Глава 7
Президентский супчик
– Он какой-то странный, – шепнул детективу Игорь, открывая дверь дома Донниковых, – все время чему-то радуется…
Алексей вошел в гостиную и сразу понял, в чем дело: академик Виктор Павлович Копылов принадлежал к тому редкому типу людей, чьи губы сама природа сложила в легкую улыбку. Обычно это выглядит очень мило, придавая лицу постоянную доброжелательность, но частенько приводит и к неловким ситуациям: против воли своего обладателя такое лицо улыбается даже на похоронах. А с возрастом улыбка начинает множиться в морщинах и морщинках, и от нее уже не спастись.
Кис понял это по тем усилиям, которые делал Виктор Павлович, безуспешно пытаясь прогнать улыбку со своих губ, – речь все-таки шла о смерти Донникова. И, разумеется, это не «синдром Петрушки» – люди с таким генетическим отклонением страдают умственной отсталостью и академиками не становятся. Просто у природы дрогнула рука, когда она лепила лицо Виктора Павловича. Точно так же, как не повезло другим, чей рот оказался уголками вниз – всегда то ли плаксивая, то ли брезгливая гримаса на лице. Неизвестно, с чем труднее жить.
– Нет, у меня не синдром Ангельмана, – будто догадался о мыслях детектива Копылов, пожимая ему руку и… улыбаясь.
Ангельмана… Кис не знал, что это за зверь такой, но сообразил с учетом контекста.
– Кажется, так называется «синдром Петрушки» по-научному? Что вы, мне подобное и в голову не пришло, – любезно ответил он.
– Очень рад познакомиться с другом моего друга, – все тряс Кисову руку академик. – Я тоже с ним в школе учился, только на два класса старше, что не помешало нашей дружбе.
Алексей намек понял: его раскусили. Виктор Павлович помнит тех, с кем общался маленький Женя. И даже если среди них был Костя Чебыкин, то не с Кисовой физиономией.
– Пойдемте прогуляемся, здесь так чудесно, – Виктор Павлович сделал широкий приглашающий жест в сторону распахнутой во двор двери. – Ничего, если мы оставим вас тут ненадолго одних, молодые люди?
Маша с Игорем закивали.
– Машенька, не сделаешь ли для нас пока чайку?
И, подхватив Алексея под руку, Виктор Павлович повлек его во двор.
– Красота, а? – вздохнул он полной грудью, настойчиво таща детектива в глубь сада, в румяную гущу яблонь, подальше от дома.
Ясно, не хочет, чтобы за ними подсматривали. Или подслушивали.
– Тут нас уже никто не увидит, – притормозил Алексей. – А то еще немного, и мы упремся в ограду.
– Смотрю, вы успели изучить здешнюю топографию… Главное, чтобы нас не услышали. Надеюсь, в деревьях «жучки» не понатыканы.
– Вот как? А в доме есть «жучки»? Вам что-то известно о прослушке?
– Известно? Нет. Но я опасаюсь и имею для этого веские основания… Вы кто? – спросил он без перехода. – Утром мне звонила Маша, задавала вопросы. Якобы на них ее натолкнул папин школьный друг, приехавший в гости. Только мне не лгите. Вы пытаетесь разузнать подробности о гибели Жени? Вы профессиональный сыщик? Или любитель?
– Частный детектив. – Алексей чувствовал, что с этим человеком он может и даже должен быть откровенен.
– Вас Машутка наняла?
– Да.
– Почему вас? Вы как-то знакомы были раньше?
– Нет, кто-то ей меня порекомендовал… Это вы написали письмо?
– Какое письмо?
Виктор Павлович удивился так искренне, что даже его жутковатая улыбочка на мгновение разгладилась.
– Раз не вы, то нечего и обсуждать.
– Воля ваша. Я буду краток: немедленно бросайте это дело. Вы не только подставляетесь сами, но и Машу подставляете. Мне не нравится, что она обзванивает знакомых и задает вопросы. Это опасно.
