Елизавета Васильевна оказалась весьма кокетливой старушкой. Она была одета в белый плащ и сапоги на высокой шпильке, хотя даже при тускловатом дворовом освещении было видно, что ей никак не меньше семидесяти.

Я вышла из машины и поздоровалась.

— Стало быть, это вы будете Васенька? — поинтересовалась бабулька, внимательно рассматривая меня с ног до головы.

Я подтвердила, что «Васенька» — это я, после чего пришлось выслушать длинный монолог, суть которого сводилась к тому, что для Маришки она, Елизавета Васильевна, все равно что бабушка. Другая хозяйка даже не обратила бы внимания на отсутствие жильца в течение трех недель, но она, Елизавета Васильевна, очень волнуется, потому что чувствует ответственность за Маришку. Я украдкой посмотрела на часы. Пятнадцать минут десятого, пока поднимемся, пока то-ce, будет уже десять часов. У меня сегодня был тяжелый день, страшно хотелось домой — привести в порядок расстроенные чувства.

Елизавета Васильевна заметила мой маневр, но не обиделась, а жизнерадостно предложила не терять времени зря и побыстрее подняться в квартиру.

Дом, где Маришка снимала квартиру, был избежавшей сноса пятиэтажкой без лифта. Как он не попал в генеральный план реконструкции — не понятно. На памятник архитектуры дом никак не тянул — заурядная кирпичная постройка 60-х годов прошлого столетия. Идти пришлось аж на четвертый этаж. В районе третьего этажа я начала задыхаться, а Елизавета Васильевна бодро шагала впереди, да еще и болтала без умолку. Я уже плохо понимала, кому из ее многочисленных родственников принадлежала эта квартира и сколько судебных процессов потребовалось провести, прежде чем квартира перешла в полное владение Елизаветы Васильевны.

Мне пришлось прибавить шагу, чтобы поспеть за шустрой старушенцией. Я так старалась не отстать, что почти уже не слушала ее, но продолжала невразумительно поддакивать в самые, как мне казалось, драматичные моменты повествования.

Она остановилась так резко, что я по инерции врезалась ей в спину. Маришкина квартира располагалась около лестницы. Елизавета Васильевна достала из сумки солидную связку ключей, нашла среди них нужный, открыла дверь, и мы вошли.

В прихожей было темно, пахло пылью и еще чем-то, химическим и очень неприятным. Елизавета Васильевна щелкнула выключателем, свет зажегся, и я поразилась, в каких жутких условиях, оказывается, жила Маришка.

Темно-серые обои в розовый цветочек, выпущенные где-нибудь в Конотопе годах в семидесятых прошлого столетия, тогда же из Конотопа привезенные и наклеенные на стены. Грязноватый потолок, в углу желтые потеки. Люстра выглядела так, как будто ее нашли на помойке, слегка отмыли и повесили в прихожей. К дверному косяку была пришпилена маленькая бумажная иконка. На дешевой вешалке висело Маришкино пальто. Неужели она дома?

Елизавета Васильевна открыла дверь в санузел. В раковине и ванной было так сухо, как бывает, когда ими долго никто не пользуется. Кусок совершенно высохшего и потрескавшегося мыла также указывал на длительное отсутствие жильцов.

— Похоже, — сказала я, — Марина все-таки уехала.

— А пальто? — возразила Елизавета Васильевна. — Пальто на месте. Она не могла уехать без пальто.

— Вообще-то, у нее еще куртка была. Она в ней в дождливую погоду ходила. Давайте посмотрим, что в комнате.

— В комнатах, — важно поправила меня Елизавета Васильевна. — Это двухкомнатная квартира.

Мы двинулись дальше. В большой комнате, играющей роль гостиной, стоял старенький диван, два креста и журнальный столик На стене висела дорогущая плазменная панель, но украшением интерьера она служить никак не могла — мешал пук проводов, прибитый скобками прямо к стене.

— Пойдем туда, — Елизавета Васильевна потянула меня за рукав. — Там у нее спальня.

Архитекторы, проектировавшие этот дом, наверное, в детстве спали на односпальных железных кроватях с никелированными шишечками. Иначе как можно объяснить удивительную ширину этой комнаты — не больше двух метров… Ну, от силы два двадцать. Ни одна нормальная кровать сюда бы не влезла. Маришка, насколько было мне известно, первые два года спала на раскладушке, а потом приобрела малюсенький диванчик.

Кроме диванчика в комнате был еще письменный стол — и все. Впрочем, больше в эту клетушку ничего и не влезло бы.

— Сюда, — скомандовала Елизавета Васильевна и открыла незамеченную мной дверь в гардеробную комнату.

Вещей у Маришки было немного. Я сразу отметила, что на вешалке с верхней одеждой отсутствует любимая Маришкина куртка. Мы покупали ее вместе: полчаса ушло на выбор куртки и еще полчаса — на то, чтобы уговорить подругу раскошелиться на крупную сумму.

— Куртки нет, — констатировала я.

Внимательно изучив полку с обувью, добавила:

— И сапог тоже нет, и теплых кроссовок. Она в них обычно за город ездила.

— Куда же она уехать могла? — удивилась Елизавета Васильевна.

— Может, домой? — вслух размышляла я. — Ведь у нее там квартира осталась после родителей. Она хотела продать ее, но никак не решалась. Жалко было, последняя связь с детством обрывается.

Елизавета Васильевна слушала меня и кивала, вроде как соглашаясь с моими умозаключениями.

