Книга: Невидимый
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая

Глава двадцать первая

Мой враг.
Мой дед.
Я не знаю, что о нем думать.
Если я невидимый парень, значит ли это, что он невидимый мужчина?
Нет, не невидимый. Невидимый только для меня – мальчика, которого он проклял.
Он видим для Элизабет.
Он видим, и он здесь, и он что-то с ней сделал.

 

Я заставляю Элизабет снова и снова повторять свой рассказ. Я жадно поглощаю каждую деталь, надеясь, что, когда я их проглочу, я буду знать больше. Я хочу, чтобы они собрались в единую картину. Я хочу, чтобы у имени появилось лицо, чтобы мне было кого во всем обвинять.
– Мы должны рассказать Милли, – говорю я.
Мне это кажется очевидным, но Элизабет в нерешительности.
– Она скажет, что я не готова. Скажет, что с моей стороны было глупо вмешиваться.
– Ты совершила храбрый поступок. Она это поймет.
Сказав это, я осознаю: чтобы Милли действительно сочла Элизабет храброй, той следует быть куда убедительнее, чем сейчас. В данный момент она вовсе не выглядит храброй. Она выглядит виноватой.
– Что-то еще? – мягко спрашиваю я. – Что-то, чего ты мне не говоришь?
Мы, как обычно, сидим рядышком на диване. Наша «зона комфорта», как она назвала ее однажды ночью, когда мы устроились, чтобы смотреть фильм. Но прямо сейчас она не прижимается ко мне, свернувшись клубочком. Она не улыбается. Она услышала мои слова и пытается составить из них ответ, но ничего не получается.
Я чувствую себя полным идиотом. Она только что отважилась противостоять моему деду, моему врагу, и я не в состоянии помочь ей прийти в себя. Я хочу, чтобы она снова и снова оживляла это мгновение в памяти, чтобы я каким-то образом мог оказаться там вместе с ней. Чтобы я мог встретиться с этим человеком, с этой тайной, преследовавшей меня всю мою жизнь такими способами, к пониманию которых я не могу даже подступиться. Но как бы я ни стремился к этому прозрению, к установлению этого контакта, это несправедливо по отношению к Элизабет, поскольку не дает ей возможности выйти из этой ситуации, увидеть ее такой, какой она может стать, когда сиюминутный импульс остынет и можно будет взглянуть на ситуацию в перспективе.
Я думаю, и уже не в первый раз: «Что я сделал с твоей жизнью?»
Если бы я мог быть просто ее парнем. Если бы вокруг нас не вились все эти тени. Но даже если бы их не было, я бы по-прежнему сталкивался с ежедневной невероятной трудностью этой задачи – быть ее парнем. Хорошим парнем. Случаются моменты – такие как сейчас, – когда мне кажется, что быть невидимым, возможно, единственное, что мне удается. У меня такое чувство, что слишком многое пришлось бы наверстывать, слишком многое из того, что все остальные уже знают. Если предположить, что мы выстраиваем наши нынешние отношения, руководствуясь прошлым опытом, то мне совершенно не на что опираться.
Я вижу: что-то в Элизабет подпорчено, что-то в ней отравлено ядом. Мой дед. Мой враг. Он разрушил мир моей матери. Он обрек брак моих родителей на неудачу. Он предопределил мою жизнь. И даже теперь он диктует нам, что делать. Он стоит на моем пути, на пути Элизабет – точно так же, как стоял на пути у всех и вся.
Слышится стук в дверь, и сразу после раздается крик Лори:
– Эй, голубки, воркуете?
Похоже, Элизабет рада, что нас перебили, что я воспринимаю как укор мне за мое неукротимое любопытство.
– Я открою, – говорит она.
Как только дверь открылась, сразу же вбегает Лори. Он бросает на сестру быстрый взгляд и говорит:
– Нет, явно не ворковали. А что происходит?
Элизабет не отвечает.
– Твоя сестра сегодня кое на кого наткнулась, – сообщаю я.
– Я его знаю? – легкомысленно спрашивает Лори. Потом, взглянув на Элизабет, он становится серьезнее. – Это кто-то из нашего города?
Она качает головой.
– Нет. Не это.
– О господи, а я уже подумал…
– Это был дед Стивена. Максвелл Арбус.
Лори по-прежнему серьезен.
– Плохие новости.
– Нам нужно было его найти, – поясняю я.
– Он сделал какую-нибудь гнусность? – хочет знать Лори.