– Это совет? Приказ?
– Лучше бы послушались меня без встречных вопросов. Я знаю, что говорю.
– Не тратьте время, все равно не прокатит. Я не стану объяснять вам причины, по которым я взялся за это дело, – но я взялся. И найду хотя бы часть ответов.
Копылов покрутил головой, будто удивляясь услышанному, но ничего не сказал.
– Судя по вашему предостережению, – продолжал Алексей, – вы полагаете, что имел место не несчастный случай, а убийство?
– А вы?
– Скажем так: я это допускаю.
– Вот и я допустил. Хороший врач не обходится без логического мышления. Для этого необязательно иметь ксиву сыщика.
– Алан Бицаев… вы знакомы? Он тоже друг Донникова.
– Знакомы.
– Он пытался меня убедить в том, что Донников выпил лишнего накануне.
– Он вас не знает. Он не мог сказать вам правду с бухты-барахты.
– Почему?
– О чем мы говорили минуту назад? Соображайте, уважаемый, вы же детектив.
– О том, что Евгений Дмитриевич не мог без посторонней «помощи» слететь в пропасть. Он опытный и аккуратный водитель, он был трезв, дорогу хорошо знал, и «Аннушка масло не разлила».
– Аннушка? А, вспомнил… Похоже, мы оба осторожничаем, не зная, можно ли доверять друг другу.
– Верно. Но мне доверять можно хотя бы потому, что я ни в чем не замешан по определению. Я не был знаком с Донниковым, с его работой, коллегами, семьей. А нашему знакомству с Машей всего сутки. Мне даже некому сболтнуть лишнего, поскольку ни одного заинтересованного в ваших секретах лица я не знаю. Зато вы можете оказаться лазутчиком, подосланным убийцей для того, чтобы разведать, что мне известно.
– Браво. Мне нравится, как работает ваша голова. Если – не приведи господь! – вдруг надобность возникнет в сыщике, то обращусь именно к вам… Ну что ж, придется мне, видимо, помочь вам с информацией. Как там у вас с тайной исповеди?
– Если вы не собираетесь признаваться в убийстве, то работает тайна клиента.
Академик Копылов еще раз посмотрел на детектива, еще поизучал его лицо и решился.
– Ладно. То, что я скажу вам… – Он оглянулся по сторонам, вытягивая шею, затем ухватил детектива за рукав и утащил еще поглубже в чащу деревьев. – Об этом Женя никому не говорил, кроме меня… Ну, еще Алан знает. То, что вы сейчас услышите, надо сразу же забыть.
Алексей кивнул. Виктор Павлович тоже кивнул: поверил.
– Женя наблюдал за здоровьем самого президента, – веско проговорил он.
– Об этом в прессе говорилось, хоть и мельком. Так что невелик секрет.
– А вот о чем в прессе не говорилось… Последние несколько недель – последние до гибели Жени Донникова, как вы понимаете, – президенту нездоровилось. Он зачастил к Жене. И тот, осуществив полный спектр исследований, установил, что его пациента травят. Не политически, а в прямом смысле, ядом. Каким-то растительным токсином, маленькими дозами. Женя хотел исследовать токсин, узнать, откуда он родом, но привлекать специалистов по редким растительным ядам ему запретили – чтобы волна не пошла. Сказали, что у них есть нужные ученые, обойдутся без помощи Донникова.
– И как, нашли?
– Откуда Жене знать? Он показал результаты анализов своему пациенту, объяснил, что к чему, и вызвался исследовать токсин. В ответ пациент его сердечно поблагодарил, обещал награду и просил никому не говорить, вообще забыть. Поскольку дальше он будет разбираться сам и помощь академика Донникова больше не понадобится. Женя выписал ему кучу рецептов, назначил разного рода процедуры для очищения организма, на чем они и расстались. С тех пор этот пациент к нему не приходил. Зато на Женю вскоре стали покушаться. Теперь вы понимаете, почему я опасаюсь прослушки. Уровень тут такой, что, возможно, уже и вами интересовались…
Вот почему Алан Бицаев так боялся! Теперь ясно: он опасался, что его телефон прослушивается. Уж если Копылов был готов искать «жучки» на яблонях…
– Так вам Евгений Дмитриевич рассказал о покушениях? Давайте сверим версии: я знаю о четырех попытках, а вы?