— Надо посмотреть на письменном столе, вдруг она записку какую оставила.

Конечно же, никакой записки на столе не оказалось. Там вообще почти ничего не было, кроме стоики квадратных листочков для записей, карандаша и держателя для визитных карточек в виде забавного чертика с вилами в руках. Карточки нужно было вставлять между зубцами вил. Конструкция оригинальная, но не очень удобная. Если резко вытаскивать карточку, она могла порваться. Видимо, Мариша, уходя из дома, очень спешила: на одном из зубчиков торчал кусок чьей-то визитки. Я осторожно вытащила его.

— Ну что? — Елизавета Васильевна смотрела на меня, как доктор Ватсон на Шерлока Холмса, явно ожидая чуда.

Я пожала плечами. Не хотелось разочаровывать старушку, но пока мне было ясно только одно — Маришка куда-то уехала. На полке с сумками было свободное место, не хватало дорожного саквояжа с фирменной символикой нашей конторы. Мы заказали их год назад в честь пятилетнего юбилея фирмы. С тех пор считалось правилом хорошего тона ездить на корпоративные тусовки с фирменными сумками.

— Ну, — еще раз нетерпеливо повторила Елизавета Васильевна.

Старушка явно волновалась за Маришку, нужно было ее хоть немного успокоить.

— Вы не волнуйтесь так, — я взяла ее за руку. — Завтра я посмотрю, может, у нее на рабочем столе что-нибудь есть. В ежедневник загляну…

Продолжая говорить, я машинально включила настольную лампу и неожиданно заметила, что на верхнем листочке для записей есть какие-то следы: предыдущую запись сделали, сильно нажимая на ручку.

— Карандаш, нужен карандаш, — заорала я, сильно напугав Елизавету Васильевну.

Бедная старушенция засуетилась, рванула куда-то на кухню, долго хлопала там дверцами ящиков, пока наконец не принесла огрызок карандаша. Огрызок был такой маленький, что не осталось даже маркировки, а мне нужен был мягкий карандаш. Я еще раз внимательно осмотрела стол, потом решительно взяла нижний листок из стопки и опробовала карандаш. Нам повезло, карандаш был мягкий и прекрасно растушевывался. Я осторожно, стараясь не давить на бумагу, стала заштриховывать следы. Получалось на удивление ловко, если учесть, что я никогда раньше такого не делала. Уже через пару минут мы с Елизаветой Васильевной любовались на вполне разборчивую надпись. Это был номер мобильного телефона, последняя цифра была написана неаккуратно — то ли ноль, то ли шестерка, но, в конце концов, нужного абонента можно вычислить путем перебора номеров, всего-то парочка вариантов. Человека, чей номер был записан на листке, звали Татьяна. Может, она в курсе, куда так внезапно уехала Марина Савушкина. Я посмотрела на часы. Ого! Уже одиннадцатый час. Пожалуй, звонить незнакомой Татьяне поздновато.

— Пойдемте, Елизавета Васильевна, — предложила я своей спутнице. — Завтра я позвоню по этому телефону и попробую выяснить, что случилось.

— Зови меня баба Лиза, — откликнулась она. — Маришка так меня звала.

Честно говоря, «звала» — в прошедшем времени — резануло слух. Я с подозрением уставилась на бабу Лизу — с чего это она вдруг заговорила о Маришке как о покойнице. Но старушка совершенно спокойно выдержала мой испытующий взгляд, не смутилась, а продолжала болтать о своем. Я убрала листок с телефоном незнакомой Татьяны и повертела в руках кусочек визитной карточки. Бумага отличная, дорогая. Кажется, у полиграфистов такая бумага называется веленевой. Я понюхала визитку. Увы, она не пахла никакими духами. А я-то надеялась, что визитка принадлежит загадочной Татьяне. Какая глупость! Если бы визитка принадлежала Татьяне, не было бы смысла записывать ее телефон на листочке. К сожалению, мне оставили только нижний правый угол… Стоп! Здесь что-то есть. Я поднесла обрывок поближе к свету. Маленькими золотыми буквами на визитке было написано «..лица». Не густо. Это вам не номер телефона, тут простым подбором не найдешь.

Запихнув трофей в косметичку, чтобы не потерялся, я повернулась к бабе Лизе.

— Елизавета Васильевна…

— Баба Лиза, — старушка погрозила мне тонким указательным пальцем, — баба Лиза.

— Хорошо, — смирилась я, — баба Лиза, давайте я вас домой отвезу. А то уже поздно.

Она с удовольствием согласилась. Тем более оказалось, что живет Маришкина квартиросдатчик в двух кварталах отсюда, в новом монолитном доме. Охраняемый двор, подземный паркинг. Нормальный дом бизнес-класса. Я мысленно прикинула, какая здесь должна быть квартплата. Получалось, что денег от аренды хватать должно было едва-едва. Вслух же я похвалила дом, поинтересовалась, на каком этаже обитает баба Лиза.

— На двадцать втором, — бойко ответила старушка. — Высоко очень. Но я уже привыкла. Зато вид замечательный.

Неожиданно она схватила меня за руку:

— Вася, завтра, как дозвонишься до этой, — баба Лиза мотнула подбородком в сторону моей сумки, — до Татьяны, сразу мне сообщи.

Я пообещала непременно поделиться сведениями, как только они появятся. Елизавета Васильевна с видимой неохотой отцепилась от меня и вошла в подъезд.