ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В пресловутом номере «Астории» собралась вся воровская команда Соньки: Красавчик, Улюкай, Кочерга, Тимка, еще несколько воров. Арон тоже находился в номере, сидел неподалеку от Соньки, тихий и прибитый. Она помолчала, глядя в пол, затем подняла глаза.
— Сандановича убили свои, — произнесла она севшим голосом. — И мы должны узнать, кто пошел на такую низость, на такую подлость.
— Как узнаешь? — подал голос Красавчик. — Даже если эта тварь среди нас, все одно — не признается.
— Он среди нас, — сказала Сонька.
Воры от таких слов напряглись, замерли. В соседней комнате заплакал младенец, туда сразу же заторопилась нянька. Воры продолжали переглядываться между собой.
— Ты чего, Сонь, бузишь? Чего напраслину гонишь? — возмутился Улюкай. — Рассорить нас хочешь, что ли?
— Наоборот, хочу, чтобы мы еще дружнее стали. Определить гадину — это все равно что вырвать больной зуб. — Она внимательно оглядела сидевших. — Кто первым принес весть, что Левита убили?
Все посмотрели на Арона.
— По-твоему, эта гадина — я? — сглотнул нервно Арон.
— Я этого не сказала, — ответила Сонька. — Как ты узнал, что старика убили?
— Как узнал? Увидел случайно, вот и узнал. А потом полиция…
— Что — полиция? Ты был в полиции?
— Ну! Сходил, сообщил… Чтоб подозрений не было…
— Каких подозрений?
— Подозрений на нас, на воров. Пусть убийцу ищут в другом месте.
— Почему не пришел к нам сразу?
— Пришел. Вот он я, перед вами, — Арон поднялся. — Если я тут чужак, тогда самое время мне уйти. А то, чего доброго, на меня все свалите.
— Сядь! — приказала Сонька.
— Чего раскомандовалась?! — возмутился Арон. — Я тебе не муж, не товарищ. Воры, чего она? И вообще, чего вы бабе подчинились? Рассорит, рассобачит, и поди ищи крайнего!
Девушка выдвинула ящик стола, достала оттуда черный картуз с кожаным козырьком.
— Твой?
— Ну, мой, — не сразу ответил Арон и побледнел. — Почему он здесь?
— Ты его обронил.
— Где?
— На том месте, где убили Левита Лазаревича.
— Чего опять? — метнулся Арон. — Мужики, защитите меня от этой гадины! Не убивал я Сандановича! Клянусь!
Сонька взяла картуз, вывернула его, и все увидели на подкладке бурые пятна засохшей крови.
— Он сам на меня! — рванул на груди сорочку насмерть испуганный парень. — Из-за ревности! Он набросился, а я защищался! Из-за нее набросился! Из-за Соньки! Это она убийца, а не я, она все заварила! Не убивал я!
— Зачем ходил в полицию? — Красавчик схватил его за ворот сорочки. — Доносить? Аль чечетку плясать?
— Не плясал! Не доносил я! — закричал Арон. — Иначе зачем сюда бы явился?
— И зачем же ты явился? — не отпускал его вор. — Чтоб на тебя не подумали? Или вынюхивать пришел?
— По-твоему, я вертожопый? Паскуда, по-твоему? Шнырь? — Арон рванулся к выходу. — Пустите меня! Не желаю видеть ваши рожи!
— Держите его, — распорядился Красавчик.
Улюкай с помощью Кочерги мощно скрутил парня и потащил в одну из комнат.
— Интересно, чего он нашпрехал в полиции? — негромко произнес Красавчик.
— Думаю, нашпрехал, — усмехнулась Сонька. — Поэтому надо всем затаиться, а мне первым делом съехать отсюда.
Из соседней комнаты донеслись глухие удары и стоны — это Улюкай работал над Ароном.
Снова заплакал ребенок.
* * *
Это было похоже на хорошо подготовленную и рассчитанную на внезапность операцию: ко входу в гостиницу «Астория» подлетело сразу несколько крытых повозок, из них тут же высыпало десятка два полицейских, они скопом ринулись в гостиницу. Полицейские бежали на тот этаж, где жила Сонька. Разбегалась, уступая дорогу, испуганная гостиничная обслуга, удивленно сторонились постояльцы, грохот от кованых сапог разносился по всем этажам.
Когда первые полицейские ворвались в номер, кроме разбросанных мелких вещей и неаккуратно сдвинутых стульев, на которых недавно сидели воры, они ничего не обнаружили.
* * *
Сонька вышла из пролетки и, прижимая к груди закутанного младенца, в сопровождении Улюкая направилась к подъезду дома. Улюкай, придерживая девушку под руку, помог ей подняться на третий этаж, дернул за кисточку звонка одной из квартир. Дверь открыла незнакомая пожилая дама, удивленно поздоровалась:
— Здравствуйте. Вы к кому?
— К пани Елене. Она здесь живет?
Женщина всплеснула руками:
— Вы — Соня? Конечно, пани Елена живет здесь! Вы вовремя, она как раз дома.
— Ступай, жди меня внизу, — бросила Сонька Улюкаю и переступила порог.
— Кто пришел? — раздался голос пани Елены из глубины квартиры.
— Это к тебе, Лена, сюрприз! — ответила сестра.
В длинном коридоре возникла пани Елена, увидела Соньку, радостно бросилась к ней.
— Боже мой! Вот это действительно сюрприз! — Обняла, расцеловала, аккуратно взяла захныкавшего ребенка. — Это кто у нас?
— Доченька, — улыбнулась девушка. — Табба.
— Табба, Таббочка… Необычное имя.
Они двинулись в глубь квартиры.
— Да, — вспомнила вдруг пани Елена. — Я ведь вас не представила. — Она оглянулась на женщину, которая открывала дверь. — Это моя сестра, пани Мария, я тебе много о ней рассказывала. — Пани Елена весело рассмеялась. — Маруся, ничего, если Соня будет называть тебя пани?
— Очень даже мило, — улыбнулась та и оставила их в комнате пани Елены. Та приподняла краешек кружевного одеяльца, заглянула в лицо младенца.
— Хорошенькая. На маму похожа.
— Пани Елена, — прервала ее Сонька, — у меня совсем мало времени. Можно по делу?
— По делу? Конечно, можно.
Они сели друг против друга, и девушка, немного помолчав, сказала:
— Я должна срочно покинуть Петербург.
— Что-нибудь случилось?
— Случилось. Сложилась такая ситуация, что я должна уехать одна, без ребенка.
— Ты хочешь ее оставить? — вскинула брови пани Елена.
— Да, я хочу оставить ее на ваше попечение.
Пани была явно растеряна:
— Но у меня у самой никогда не было детей… то есть ребенка.
Сонька улыбнулась.
— Не было — появился.
Пани Елена все равно не могла ничего понять.
— А что случилось, Сонечка? Ничего, что я тебя так — Сонечка, как доченьку?
— У вас теперь две доченьки — я и Табба.
Пани снова заглянула в конвертик.
— Спит. — Она подняла глаза на девушку. — Я могу задать не слишком деликатный вопрос?
— Конечно, пани Елена.
— Чем ты занимаешься? Твоя профессия?
Сонька какое-то время смотрела в сторонку, потом усмехнулась:
— Если я скажу, вы упадете со стула.
— Не упаду. Я примерно догадываюсь, — внимательно посмотрела в глаза девушки. — Ты именно по своей… «работе» была тогда на даче?
— Да, — кивнула девушка, — я воровка.
— Что?!
— Я, пани Елена, воровка.
— Ты вот так просто… Так просто об этом говоришь?
Та дернула плечами.
— Я могу врать кому угодно, только не вам.
— Но почему так случилось?
— Это длинный разговор, а у меня нет времени. — Сонька поднялась.
Пани Елена придержала ее.
— Я не верю. Вы обманываете.
— Я сказала правду.
— А зачем, зачем вы выбрали такой путь?
— Путь не выбирают. — Сонька взяла руку пани, приложила к своему лицу. — Он определяется свыше.
— Вас Бог за что-то наказал?
— Думаю, Он наградил меня, — серьезно произнесла девушка. — Да, я каждый миг рискую. Но это та жизнь, которая тащит меня вперед с такой силой, что все время кружится голова. И поверьте, пани Елена, я счастлива своей судьбой. Другой судьбы я не хочу.
Вдвоем они прошли к выходу, Сонька на прощанье сказала:
— Проблем с деньгами ни у вас, ни у дочки не будет. Я приложу к этому все усилия. — Поцеловав в щеку старую пани, она покинула квартиру.