Элизабет кивает. Я предполагаю, что она все ему рассказывает, но она хранит молчание.
– Похоже, она устала от расспросов, – говорю я Лори.
– Все хорошо, – произносит Элизабет, но в ее голосе чувствуется раздражение, свидетельствующее об обратном. – Мне просто надо подумать.
– Нам всем надо подумать, – говорю я. – Всем вместе.
Слова кажутся бесполезными. Я точно не знаю, почему. Я пристально смотрю на Элизабет. Она бледна и слишком озабочена. В потоке мыслей у нее в голове произошел затор, но меня в ее машине нет.
Он что-то с ней сделал. Встреча с дедом – борьба с ним – что-то с ней сделали.
Элизабет не говорит мне, что именно случилось, и я догадываюсь: она хочет, чтобы это произошло снова.
Я хочу положить этому конец. Прямо сейчас я хочу вернуть все назад. Двигаться вперед слишком рискованно, и самая большая опасность грозит уже не мне.
– Элизабет, – обращаюсь я к ней.
Я хочу, чтобы в моем голосе чувствовалось понимание и чтобы она это услышала.
Она смотрит на меня. Смотрит прямо на меня, этим взглядом пытаясь охватить меня всего. Я до сих пор не могу привыкнуть, что я могу быть настолько виден.
– Кто хочет пиццу? – спрашивает Лори. – Я вот точно знаю, что хочу пиццу.
– По крайней мере, сейчас я уверена, – произносит Элизабет, – что если он окажется где-то поблизости, я это почувствую.
– И тогда ты ему врежешь по первое число, – говорит Лори.
– Дорогой брат, – отвечает она, – это не так-то просто. Это будет совсем не просто.
Милли в ужасе. Она в ужасе оттого, что Максвелл Арбус так близко. В ужасе оттого, что Элизабет его видела. Она в ужасе оттого, что Элизабет не бежала прочь в тот самый момент, когда узнала, кто он.
– Разве я тебя ничему не научила?! – кричит она, садясь на свой обычный стул в заклинариуме. Мы впервые оказались здесь поздно ночью, но, похоже, обстоятельства требовали, чтобы мы срочно встретились с ней, и пришлось буквально барабанить в дверь. – Твоя неосторожность все разрушит.
Это кажется мне несправедливым.
– А что еще она должна была сделать? – спрашиваю я. – Позволить ему причинять людям вред?
– Нужно думать о безопасности в более глобальном смысле, а не только о том, что происходит сию минуту, – отвечает Милли, снова обращаясь к Элизабет. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Теперь он тебя знает. Он знает, что ты можешь видеть. И если ты хоть на секунду подумаешь, что он это забудет, то ты просто не достойна своих талантов.
– Это произошло так быстро, – возражает Элизабет. – Я даже не уверена, что у него была возможность толком меня разглядеть.
– А ты помнишь, как он выглядит? Помнишь каждую деталь того, что видела?
– Да, но…
– Тогда тебе придется осознать, что и он все помнит столь же отчетливо. А может, и более отчетливо. Ты пешка, а он король в этой игре. Скорее всего, это была ловушка.
Элизабет не отвечает, и тогда Лори спрашивает:
– А что за ловушка?
Милли вздыхает. Наше с Лори присутствие явно обременяет ее, но, судя по ее тону, мы правильно сделали, что пришли.
– Ты понятия не имеешь о том, что замышляет Арбус, – продолжает пожилая женщина. – Даже если он не видит Стивена, его, возможно, все еще притягивает к нему. Может статься, это непреодолимо. Он хочет заполучить ту силу, которая вернется к нему, когда действие проклятия завершится.
– Что вы имеете в виду, говоря «действие проклятия завершится»? – спрашиваю я.
– Милли имеет в виду, что он хочет проверить, как там дело его рук, – поясняет Элизабет. – Каждое проклятие – это история, и каждый заклинатель испытывает естественное любопытство насчет того, чем закончится его история.
Милли пристально на нее смотрит.
– Это один из способов взглянуть на эту проблему, – говорит она.
– Хотите сказать, он знает, где Стивен? – спрашивает Лори.
– Я хочу сказать, что это возможно. Так же, как и то, что он знает: Элизабет – искательница заклятий, которая очень близка со Стивеном. Не исключено, что все увиденное Элизабет было устроено специально для того, чтобы ее подманить. Арбус может и не знать о связи Элизабет с его внуком, но точно знает, что в Манхэттене есть девушка, способная увидеть… как ты это назвала? Ах да. Дело его рук.