– О трех…
Понятно: о Лиде Евгений Дмитриевич предпочел умолчать.
– Но вы меня не поняли, – пылко продолжал Виктор Павлович. – Не надо сверять версии – ваше расследование необходимо полностью свернуть! Причем немедленно! И главное, Машу попридержите!
– Не вижу причин для паники. Донников спас жизнь президенту, ему орден нужно дать. И президент академику благодарен. Ему незачем избавляться от своего спасителя! А тот, кто пытался отравить главу государства, уже опоздал: Донников токсин нашел и своему пациенту о нем сказал. Тайне не было суждено умереть с академиком, так сказать. Зачем же после драки кулаками махать?
– Вы правы, совершенно правы. Но не так все просто… Женя не только свидетель, но и единственный, кто мог об этом убедительно рассказать и научно обосновать, с формулами и терминами, если кто спросит, – будь то журналисты или органы. Так что некто устранил источник бесценной – в силу своей компетентности – информации государственной важности. Этот некто рассуждал примерно так: пока академик Донников жив, он может проговориться, может в суде стать свидетелем, может интервью дать. А то еще в мемуарах написать. Или в секретном дневнике, который завещает детям… Кому-то этого очень не хотелось.
– Отравителю. Кому же еще. Вернее, той группе людей, которые за этим стоят… Кто-то собирается захватить власть, что ли? И для начала намерен освободить место власти предержащей?
– Вот вы и сами дошли до правильного вывода, поздравляю! – с легкой насмешкой проговорил Копылов. – Осталось вам еще одну вещь понять, и мы у цели.
Алексею не понравился его ироничный тон. Конечно, детектив не силен в дворцовых интригах, но это не повод разговаривать с ним, как с пацаном!
Он хотел было осадить академика, но передумал: какая ему, Кису, разница, в конце концов. Пусть как с пацаном, – главное, не уводить разговор в сторону.
– Какую вещь? – покладисто поинтересовался он.
– Вспомните: Женю настоятельно просили об этом молчать и даже запретили ему поиски природы токсина.
Кис подумал некоторое время.
– Значит, там, в близком окружении пациента, догадываются, из чьих рук токсин упал в президентский супчик, и не хотят выносить сор из избы. Будут разбираться по-тихому, между собой. Так?
– Зачет. Если это не полная истина (чего мы никогда не узнаем), то очень близко к ней, тут двух мнений быть не может, – откликнулся Копылов. – Так что расследование, по крайней мере ваше, им не нужно. Допустим даже, найдете вы заказчика убийства – вам некуда будет нести эту информацию. У вас ее не примут. Она лишняя, никем из окружения пациента не востребованная, поскольку сору надлежит остаться в избушке, как вы верно заметили. Зато если те, кто с токсином играется, прознают о вашем расследовании, то вам крышка. Найдут в каком-нибудь овраге и вашу машину… с вашими обгоревшими неопознаваемыми останками. А вы еще и Машу в это дело вовлекли! Теперь вы понимаете, что натворили?!
Алексей похолодел. А ведь действительно он подставил девочку… Конечно, он всего этого не знал и знать не мог, и Маша сама его призвала на помощь, но это все жалкие оправдания. Пусть по неведению, но дров он явно наломал!
– Так что быстренько сворачивайте деятельность, – жестко проговорил Виктор Павлович. – И Маше скажите, что отказываетесь. Настоящую причину вы озвучить не можете – значит, придумайте какой-нибудь благовидный предлог. И оставьте этот дом и его обитателей в покое.