* * *
Состав Санкт-Петербург-Москва уже стоял у перрона Николаевского вокзала, готовый к отправке. Отъезжающая публика не спеша и с достоинством шествовала к вагонам, проводники стояли неприступные и торжественные.
В самом начале перрона и дальше вдоль состава прохаживались полицейские чины. Здесь же сновали филеры и шпики, выделяющиеся острым глазом и характерной одеждой — шляпами и одинаковыми длинными пальто.
Сонька в сопровождении элегантного мужчины, в руках которого был небольшой саквояж, также направлялась к своему вагону. Выглядела она изысканно, держалась достойно и слегка кокетливо. Элегантный мужчина в модном пальто был не кто иной, как Красавчик.
— Не верти головой, — с улыбкой велела Сонька Красавчику. — В таком виде тебя никто не признает. Возьми мою руку, поцелуй.
Тот довольно неуклюже выполнил приказ, с натянутой улыбкой произнес:
— Чего делать с Ароном?
Сонька кому-то кокетливо улыбнулась, повернула милую головку к спутнику:
— А чего с ним делать? Пусть живет.
— Нельзя, — покрутил головой Красавчик, — выпусти его на волю — он вообще всех заложит.
— Решай сам.
— Получается, теперь я в Питере за главного?
— Получается так.
Они прошагали какое-то время молча, и Красавчик снова вернулся к своей теме:
— Может, его замуровать?
— Кого? — рассеянно переспросила Сонька.
— Ну, Арончика.
Она рассмеялась.
— Как графа Монте-Кристо?
— Какой из него граф? — ощерился вор. — Мелочевка, мизер. Замуруем в подвале, пусть там спит, жрет… Короче, живет.
— Тебе виднее.
Они подошли к вагону, Красавчик передал проводнику посадочную карту Соньки. Тот проверил ее и впустил молодую даму в вагон.
* * *
В купе Сонька была одна. Сняла шубку, задвинула саквояж поглубже под полку, села за столик и начала задумчиво смотреть в окно на медленно проплывающие мимо фонари вокзала — состав набирал обороты. В дверь постучали, и в купе заглянул проводник:
— Что мадам желает? Покушать или, может быть, вина? У нас имеется отличный французский продукт десятилетней выдержки.
Она пожала худенькими изящными плечиками, улыбнулась.
— Пожалуй, вина.
— Один момент, сударыня!
Проводник ушел, оставив по рассеянности дверь открытой. Сонька снова стала смотреть в окно и в отражении стекла увидела, что мимо ее купе прошел молодой статный господин в дорогом пальто и с тростью в руке. Девушка приняла стойку: повернула лицо к вагонному проходу, забросила ногу на ногу, демонстрируя каждому желающему модные сапожки с высокой шнуровкой. Спустя какое-то время молодой человек прошел по вагонному проходу в другом направлении, бросив при этом заинтересованный взгляд в сторону красивой одинокой женщины в купе.
Вернулся проводник с подносом, на котором стояла бутылка дорогого вина, два фужера и фрукты.
— Почему два бокала? — удивилась девушка.
— Дорога предстоит длинная, — объяснил проводник, возясь с бутылкой, — мало ли кто может заглянуть к вам в гости.
Она никак не отреагировала на его реплику и, когда проводник ушел, взяла наполненный бокал, пригубила. Неожиданно в дверях купе возник тот самый молодой господин, в руке он держал бутылку вина и два фужера.
— Прошу великодушно простить меня, — с очаровательной улыбкой промолвил он, — но я органически не переношу одиночества. Не позволите ли вы провести хотя бы несколько минут в вашем обществе?
Сонька с безразличным выражением лица кивнула на место напротив:
— Милости прошу.
Молодой человек благодарно поклонился, уселся в мягкое кресло.
— Что пьете?
— Вино. — Сонька взяла бутылку, пробежала глазами этикетку. — Кажется, неплохое.
— Можем обменяться, — предложил молодой человек и представился: — Михаил.
— Софья Менжинская.
— Вы полька?
— По отцу. — Взяла фужер с вином, наполненный молодым человеком, сделала крохотный глоток. — Мое мягче, попробуете?
— Сочту за счастье из ваших рук.
Коснулись звенящим хрусталем, ощутили вкус вина из бутылки Соньки, сделали многозначительно-оценивающие выражения лиц и неожиданно оба рассмеялись.
— С вами невероятно легко и просто, — сказал Михаил.
— С вами тоже. А чем занимается господин Михаил? — взглянула на молодого человека девушка.
— Моя жизнь скучна и неинтересна, — вздохнул Михаил. — Я совладелец акций двух московских банков.
— Разве иметь дело с деньгами скучно и неинтересно? — лукаво спросила Сонька, обратив внимание на перстень с крупным бриллиантом на пальце молодого человека.
— Когда их много и они большей частью не твои, ты перестаешь реагировать на них как на деньги. Так, бумажки.
— То есть вы — человек бедный? — с явной иронией спросила Сонька.
— Все относительно. — Михаил взял руку Соньки, стал внимательно рассматривать дорогие кольца и перстни. — К примеру, я не могу себе позволить купить такие украшения.
Сонька рассмеялась:
— А вам и не надо. Вы — мужчина!
Мужчина тоже улыбнулся:
— Ну почему же? Мужчины тоже любят украшения. Может, не в таком количестве, но красивый перстень на пальце — это всегда достойно. — Он весьма скромно сверкнул своим перстнем.
— У вас очень красивая речь, — заметила Сонька.
Молодой человек смущенно пожал плечами.
— Это не моя заслуга, папа с мамой постарались. — Он снова взял руку девушки. — Красиво, и главное — не подделка.
Сонька заинтригованно взглянула на него:
— Вы разбираетесь в украшениях?
— Более-менее.
— Значит, вы и банкир, и ювелир?
— Больше все-таки банкир.
Девушка вдруг уловила интригу игры.
— А мне кажется, вы и не банкир, и не ювелир.
Молодой человек удивленно вскинул брови:
— И кто же?
— Таинственный господин.
— Вы намерены разгадать мою тайну?
— Нет, — повела она головой. — Сейчас — нет. Было бы время — попыталась.
— Я бы этого хотел, — он нежно сжал пальцы девушки. — Красивые украшения, красивые пальцы… Вы замужем?
— Такие женщины могут быть свободными?
— Думаю, нет. Украшения подарил муж?
— Да, он весьма состоятельный господин.
— Это он провожал вас?
Девушка оставила вопрос без ответа, посмотрела в глаза Михаилу и неожиданно спросила:
— У вас есть в Москве хороший ювелир?
— Естественно. Вы хотите что-то купить?
— Я бы хотела кое-что предложить. — Она снова остановила на Михаиле взгляд. — Вы поможете мне?
— Постараюсь.
— Выпьем за это, — она подняла бокал и вдруг что-то вспомнила. — Простите, я через минуту.
Сонька быстро покинула купе и направилась в сторону тамбура. По пути достала из кармана небольшое зеркальце и, делая вид, будто прихорашивается, навела его на свое купе. Увидела быстро выглянувшего оттуда Михаила. Он осторожно выглянул из купе и, проследив за уходящей девушкой, вернулся обратно. Затем достал из кармана небольшой флакончик, спешно отсчитал несколько капель в фужер Соньки и принял спокойную, расслабленную позу. Наконец Сонька вернулась, Михаил взял свой фужер, потянулся к девушке:
— Ну, за то, чтобы у вас все получилось.
Она хотела чокнуться, но вдруг о чем-то вспомнила.
— Черт, — выругалась она, — у меня небольшая проблема. Вы не могли бы разыскать проводника?
— А что случилось?
— Надо, чтобы он разбудил меня, когда будем проезжать Тверь.
— Сейчас посмотрю.
Михаил вышел. Сонька быстро поменяла фужеры местами и принялась ждать возвращения попутчика. Тот вернулся, с сожалением пожал плечами:
— Не нашел. Но, думаю, он обязательно объявится. — Он взял «свой» бокал, снова потянулся к девушке: — До дна.
— Вы тоже.
Чокнулись, оба выпили до дна.
— А кто у вас в Твери? — поинтересовался Михаил.
— Тетушка, она должна кое-что передать.
— Бриллианты? — хитро сощурился молодой человек.
— А вам бы все хотелось знать? — шутя, стукнула его по плечу Сонька и вдруг зевнула. — Все, расходимся, очень хочу спать. Устала, наверное.
