Книга: Эвтаназия
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Сегодня, 25 апреля, была годовщина со дня смерти журналиста Петрова. Поскольку более свежих новостей в тот момент не оказалось, по этому поводу в прессе и в политике неожиданно начался большой ажиотаж — только ленивый не пытался сделать себе имя или напомнить о себе потенциальным избирателям. Депутат от города N. внес предложение отменить закон о добровольной эвтаназии и поручить Генеральной прокуратуре тщательно проверить деятельность Центров добровольной эвтаназии по всей стране. Депутат неплохо подготовился, он сыпал цифрами, доказывая, что ЦДЭ — это «Аум Синрике» сегодня. Что за всей деятельностью центра видна чья-то очень сильная рука и что, по его мнению, нити уходят наверх. Произнеся эту фразу, депутат выразительно ткнул пальцем в потолок Все поняли, о ком идет речь, и, наверное, сразу бы отклонили предложение назойливого депутата, если бы не одно обстоятельство. В июне ожидался первый за всю историю визит главы Римско-католической церкви в Москву. Мероприятие это относилось к разряду беспрецедентных. Памятуя о покушении на предшественника ныне действующего Папы, спецслужбы рыли носом землю. Небольшая группа радикально настроенных депутатов протестовала против приезда главного католического священника планеты. Как ни странно, их точку зрения разделяли авторитетные западные СМИ, в которых прошла волна публикаций о негуманном, входящем в конфликт с основными постулатами западной цивилизации, законе. Отечественные СМИ, не желая отставать от западных коллег, вновь погнали волну, вспомнив и обанкротившийся фонд, и убитого журналиста Михаила Петрова. Общественность города N. вышла на митинг к зданию местной думы, скандируя лозунги об отмене закона. N-ский народный избранник не мог оставаться глухим к требованиям своего электората (тем более что через полгода должны были состояться очередные выборы), поэтому на следующем заседании общероссийской Думы вышел с инициативой об отмене закона.
— Кто поедет в Думу? — поинтересовался Костя, в очередной раз заглянув к нам в комнату. — Что, Маришка так и не пришла?! Придется тебе, Вася.
Вася — это я. В тот год, когда я родилась, страну накрыла очередная волна моды на древнерусские имена. Добрыни, Изяславы, Ярославы (этим именем называли как мальчиков, так и девочек) появлялись в большом количестве. Лучший папин друг Никита задумал, по его собственному выражению, вывести экспериментальным путем Добрыню Никитича. Удалось. Моим же родителям, носившим древнюю фамилию Муромцевы, предстояло родить мальчика Илью. Родилась девочка. Родители расстроились. Мама не делала ультразвуковое исследование, чтобы заранее узнать пол ребенка, — родители предпочли сюрприз. Ну что же, сюрприз получился. Все тот же неунывающий дядя Никита приехал с букетом цветов, огромным плюшевым медведем и маленьким Добры-ней. Вручив маме цветы, а папе медведя, он постарался утешить расстроенных друзей: «Ну ничего! Пусть не Илья Муромец, но Василиса-то у вас прекрасная получилась!»
Мама расцвела; меня записали Василисой. На самом первом мероприятии, посвященном моему дню рождения, дядя Никита торжественно заявил, что девочка — даже к лучшему. В качестве примера напомнил присутствующим, как в русских сказках запутавшихся в проблемах богатырей выручала Василиса Прекрасная. Однако оптимизм дяди Никиты оказался преждевременным. С Добрыней мы так и не сдружились. Он почему-то сразу меня невзлюбил, я же относилась к нему достаточно терпимо, пока однажды он из вредности не обстриг волосы у моей любимой куклы. После этого вражда наша приняла открытый характер. Я наотрез отказывалась ездить к ним в гости, а родителям пришлось смириться с тем, что богатырского брака — Добрыня Никитич + Василиса Прекрасная — у нас не получится.
