Спустившись в подземный паркинг (здесь машину оставлял только Костя, остальным это было не по карману), я открыла Костину машину, переложила пистолет в бардачок и попыталась позвонить Елизавете Васильевне. Увы, на минус четвертом этаже связи не было. Ладно, позвоню, как только выберусь на поверхность. Через пять минут я уже ехала по Краснопресненской набережной в сторону Новоарбатского моста.

Проезжая мимо гостиницы «Украина», я вдруг подумала, что около моего дома вполне уже может быть организована слежка. Не исключен вариант прослушки телефона, как домашнего, так и мобильного. А Елизавете Васильевне я так и не позвонила. На ходу звонить было неудобно, поэтому я резко свернула за зданием гостиницы и въехала во двор. Здесь в подъезде рядом с аркой живут мои старые друзья — Ира и Валера. Редкие люди, к ним можно в любое время заскочить на огонек, просто так, без многочисленных предварительных созвонов. И здесь всегда будут рады гостям.

Несколько лет назад их чуть не выселили. На оба жилых крыла гостиницы нашелся предприимчивый инвестор, обещавший за каждый метр площади здесь дать аж целых пять… но за Московской кольцевой автодорогой. Несмотря на столь привлекательный «обменный курс», никто из жильцов не пожелал покидать старинное здание. Помнится, по этому поводу был большой шум в СМИ. Инвесторы действовали хитро, но традиционно — в основном все сводилось к подкупу лиц, имеющих право подписи на нужных доку ментах. Жильцы тоже действовали традиционно — выставляли пикеты. Они, наверное, проиграли бы, если бы дом не стоял на правительственной трассе. Жители того крыла, чьи окна выходили на проспект, проявили завидную гражданскую инициативу и составили график передвижения по проспекту президента (за полчаса до проезда важной персоны проспект перекрывался). Несколько пикетов, аккурат перед перекрытием проспекта, оказались очень эффективными. На руку жильцам сыграл и тот факт, что битва «за Украину» разгорелась в год выборов. Тот, кто проезжал дважды в день по резервной полосе Кутузовки, не хотел ссориться с электоратом. История породила прецедент, и, насколько мне известно, с тех пор ни один инвестор не покушался на жилые крылья «Украины», хотя кусочек был очень лакомый. Жильцы с той своей победы поимели еще и дивиденды: за счет проигравшего войну инвестора (в качестве компенсации за причиненные моральные неудобства) был благоустроен и без того неплохой внутренний дворик.

Я припарковалась рядом с кустами, окружающими фонтан, как раз напротив подъезда, где жили мои друзья. Выйдя из машины, на всякий случай проверила, не следит ли кто за мной. Такие действия свидетельствовали о начинающейся паранойе. Следить за мной не могли по определению. Я выехала из подземного гаража на затонированной Костиной машине. Сотрудники СБ должны были обладать даром предвидения или иметь в своем распоряжении хрустальный шар, чтобы меня вычислить. Дверь в Иры-Валерин подъезд была открыта настежь — погода стояла теплая, и бабуля-консьерж считала своим долгом проветривать вверенное ей помещение. Меня обе консьержки знали в лицо, поэтому вопросов, к кому я и за какой надобностью, не возникло. Бабуля приветливо кивнула, и я побежала вверх по лестнице (друзья живут на третьем этаже). Видимо, дежурная все же сообщила хозяевам по внутренней связи, потому что я не успела позвонить, как дверь открылась. На пороге стояли Ира и Султан — шикарный кот британской голубой породы.

— Проходи, — приветствовала меня подруга. — Давно ты к нам не заезжала. А я как раз собиралась тебе звонить. Мы думаем махнуть на майские в Англию. Ты Султана у себя не приютишь на пару недель?