— Может, помочь? — участливо склонился к ней Михаил.
— Сама. Ступайте… — Она тут же медленно откинулась на спинку дивана и отключилась.
Молодой человек закрыл дверь купе, какое-то время постоял над спящей женщиной, на всякий случай похлопал ее по лицу и принялся снимать с пальцев Сони украшения. Михаил работал быстро: уже через несколько минут Сонька услышала стук закрывшейся двери. Она выждала какое-то время и открыла глаза. Немного повременив, воровка вышла в коридор и почти сразу нашла нужное купе: дверь была приоткрыта, а сам Михаил крепко спал, нелепо пристроившись на полке, не успев даже спрятать снятые с Соньки кольца. Сонька не спеша собрала их, сняла с пальцев Михаила перстни и вернулась в свое купе.
* * *
День был в самом разгаре. Сонька сидела у окошка и наблюдала за проплывающей мимо унылой, спокойной российской жизнью. На пальцах по-прежнему сверкали кольца. В дверь купе постучали, вошел Михаил. Лицо его было помято, глаза красные. Он закрыл дверь, сел напротив девушки.
— Тебя как зовут?
— Софья. — Сонька насмешливо смотрела на него.
— А по-настоящему?
— Сонька.
— Тоже воровка?
Она молчала, не сводя с него глаз. Он болезненно потер виски.
— Как это ты умудрилась поменять бокалы? Только шагнул в купе — и как в пропасть… — Он посмотрел на пальцы девушки, потом на свои. — Где мой перстень?
Она достала из сумочки перстень, положила на столик. Михаил взял пропажу, глуповато засмеялся.
— Надо же, первый раз попал на свою, на блатнячку! — Он снова наморщил лоб. — Не, ну как ты просчитала, что я тоже дурковод?
— Слишком заинтересованно изучал мои кольца.
Молодой человек с пониманием покивал, и вдруг его осенило:
— Как ты сказала? Сонька? А не та ли ты Сонька, про которую в Питере ворье распинается, Сонька Золотая Ручка? Ты, что ли?
Девушка, шутя, шлепнула его по щеке:
— Много знаешь — плохо спишь.
Михаил восторженно смотрел на нее.
— Красивая! Такая красивая, что мимо не пройдешь. Может, потому к тебе и завернул. Ну и кроме того — сама Сонька, Сонька Золотая Ручка. Во дела! — Он встал, лихо щелкнул каблуками. — Хочу официально представиться. Михаил-Михель Блювштейн. Честный, неженатый, лихой вор.
* * *
Был вечер, когда Сонька и Михаил Блювштейн подкатили на извозчике к «Метрополю», самой шикарной московской гостинице. Сразу два швейцара ловко достали из багажного отделения вещи прибывших, проводили их в высокий и нарядный вестибюль.
Гастролеры подошли к стойке администратора, Сонька протянула паспорт, на ломаном русском представилась:
— Софья Владиславовна Менжинская с мужем Михаилом Блювштейном.
Им тут же вручили гостевые карты, и швейцары понесли наверх вещи.
* * *
В номере Сонька сидела за инкрустированным столиком, пила чай и не спеша, объясняла Михаилу:
— Работаем порознь. Если кто-то из нас попадается, второй тут же сматывается. И чтобы никаких ревностей: на работе я с другими, ночью — только с тобой.
— Собираешься работать в этой гостинице? — спросил Блювштейн.
— А зачем далеко ездить? Клиентов здесь много, все при деньгах.
— Мне лучше отправляться в другие места?
— Почему? — удивилась девушка. — Муж и жена, красивая пара. И если на одного из нас упадет чей-то взгляд, это только прибавит интриги.
— А мы действительно муж и жена? — на всякий случай уточнил Блювштейн.
Сонька удивленно уставилась на него:
— Я тебе не нравлюсь?
Он дотянулся до ее руки, поцеловал.
— Не то слово.
— Значит, муж и жена Блювштейн.
* * *
Ресторан находился тут же, при гостинице. Зал сверкал начищенной медью, крахмальной белизной, изящной мебелью, громадными люстрами. На невысокой сцене играл оркестр, почти все столы были заняты. Публика здесь присутствовала самая разная — по возрасту, по семейной или любовной парности.
Сонька и Михаил сидели у окна, откуда зал просматривался на все сто восемьдесят градусов.
Рядом с ними в печальном одиночестве пила вино почтенная сухощавая дама с изысканными манерами и не менее изысканными украшениями на худых пальцах и морщинистой шее.
— Обрати внимание на эту старуху, — сказала Сонька Михаилу.
Поодаль широко гуляли очень шумные купцы, причем ни одной женщины с ними не было. Один из купцов какое-то время заинтересованно посматривал на очаровательную Соньку, затем нетвердо поднялся, довольно неуклюже склонился перед Михаилом.
— Прошу прощения, но позвольте мне пригласить вашу восхитительную даму.
Михаил смерил его высокомерным взглядом, перевел глаза на Соньку, нехотя кивнул:
— Пожалуйста.
— Благодарю.
Сонька подала руку купцу, и они отправились в самый центр зала с танцующими. Купец сопел, наступал на ноги и наконец прямолинейно спросил:
— Муж?
Она насмешливо взглянула на него, переспросила:
— Это имеет значение?
— В какой-то мере. Хотя по большому счету нет. Вы проживаете в гостинице?
— Это тоже имеет значение?
— Имеет. Потому что я приехал из Нижнего и остановился именно в «Метрополе».
— Да, — улыбнулась интригующе Сонька, — мы тоже остановились в «Метрополе».
— Вы не русская?
— Я — француженка.
— О! — заревел купец, еще сильнее наступая на ноги даме. — Обожаю француженок! — И через секунду спросил: — Я могу рассчитывать на ваше внимание?
— Что вы имеете в виду?
— Полчаса вашего времени и больше ничего!
Сонька видела, как Михаил поднялся и направился к одному из столиков, к одинокой немолодой, но, видимо, весьма состоятельной даме. Она перевела взгляд на купца, ответила не сразу:
— И когда вы желаете эти полчаса?
— В любое время! — Купец чуть не одурел от страсти. — Ночью, днем, утром! Когда можете!
— Хорошо, — интригующе улыбнулась Сонька, — я приду к вам утром.
— Я не доживу, я умру! — шумно дышал купец. — Я буду ждать так, как никого не ждал!
— Ваш номер?
— Тридцать шестой, мадам!
— Не орите так, — попросила Сонька. — И проводите меня на место.
— Понял, все прекрасно понял. Пардон!
Через толпу танцующих он проводил даму до ее столика, раскланялся и в полуобморочном состоянии вернулся к своим друзьям.
Сонька видела, как ублажал растаявшую даму Михаил, как говорил ей что-то нежное и волнующее. Как время от времени бросал в ее сторону сумасшедшие взгляды купец и как тут же начинал нашептывать что-то рядом сидящему приятелю.
Михаил вернулся, сел рядом с Сонькой, налил воды, выпил. Сонька вопросительно смотрела на него.
— Вдова, — с безразличным видом объяснил Блювштейн, жуя виноградину. — Муж был генералом. Сюда пришла от одиночества. Приглашает завтра в гости, — и тут же без всякого перехода: — Что у тебя?
— Пьяный идиот. Живет в этой гостинице. Ждет утром в своем номере.
* * *
Ранним утром Сонька в легком пеньюаре выскользнула из своей двери и быстро пошла по длинному коридору «Метрополя», высматривая цифры на дверях. Наконец она остановилась возле тридцать шестого номера, быстро оглянулась и повернула дверную ручку — дверь была не заперта.
Воровка прошлась по огромному номеру, заглянула в одну комнату, во вторую и наконец обнаружила купца в спальне. Он спал, развалившись на постели, громко и смачно храпя. Сонька какое-то время понаблюдала за ним, прислушиваясь к возможным посторонним шумам, на всякий случай толкнула купца в плечо. Он недовольно заурчал и перевернулся на другой бок. Девушка вывернула карманы его брюк, обнаружив в них несколько смятых пятисотенных купюр. Затем запустила руку в карман пиджака и вытащила оттуда тухлый бумажник с деньгами. После этого Сонька забралась в платяной шкаф, обследовала карманы всей одежды и тоже кое-что выудила. Самый большой улов удалось найти в сумке купца — здесь покоился туго скрученный сверток с крупными купюрами.
