На службе Иван Дмитриевич думал застать Шитковского, чтобы расспросить его об истории с Нейгардтом и этим треклятым жетоном, но не застал. Зато Гайпель был на месте. Он сидел за столом и с умным видом что-то выписывал из лежавшей перед ним книги. Закрыв ее, а затем отогнув обложку, Иван Дмитриевич прочел имя автора— аббат Бонвиль— и заглавие: «Иезуиты, изгнанные из рядов масонства, и их кинжал, сломанный масонами». Перевод с французского, издано в позапрошлом году, отпечатано в типографии Жернакова.

— Вижу, вижу, — усмехнулся он, — сегодня ты делом занят. А вчера чем занимался? Я тебя просил проконтролировать Крамера, чтобы он узнал про эту отраву. Ты проконтролировал?

— Не успел, — сказал Гайпель. — Вчера в Каменном, то бишь Мариинском театре, давали «Волшебную флейту» в русском переводе, и я решил, что нельзя упускать случай.

— Какой случай? За кем ты там следил?

— Ни за кем. Просто очень кстати представился случай послушать эту оперу.

— Ах ты грымза! — вскипел Иван Дмитриевич. — Помощничек! Сам напросился, а ничего поручить нельзя. Моцарта ему! Ишь меломан!

— Моцарт, если вы не знаете, был масоном, — с достоинством отвечал Гайпель.

— Да хоть чертом лысым! Я тебе что велел?

— А «Волшебная флейта», между прочим, считается энциклопедией масонских символов. Я читал, что там зашифрованы все их тайные знаки, нужно только суметь их расшифровать.

— И ты сумел?

— Пытаюсь, — со значением похлопал Гайпель по лежавшей перед ним книге. — Мне кажется, не столько даже текст арий, тем более в переводе, сколько сама музыка может помочь нам понять смысл надписи на этом медальоне. В ней говорится про семь звезд, изображено одно из наиболее популярных созвездий, а Моцарт, как известно, своей музыкой передает движение небесных сфер. Имеющий уши, так сказать…

Гайпель чуть заметно улыбнулся, намекая на то, что самому Ивану Дмитриевичу бо-ольшая медведица на ухо наступила.

Двумя руками Иван Дмитриевич взял сочинение аббата Бонвиля, приподнял его, примериваясь к затылку своего помощника.

— Бей, но выслушай, — сказал Гайпель.

— Ну?

— Помните, вчера в «Аркадии» вы спрашивали у Натальи про красный зонтик?

— Было дело. И что?

— Билет я на свои деньги купил, не на казенные. — ввернул Гайпель, обиженно косясь на Ивана Дмитриевича. — И на спектакле вдруг подумал… Музыка, вероятно, так на меня подействовала, что я подумал… я подумал про вас: он ищет некую особу с красным зонтиком, а сам не понимает, что этот зонтик есть не что иное, может быть, как тайный масонский знак.

— Знак чего?

— Солнца, например. Они ведь большинство своих знаков заимствуют из астрономии и астрологии. Я взял книгу, пытаюсь понять. Давайте рассуждать логически: если Большая Медведица отрывает врата, то солнце, наоборот, должно их закрывать.

— Почему?

— Потому что речь идет о чем-то, что наступает после или, вернее, в результате совершения действия, описанного на медальоне. Поднялось над горизонтом созвездие Большой Медведицы — начинается ночь, взошло солнце— день. Символ, согласитесь, зловещий, поскольку их открытие предполагает свободу для каких-то темных сил.

Слушая, Иван Дмитриевич положил обратно на стол труд Бонвиля, самим своим заглавием доказывающий, что иезуиты, во всяком случае, к убийству Куколева не причастны: их кинжал сломан был масонами.

— Возможно, все это чушь, выеденного яйца не стоит, но сдается мне, — почти шепотом продолжал Гайпель, — что покойный Куколев проник в чью-то тайну. Случайно, может быть, он открыл эти врата и был убит вылетевшими из них силами тьмы. Что касается хозяйки красного зонтика, которой вы интересуетесь, она, я думаю, хотела его спасти, но не успела вовремя закрыть открытые им врата.

Иван Дмитриевич молчал. Масоны или не масоны, а чего-то Яков Семенович и вправду боялся. Как он давеча раскричался в лесу: «Кто послал вас шпионить за мной?» Смешно, а ведь неспроста. Исчезновение Марфы Никитичны тоже казалось теперь связанным с его смертью. Что, если тем самым ему опять же подавался знак: берегись, мол! И какую вещицу случайно или, может быть, не случайно прихватила с собой его мать? Не жетончик ли, который Гайпель называет медальоном?

— Значит, так, — сказал Иван Дмитриевич. — Всем этим, чем ты сейчас занят, можешь заниматься в свободное от службы время, пожалуйста. Пока ты на службе и числишься моим помощником, изволь выполнять мои распоряжения. Итак, во-первых, будь добр найти Крамера, поторопи его, пусть выяснит, что за гадость подмешали в бутылку с хересом, и напишет мне докладную записку. Во-вторых… у тебя, насколько я знаю, родной человечек есть в канцелярии у Шувалова…

Граф Петр Андреевич Шувалов был столичный обер-полицеймейстер.

— Дядя, по-моему, — продолжал Иван Дмитриевич. — Он тебя сюда и пристроил, так ведь?

— Да, дядя, — подтвердил Гайпель, — но не родной. Муж тетки.

— Как-нибудь подлижись к нему и попробуй узнать, почему там, — возвел Иван Дмитриевич глаза к потолку, — так заинтересованы в скорейшем раскрытии этого дела. Чего они переполошились? Наши начальнички то ли сами не знают, то ли говорить им не велено. Я из них только и вытянул, что убийство Куколева затрагивает безопасность какой-то очень важной персоны. Что за персона? Какая тут связь? Попробуй как-нибудь подъехать к своему дяде, а?

— Попробую, — кивнул Гайпель.

Иван Дмитриевич направился к двери, но Гайпель забежал вперед и загородил ему дорогу:

— Минуточку! Если уж мы с вами расследуем одно дело, то должны полностью доверять друг другу. Объясните мне, почему вы вчера спрашивали про красный зонтик? Я имею право это знать.

— Много будешь знать — скоро плешь вырастет, — предостерег Иван Дмитриевич.

И добавил:

— За все, брат, надо платить, а мы с тобой люди бедные, расплачиваться нам нечем, разве что кое-какими в поте лица добытыми приватными сведениями. В общем, давай таким макаром: ты сообщаешь мне про эту важную особу, я тебе — про красный зонтик. По рукам?

— Ставите наши отношения на коммерческую основу?

— А что здесь плохого? Крепче дружба, чаще счет.

— Господи, да я вам и так скажу, что узнаю! Бесплатно, — чуть не плача сказал Гайпель. — Мне-то не жалко на общее дело. Подавитесь вы своим зонтиком.

Пропустив мимо ушей его последнюю реплику, Иван Дмитриевич спросил:

— Меня тут сегодня никто не разыскивал?

— А кто должен был вас искать?

— Некто Рябинин, художник.

— Нет, не было, — ответил Гайпель.