Копылов внимательно посмотрел на Алексея, на его растерянное, виноватое лицо и, повернувшись к нему спиной, зашагал к дому. Кис двинулся за ним, с трудом переставляя враз отяжелевшие ноги.
Как ни странно, Виктор Павлович ждал его у двери в дом. Видимо, не хотел провоцировать лишние вопросы со стороны Маши и Игоря, которые удивились бы, что мужчины возвращаются со своей таинственной прогулки поодиночке.
– Чай готов! – радостно объявила Маша, зорко всматриваясь в их лица, будто надеясь прочитать ответы на свои вопросы.
– Деточка, мне пора ехать, ты уж меня извини, старика, – проговорил Копылов, приобнимая девушку за плечики. – Мы так увлеклись воспоминаниями с Костей Чебыкиным, – академик кивнул в сторону Алексея Кисанова (с улыбкой, разумеется), – что я не заметил, как время пролетело… Вы уж попейте чаю без меня.
И он, бросив многозначительный взгляд на детектива, направился к выходу. Маша пошла его провожать.
– Что-то не так, Кис? – обеспокоенно спросил Игорь. – У тебя лицо прям перевернутое…
– Потом.
Алексею чрезвычайно не нравился поворот, который приняло дело. Конечно, его самолюбие было чувствительно задето – он и впрямь выглядел дилетантом, взявшимся за дело, для которого не обладает нужной компетенцией. Кроме того, из полученной информации вытекало, что опасность реально существовала для него и для Маши.
Но…
Во-первых, бросать расследование ему совершенно не хотелось. Вопреки здравому смыслу, да, – но охотничий азарт разыгрался. Он уже влез в семимильные сапоги («Кис в сапогах», как шутил Ванька, его первый ассистент), и шпоры уже позвякивали от нетерпения. Сегодня он много узнал, очень много, и какие-то смутные соображения крутились у него на периферии сознания. Времени поразмышлять над информацией у него не было – осмыслить все и разложить по полочкам, как он любил. Но там было что-то интересное, и Кис хотел докопаться до этого «интересного».
Во-вторых, он чувствовал свой долг перед Машей. Да, Копылов прав: если даже и удастся детективу докопаться до истины, то никуда ее, истину эту, не понесешь. Но ведь Алексей и не собирался. Он работает на Машеньку, это ей нужен ответ. И никому другому докладывать о результатах расследования он не намерен. Будет, конечно, ей больно, если убийцы останутся безнаказанными, – но после получения загадочного голубиного письма она знает, что ее отец не случайно слетел в пропасть. Он убит. И ей нужны хоть какие-то объяснения. «За что?!» – вот первое восклицание, которое вырывается у людей, узнавших об убийстве дорогого человека. «За что?!» – кричит сам человек при виде наведенного на него пистолета. И ответ на этот вопрос первичен.
Кто написал голубиное письмо, зачем? Маша уже хоть как-то смирилась со смертью отца в ДТП за прошедший месяц – кому понадобилось бередить ее раны и втягивать в опасную игру? Причем из слов Копылова получается, что у Донникова было только два близких друга, которым он доверил тайну: он сам и Алан Бицаев. И ни тот, ни другой письма с голубем не присылали. Бицаев в Адыгее и вряд ли сумел бы такое сложное мероприятие оттуда организовать; Копылов о письме вообще ничего не знал. И главное, считает дело столь опасным, что требует немедленно свернуть расследование. Тогда как письмо, ровно наоборот, расследование инициирует…
Вернулась Маша, проводив Виктора Павловича, принялась разливать чай. По тому, как они с Игорем бросали друг на друга взгляды – теплые такие и радостные взгляды, – Кис окончательно понял, что между ними завязались отношения. Они еще ничего не значат, им день от роду, и завтра можно передумать, причем довольно безболезненно, и сделать вид, будто ничего и не было…
Можно. Но Алексей знал: Игорь не просто поддался чарам Машеньки. Он позволил себе поддаться. Никто не может нас очаровать, пока мы не готовы быть очарованными. Значит, место Кристины в его душе если еще не полностью освободилось, то уже частично.