Я понимала, почему Ира хочет оставить Султана на меня — я уже однажды прожила вместе с ним десять дней, пока Ира с Валерой ездили в тур по Европе. Не могу сказать, что это были самые приятные дни в моей жизни. Султан оказался (что, впрочем, легко было предвидеть — достаточно поглядеть на его нахальную морду) котом амбициозным, с деспотичным характером. Он явно считал себя главным в доме, хотя жил тогда, замечу, на моей территории. Все мои попытки (без рукоприкладства, уговорами) объяснить, что хозяйка здесь я, успеха не имели. Султан игнорировал меня большую часть суток, но, если ему что-либо было нужно, не стеснялся будить посреди ночи громкими криками. Я собралась уже отказаться, как вдруг меня осенило, что это — решение моих проблем.

— Согласна, — перебила я подругу. — Только давай я у вас поживу. Мне кажется, Султан плохо переносит мою квартиру.

— Об этом я и не мечтала, — призналась Ира. — Мы с Валерой хотели тебя попросить, но думали, ты не согласишься.

Я же подумала, что не буду говорить об этом даже Косте. Пусть он считает, что я проживаю в Маришкиной квартире. Но Елизавете Васильевне позвонить все же нужно. И забрать у нее ключи. Тогда, даже если Служба безопасности возьмет Костю за жабры и он меня сдаст, в указанном месте меня не будет.

— Когда я могу перебраться? — поинтересовалась я.

— Вообще-то, — замялась Ира, — самолет у нас сегодня ночью. Ты извини, что все так неожиданно. Мы думали Султана маме оставить, но она сначала согласилась, а час назад позвонила и категорически отказалась.

— Мне нужно позвонить, — сказала я, снимая ботинки в прихожей.

— Пожалуйста, — Ира вытащила из встроенного шкафа тапочки и протянула их мне, — проходи на кухню.

Кухня у них довольно большая — четырнадцать метров, поэтому ребята поставили там небольшой диванчик. Но мне пришлось сесть на стул, так как на диванчике демонстративно разлегся Султан. Он словно чувствовал, что очень скоро нам опять предстоит какое-то время прожить вместе, и недвусмысленно давал понять, что вопрос, кто главный, для него решен. Хотя я могу, конечно, это оспаривать.

С Елизаветой Васильевной удалось договориться довольно быстро. Я объяснила, что мы посовещались и решили, что Маришке никак нельзя терять такую квартиросдатчицу, поэтому наша контора оплачивает квартиру за два месяца вперед, но просит комплект ключей. Елизавета Васильевна, страшно довольная, что не нужно искать нового жильца, была на все согласна.

Мы пересеклись с ней на развилке Кутузовского и Большой Дорогомиловской, там, где до сих пор стояла сооруженная к очередной годовщине победы в Великой Отечественной каменная стела. Бабушка рассказывала, что в те времена считалось правильным ставить памятники к соответствующим датам. Вот и этот должны были торжественно открыть в канун 9 Мая. Однако же скульпторы успели сделать только стелу, а фигуры, символизирующие воинов и работников тыла, к сроку готовы не были. На открытие ждали кого-то очень высокопоставленного, чуть ли не Генерального Секретаря ЦК КПСС. Показывать ему усеченную версию было бы политически неверным шагом — кое-кто мог слететь с неплохих должностей. Закаленное во внутрипартийных склоках тогдашнее районное начальство элегантно вышло из затруднительного положения.

Торжественное открытие прошло без единой помарки; было все: и почетный караул из пионеров-отличников, сменявшийся каждые полчаса (пионеры-отличники должны были держать руку в пионерском салюте, больше получаса никто не выдерживал), и группа прилично выглядевших ветеранов, — короче, все было разыграно как по нотам. Под торжественный марш были сдернуты шелковые полотнища, и глазам присутствовавших предстала скульптурная композиция, состоящая из стелы и трех каменных фигур — солдата, мужчины и женщины (двое последних изображали работников тыла).

На следующее утро жильцы дома номер восемнадцать, что по Большой Дорогомиловской, наблюдали из окон странное зрелище: все три скульптуры — воин, женщина с бомбой и мужчина-рабочий — лежали на земле. Самые активные из жильцов немедленно начали названивать в милицию, полагая случившееся актом вандализма. По такому сигналу милиция приехала быстро. В результате непродолжительного расследования, проведенного прямо на месте, было установлено, что скульптуры воина и двух работников тыла были… надувные, выкрашенные под камень. Специальные службы собирались демонтировать лжескульптуры, но кто-то с самого верха спустил распоряжение их не трогать. На всякий случай. Хотя машины, везущие руководство, едут очень быстро, вдруг, не ровен час, Первое Лицо страны обнаружит три отличия. Так что еще несколько дней надувные фигуры украшали Кутузовский проспект, слегка покачиваясь при сильных порывах ветра, пока не привезли и не установили настоящие скульптуры.