В подростковом возрасте наша вражда слегка поутихла, появился общий враг — взрослые со своими бесконечными нравоучениями — и общая беда: Добрыня и я ходили в одну и ту же музыкальную школу, он по классу скрипки, я по классу фортепьяно. Тот факт, что Добрыню приняли на скрипку, сильно задевал моих родителей. Считалось, что на скрипку берут только детей с абсолютным слухом, а на фортепьяно — всех остальных, у кого не хватает слуха, чтобы учиться играть на скрипке. Родители расстраивались, мне же было по фигу. Потому что и фортепьяно-то давалось с большим трудом. Преподавательница билась со мной добрых полгода, прежде чем я услышала мелодию в незатейливой пьесе «Петушок». Другое дело Добрыня. У него, как уверяли педагоги в музыкальной школе № 13, что на Кутузовском, 24, как и раз и был тот самый абсолютный слух. Забавно, но Добрынин слух обнаружился совершенно случайно. Его двоюродная сестра тоже обучалась игре на скрипке, правда, особых талантов не обнаруживала. И вот однажды, будучи в гостях у родни, маленький Добрыня сидел на горшке, слушал, как сестра раз за разом отрабатывает сложную скрипичную пьесу, и периодически, когда она фальшивила, повторял: «Неплавильно иглаешь…»
После чего легко напел мелодию. Дядя Никита мгновенно уверился, что родился у них не только богатырь, но и новый Паганини. Участь Добрыни была решена, через три года его записали в музыкалку. Мои родители решили не отставать, в результате мне пришлось пять лет промучиться на занятиях по основному предмету, сольфеджио и на хоре. Через пять лет я твердо заявила, что пианисткой я точно не стану и не вижу смысла в моем дальнейшем обучении. Родители смирились. На выпускной вечер в музыкалке они не пошли. Зато пошла я, вручила Добрыне большой букет тюльпанов и поздравила с тем, что он наконец отмучился и теперь может с чистой совестью закинуть скрипку на шкаф.
После окончания школы наши дороги с Добрыней разошлись. Я поступила в технический вуз, а он пошел учиться на новомодную профессию «пиарщик».
Еще в институте я стала пописывать для студенческой газеты, завязала знакомства в журналистской среде. Получив диплом, я не стала искать работу по специальности, а пошла работать в интернет-проект, куда меня позвал Константин Пальчиков — Костя, наш горячо любимый шеф. И работаю я здесь уже почти шесть лет. Сначала нас было двое — я и Костя, потом пришла Маришка, через год — Андрей, и последней Люда. Мы трудились с энтузиазмом, который, как мне кажется, встречается только в таких небольших, недавно основанных фирмах и начисто отсутствует в больших корпорациях (большие корпорации, правда, от этого не разваливаются, энтузиазм там вполне заменяется корпоративным духом). Все шло отлично, проект развивался (не так быстро, как этого хотелось нам, но развивался). Но потом Костику сделали предложение, от которого он не смог отказаться. Решение он принимал долго, мучился при этом ужасно. Очень уж не хотелось терять самостоятельность. Но ему предложили такие деньги, что душа дрогнула. Через три месяца он продал свой проект крупной корпорации, оговорив, правда, приличное повышение должностных окладов для сотрудников и некоторую стратегическую самостоятельность для себя. Однако новое наше высшее руководство быстро дало понять, что излишней самостоятельности не потерпит, а за каждый рубль наших немалых заработков выжмет из нас семь потов. Тут пошла череда неприятностей у Маришки, и Костя воззвал к моему человеколюбию; я вняла, осталась без отпуска, а сейчас еще должна была ехать в Думу вместо Маришки.
Однако поездка оказалась далеко не скучной. Думцы восприняли близко к сердцу выступление депутата из города N. (копии доклада лежали перед каждым народным избранником и раздавались журналистам). Сначала казалось, что закон о добровольной эвтаназии будет отменен единогласно, но до обеденного перерыва проголосовать не успели — слишком много было желающих подняться на трибуну и заклеймить позором как сам закон, так и депутатов того созыва, которые этот гадкий закон приняли.
Удалившись на обеденный перерыв, депутаты охотно раздавали интервью. С их слов выходило, что все они давно уже были недовольны этим законом, видели в нем один только вред, а не высказывались раньше потому… Тут дающий интервью депутат начинал мяться, после чего выдавал свою версию. Депутатские версии разнообразием не отличались. Большинство упирало на то, что сначала нужно было решить ряд не менее важных вопросов, а вот сейчас руки дошли и до этого античеловечного закона.