Алексею это представлялось всегда наглядно, как на детском рисунке: будто в душе человека есть некое широкое сиденье и его целиком занимает тот, кого он любит. По-королевски занимает, как трон. Но когда любовь почему-либо ослабевает, то любимый человек подвигается, подвигается на сиденье, пока не окажется на краешке. И тогда рядом с ним образовывается свободное местечко, которое может занять новый человек… Дальше бывает по-всякому, но чаще всего тот, кто сдвигался к краешку, в конце концов с него падает. А новая любовь по-хозяйски усаживается на трон.
Но все эти подвижки и подсидки происходят не сами по себе, а с нашего позволения. Или с нашего попустительства, неважно. Поэтому Кис так и выразился: Игорь позволил себе поддаться чарам другой девушки. Маша прелестна, спору нет, но еще месяц назад Игорь бы сказал себе: СТОП. У меня есть Криска. А сегодня он позволил себе если не конкретное «да», то «может быть»…
А не рано ли? У Криски, вероятно, временные заморочки, с ней надо просто поговорить. А уж потом решать.
Не его это, конечно, дело. Алексею не пристало вмешиваться в чужие любовные отношения. Игорь взрослый парень, а Кис ему не папаша…
Но ему было больно думать, что Игорь мог так легко отказаться от Кристины при первой же трудности в отношениях. Тем более что до сих пор у них все шло так гладко! Он любил их обоих и, честно говоря, думал вскоре погулять на их свадьбе…
– Виктор Павлович рассказал вам что-то важное? – сдержанно спросила Маша, ставя на стол выпечку, хотя глазки ее так и сверкали от желания узнать суть тайного разговора.
– Пока не знаю.
– Как это? – удивилась девушка.
– Я получил кое-какую информацию, но мне необходимо ее обдумать. У меня не было для этого времени. Обычно я предаюсь размышлизмам в своем персональном кабинете, – улыбнулся он. – Иначе у меня не получается.
Игорь уловил, что шеф находится в затруднительном положении.
– О, ты знаешь, это уже практически легенда! – весело заявил он. – Алексей Андреевич ДУМАЕТ! Замрите все!
– Так что же, – разочарованно откликнулась Машенька, – выходит, мы целый день собираем информацию, а у вас нет ни одного вывода?
– Есть. Целая куча. Но эту кучу надо привести в порядок, выстроить в цепочку, придать ей вид логичный и завершенный. Завтра, Машенька. Дождись завтрашнего дня, и, обещаю, я тебе выдам что-то внятное. Лады?
Маша удрученно кивнула. Алексей поставил опустошенную чашку на блюдце. Игорь, поняв знак, быстро допил свой чай. Детективы поднялись.
– У тебя какие планы на завтра?
– Урок вождения в одиннадцать.
– В Москве? На Ленинском, как в прошлый раз?
– В Москве, но инструктор хочет меня потренировать на МКАДе. Это серьезное испытание, по его словам, и если я справлюсь, то смело могу идти на экзамен.
– А потом ты куда?
– Сюда. Домой.
– Как только закончишь урок, позвони мне. Может, надо будет встретиться.
Выходя из дома Донниковых, Кис спросил Игоря, не забыл ли он взять Машин отчет.
Игорь не забыл. Кис протянул руку, и Игорь вложил в его ладонь несколько листков, исписанных круглым детским Машиным почерком.
Они спустились со ступенек, сели в джип. Алексей наладил навигатор и тронулся.
– Что-то пошло не так, Кис? – спросил Игорь.
– Пока не знаю, – уклонился от прямого ответа детектив, – слишком много информации, причем противоречивой. Мои мозги еще не успели ее обработать, я Маше правду сказал.
– Ну-ну, – недоверчиво произнес ассистент.