– Вы думаете, все это было подстроено? – спрашивает Элизабет. Ясно, что до сих пор она не рассматривала такого варианта и теперь чувствует себя глупо.
– Мне кажется, человеку, столь опытному, как Арбус, нужна причина, чтобы устроить такое публичное представление, – говорит Милли. – И какое совпадение, что ты оказалась именно там! Но разумеется, я не могу быть в этом уверена. Быть может, он слишком стар, чтобы это имело для него значение. Вполне возможно. Вопрос в том, вероятно ли это.
Я оглядываю заклинариум в поисках ответов. Милли утверждает, что ответов не знает, и мы тоже не знаем. Я вглядываюсь в тома на полках. Мы окружены таким количеством книг, столькими словами, столькими мыслями… и ничто из этого не может нам помочь. Я думаю: «Какой смысл во всей этой магии, если никто по-настоящему не знает, как ей пользоваться?» Но, пожалуй, то же самое можно сказать и о жизни. Она ведь тоже является формой магии, только менее показушной.
Милли начинает задавать очень предметные вопросы о моем деде, и я задумываюсь, не показался ли мой допрос Элизабет таким же суровым. Та отвечает отрешенно – возможно, потому что уже прошла это со мной, а может, потому что наконец полностью осознала вероятность ловушки и внезапно пожалела, что была такой храброй. Но я не хочу, чтобы она об этом жалела. Что бы ни говорила Милли, спасение других всегда важнее собственного спасения. Так должно быть, иначе никто из нас не совершал бы добрых поступков. Пока Элизабет рассказывает обо всем в подробностях, я снова обвожу взглядом заклинариум, эту крепость из книг. И ход моих мыслей поворачивается таким странным образом, что я думаю о трех поросятах. Что если мы – поросенок, построивший свой дом из книг, слов и мыслей? Что случится, если сюда придет Серый волк? Выдержит ли наш домик? Или обрушится?
– Это было очень… мощно, – признается Элизабет. – Напряженно. Можно говорить об этом сколько угодно, но когда это происходит, объяснить невозможно. Это просто есть. И требует ответа.
– Ты не готова, – упорствует Милли.
– Но какая разница, готова ли я, когда это происходит? – возражает Элизабет.
– Ты не должна больше так поступать, – настаивает Милли. – Пообещай, что не будешь.
– Обещаю, – говорит Элизабет.
Я смотрю на реакцию Милли, потом на то, как реагирует Лори. Оцениваю свою собственную.
Все мы знаем, что она лжет.

 

По дороге домой в основном разговаривает Лори: он фантазирует о том, что хорошо бы создать Милли новый имидж и устроить для нее реалити-шоу на канале «Браво». Эта болтовня ни о чем, умелое жонглирование словами, заставляет нас вопреки нашему желанию улыбаться. Эта попытка вызывает у меня восхищение. Элизабет, видимо, не слушает.
Мы поднимаемся к себе на этаж, и возникает напряженный момент: все мы понимаем, что не знаем, каким будет следующий шаг Элизабет. Пойдет ли она ко мне или вернется домой вместе с Лори?
Она смотрит на меня, словно извиняясь.
– Скоро мама вернется, – объясняет она, – поэтому…
– Можно, я позаимствую тебя еще ненадолго? – Я не хочу, чтобы она уходила прямо сейчас – и прямо так. – Обещаю вернуть тебя.
– Валяй, – соглашается Лори. – Все равно я собираюсь на минуту подняться к Шону. А без меня воссоединение семьи все равно не пройдет на должном уровне.
– Конечно, – отвечает Элизабет. Больше я не услышу от нее ни слова, пока мы не окажемся у меня.
Опять-таки, мне кажется, должны быть «правила поведения парня», которые помогали бы разбираться с такими ситуациями, но потом я думаю, что такие правила все равно не распространялись бы на эту проблему.
– Что происходит? – спрашиваю я.
Я хочу это знать. У меня такое ощущение, что я должен знать, чтобы ей помочь. Я не могу быть рядом с ней до тех пор, пока не узнаю, где она должна находиться.
Мой вопрос совершенно искренен, но, судя по ее реакции, можно предположить, что я спрашиваю о спортивной команде или о погоде.
– Ничего особенного, – отвечает Элизабет. – А с тобой что?