Мне позвонил Костик и велел тоже взять у кого-нибудь интервью. Каюсь, я еще раз помянула недобрым словом не вышедшую сегодня на работу Марину. Я ненавижу брать интервью, и Костик об этом прекрасно знает. Обычно он поручает мне писать аналитические статьи. Это мое — я обожаю корпеть над источниками, ковыряться в фактах, потом систематизировать их. Я получаю удовольствие от процесса. Интервью же у нас обычно берет Маришка. Ей ничего не стоит подойти к любой знаменитости, улыбнуться и непринужденно начать разговор. Я так не могу. Мне все время кажется, что я влезу не вовремя со своими вопросами. И что знаменитость не только не ждет моих вопросов, но, напротив, мечтает, чтобы ее оставили в покое. Костя неоднократно проводил со мной разъяснительные беседы, пытаясь внедрить в мою голову мысль, что наши отечественные знаменитости отличаются от западных тем, что очень даже желают, чтобы им задавали вопросы, что для этого они и ходят на тусовки. Которые не хотят, те не ходят. Я кивала, умом все понимала, мы даже репетировали, как я в следующий раз нагло подойду к знаменитости (в роли знаменитостей поочередно выступали Маришка, Люда и Андрей) и задам яркий вопрос. На репетиции у меня получалось недурственно, но когда реально наступал этот следующий раз, я опять стояла столбом, язык отказывался что-либо произносить, голосовые связки его поддерживали. Год назад, поняв, что мою застенчивость таким способом не вылечить, Костя махнул на меня рукой. Я с облегчением вздохнула и вернулась к аналитике.
Но сегодня были особые обстоятельства — форс-мажор. Завтра утром у всех будут комментарии депутатов, а у нас не будет. Я собрала волю в кулак, приглядела депутата позастенчивей и решительно его атаковала. Депутат оказался представителем аграрной партии, вниманием прессы избалован не был, интервью давать не привык, поэтому стеснялся не меньше меня. Я на него не давила, понимая, что человеку нужно дать время. К третьему вопросу он совершенно освоился, надул щеки и начал бодро пересказывать платформу своей партии, увлекся и совершенно забыл о первоначальной теме разговора. Пришлось его прервать, по возможности деликатно. Говорить, что платформа аграриев никому не интересна, означало смертельно обидеть собеседника. Поэтому я ласково объяснила, что поднятая им проблематика очень актуальна, но, к сожалению, лимит времени не дает возможности осветить эту интересную тему должным образом. Нам, без сомнения, нужно встретиться еще раз, а пока не будет ли господин депутат столь любезен и не озвучит ли свою точку зрения по поводу отмены закона о добровольной эвтаназии. Господин депутат с трудом оторвался от излюбленной темы аграриев — тяжелом положении российской сельскохозяйственной глубинки — и непонимающе уставился на меня. Похоже, он уже забыл, с чего, собственно, начался наш разговор. Пришлось напомнить, что сразу после перерыва его ждет серьезное голосование. Он никак не мог сообразить, о чем идет речь, и ждал от меня разъяснений. Я терпеливо повторила вопрос: может ли господин депутат дать свой прогноз, как пройдет голосование. Господин депутат мгновенно стушевался и стал очень осторожен в оценках. Мы побеседовали еще несколько минут, депутат ужом уходил от вопросов, тянул время, явно дожидаясь конца обеденного перерыва. Когда вежливая девушка подошла к нам и напомнила, что господину депутату надо пройти в зал, потому что голосование состоится через пять минут, мой собеседник испытал видимое облегчение. Извинившись, он шустро потрусил в зал. Я прослушала запись нашей беседы и осталась недовольна. Депутат говорил о чем угодно, только не о законе и голосовании. Стерев запись, я пошла по коридорам в надежде поймать кого-нибудь поумнее. Народные избранники не спешили занять свои места, красуясь перед многочисленными телекамерами. Я пристроилась рядом с ведущей вечернего выпуска новостей Седьмого государственного канала. Девушка только что закончила беседовать с импозантным брюнетом, получившим в прошлом году Нобелевскую премию за какие-то математические открытия (признаюсь, меня страшно удивил факт получения депутатом международной премии, тем более такой престижной, как Нобелевская, — мне всегда казалось, что в депутатах подвизаются люди, ни к каким созидательным делам и тем более открытиям неспособные). Глядя прямо в камеру, ведущая заканчивала репортаж: «По мнению господина Ардениса (наезд камеры на математика), будет максимум пятеро воздержавшихся, и всех их вы знаете поименно. Они всегда воздерживаются, невозможно припомнить, когда они голосовали „за“ или „против“. Остальные проголосуют единогласно». Ясно было, что вальяжный Арденис пнул своих политических противников — группу умеренных депутатов, которую в думском закулисье давно прозвали «очень умеренными».