Алексею было понятно, почему недоверчиво: Игорь знал, что в трудных случаях шеф любил рассуждать вслух, внимательно слушая реплики своего ассистента, частенько полезные. А тут вдруг повышенная секретность… Но ту часть информации, которую детектив получил от шофера, а позже у Лиды, рассказать вполне можно, счел Алексей и пустился в повествование.
– Мотоциклист, – задумчиво проговорил Игорь, когда шеф умолк, – везде мотоциклист…
– Доказательств, что в мединституте был тоже он, нет. Но думаю, он. В трех из четырех покушений засветился мотоциклист. Логично предположить, что на все наняли одного и того же человека.
– Конечно. А там, в институте, какие могут быть доказательства? Он же не круглый идиот, чтобы нападать на академика со шлемом под мышкой! Он или не на своем мото приехал, или… Ну, на улице шлем он оставить не мог: враз украдут, сам знаешь. Зато, я уверен, расспроси мы вахтера, тот припомнит, как сторожил чей-то шлем за сотенку.
– Если у них там есть вахтер… Съезди завтра в этот институт, я тебе адресок запишу. Вдруг он так-таки существует и даже сумеет дать устное описание этого парня! Он ведь видел его без шлема.
– Заметано, – кивнул Игорь. – Кис, а что тебе Копылов рассказал? На тебе лица не было, когда ты с прогулочки вашей вернулся.
– Ничего особенного. Я просто устал… Скажи-ка, – Алексей посмотрел на парня, – у тебя что-то с Машей намечается?
Нужно было срочно сменить тему в силу ее повышенной секретности и клятвенного обещания детектива детали беседы с академиком Копыловым не разглашать. И Кис не нашел ничего лучшего, как завести разговор о делах сердечных.
– Она мне нравится.
– Мне тоже, – пожал плечами детектив. – Но из этого еще ничего не следует. А у вас, судя по переглядушкам, что-то уже следует…
– Я знаю, к чему ты ведешь. Поэтому информирую тебя, не дожидаясь вопроса: Кристина мне сегодня позвонила и сообщила, что получила грант из университета Монреаля.
– По социологии? Криска ведь социологию изучает, память мне не изменяет?
– Ее самую. А в Канаде социология как наука очень развита.
– Так это здорово? Или нет?
– Смотря для кого. Она уезжает в Канаду на год.
– Вот как…
– Вот так. Сказала, что за это время, вдали от меня, она надеется в себе разобраться. И преодолеть комплекс благодарности.
– Ага…
Алексей решительно не находил слов, чтобы как-то Игоря поддержать. Похоже, что совсем недавно выросло новое поколение женщин, у которого ценности ощутимо отличались от поколения предыдущего. Его жена, Александра, с боем отвоевывала свою личностную независимость; а нынешним девушкам эта независимость будто изначально, при рождении, в пеленки подложена. Пусть не всем, но многим. И это хорошо, конечно. Только непривычно. Особенно в пору, когда надо создавать семью. Раньше все они, за редким исключением, были такими «курочками», как Лена, как Лида, – мужчины их не уважали, но алгоритм их душевно-жизненных устремлений был потенциальным женихам понятен и приятен. А нынче исключения становятся правилом, приводя в растерянность будущих мужей…
Некоторое время они ехали молча. Темнело, вдоль шоссе вспыхнули мощные фонари, мгновенно сделав обочины совсем черными.
– Ночью я заходил к Маше… – вдруг произнес Игорь. – Пока ты беседовал с бабушкой. Я услышал, что она плачет, и вошел в ее комнату. Ничего не было, не думай, мы даже не разговаривали, я просто присел на краешек кровати и гладил ее по волосам, пока она не заснула… Кис, я впервые за долгое время почувствовал себя нужным, полезным. Потому что Криска слишком независима, ей никогда ничего не надо, со всем она справляется сама, отвергая мою заботу… А когда я попытался сделать ей предложение, то…
– Ты предлагал ей пожениться?! – удивился Алексей, который о таком торжественном событии слыхом не слыхивал.