Воровка вернулась к спящему, присела на постель и принялась аккуратно снимать с его пальцев перстни. Когда осталось стащить только одно кольцо, купец неожиданно открыл глаза, с недоумением уставился на Соньку, не понимая, кто она и зачем пришла в номер. Наконец до него дошло — он крепко обхватил ее и тут же потащил в постель, бормоча:
— Пришла… Не обманула… Пришла, касатка…
Сонька вырвалась, вскочила с постели.
— Как вы смеете?
— Но я ждал! Долго ждал, пока не уснул.
— Я целый час пыталась вас разбудить.
Купец по-прежнему тянул к ней руки.
— Прости меня, прости. Иди сюда… Сюда, моя ласковая!
— Нет, — Сонька отступила на шаг. — Мое время кончилось.
— Ну не уходи, — умолял совершенно пьяный купец. — Хотя бы присядь. На минутку присядь.
— Вы будете приставать.
— Не буду, клянусь. Присядь.
— Пять минут.
Девушка опустилась на самый краешек постели, стала нежно гладить мужчину по большой потной голове.
— Я должна уйти, иначе муж устроит скандал. Вы понимаете меня?
— Да, да… пять минут… пять минут… — бормотал купец, и спальню снова наполнил мощный храп.
Сонька поднялась, завернула добычу в краешек пеньюара и быстро покинула номер.
Девушка торопливо шла по гостиничному коридору и вдруг по пути увидела еще одну полуприкрытую дверь. Она замерла на мгновение, соображая, что делать, но все-таки азарт победил Сонька двинулась в сторону этого номера.
Проскользнув в дверь, Сонька огляделась: номер был поскромнее купеческого, тем не менее комнат здесь было не менее трех. На цыпочках Сонька прошла в одну комнату, затем во вторую и обнаружила там спящего мужчину. Заглянула в шкаф, принялась обследовать висевшую одежду и в это время услышала за спиной чьи-то шаги. Сонька оглянулась и обомлела: сзади стоял довольно молодой господин и с интересом наблюдал за действиями незваной гостьи. Она нашлась мгновенно.
— Гутен таг, — по-немецки крайне удивленно поздоровалась она. — Ви есть кто?
— А вы кто?
— Я здесь жить. А ви что здесь делать?
— По-моему, здесь живу я, — с полуулыбкой ответил господин. — Вы что-то ищете в моей одежде?
— Как? — испугалась Сонька. — Это ваша одежда? Майн готт, действительно! — Сонька отступила от шкафа. — Извините, я перепутать номер…
— Это очень странно.
Она вспыхнула:
— Я надеяться, ви не заподозрить меня в воровстве?
— Ну что вы! — улыбнулся господин. — Такую прелестную даму — и в воровстве? — И поинтересовался: — Вы, простите, в каком номере?
— Это имеет значение?
— Ни в коем случае. Но если вы не торопитесь, мы можем попить утренний кофе.
— О, нихт! Утренний кофе я пить только со своим мужем, а он у меня весьма ревнив! — высокомерно бросила Сонька и покинула номер.
* * *
Сонька вошла к себе, давясь от смеха. Выложила добычу на стол, опустилась в кресло и все никак не могла успокоиться. Блювштейн не спал, он удивленно смотрел на хохочущую Соньку и на ее «улов».
— Ты чего?
— Чуть не попалась.
— У купца?
— Нет. После него завернула еще в один номер, а клиент проснулся.
— А как вывернулась?
— Просто: «гутен таг!» Ну, поздоровалась. Сказала, что ошиблась номером, — с улыбкой объяснила Соня. — Клиента лучше всего брать ранним утром. Он ничего не соображает: либо со сна, либо с хмеля.
— А это все у купца? — кивнул на добычу Михаил.
— У него. — Сонька бегло перебрала принесенное. — Обчистила по полной. Надо сматываться.
— Зачем? — возмутился Блювштейн.
— Купец придет в себя, вспомнит, кто заходил в номер.
— Думаешь, вспомнит?
— С трудом, но вспомнит. И тут свидание с полицией неминуемо. А это ни к чему.
Михаил хмыкнул, что-то прикинул.
— Жаль. Хорошее место, хлебное. — И вдруг предложил: — А если мы опередим купца?
— Это как? — не поняла Сонька.
— Устрою ему скандал. Заявлю ему, что приставал к моей жене и что он за это ответит…
Девушка улыбнулась:
— Хорошая идея, — кивнула она. — Давай! — И принялась складывать добычу в сумку.
* * *
Купец как раз приводил себя в порядок в ванной комнате, когда к нему ворвался Михаил Блювштейн. Он решительно заглянул в ванную, затем принялся обследовать одну комнату за другой. Удивленный и с трудом соображающий купец вначале недоуменно наблюдал за незнакомым человеком, потом заорал:
— Уважаемый! Что вы здесь ищете?
Блювштейн резко остановился, процедил сквозь зубы:
— Не что, а кого. Я ищу свою жену!
— Какую жену?
— Свою! Собственную! Где она?
— Нет здесь никакой жены. Покиньте номер!
Михаил подошел к купцу вплотную.
— Вчера в ресторане вы ухаживали за моей женой и, как я могу предположить, назначили ей здесь свидание. Она должна быть у вас!
— Какая жена? — растерялся купец. — По-моему, ко мне никто не приходил.
— Врете, вы врете! И я вынужден буду с вами стреляться. Если жена окажется у вас, если я найду ее, я убью вас!
В этот момент из глубины номера возникла Сонька в своем пеньюаре, негромко позвала:
— Михаил, что ты здесь делаешь?
Купец остолбенел. Блювштейн резко оглянулся.
— Ты меня спрашиваешь?! Это я хочу спросить тебя — что ты делаешь в номере этого господина?
— Он пригласил меня на утренний кофе.
— Я вас не приглашал, — замотал головой купец.
— Как? — удивилась девушка. — Вы полагаете, я сама пришла к вам? Без приглашения?!
— Я приглашал… Но вчера.
— Мишенька, — жалобно произнесла Сонька. — Я оболгана. Этот господин вчера в ресторане предложил прийти к нему утром на кофе, и я согласилась.
— Не помню… Насчет кофе — не помню, — пробормотал окончательно вспотевший купец.
Блювштейн оставил купца, подошел к жене, спросил свистящим шепотом:
— Утренний кофе? Тебе захотелось утреннего кофе в чужом номере?
— Но у нас ничего не было! — воскликнула девушка. — Клянусь!
— Ничего не было, — пробормотал купец.
— Этот господин сделал попытку пристать, но потом быстро уснул, — продолжала оправдываться Сонька.
— Да, я уснул. Потому что был пьяный.
Блювштейн вернулся к нему.
— Вы опозорили, вы обесчестили мою жену. И вы обязаны понести за это наказание.
— Какое? — белыми губами спросил купец.
— Во-первых, дуэль! А во-вторых, завтра во всех газетах будет напечатано об этом происшествии. Не только вы, но и ваша семья будет опозорена. Жена и дети узнают истинный облик мужа и отца!
— Умоляю, — у купца подкосились ноги. — Не уничтожайте. Любое условие — и я его исполню. Пощадите!
Сонька приблизилась к Блювштейну, просяще сложила руки на груди:
— Михель, я прошу. Ради меня, ради моей чести, отпусти этого несчастного господина. Он ни в чем не виноват. Ведь это я пришла к нему. Прости его. Со мной же можешь поступить как угодно. Я согласна.
Муж помолчал, гоняя желваки на скулах, и благородно согласился:
— Хорошо, я выполню твою просьбу. Но при условии: этот человек должен покинуть гостиницу сейчас же, немедленно!
Девушка повернулась к бледному, растерянному купцу.
— Вы согласны?
— Да, согласен. — Кивнул тот. — Только вот у меня куда-то пропали все деньги и это… перстни с рук.
— Что? — заорал Михаил. — Вы кого-то подозреваете? Моя жена украла?
— Я?! — пораженно охнула Сонька.
— Нет, никого! Тем более вас… — пробормотал купец. — Просто что-то случилось…
Блювштейн направился к выходу, у самой двери оглянулся:
— Если через час я увижу здесь вашу бессовестную рожу, я ее продырявлю!
Сонька следом за Михаилом покинула номер купца.
* * *
Сонька и Блювштейн не спеша, прогуливались по людным московским улицам. Погода была великолепная, праздный народ покинул свои дома и квартиры, все дышало покоем и неторопливостью.
— Ты сам-то питерский или москвич? — спросила Сонька.