Тут зазвенел звонок, напоминающий народным избранникам, что им пора и поработать — понажимать на кнопки. Фойе быстро опустело, лишь кое-кто из журналистов спешно передавал последние новости. Присев на диван, я достала свой миникомп и начала работать. Плевать, что Арденис давал интервью не мне, все равно его можно процитировать. Название нашлось само собой и очень быстро — «Игры разума». Я самозабвенно набирала текст, увлеклась и не сразу обратила внимание на шум в зале заседаний. Неожиданно двери распахнулись, и в фойе вылетел знакомый журналист — аналитик одного из авторитетных бизнес-изданий. Он на ходу вынул телефон и быстро начал говорить что-то, прикрывая микрофон ладонью. Похоже, я пропустила какую-то сенсацию. Вслед за аналитиком из зала выскочило еще несколько журналистов, все страшно возбужденные. Я поймала за рукав парня из конкурирующего интернет-проекта:
— Влад, что случилось?
— Голосование, голосование… — непонятно пробормотал он, глядя на меня безумными глазами. — Ничего не вышло. Все прогнозы — пшик.
Я не поняла, но задержать его, чтобы расспросить получше, не было никакой возможности. Он явно мыслями был уже в репортаже, гениальном репортаже… Я же в данную минуту была лишь досадным препятствием на пути к славе и Пулитцеровской премии.
Пришлось проталкиваться в зал. Это оказалось делом нелегким, потому что основная толпа перла из зала. Мне четыре раза наступили на ногу и два раза больно пихнули локтем под ребра. Я тоже прошлась по чьим-то ботинкам, отодвинула плечом девушку в униформе и наконец проникла в святая святых — зал заседаний.
Тут было очень оживленно. Депутаты повскакивали с мест. Кто-то стоял на трибуне и что-то кричал в микрофон, но микрофон был отключен, поэтому ничего не было слышно. Группа неподалеку громко скандировала: «Включить микрофон», — видно, это были однопартийны господина, стоявшего на трибуне. Я мельком взглянула на табло с результатами голосования… и превратилась в статую Командора. Сначала я даже решила, что у меня что-то со зрением, зажмурилась, вновь открыла глаза — результат на табло не изменился. Как и предупреждал господин Арденис, было всего пять воздержавшихся депутатов, остальные единодушно проголосовали… против отмены закона о добровольной эвтаназии. Телевизионщики столпились вокруг господина Ардениса.
— Как вы прокомментируете результаты голосования? — Девушка из Би-би-си, встав на цыпочки, тянулась через головы коллег. — Ваш прогноз не оправдался…
— Отнюдь, — спокойно возразил Арденис. — Я сказал, что будет пятеро воздержавшихся… Так оно и случилось. Я сказал, что будет почти единогласное решение, оно и есть почти единогласное.
— Но… — попыталась возразить девушка, — вы сказали…
— Дорогая, — снисходительно улыбнулся Арденис, — я же не говорил, «за» или «против» они проголосуют, я сказал только, что решение будет практически единогласным.
Я не стала дальше слушать, а быстро набрала шефа. Естественно, он был уже в курсе.
Я иногда удивляюсь, как это Костя умудряется все узнавать первым, не иначе как в шкафу у него в кабинете лежит хрустальный шар или яблочко на блюдечке, вроде того, какими пользуются герои русских сказок, чтобы узнать, что в мире творится.
— Вася, — бодро начал шеф, услышав мой голос, — ты еще в Думе? Давай быстро сфотографируй Ардениса и немедленно пересылай мне. Я сразу поставлю в новостную ленту.
Костик отключился, я примкнула к толпе, окружавшей депутата Ардениса. Сфотографировать его оказалось не так-то просто: люди стояли плотным кольцом и в кадр постоянно попадали чьи-то головы и руки, державшие микрофоны. Сам Арденис тоже не стоял спокойно, а вертелся, будто вор на ярмарке. Пять минут мучений, и в моем распоряжении было два замечательных снимка депутатского затылка, три сомнительных вида в профиль (хорошо получились ухо и часть щеки, остальное загораживала чья-то кудрявая голова) и один почти приличный анфас. Вот этот анфас я и отправила Костику вместе со своим комментарием. Через пять минут пришло подтверждение, что шеф материалы получил, а еще через минуту он позвонил сам:
— Васенька, ты просто умница, я тебя люблю…
И отключился. Костик — он такой, эмоциональный. Его «люблю» не в том смысле, что на самом деле любит и хочет жениться. Его «люблю» означает — «ты молодец, сделала вовремя хороший материал».
