Впервые – в журнале «Современник», 1860, № 8, стр. 351–370 (ценз. разр. – 14 августа). Подпись: Н. Щедрин.

Сохранилась черновая рукопись рассказа под заглавием «Один из многих». Первый лист ее представляет собой бланк рязанского вице-губернатора за 1858 год. Рукопись не завершена; она обрывается словами: «А главное, что без онёров! – повторяет Иван Фомич» – и отличается от основного текста множеством вариантов стилистического характера. Сохранилась и беловая рукопись. Она содержит полный текст произведения, который также отличается от основного текста рядом разночтений. В ходе работы над беловой рукописью Салтыков дал новую редакцию фрагмента о Петербурге, производящем «только чиновников и болотные испарения» (см. стр. 101), сократил рассуждение о нововведениях (стр. 108). После слов: «чтобы всякое дыхание бога хвалило, чтобы и травка – и та радовалась!» – в беловой рукописи следовало продолжение:

«Ведь и прежде бывали же мы в переделках, да и в каких еще! Однако, благодарение богу, и злого татарина поработили, и француза цыбулястого уняли и все этак ладно да мирно… без всяких нововведений! Ну, и опять татарин сунься – и опять управимся! и опять француз нагрянь – и опять уймем цыбулястого! Иль мало нас? К чему же, спрашиваю я вас, повели бы тут нововведения?»

Наиболее существенным из вычеркнутых в беловой рукописи фрагментов является характеристика Забулдыгина и Шалимова, следовавшая после слов: «А жаль молодого человека! Еще намеднись говорил я ему: «Плюньте, Николай Иванович!» – так нет же!» (стр. 113). Приводим ее полностью по рукописи.

«Забулдыгин поселился в нашем городе недавно, но уж успел всем надоесть по горло. По-видимому, и в мнениях он с нами не разнствует, и на откупа с надлежащей точки взирает, и по части гражданских доблестей никому не уступит, но есть в нем как бы лай административный какой, который, как кажется, независимо от него самого, природою в него вложен. Бывают такие люди на свете, что даже свой собственный нос в зеркале увидят, и тут думают: «а славно, кабы этот нос поганый отрезать»! К числу сих людей принадлежит и Забулдыгин. Иной раз, по-видимому, он обласкать человека хочет, но вдруг как бы чем-либо поперхнется (воспоминания грустные, что ли, у него есть?), и пошел лаять да лаять направо и налево. И добро бы лаял на Шалимова и подобных ему неблагонамеренных людей, но нет! и на нас свою пасть нередко разевает, хотя с нашей стороны, кроме уважения к отеческим преданиям и соблюдения древних палатских обрядов, ничего противоестественного или пасквильного отнюдь не допускается. А потому об нем можно сказать: так ограниченная от природы шавка злится и выходит из себя, лая на свой хвост, в котором, от ее же собственной неопрятности, развелись насекомые.

Что касается до Шалимова, то мы вообще никогда его не любили. Если же генерал Голубчиков и изъявлял сожаление об его падении, то полагаю, что он сделал это единственно по чувству христианского человеколюбия. Ибо человек этот заносчив и самонадеян, к красотам природы равнодушен, а к человечеству недружелюбен и предосудительно строг. Предметы видит как бы наизнанку».

В «Нашем дружеском хламе» Салтыков обратился к изображению «губернской аристократии» – высшего губернского чиновничества, дав яркую сатирическую зарисовку бедности его идейной жизни и низменности его быта. По своему характеру и условиям, в которых им приходится действовать, герои «Нашего дружеского хлама» значительно отличаются от своих предшественников из «Губернских очерков». Они живут не в безмятежные крутогорские времена, а в тревожный период подготовки крестьянской реформы, с часу на час ожидая новых реформ и облегченно вздыхая при каждом известии об очередном колебании правительства в сторону реакции.

Герои рассказа имеют своих реальных прототипов в среде рязанской бюрократии. «По перемещении М. Е. Салтыкова в Тверь, – вспоминает С. Н. Егоров, служивший в 50-60-х годах делопроизводителем Рязанского губернского правления, – в печати появился его очерк «Мои старый дружеский хлам». В нем можно видеть господ рязанцев того времени, которых теперь уже нет: «Генерал Голубчиков» – председатель казенной палаты В<ишневский>. «Рылонов» – советник той же палаты <Леонов>, «губернский Сенека» – правитель канцелярии губернатора Д<митриевский> и т. д. Рылоновым советник назван как по созвучию фамилии, так и по его громадному, с нечеловеческими челюстями лицу. Он был человек не старый, но по складу чиновник дореформенный, не гнушавшийся видами по службе. Рассказывали: когда Рылонов узнал о назначении Салтыкова в Рязань, то упал в обморок».

…в том заведении, в котором он состоит аристократом, происходили сего числа торги. – Речь идет об откупных операциях («торги»), совершавшихся в казенной палате (см. прим. к стр. 73).

…вижу… генерала Голубчикова…– В рассказе «Наш дружеский хлам» продолжают действовать некоторые персонажи «Губернских очерков» – генерал Голубчиков, Корепанов – «губернский Мефистофель» и др., хотя действие происходит уже не в Крутогорске. Все действующие в рассказе «генералы» – это действительные статские советники, то есть штатские генералы.

«Что он Гекубе, что она ему?» – слова из монолога Гамлета (2 акт, 2 сцена). Гекуба – одна из героинь гомеровской «Илиады».

…опасений никаких иметь не следует. – В 1860 году Редакционные комиссии внесли в проект «Положений…» ряд изменений: в одних губерниях нормы земельных наделов были понижены, в других – увеличен крестьянский оброк и т. д. Подобные изменения давали дворянам-помещикам основание надеяться, что проведение крестьянской реформы в жизнь не нанесет значительного ущерба их привилегиям и правам.

…преимущественно в ломбардных билетах, которые мы спешим в настоящее время променивать на пятипроцентные. – Речь идет об участившейся в период подготовки крестьянской реформы продаже обремененных долгами помещичьих имений. Продавая имение, помещик взамен закладных получал, за вычетом долгов, стоимость имения различного рода обязательствами, приносящими 5% роста.

…не выходя из министерства финансов…– Муж Голубчиковой служил председателем казенной палаты, то есть по ведомству министерства финансов.

…Шалимов в трубу вылетел! – Г. А. Джаншиев в книге «А. М. Унковский и освобождение крестьян» (М. 1894, стр. 148) указывает, что в лице «выведенного Салтыковым оклеветанного Шалимова встречается не одна черта, напоминающая судьбу А. М. Унковского», тверского губернского предводителя дворянства, сосланного в феврале 1860 года в административном порядке в Вятку. Между тем, несмотря на такое указание хорошо осведомленного современника Салтыкова и биографа Унковского, нельзя отрицать и известной автобиографичности образа Шалимова. Явный намек на интриги, которые местная бюрократия плела против Салтыкова в период его вице-губернаторства в Рязани, находим в черновой и беловой рукописях рассказа, где первоначально вместо: «Шалимов в трубу вылетел!» – было: «наш вице-губернатор в трубу вылетел!».