— Москвич, коренной! — самодовольно ответил Михаил.
— А родители?
— Здесь, в Москве.
— Может, познакомишь?
— Зачем?
Девушка даже приостановилась.
— Что значит — зачем? Я тебе кто?
— Ну, вроде жена.
— Не вроде, а жена. Живем вместе, работаем вместе. Надо знакомить. Они у тебя кто?
— Отец — профессор университета, и мама тоже в университете.
— Хорошие родители. Будем знакомиться, — решила Сонька.
Некоторое время шли молча, девушка поглядывала на Михаила.
— Они знают, чем ты занимаешься?
— В том-то и дело, что знают.
— И, конечно, недовольны?
— А ты была бы довольной, если бы твой сын чистил чужие карманы и сумки?
— Во-первых, у меня дочь.
— У тебя есть дочь?! Не знал.
— Не знал — узнал! А во-вторых, у нее будет другая жизнь.
— Какая? — Блювштейн насмешливо смотрел на Соньку.
— Другая. Я сумею из нее сделать человека.
— Если успеешь.
Сонька снова остановилась:
— Что значит — если успеешь?
Блювштейн улыбнулся, ласково поцеловал ей руку:
— Сегодня мы гуляем по Москве, а завтра, может, будем махать киркой на Сахалине. Вот что это значит.
Они снова шли и снова молчали.
— И все-таки я хочу познакомиться с твоими родителями, — твердо заявила Сонька.
— Зачем? Они поймут, что ты тоже воровка.
— Я на нее похожа?
— Ты похожа на меня. А это говорит о многом.
Девушка обняла его:
— Увидишь, я им понравлюсь. — Она показала свои длинные ногти. — Как?
— Надо подрезать.
— Дурачок, ничего не понимаешь! Пойдем выберем подарок родителям.
— Ты взяла достаточно денег?
— Выберем без денег, — загадочно улыбнулась девушка.
* * *
Ювелирный магазин, который облюбовала Соня, оказался не самого высокого класса, однако выбор изделий был достаточно большим, да и желающих поглазеть на дорогие безделушки здесь толпилось немало. Сонька и Михаил протолкались к прилавкам, и девушка попросила одного из продавцов:
— Подскажите, пожалуйста, вот те два колье и перстни. Да, эти, спасибо.
Продавец выложил товар на стекло, профессионально следя за происходящим. Сонька внимательно изучила по очереди оба колье, попробовала их своими длинными ногтями на крепость, отложила в сторонку. После чего перешла к перстням. Она принялась вертеть их и примерять на пальцы. Михаил стоял рядом, с недоумением и интересом наблюдая за ее манипуляциями.
— Можно вас? — позвал продавца кто-то из покупателей.
— Подождите, я занят, — отмахнулся тот, не сводя глаз с колье и перстней.
Сонька наконец отодвинула от себя все изделия, глубоко вздохнула:
— Благодарю, не надо. Пошли отсюда, Сашенька.
И первой направилась к выходу. Продавец сгреб украшения, положил на место, под стекло.
* * *
От магазина шли молча. Наконец Михаил не выдержал, коротко бросил:
— Ну и чего?
Сонька взглянула на него, вытянула вперед руки ладонями вверх, попросила:
— Загляни под мои ногти.
Блювштейн с недоумением выполнил просьбу подруги и неожиданно обнаружил под ее ногтями несколько довольно крупных бриллиантов.
— Ты… выдрала их?
— А что мне оставалось делать? — засмеялась Сонька. — Он так таращился, что сунуть что-либо в карман было невозможно.
Михаил какое-то время оценивал Сонькин фокус и вдруг стал хохотать, как ненормальный.
* * *
Сонька, одетая скромно и со вкусом, уверенно ступала по ступеням, цепко держа Михаила под руку. Они остановились перед высокой добротной дверью одной из квартир, Блювштейн подмигнул спутнице и дернул за веревочку звонка. По ту сторону двери послышались дробные женские шажки, звонкий голос крикнул:
— Кто там?
— Мамочка, — излишне весело ответил Михаил, — это ваш любимый сын!
За дверью как-то странно затихли, и через мгновение тот же голос попросил:
— Одну минуточку…
Снова послышались шажки, в этот раз удаляющиеся, после чего половицы заскрипели от неспешной, тяжелой походки. Дверь открылась, и в дверном проеме предстал грузный мужчина в халате, лет шестидесяти. Это был отец Михаила. Он быстро взглянул на сына, мельком изучил спутницу, никак не отреагировав на нее.
— Слушаю, Михаил.
— Папа, я не один.
— Вижу. Что ты хотел?
— Хотел бы войти в квартиру.
— Зачем? Ты забыл наш последний разговор? — Отец был суров и неприступен.
— Папа, между родителями и сыном не может быть последнего разговора. Я бы хотел его продолжить.
Блювштейн-отец помолчал и с громким сопением отступил назад.
— Прошу.
Михаил и Сонька вошли в длинный прохладный коридор и двинулись в сторону той комнаты, куда жестом указал отец. Комната была просторная, в центре стоял большой черный рояль. Михаил помог Соньке сесть в кресло, сам расположился рядом. Отец молча стоял в дверном проеме, изучая визитеров.
— Как мама? — спросил сын, деланно улыбнувшись.
— Ты сейчас ее увидишь, — кивнул отец и громко позвал: — Сара, тебя желает увидеть сын!
В комнату вошла маленькая сухонькая женщина, ласковыми и нежными глазами она уставилась на Михаила.
— Здравствуй, Михель. Ты что-то хотел?
— Хотел тебя увидеть, мама.
— Увидел? — строго поинтересовался отец. — Достаточно. — И он легонько подтолкнул жену в спину: — Ступай.
— Но я бы хотел познакомить маму со своей женой, — вдогонку бросил Михаил.
Родители почти одновременно оглянулись.
— У тебя… жена? — не сразу спросил Блювштейн-старший.
— Да, — кивнул сын. — Мы любим друг друга и пришли за благословением.
Отец посмотрел на мать, горько усмехнулся:
— Как ты понимаешь, Сара, сын решил сюрпризами довести нас до крайней точки. — Он перевел взгляд на Соньку и поинтересовался: — Как вас зовут, мадемуазель?
Она поднялась с кресла.
— Софья.
— И вы любите… — Блювштейн-старший не сразу подобрал подходящее слово. — Вы действительно любите сего господина?
— Да, я люблю вашего сына, — спокойно и достойно ответила Сонька.
Отец помолчал, негромко сказал жене:
— Есть смысл вернуться и кое-что объяснить этой дамочке.
Он опустился в кресло напротив сына и гостьи, мать осталась стоять, растерянная и какая-то жалкая.
— Во-первых, мы известная в Петербурге семья. Нас знают и почитают, — заявил отец.
— Знакомство с вами для меня честь, — кивнула Сонька.
— Благодарю. А во-вторых, вам известно, какой образ жизни ведет Михель Блювштейн?
— Известно, — девушка продолжала стоять. — Мы таким образом познакомились.
Михаил бросил на нее испуганный взгляд, и отец уловил это.
— Вы, господа, вместе промышляете разбоем? — с усмешкой уточнил Блювштейн-старший.
— Нет, я занимаюсь музыкой, — девушка кивнула на рояль. — Я пианистка. А наше знакомство… — она помедлила, — все просто: ваш сын ограбил меня в вагоне.
Михаил удивленно уставился на невесту: он не понимал, куда ведет Сонька.
— Вам понравилось, как Михель проделал это, и вы влюбились? — продолжал ерничать отец.
— Нет, — девушка не обращала внимания на иронию, — я вошла в его положение. Когда человека отвергают, он готов на крайности.
— То есть вы протянули ему руку помощи?
— А что оставалось делать, если он одинок и неприкаян? Родители отказались от него, общество презирает и преследует. У него нет иного выхода, кроме как грабить. И я решила принять Мишу в свою жизнь. К тому же он мне интересен как мужчина.
Мать молчала и тихонько плакала.
— Слишком все красиво, чтобы было похоже на правду, — заметил отец. — Судя по произношению, вы не русская?
— Я еврейка.
— Я не это имел в виду, вы не из России?
— Я родилась в Польше.
— Родители?
— Их убили. Во время погрома. Вы ведь знаете, что в Польше случаются погромы?
— К сожалению, да. То есть вы сирота?
— Увы.
— Может, девушка желает чего-нибудь испить? — обратилась к Блювштейну-старшему жена.