– Да. Это было не слишком романтично по форме – все-таки мы уже три года вместе. Я просто сказал: не пора ли нам подумать о совместной жизни? И тут она мне эту хренотень выдала насчет комплекса благодарности… А теперь, видишь, на год решила уехать от меня, чтобы со своим комплексом разбираться.
– Ты знал об этом гранте или она тебе вообще ничего не говорила?
– Говорила, что подала заявку. Но я как-то не придал значения. Наверное, просто не ожидал положительного решения… И теперь я не понимаю, как на эту новость реагировать…
Сказать по правде, Алексей не знал, что парню посоветовать. Он не представлял, хочет ли Кристина в самом деле расстаться с Игорем, или у нее действительно какие-то внутренние проблемы…
Они уже подъехали к дому на Смоленке, как вдруг Алексей произнес:
– Спроси ее прямо… Хотя нет, не спрашивай. Скажи, что ее любишь. И что уважаешь ее свободу. Посему не станешь препятствовать ее выбору. Раз ей надо ехать, пусть едет – но ты будешь страшно скучать.
– Она это все и так знает.
– Не важно. Знать и слышать – разные вещи. Сестрица Сашина, Ксюха, любит цитировать одну французскую поговорку. Может, немного перевру, но смысл такой: конечно же, все и так понятно, но лучше это произнести вслух. Вот и произнеси. И посмотри, что она тебе на это ответит. И как ответит. Тогда ты все поймешь.
– Надеюсь… Спасибо за совет, Кис. Ты в кабинет или домой?
Шел одиннадцатый час вечера. Было бы неплохо забраться за свой письменный стол, потому что он почти физически ощущал, как в его мозгу громоздится куча не осмысленных за нехваткой времени догадок – уже в черепную коробку уперлись! Но и домой хотелось. Он не виделся со своими со вчерашнего дня. Да и с Сашей надо как-то… Каким-то образом… В общем, нужно выяснить, что с ней происходит.
– Домой поеду, Игорек.
Он высадил парнишку, развернулся и направился в сторону проспекта Мира.
На проспекте он заметил открытый цветочный магазин. Пристроил тачку у тротуара, выскочил, выбрал небольшой букет в пастельных тонах – Александра не любила слишком пышные, слишком яркие и претенциозные. Вернувшись в машину, он позвонил жене:
– Я еду домой… Ты еще не ложишься?
– Я никогда не ложусь в это время, разве ты не знаешь?.. Алеш, да что с тобой происходит? Ты в последнее время сух, задумчив…
– Я?
– Словно отсутствуешь.
– Я?
– Ты меня разлюбил?!
– Я?!
– Ты бы предпочел, чтобы я уже ушла спать? Чтобы меня не видеть?!
– Я???
– Ну не я же!
– Ты, Саша, Сашенька, милая, – ты! Это ты в последнее время… Ты стала задумчивой, отстраненной, какой-то совсем, не знаю…
– Я-а-а???
– Слушай, я уже подъезжаю. Купить что-нибудь на ужин? Ты ведь меня не ждала…
– Не надо, полный холодильник еды, приезжай скорее! Я сейчас кину что-нибудь на сковородку…
– Похоже, у нас какое-то недоразумение случилось. Я думал, что ты… А ты, оказывается, думала, что я… В общем, ерунда вышла какая-то… Я сейчас буду, Саша, жди!
Открыв дверь, он попал в объятия Александры.
– Какие мы глупые, даже смешно, ну как дети, ей-богу! – шептала она, тычась ему в шею лицом.
Она потащила его за руку в кухню, где сумасшедше пахло жареной картошкой с грибами, перехватила букет, ловко развернула его и поставила в вазу: «Мои любимые…»
– Малышня спит?
– Спит. Так ты меня не разлюбил?
– А ты меня?
Они посмотрели друг на друга и тихо засмеялись. Потом все громче, громче, – они хохотали, пока не пришлепал босиком сонный Кирюша и не заявил, что родители мешают ему спать.