Елизавета Васильевна, одетая все в тот же белый плащ, поджидала меня около женщины с бомбой. Чтобы избежать ненужных расспросов, я сделала вид, что очень тороплюсь, быстро отдала ей деньги, взяла ключи, уточнила комбинацию цифр для кодового замка и пообещала позвонить ей в конце следующего месяца. Это в случае, если Марина до того времени так и не объявится.

Распрощавшись с Елизаветой Васильевной, я решила наведаться к себе. Забыла сказать, на стрелку с «бабой Лизой» (как попросила назвать ее Елизавета Васильевна) я отправилась без машины — неохота было крутиться по набережной. От Дорогомиловской заставы до моего дома пешим ходом примерно двадцать пять минут — не развалюсь, дойду. С другой стороны, разумно ли сейчас идти домой, ведь там меня вполне могут поджидать оперативники СБ, желающие пообщаться на предмет вчерашнего двойного убийства. На их стороне закон и квалификация по части развязывания языков, чтобы получить нужные сведения, ну и так далее… А что на моей стороне? Практически ничего, кроме… Кроме того, что это мой район. Пусть со временем изменившийся почти до неузнаваемости, но мой. В детстве мы облазили здесь все закоулки, практически во всех окрестных домах жили одноклассники или приятели из соседних школ. Поэтому я знаю планировку в здешних домах (а она тут не типовая, по всему Кутузовскому вы не найдете и двух домов со схожей планировкой). Будем надеяться, что те особенности моего района, о которых знаю я, не известны сотрудникам Службы безопасности.

Например, вряд ли они в курсе, что в мой подъезд есть аж целых четыре входа. Бабушка рассказывала, что во всей Москве всего два дома с такой дурацкой топографией, как у нас, где большую часть полезной площади занимают длинные, никому не нужные коридоры. По непонятной причине бабушка страшно гордилась этим фактом, правда, всегда добавляла, что спроектировавшего дом архитектора сняли с должности сразу после реализации проекта. Я думаю, что архитектора сняли по другой причине. Дом был построен в 1953 году. Сменилось руководство, соответственно, сменились и архитекторы, которым дозволено было строить на Кутузовке.

Отличительной особенностью нашего дома было наличие двух входов в каждый подъезд, а в наш, как я уже упоминала выше, входов было целых четыре: два черных, со двора, один с улицы — парадное крыльцо, единственное на весь дом, — и вход через боковую дверь. Сегодня там расположена стоматологическая поликлиника, но изначально это проектировалось как квартира для кремлевского генерала. Квартира имела отдельный вход и занимала половину двух этажей. Генерал, для которого квартира предназначалась, не успел даже получить ордер. Это опять, как вы понимаете, было связано со сменой власти. На двух генеральских этажах расположился ведомственный детский садик. Ведомство, оккупировавшее генеральские апартаменты, располагалось на Лубянской площади. Сама я в этот садик не ходила: к моменту моего рождения дошкольное учреждение приказало долго жить. Экс-садик долго пустовал, пока наконец его не выкупили какие-то коммерсанты, попутно выселив жильцов с первых этажей. Полгода шел ремонт: в окна вставляли стеклопакеты, чинили ступеньки на крыльце и вешали новую дверь в парадном. К лету в бывшем ведомственном садике Комитета государственной безопасности открылась стоматологическая поликлиника. Поликлиника существовала и по сей день, и уборщицей в ней работала тетя Люся с четвертого этажа.