Тот перевел на девушку вопросительный взгляд, она кивнула.
— Если не сложно, чай.
— Кстати, сын тоже не против, — заметил Михаил.
Мать удалилась, и в комнате на какое-то время повисла тишина.
— Могу я сесть за инструмент? — неожиданно спросила Сонька отца. — Я давно не музицировала.
— С такими-то ногтями? — ухмыльнулся тот.
— Ничего, мне они не помеха!
Девушка грациозно подошла к роялю, уселась на стульчик, откинула крышку. Пальцы ее коснулись клавиш, и комната наполнилась чарующей музыкой Шопена. Мать замерла на пороге с подносом, отец смотрел на красивую девушку за роялем с недоверием и уважением, Михаил же просто врос в кресло от подобного сюрприза.
Сонька закончила играть, повернулась к присутствующим, очаровательно улыбнулась и обратилась к мрачному отцу:
— Вы правы, господин Блювштейн, из-за ногтей играть совершенно невозможно.
— Тем не менее у вас получилось вполне пристойно, — проворчал он и поднялся. — Пошли пить чай. — Махнул жене: — Накрой стол в гостиной.
* * *
Пролетка лихо мчалась по вечерним улицам. Сонька прижималась к Михаилу, нежно касалась ладонью его лица, иногда целовала. Довольный Блювштейн улыбался.
— Мама просто влюбилась в тебя, а отец, по-моему, даже меня простил.
— Они у тебя дивные.
— Они тебе понравились?
— Очень. Особенно отец. Внешне строгий, на самом же деле мягкий и добрый.
— Мама добрее.
— Мама должна быть добрее. — Девушка улыбнулась. — А как они обрадовались брюликам!
— Отец сразу начал цеплять к галстуку. — Михаил поцеловал ее в макушку, прижал к себе. — Как хорошо, что я решил грабануть тебя в вагоне.
— Судьба, — засмеялась Сонька.
Они какое-то время ехали молча, затем девушка подняла на парня глаза:
— Ты не забыл о своей генеральской вдове?
— Помню, но не хочется.
— Как это? — удивилась Сонька. — Надо. Она ждет. Когда ты должен быть у нее?
— Сегодня вечером. — Михаил вопросительно заглянул в глаза девушки. — Может, ну ее? Ей-богу, что-то не хочется.
— Мне тоже не всегда хочется, но куда деваться? Работа!
— Тебе мало тех денег, что ты взяла у купца?
— Это я взяла. Теперь твоя очередь. — Сонька поцеловала его. — Ты ведь не задержишься у нее до самого утра?
— Постараюсь, — мрачно ответил Михаил.
— Смотри, я буду ждать. — Сонька снова поцеловала парня. — И будь осторожен. Ты должен беречь себя. Как папа будущего ребенка.
Он, пораженный, повернулся к ней:
— Ты… беременна?
— Похоже, да.
Он взял ее руку, стал целовать длинные пальцы.
* * *
Особняк был двухэтажный, обнесенный высокой железной оградой. Свежая штукатурка на стенах дома и аккуратно подстриженные кусты указывали на заботливого хозяина.
Михаил, одетый в строгое пальто, не спеша и достойно вышел из экипажа, направился к воротам. В будке при входе оказался бравый солдат с ружьем в руках, который при появлении Блювштейна выглянул из окошка и строго полюбопытствовал:
— Чего желаете, господин?
Тот на секунду растерялся, однако быстро нашелся, бодро, чуть ли не по-военному ответствовал:
— По приглашению Варвары Тихоновны.
— Как доложить?
— Господин Александр Ковалев из гостиницы «Метрополь».
— Просим подождать.
Служивый прикрыл окошко и позвонил в колокольчик, на звук которого тут же прибежал второй солдат.
— Доложи барыне, что пожаловал господин Ковалев из гостиницы… — приказал первый солдат, забыв наименование гостиницы. — Из какой гостиницы, господин хороший?
— Из «Метрополя», господин Ковалев, — просто, хоть и раздраженно повторил Блювштейн.
— Ковалев из «Метрополя»!
Второй солдат убежал, охранник на воротах и Михаил скучали.
— И что ж, — поинтересовался гость, — всегда так охраняют барыню?
— А то как же? — удивился солдат. — Так велено.
— Чтоб не своровали, что ли? — засмеялся Блювштейн.
— Всяко бывает, — рассудительно сообщил страж. — Всякий народ по улице ходит. Бывают такие, что и украсть могут.
— Барыню, что ли?
— И даже барыню. Муж у барыни был оченно большой генерал.
Второй солдат вскоре вернулся, передал распоряжение.
— Велено пускать!
Михаил вошел во двор, в сопровождении солдата зашагал к парадному входу. По пути заметил, что несколько солдат метут двор, а некоторые — тоже солдаты — кормят в конюшне лошадей, выносят навоз и прочий мусор.
В самом особняке провожатый передал гостя вышколенному дворецкому, и тот повел Михаила по широкому лестничному маршу на второй этаж. Наверху дворецкий принял пальто гостя и отпустил Блювштейна, жестом показав вперед:
— Милости просим в открытую дверь.
Михаил открыл резные двери и ошеломленно остановился: зал сверкал позолотой, хрусталем, дорогой мебелью, тяжелыми гардинными шторами.
Вдова, увидев вошедшего молодого человека, поднялась с изысканного кресла и двинулась навстречу.
— Боже, Александр! Не верю собственным глазам. Неужели вы сдержали слово?
Он галантно поцеловал ей руку, так же галантно проворковал:
— На чем основаны ваши сомнения, Варвара Тимофеевна?
— О, вы даже помните имя?
— Я буду помнить его всю жизнь.
— Опасные слова произносите, — кокетливо прищурила глаза вдова. — А вдруг и на самом деле такое случится?
— Буду счастлив.
Они прошли к столику и креслам в центре зала, Блювштейн вежливо дождался, когда дама опустит свой зад на сиденье, после чего тоже сел. На столике стояли вазы с фруктами и сладостями, вино. Бесшумно возник дворецкий, разлил вино по бокалам и так же бесшумно удалился. Генеральша подняла бокал.
— За вас! Благодарю за пунктуальность и смелость.
— Смелость? — удивился Блювштейн.
— Да, смелость. Потому что решиться на визит к столь почтенной даме — это чего-то да стоит.
Михаил сделал глоток, с полуулыбкой взглянул на Варвару Тимофеевну.
— Думаю, визит будет чего-то стоить.
Дама хохотнула, поставила бокал на столик.
— Ваша очаровательная супруга отпустила вас?
— Как и у жен, у мужей тоже есть свои уловки, Варвара Тимофеевна.
— Я хочу вас попросить, — она дотянулась сухонькой ручкой до его руки, сжала, — именуйте меня просто Варвара. Слышать из ваших уст Варвара Тимофеевна — пытке подобно. Несмотря на возраст, я была и остаюсь женщиной.
— Хорошо, Варвара, — согласился Блювштейн.
— Благодарю. — Дама снова отпила вина, и было видно, что она волнуется. — А ваша супруга действительно хороша. О ней судачил весь ресторан!
— Это комплимент или осуждение?
— Нет, что вы?! Безусловно комплимент. Женщина должна обращать на себя внимание.
— Мы будем говорить о мужьях и женах? — насмешливо спросил Блювштейн.
— Почему бы нет? В этом нет никакого ханжества. Можете задать любой встречный вопрос.
Михаил выпил вина.
— Как давно вы похоронили супруга?
— Чуть более года. И знаете, устала от одиночества и тоски. Захотелось жизни!
— Поэтому вы рискнули пойти в ресторан?
— Вы хотите сказать, рискнула пойти одна? Это вы хотели сказать?
— Примерно.
— А что мне оставалось? Похоронить себя заживо? Подруг нет, мне муж запрещал с ними общаться. Пить вино в этом склепе, а утром бродить по нему с разламывающейся головой? Я очень давно не выходила в свет. Болезнь мужа, траур, косые взгляды сослуживцев… Это очень суровое испытание. Александр. Поэтому и рискнула отправиться в ресторан, где меня никто не знает. Я ведь не так стара, как могу показаться!..
— Вы прелестны.
— Замолчите, — вдова приложила ладошку ко рту молодого человека. — Лгите, но не так грубо. — И неожиданно попросила: — Поцелуйте мне этот пальчик… Мне нравится. Это очень волнует.
Блювштейн принялся целовать пальцы, отчего Варвара Тимофеевна застонала и слегка закатила глаза.
