Глава двадцатая
Джиан и Саи.
Последовавшие в пелене ливня прорехи позволили им провести сравнительный анализ ушей, плеч, объема грудных клеток.
Ключицы, ресницы, подбородочные выступы.
Колени-пятки, изгиб стопы.
Гибкость пальцев рук и ног.
Скулы, шеи, бицепсы, суставы.
Цвет и выпуклость вен.
Спешите, спешите! Нигде в мире! Уникальное шоу языков. Саи под руководством Арлены изучила в монастыре премудрость доставания кончиком языка кончика носа. И продемонстрировала свое умение Джиану.
Он ответил диким вращением бровей, движением головы подражая танцу Бхарат Натья, и закончил стойкой на голове.
Она обратилась мыслями к собственным исследованиям перед зеркалом, к деталям, которые упустил Джиан.
Легкий пушок на мочках ушей — как на табачных листьях, нежный блеск волос, прозрачность кожи с внутренней стороны запястий…
В следующее посещение она наверстала упущенное, демонстрируя волосы с рьяностью рыночного торговца платками:
— Посмотри, потрогай! Как шелк!
— Как шелк, — подтвердил он.
Уши она продемонстрировала, как ювелир показывает драгоценность доверенному клиенту, вытащив из-под прилавка с видом таинственным, интригующим.
Но исследование глубины глаз натолкнулось на непреодолимые трудности. Взгляд ее прыгал, ускользал, увиливал и наконец окончательно скрылся за опущенными веками.
В этой подгоняемой глубинными первопричинами игре незаметно пролетали часы. Однако не исследованные и не проанализированные еще части их организмов поддерживали напряжение на прежнем уровне, в том же безнадежном состоянии, которое определяло атмосферу их занятий геометрией.
Спинные и поясничные позвонки.
Живот и пупок…
*
— Поцелуй меня! — попросил он.
— Нет! — в восторге и ужасе выдохнула она.
Она должна потребовать выкуп.
Но невозможно выдержать это дольше.
Дождь затаил дыхание.
Мгновения шумели в ушах каплями дождя.
Она закрыла глаза и ощутила прикосновение.
Их губы сравнили очертания и изменили форму…
Через неделю они вели себя как наглые нищие.
— Носик? — Он целует нос.
— Глазки? — Да, глаза.
— Ушки? — Уши.
— Щечка? — Разумеется.
— Пальчики? — Раз-два-три-че-ты-ре-пять.
— А эта ручка? — Десяток поцелуйчиков.
— Ножка?
Слова, их смысл, значение нырнули в детство, в изначальную цельность бытия.
Руки-ноги-сердце…
Все части тела на месте.
*
Джиану двадцать, Саи шестнадцать, они не слишком интересуются течением жизни на склонах. А на рынке появляются новые плакаты, бередящие старые раны, на стенах лавок и офисов сами собой возникают лозунги, намалеванные краской либо нацарапанные. «Где наше государство?», «Лучше умереть, чем жить рабами!», «Конституция издевается над нами. Отдайте нашу землю!». Вдоль шоссе эти лозунги дрались за место со стандартными увещеваниями, украшающими бетонные крепления склона: «Без виски — без риска», «Лучше поздно, чем никогда», «Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь», «Коль женился — не флиртуй со скоростью!».
Призывы появились и на дороге к военному лагерю, на скалах вдоль горных троп, на стволах деревьев рядом с мазанками, под навесами которых сохло зерно. В загонах за хижинами хрюкали не умеющие читать свиньи. К вершине холма Рингкингпонг карабкалась по гидротехническим сооружениям кособокая «СВОБОДА!». Поначалу эту активность списывали на счет обычных в таких случаях активистов-студентов. Но однажды полсотни членов молодежного крыла Национального фронта освобождения Горка принесли публичную клятву положить жизнь за дело создания своего родного Горкаленда. Они промаршировали по улицам Даржилинга, скандируя: «Горкаленд для горка! Мы — армия свободы!» От них жались в стороны погонщики пони, на них глазели продавцы-лоточники и официанты придорожных кафе и забегаловок, а они лихо размахивали своими кукри, вспарывая воздух сталью и воплями.
Запахло бунтом.
