижу, и не вижу».

Патриарх ответил:

– Когда я говорю «вижу», то имею в виду, что всегда вижу собственные ошибки и недочеты. Это я называю «видеть». Когда я говорю «не вижу», то имею в виду, что не смотрю на ошибки и пороки других людей Поднебесной. Поэтому я и говорю, что вижу и не вижу одновременно. Ну а как насчет твоего «и больно, и не больно»?

Шэньхуэй ответил:

– Если совсем не больно, то, значит, я уподобился бесчувственному дереву или камню; если больно, то, значит, я, как всякий обычный человек, подвержен дурным эмоциям.

Тогда великий наставник сказал:

– Шэньхуэй, «видеть и не видеть», о которых ты спрашивал, есть двойственность; «больно или не больно» есть рождение и уничтожение. Ты еще не достиг созерцания своей собственной природы, но осмелился прийти сюда, чтобы дурачить людей.

Шэньхуэй поклонился, не проронив ни слова.

Великий наставник продолжил:

– Твое сознание омрачено неведением, и сам ты не можешь видеть, а потому найди доброго друга-наставника, обладающего обширными познаниями, чтобы он показал тебе Путь. Ты должен созерцать свое собственное сознание, чтобы пробудить его, и должен практиковать это в соответствии с Учением. Поскольку сам ты омрачен неведением и не зришь свое сознание, ты приходишь ко мне и спрашиваешь, вижу я или нет. Даже если сам я вижу и знаю, то это не исправит твоих заблуждений.

Даже если сам ты видишь, то это тоже не может заменить мои заблуждения. Как ты можешь спрашивать меня, вижу я или нет, если ты сам не занимаешься практикой?!

Шэньхуэй поклонился и вступил в школу. Он не покидал горы Цао-цих и всегда старался быть рядом с патриархом.

Последнее наставление патриарха

Накануне своего ухода из жизни Хуэй-нэн созвал всех монахов, сообщил им о том, что намерен покинуть мир, и сказал, что напоследок даст им одну гатху, гатху об истинной реальности и иллюзии, движении и покое.

– Если вы все будете повторять ее и прозревать ее смысл, то станете одним целым со мной. Практикуйте самоусовершенствование в соответствии с ней, и вы не потеряете суть учения нашей школы.

Вся монашеская братия склонилась перед своим наставником и просила патриарха оставить им эту гатху, обещая с благоговением в сердце принять и хранить ее. Гатха гласит:

Все вещи не имеют реальности,
А потому следует освободиться
от идеи реальности вещей.
Тот, кто верит в реальность вещей,
Живет в совершенно нереальном мире.

Тот, кто верит в реальность вещей,

Живет в совершенно нереальном мире.

Тот, кто может обрести
истинную реальность в самом себе,
Освобождается от иллюзорности феноменального
мира, обретая истинное сознание.
Но если в собственном сознании
не освободиться от иллюзий,
То где найдешь реальность, когда все ирреально?!

Живые существа, обладающие чувствами,
вовлечены в движение;
Бесчувственные объекты недвижны.
Если культивировать абсолютную недвижность,
То можно уподобиться мертвой неподвижности
бесчувственных вещей.

Если же вы хотите обрести истинный покой,
То нужно сохранять покой в движении.
В полной и абсолютной неподвижности
нет ничего, кроме неподвижности,
Как в вещах мертвых и бесчувственных
нет семян буддовости.

В полной и абсолютной

неподвижности нет ничего,

кроме неподвижности,

как в вещах мертвых и бесчувственных

нет семян буддовости.

Умея хорошо различать внешние признаки вещей,
Неуклонно держитесь абсолютного принципа;
Если вы прозреете и осознаете это,
То, значит, будете действовать
в соответствии с истинной реальностью.
Призываю всех, изучающих Путь:
Необходимо приложить все усердие,
Чтобы освободиться во вратах махаяны
От привязанности к рождениям-и-смертям.

Если в будущем вы встретите человека, с которым
вам суждено встретиться,
То обсудите вместе с ним слова Будды.
Если же окажется, что в действительности между
вами нет кармической связи,
То нужно лишь молитвенно соединить свои ладони
и воодушевить его к добру.
Но не нужно спорить с ним, так как в нашем
Учении издревле не принято оспаривать друг друга,
Ибо споры означают утрату истинного смысла Пути.
И тот, кто оспаривает врата Дхармы,
Погружается во мрак неведения,
Вовлекая свою собственную природу
В круговорот смертей-и-рождений.

Внимательно выслушав гатху, монашеская братия постигла смысл поучений великого наставника. Все монахи как один поклонились ему и выразили свое почтение, осознав, что великий наставник не останется больше в этом мире.

Честный ответ

Как известно, Дхарму от шестого патриарха унаследовал Син-сы; его, кстати, поэтому часто называли «седьмым предком». В дальнейшем два преемника Синсы, Дун-шань и Цао-шань, основали секту Цаодун, ставшую одной из пяти главных чаньских сект Китая.

Итак, Син-сы из монастыря Цинн-юань задал шестому патриарху вопрос: «Что нужно делать, чтобы избежать прохождения последовательных ступеней в развитии?» (Имеются в виду ступени метода постепенного просветления.)

Патриарх спросил у своего ученика: «Что практиковал ты сам в последнее время?»

Син-сы честно ответил: «Я не практиковал даже Благородных Истин (Четыре Благородные Истины о страдании и пути к избавлению от них, сформулированные самим Буддой)».

Патриарх спросил: «В таком случае каких же последовательных ступеней ты хочешь избежать?»

Син-сы ответил: «Я не практикую даже Благородных Истин, так где же тогда последовательные ступени?»

Хуэй-нэн высоко оценил ответ Син-сы.

Назад: Гун-ани и притчи периода первого патриарха чань

Дальше: Другие великие наставники чань