— О, Александр… О боже… Что вы делаете? Я сейчас сойду с ума, Александр…
Вдова сама стала жадно целовать Блювштейна, после чего сжала его лицо руками и так потащила в одну из дверей.
— Сюда… Сюда прошу… Не бойтесь… Ничего не бойтесь… Сюда, Александр…
* * *
Варвара Тимофеевна спала. Спала крепко, довольно сильно посапывая. На столике, рядом с постелью, стояли початые бутылки вина и шампанского — вдова отдохнула вволю!
Михаил приподнялся на постели, прислушался. Было тихо, никакого шума или шагов, только дыхание вдовы. Он слез с кровати, натянул брюки, подошел к окну: двор был хорошо освещен газовыми фонарями, никого видно не было, лишь одиноко нес службу возле ворот караульный.
Блювштейн выдвинул несколько ящиков стола, обнаружил там обилие золотых безделушек, стал рассовывать их по карманам. Затем таким же манером опорожнил ящики соседнего столика, после чего вернулся к вдове и попытался снять перстни с ее пальцев. Генеральша вяло оттолкнула молодого человека и сонно пробормотала:
— Александр…
Он оглядел еще раз спальню и покинул ее.
Зал был хорошо освещен дворовыми фонарями, шкафы и серванты заманчиво блестели стеклянными дверцами, скрывая несметные богатства. Михаил начал брать все, что попадалось под руку, — серебряные сервизы, подсвечники, колье и перстни из инкрустированных ящиков. И вдруг до слуха Блювштейна донесся легкий скрип паркета. Он оглянулся — это была вдова. В темноте она выглядела пугающе — в длинной ночной сорочке, волосы растрепанные, глаза полубезумные.
— Что вы делаете, Александр? — промолвила она глухим голосом.
Он положил на стол серебряный подсвечник, двинулся к ней.
— Сгинь!
— Не делайте этого, Александр, — попросила генеральша. — Я отдам все, что вы пожелаете!
— Сгинь!
— Александр!
Он схватил ее за плечи, стал заталкивать в спальню.
— Пошла! Уйди от греха!
— Александр, — невнятно бормотала она от страха и хмельного состояния. — Вы мне понравились, Александр… Зачем вы грабите? Это грех, Александр!
В спальне Блювштейн бросил Варвару Тимофеевну на постель, навалился на нее всем весом.
— Не смей!.. Не смей выходить! Убью!
— Александр!
— Я уйду, а ты живи… Слышишь? — шептал он жарко в лицо вдовы. — Только не ходи и не кричи! Поняла? Поняла, Варвара?
— Александр…
Он сильно встряхнул ее и, не сводя с нее глаз, направился в сторону зала. Генеральша приподнялась, какое-то время не решаясь встать с постели, затем неожиданно вскочила и в каком-то горячечном состоянии ринулась на Блювштейна.
— Сволочь! Вор! Я поняла! Ты — вор! И жена твоя воровка! Я прикончу тебя!
Михаил изо всех сил швырнул ее на постель, впился пальцами в худую длинную шею, стал душить.
— Ведьма… старая ведьма… Ничего ты не поняла. Слышишь, не поняла! И никому ничего не скажешь!
Она хрипела и вырывалась, но в какой-то момент сильно дернулась и затихла. Блювштейн еще некоторое время подержал ее, затем отпустил и медленно поднялся. Увидел застывшее лицо генеральши, перекрестился:
— Господи прости…
Он попятился к двери, плотно закрыл ее. Оказавшись в зале, он заметался между креслами и окнами, не соображая, что предпринять.
Во дворе по-прежнему было тихо и покойно, караульный дремал при воротах, лишь за забором промчалась запоздалая карета. Михаил выглянул в коридор — тоже пусто, нет ни души. На цыпочках, крадучись молодой человек добрался до лестницы, начал подниматься по ступеням, и в этот момент его окликнули:
— Вы уходите?
Это был дворецкий.
— Да, — не сразу ответил Михаил, — госпожа спит, мне пора. — И попросил: — Пальто.
Дворецкий выполнил его просьбу, Блювштейн посмотрел ему в глаза, зачем-то приложил палец к губам.
— Тихо, госпожа спит. — И устремился вниз.
Молодой человек бегом пересек двор, сонный солдат открыл калитку и выпустил ночного гостя. Улица была пустой: ни людей, ни повозок. Блювштейн метнулся в одном направлении, в другом, затем сообразил и побежал в сторону освещенного Невского.
В тишине ночных улиц гулко звучали его шаги.
* * *
Михаил ворвался в номер гостиницы с шумом и грохотом. Сонька от испуга и неожиданности вскочила на постели, уставилась на Блювштейна. Он присел рядом, принялся не спеша вытаскивать из карманов кольца, браслеты, колье… Поднял глаза на девушку, криво усмехнулся:
— Я убил ее.
— Кого? — не поняла Сонька.
— Генеральшу. Задушил… — И вдруг он зарыдал жалко, не по-мужски.
Сонька положила его голову себе на колени и стала молча гладить, неподвижно глядя перед собой. Блювштейн постепенно успокоился, поднял голову:
— Я не хотел. Она сама виновата. Сказала, что я вор. И ты тоже… воровка… — Он бессмысленно перебрал принесенные вещи. — Видишь сколько?
Блювштейн поднялся, затравленно огляделся.
— Надо бежать. Они все знают! Знают, что из «Метрополя». Бежать…
Он подошел к окну, посмотрел вниз и вдруг шарахнулся назад: к подъезду гостиницы подкатило сразу несколько повозок, из них спешно стали выскакивать полицейские и солдаты.
— Полиция! — выкрикнул Блювштейн и бросился к Соньке. — Я уже не успею. Беги ты. Беги, пока не поздно, они сейчас будут здесь. Беги, Соня! Ради ребенка!
Сонька схватила какую-то одежду, накинула на себя и ринулась из спальни. В гостиной номера девушка бросала в сумку все, что попадалось под руку, Михаил помогал ей, бормоча:
— Не успеешь, быстрее! Они сейчас будут здесь. Ты тут ни при чем, беги!
Сонька побежала к двери, затем на миг опомнилась, быстро вернулась, крепко обняла Михаила.
— Прощай! Я тебя не забуду! — И покинула номер.
* * *
Сонька сидела в карете прямо напротив входа в гостиницу. Извозчик терпеливо ждал распоряжения, расхаживая возле лошадей и прихорашивая их. Наконец Соня увидела то, что ожидала: из гостиничных дверей показались сначала полицейские, затем вывели Блювштейна с заложенными назад руками. Он смотрел под ноги и лишь перед тем, как сесть в арестантскую повозку, поднял глаза и посмотрел в сторону одинокой кареты на противоположной стороне улицы. Сонька поняла: он знал, что она провожает его в последний раз.
Когда повозка с Блювштейном тронулась, воровка велела мужику:
— Езжай.
* * *
Вскоре Сонька стояла на лестничной площадке перед знакомой дверью. Дернула за шнурок, терпеливо ждала, когда откроют.
— Кто? — послышался голос матери.
— Софья.
Дверь открылась, и Сара замерла при виде девушки.
— Что-нибудь с Михелем?
Девушка, не ответив, переступила порог и посмотрела на возникшего в коридоре Блювштейна-старшего. Все трое прошли в гостиную. Сонька поставила под ноги сумку с вещами, слабо улыбнулась:
— Я с плохой вестью.
— Что с ним? — тихо вскрикнула мать.
— Он убил человека.
Сара беззвучно заплакала, муж обнял ее за плечи, крепко прижал к себе.
— Когда это случилось? — ровным голосом спросил он.
— Сегодня. Ночью.
— К этому все шло. — Блювштейн перевел взгляд на Соньку. — Вам, видимо, надо отдохнуть?
— Если можно.
— У нас здесь есть комната. — Отец взял сумку девушки, обратился к жене: — Сарочка, приведи в порядок комнату сына.
— Она всегда в порядке.
* * *
Петербургская тяжелая синева затянула ночное небо, недалеко прогрохотала по мостовой повозка, ударил несколько раз колокол на пожарной каланче, отбивая время, и снова наступила тишина.
Сонька сидела возле окна, бессмысленно и тупо смотрела на серый пятак двора, растирая по щекам слезы.
* * *
Наутро Сонька сидела в экипаже за задернутыми занавесками и не сводила глаз со здания городского суда.