Я вышла на улицу и медленно побрела в сторону Большой Дмитровки, где оставила свою машину, нагло припарковав ее на служебной стоянке Театра оперетты.
Дома меня ждало сообщение от родителей. Они упрямо не желали звонить мне на мобильный (как объясняла мама, чтобы не мешать), предпочитая поочередно (подозреваю, по графику) оставлять мне длинные послания на домашнем автоответчике. Чаще всего это были напоминания о днях рождения, свадьбах и прочих событиях из жизни ближней и дальней родни. Сегодня была мамина очередь. Она попеняла, что я давно не приезжала к ним в гости:
— Когда ты купила машину, мы надеялись, что ты будешь приезжать чаще.
Мама не автомобилист, она не представляет, как перегружены московские магистрали, несмотря на все усилия транспортников.
— Ты не забыла, — звучал из динамика звонкий мамин голос, — что завтра двадцать шестое апреля, день рождения Добрыни? Дядя Никита звонил, они собираются отмечать в семейном кругу. Я считаю, что тебе стоит подъехать.
Мама немного помолчала и несколько нервно продолжила:
— Вася, мы с папой ни в коем случае не хотим вмешиваться в твою жизнь, но тебе скоро тридцать. Единственный холостой мужчина в твоей конторе недавно женился. Мы не хотим на тебя давить, но пора подумать о семье. Мы знаем, что с Добрыней у тебя не всегда были хорошие отношения, но вы уже взрослые люди… Он холост. И, между прочим, Никита намекнул, что Добрыня сменил работу и теперь очень, очень крут. Я думаю, тебе следует с ним поговорить… Хотя бы на предмет возможного трудоустройства.
Мама тяжело вздохнула, прекрасно понимая, что ее слова на меня не подействуют, и быстро закончила:
— Сбор гостей в семь. Адрес ты знаешь Добрыня решил отмечать у родителей. У него сейчас ремонт идет. Он купил себе квартиру… — Тут мама чуть повысила голос и выдала главный козырь: — Купил квартиру в «Дорогомилово». Почти рядом с тобой. Васенька, я знаю, что ты сейчас злишься… Но ты же не собираешься всю жизнь просидеть в этой своей конторе?! Насчет подарка, — мама резко сменила тему, — можешь не беспокоиться. Мы с папой купили, ты только приезжай… Целую.
Я про Добрынин день рождения не забыла, у меня сегодня в календаре выскочила напоминалка. Но ехать праздновать мне совсем не хотелось. Я планировала ограничиться отправкой электронной открытки и заказать бутылку хорошего коньяка с доставкой. Но теперь, похоже, от визита не отвертеться. С другой стороны, и вправду интересно, куда же перешел Добрыня. В последний раз, когда мы с ним общались, он трудился в каком-то хитром PR-агентстве, чьей специализацией были корпоративные войны, недружественные поглощения и другие хитрости. В тот раз мы расстались совсем плохо. Добрыня разговаривал со мной снисходительно, гнул пальцы, всячески давая понять, что считает меня неудачницей. Мои попытки объяснить, что моя работа мне нравится, успеха не имели.
— Ты дурочка, — безапелляционно заявил он. — Ну сколько ты там зарабатываешь?! Что? Стыдно сказать? А у меня ты бы зарабатывала в три — нет, в четыре раза больше. Плюс бонусы по окончании проекта. Это принципиально другие деньги.
Я покивала, а про себя решила, что впредь буду ограничиваться перепиской и по возможности избегать личных контактов. Почти год мы не виделись, но кое-какая информация до меня все же доходила. Добрыня успешно провел несколько скандальных проектов, после чего получил предложение стать ассистентом по связям с общественностью у какого-то очень важного лица. Фамилия важного лица нигде не называлась.
Я решила завтра отпроситься пораньше и все же подъехать на день рождения моего старинного недруга. Завтра Савушкина должна появиться, не может не появиться.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4