Если я зайду через парадный вход, вызову на ресепшн тетю Люсю, а потом попрошу ее открыть дверь, ведущую на лестничную площадку второго этажа, меня никто не увидит. Теперь надо прикинуть, где могут стоять наблюдатели. Скорее всего, в палисаднике перед домом и в той арке, что ближе к проспекту. Маловероятно, что кто-то стоит на углу Поклонной и улицы 1812 года. Очень маловероятно… Стало быть, там я и пойду. Я прошла по подземному переходу под Третьим кольцом и резко свернула к районной управе. Из осторожности я решила даже не идти по Поклонной, а, пройдя последнюю линию домов, двинуться по тропинке, идущей вокруг гаражного массива. В детстве мы играли тут в индейцев. Тропа была очень узкая, с одной стороны ее ограничивала стена гаражей, с другой был довольно крутой обрыв к полосе отчуждения Киевской железной дороги. В детстве считалось особым шиком сбежать вниз по склону и резко затормозить прямо перед рельсами. Сейчас я бы вряд решилась на такое, разве что ситуация стала бы совсем безвыходной.

Уже начало темнеть. С одной стороны, это меня радовало — даже если у сотрудников есть мои фотографии, при таком освещении это им не поможет. С другой стороны — имелся хороший шанс оступиться и съехать по склону вниз. Перелом маловероятен, зато почти стопроцентно я вляпаюсь в собачьи экскременты. После того, как запретили выводить собак на Поклонную гору, местные собачники облюбовали эту территорию для выгула своих питомцев. Если такое произойдет, сотрудники СБ легко обнаружат меня по запаху даже в полной темноте. К счастью, все обошлось — ни собачников, ни бомжей, ни просто случайных прохожих, решивших перейти железную дорогу в столь неподходящем месте, по пути не встретилось. Поворот направо, и вот уже я выхожу к торцу своего дома. Здесь было светло — горела лампа над входом в филиал сберегательного банка. С этой стороны ни души, основная жизнь у нас протекает во дворе. Я спокойно и расслабленно пошла вдоль дома, не забывая зорко посматривать по сторонам. Самая большая опасность — это сквер. Если засада сидит в кустах и наблюдает за входом в поликлинику, они меня не пропустят. Я на ходу вытащила из кармана листок бумаги и сделала вид, что ищу нужный адрес. Из припаркованной у обочины машины вылез мужчина в темном пальто.

— Девушка, — позвал он меня.

Первое инстинктивное движение — шарахнуться в сторону. Еле справившись с инстинктом, я вежливо ответила:

— Да?

— Здесь есть еще какая-нибудь стоматология рядом? — поинтересовался мужчина. — А то у меня тут написано — напротив Панорамы. Ведь это — напротив Панорамы?

— Можно сказать, что да, — согласилась я. — Другая стоматология есть в поликлинике, вы бы позвонили…

— Забыл номер записать, — огорчился мужчина.

— Я тоже туда, — доверительно сообщила я. — Если хотите, давайте зайдем вместе.

— Отлично, — обрадовался он, поставил машину на сигнализацию и подошел ко мне. — Идемте.

Вот нашлась управа и на засаду в кустах (если там таковая имеется). Они ждут одинокую женщину, а не парочку. И со стороны наша встреча выглядела совершенно естественно, как будто мы условились здесь пересечься.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в поликлинику. Мужчина сразу же направился к стойке ресепшн, а я — к боковой двери, ведущей в подсобное помещение, где, как я знала, хранится тети-Люсино хозяйство — веники, швабры, тряпки. Поликлиника должна была закрыться приблизительно через час. Многие врачи уже заканчивали работу, наступало время тети Люси, время уборки. Я открыла дверь. Тетя Люся была на месте, раскладывала в многофункциональную тележку различные химикаты, губки, тряпки. Уборка в таком месте — это не просто повозить шваброй по полу.

— О, Васенька, — обрадовалась тетя Люся, увидев меня, — какими судьбами?

— Теть Люсь, — зашептала я, — ты меня пропусти в подъезд отсюда. А то там мужик какой-то сомнительный стоит со стороны двора, боюсь я его.

— Идем, — кивнула мне тетя Люся. — Я как раз со второго этажа начинаю.