Я знаю, что лучше просто оставить ее одну. Надо, чтобы она говорила тогда, когда сама захочет. Но я не могу реагировать на то, чего не знаю. Я реагирую на пустоту, на одиночество, которые чувствую, когда она стоит прямо передо мной, и у меня такое ощущение, что мы на разных концах света.
– Поговори со мной, – умоляю я.
Она качает головой, и я знаю: ей жаль, что она пришла со мной сюда. Она сожалеет, что согласилась зайти.
– Ты должна послушать Милли, – продолжаю пытаться я. – Если она говорит, что это опасно, ты должна к ней прислушаться.
– Ничего я не должна. Я понимаю, что Милли занимается этим гораздо дольше, чем я. Я это осознаю. Но и ты должен понять, что она, по сути дела, скрылась от мира. Она сдалась. И прекрасно, если она может сидеть взаперти и наблюдать, как причиняют вред другим людям. Я не могу. Я не такая. Кроме того, я могущественнее, чем она. Я способна на большее.
– Я знаю, – соглашаюсь я. – Но тебе следует быть осторожной.
– Осторожной. Да я больше не знаю, что это значит. Я ведь не специально ищу приключений на свою голову. Думаешь, я пришла во «Фрик» и подумала: «Ух ты, а что если Арбус тут?» У меня нет возможности выбирать – что видеть, что чувствовать. Больше нет. Эти люди, Стивен, – они же просто как горящие здания. И выбор очень прост: либо ты проходишь мимо, либо что-то с этим делаешь. И осторожность не входит в этот план действий.
– Но ты должна понимать границы своих возможностей. Ты не можешь брать на себя все. Особенно если речь об Арбусе.
– Может, ты все-таки хоть немного поверишь в меня, а? Я бы так хотела, чтобы в меня хоть немного кто-то верил.
Элизабет смотрит на меня испепеляющим взглядом. Ее голос одновременно и расстроенный, и неверящий.
В каждых отношениях наступает такой момент: впервые люди не сближаются, а отдаляются друг от друга. Зачастую это лишь краткое мгновение, но в нашем случае оно длится дольше.
– Давай не будем, – говорю я. – Это просто нелепо.
– Что нелепо?
Я стараюсь не накалять атмосферу еще больше. Стараюсь вернуть нас к привычной манере общения.
– Большинство пар, – говорю я, – в первый раз ссорятся из-за того, какой фильм им посмотреть, или из-за того, как расплатиться по чеку. А наша первая ссора из-за того, как тебе лучше использовать свои способности по поиску заклятий. Неужели тебе это не кажется хоть немного смешным?
Но ей не кажется. Ей это совершенно не кажется смешным.
– Тебя там не было, – говорит она. – Никого из вас там не было. Никто из вас не видел, как это выглядит. Никто из вас не испытывал, каково это.
– Это правда, – соглашаюсь я, но не знаю, что говорить дальше. Я мог бы попросить ее рассказать, каково это, но я ведь уже попросил, а она не рассказала.
Мы даже не присели. Мы так и торчим у дверей.
– Даже если я не знаю, что делаю, – говорит Элизабет, – я все равно знаю об этом больше всех остальных.
– Но Милли занимается этим намного, намного дольше, чем ты. И даже если тебе кажется, что она закрылась от мира, она немало повидала на своем веку. Если она говорит, что ты в опасности, тебе лучше ей поверить. Арбус разрушил мою семью. Мне приходится нести этот груз. Это такая же часть моей жизни, как и любая другая. Так что пусть и не до конца, но я понимаю, о чем она говорит, потому что жил с этим всю свою жизнь. Возможно, я не вижу то, что видишь ты, и не чувствую то, что ты чувствуешь, но именно я стал заложником жестокости Арбуса, и мне вряд ли поможет, если и ты окажешься у него в заложницах. Тебе незачем подвергать себя опасности. Во всяком случае, не из-за меня.
– Что значит – не из-за тебя?
– Это значит, что я причина, по которой мы хотим найти Арбуса. Я – причина, по которой все это началось. Ты вышла на его поиски, потому что я не могу этого делать. И я не хочу, чтобы ты пострадала из-за этого. Это не должно произойти. Никогда.
Я кладу руку ей на плечо. Я приказываю руке быть там, чтобы Элизабет ее почувствовала.
Она отшатывается.
– Это касается не только тебя, Стивен, – говорит она. – Сейчас уже не только тебя.
Назад: Глава двадцатая
Дальше: Глава двадцать вторая