Наконец тяжелые двери отворились, народ понуро и печально начал расходиться. Вскоре девушка увидела супругов Блювштейн. Они шагали молча, с достоинством, даже мать Михаила держалась, не плакала. Сонька отодвинула занавеску, повела рукой. Старики увидели ее, заспешили к экипажу. Извозчик учтиво соскочил с козел, помог им забраться внутрь.
Некоторое время ехали молча. Затем Блювштейн-старший, глядя перед собой, ровным голосом произнес:
— Пожизненная каторга.
Мать вытерла глаза платочком, тронула Соньку за плечо.
— Нам удалось поговорить. Он спросил о вас. И о ребенке. Когда вы ждете?
— Через семь месяцев.
— Мы будем молиться.
— Мальчика назову Михель, — задумчиво сказала Сонька.
— Мальчика — Михель, а если будет девочка?
— Михелина.
— Красиво…
Сара обняла девушку, прижала к себе. В экипаже снова стало тихо.
— В суде шла речь о некоей сообщнице Михеля. Какой-то молодой особе, тоже воровке. Надеюсь, это не о вас, Софья? — снова подал голос Блювштейн-старший.
— Нет, это другая девушка.
— Мы так и подумали, — тихо произнесла Сара, посмотрела в лицо Соньки. — Вы останетесь у нас?
— Нет, я уеду.
— К себе на родину?
— Да. Хочу поклониться родителям, увидеть сестру. А потом, вам надо отойти от случившегося.
— Вы полагаете, старикам будет легко это сделать, глядя друг на друга? — усмехнулся отец и тем же ровным голосом предложил: — Я полагаю, вы должны жить с нами. Тем более что мы надеемся на внука. Или на внучку.
— Я подумаю, — ушла от ответа Сонька.
* * *
Поезд Санкт-Петербург-Варшава стоял под парами, ожидая отбытия. Возле вагона стояли старики Блювштейн, они провожали Соньку. Она была одета во все черное, волосы прикрыты темным платком.
— Когда вас ждать обратно? — спросил отец.
— Думаю, к родам.
— Вы уж, Софочка, не обманите нас, — попросила Сара. — Вы у нас последняя опора.
— Я обязательно приеду. — Сонька обняла маленькую старушку.
— Но если случится, что вы по какой-то причине не выполните свое обещание, — дрогнувшим голосом сказал Блювштейн-старший, — обещайте хотя бы дать ребенку фамилию отца.
— Обещаю. Обещаю также, что и у меня тоже теперь будет фамилия Блювштейн, Софья Блювштейн, — улыбнулась девушка. — А Михеля я обязательно разыщу. Рано или поздно…
* * *
Наконец поезд покинул пределы города и несся на большой скорости в сторону польско-российской границы.
Соседкой Соньки по купе оказалась очаровательная старушка лет семидесяти, говорливая и улыбчивая. Она ловко передвигала карты разложенного пасьянса, болтая по-французски с попутчицей.
— Вам сколько лет, детка?
— Двадцать два, — по-французски ответила Сонька.
— Слышу и не верю собственным ушам. Боже, двадцать два года! Когда мне было двадцать два, то казалось, что вся жизнь впереди.
— Разве не так?
— Увы… Не успеете прийти в себя, как вам стукнет сорок, потом пятьдесят, а дальше годы покатятся, как колеса этого состава. — Старушка замолчала, решая какую-то карточную проблему, потом снова заговорила. — И знаете, что самое невероятное? Чем ты старше, тем меньше успеваешь.
— Если правильно распланировать дела, можно все успеть, — довольно категорично заявила девушка.
— Слышу самонадеянный голос молодости! Планируй, не планируй — все равно не успеешь. Вот один из примеров. Моя фамилия Типлиц, Анна Типлиц. Это старинная немецкая фамилия, хотя сама я много лет живу в Париже. В Германии даже есть небольшой городок — Типлиц. Это фамилия моего прапрапрадеда, Вильгельма Типлица. Не верите? — Старушка достала паспорт, раскрыла его. — Читайте: Анна Типлиц. Год рождения не покажу, мне слишком много лет, — не без кокетства сообщила она, — но я за все годы не нашла времени, чтобы навестить землю предков. Стыдно? Не то слово. Там есть замок удивительной красоты! Дивный городок, дивные жители, которые помнят и гордятся тем, что живут в Типлице. А я не нашла времени, не спланировала!
— Это можно проделать по пути в Париж.
— Не успею. Вернее, не смогу: у меня уже нет сил, чтобы совершать подобные путешествия. Конечно, в мою честь там устроят приемы, рауты, фейерверки… Но я не выдержу этого, это колоссальная нагрузка. Годы, детка! Жаль… — Старушка оторвалась от пасьянса и доверительно сообщила: — Приемы, рауты — бог с ними. Больше всего я хотела бы посетить замок с его комнатой сокровищ.
— Комната сокровищ? — искренне удивилась девушка.
— Мой предок был очень богат, — объяснила попутчица. — После ухода в мир иной он оставил какие-то невероятные богатства. Говорят, в замке есть комната Аладдина, где хранятся поистине сказочные сокровища.
— Ради сокровищ следовало бы заглянуть в городок, — засмеялась Сонька.
— Ах, дорогая моя, — печально усмехнулась старушка, пряча паспорт в сумочку. — Лучшее сокровище — это годы. И вы вскоре в этом убедитесь.
* * *
Вечер перешел в ночь. Старушка крепко спала, отвернувшись к стенке.
Сонька тихонько взяла ее сумочку, так же тихонько открыла и вытащила оттуда паспорт.
* * *
Повозка въехала в широкий мощеный двор. Сонька расплатилась с извозчиком, он помог ей донести чемодан до дома и укатил. С тех пор, как Сонька уехала из местечка Повонзки, здесь мало что изменилось: та же выщербленная брусчатка, те же куры и гуси, снующие вдоль заборов, те же лавчонки, торгующие тряпьем и продуктами, те же неторопливые горожане. Дом покойного Лейбы тоже мало изменился — разве что крышу вместо деревянной дранки покрыли яркой черепицей.
Сонька огляделась, постучала в дверь, подергала за щеколду — никто не ответил. Она толкнула дверь, и на нее пахнуло затхлой прохладой дома. Сонька с трудом подхватила чемодан и вошла.
В гостиной девушка уселась на чемодан и стала вертеть головой, осматриваясь.
— Чего надо? — услышала она за спиной голос Евдокии. — Кто такая?
Сонька оглянулась, и мачеха ахнула.
— Боже, Сура! — Она не подошла, не обняла, просто смотрела удивленно на нежданную гостью и криво улыбалась. — Приехала, что ли?
— Приехала, — кивнула та.
— Вот уж не ждали. И надолго?
— Не знаю, будет видно. — Сонька снова огляделась. — А где Фейга?
— У себя.
— У себя — это где?
— А мы теперь живем порознь. Я — по себе, а Фейга — по себе в доме пани Елены. Опять недавно вышла замуж.
— Ничего здесь не изменилось, — произнесла Сонька, оглядывая гостиную.
— А что должно измениться? Как жили, так и живем. Сама-то как?
— Хорошо.
— Видно, что неплохо, — ухмыльнулась мачеха. — Модная, нарядная. А вообще-то зачем приехала?
— Повидаться.
— С кем? — хохотнула Евдокия. — Со мной, что ли?
— С вами, с сестрой.
— Ой, нашла с кем видаться! Хотела вот выйти замуж, да на дурня напоролась. Сама-то замужем?
— Замужем. Звала приехать, не захотел, — соврала Сонька.
— И правильно. Чего тут делать? От скуки на стенку лезешь! Живешь где, в Варшаве небось?
— В Петербурге.
— Врешь. Кто ж тебя в Петербург такую пустит?
— Какую?
— Шаловую! Ты тут такого намутила, что весь городок на ушах стоял.
— Уже не стоит?
— А некому стоять! Твой Шелом после тебя пьет. Отца похоронил, вот и пьет. А этот боров, ну, пан Лощинский, тот вообще сгинул бог знает куда. После тебя. Сура, как после пожара — кто ни приблизится, обязательно обожжется. Сама-то не думала об этом?
— О чем? — не сразу поняла Сонька.
— О себе. Непонятная ты какая-то. Вот даже сейчас: приехала, а я не знаю, чего со мной творится, вроде сама не своя. Надолго, спрашиваю, нагрянула? И вообще, чего тебе здесь надо?
— Не бойтесь, — печально усмехнулась гостья, — долго не задержусь. Сестру только увижу и уеду.