Я уже собралась выйти, но тетя Люся — дочь чекиста в отставке — следующей своей фразой однозначно дала мне понять, что в версию со «страшным мужиком во дворе» не поверила, что по квартирам уже прошлись сотрудники СБ, наводя обо мне справки у соседей, но что она, тетя Люся, своих не сдает. Потому что сотрудники сотрудниками, а она помнит, как меня принесли из родильного дома.

— Надень халат, — скомандовала она, — и возьми вот эту швабру в руки, чтобы никто не спрашивал, кто ты такая.

Я молча натянула голубенький, чисто выстиранный и накрахмаленный халатик, взяла в руки швабру, и мы вывалились в коридор как десант чистоты — две тетки Нашатырки.

Мы поднялись на второй этаж. Здесь все было переделано, от оригинальной архитектуры не осталось и следа. Дверь, ведущая в подъезд, почему-то теперь находилась в одном из кабинетов. Наверное, это шло в разрез с правилами пожарной охраны, но в моей ситуации было очень даже удобно. Тетя Люся отперла нужный кабинет:

— Быстренько заходи, чтобы тебя никто не видел.

Я проскользнула внутрь, тетя Люся за мной.

— Вот что, Васька, — сурово начала она, — ты мне голову не морочь. Сегодня после обеда приходили люди и о тебе спрашивали. Чего натворила-то?

— Ничего, теть Люсь, вот те крест — ничего.

Тетя Люся мне не поверила. В ней явно боролись два сильных чувства. Одно из них — воспитанная десятилетиями привычка докладывать «куда следует» обо всех нарушениях порядка, второе — чувство солидарности с потомком (пусть даже и непутевым) «старой чекистской гвардии». Она явно колебалась, то ли сдать меня «людям», приходившим после обеда, то ли… На мое счастье, победило чувство солидарности и память о том факте, что отец тети Люси работал под началом моего деда, чему в обоих семействах есть немало документальных подтверждений.

— Сделаем так, — наконец решилась тетя Люся. — Я выйду посмотрю, как там в подъезде. Поднимусь по лестнице и гляну, нет ли кого на твоем этаже. Если все чисто, стукну по перилам три раза, вроде как швабру выколачиваю. А ты здесь стой и слушай.

Прошло мучительных пятнадцать минут, прежде чем в тишине подъезда раздался глухой стук тети-Люсиной швабры. Я пулей взлетела к себе на пятый. Прижала руки к груди, благодаря таким образом тетю Люсю. Разговаривать я боялась — вполне возможно, что кто-то из «людей», столь живо интересующихся моей персоной, все же находится в нашем подъезде.

Только войдя в квартиру, я поняла, как сильно устала за этот день. Я вытащила пистолет и, снимая по пути одежду, побрела в ванную. После душа мне стало полегче. По крайней мере, теперь я была в состоянии прикинуть, что из вещей мне нужно взять. Я пошла в спальню, открыла шкаф и почти на ощупь начала вынимать вещи. Свет не зажигала из соображений безопасности. Ну вот, сумка практически собрана, осталось положить в нее косметику и предметы личной гигиены.

Перед тем как выйти из квартиры, я осторожно подкралась к окну. Двух «топтунов» я засекла сразу. Один ходил взад-вперед по двору. Сначала я даже решила, что это кто-то из собачников — такое поведение типично для хозяев. Но прошла минута, вторая, а никакой четвероногий друг к нему не подбежал. Второй сотрудник стоял на месте за палисадником и контролировал подход к дому со стороны школы. Значит, я все просчитала правильно. Двое во дворе, их задача — не пропустить меня ко входам в подъезд. Наверняка они заходили и в стоматологическую клинику, но персонал там молодой; из тех, кто начинал работать сразу после ремонта, не осталось никого. Поэтому сотрудникам СБ, конечно же, сказали, что через парадное войти в подъезд невозможно. Вот они там пост и не выставили.

И только теперь до меня дошло, что я в мышеловке. Войти в дом — половина дела, гораздо важнее отсюда выйти, а вот это уже проблема. Я еще раз выглянула в окно, как вдруг раздался звонок в дверь.