Книга: Консул
Назад: Глава 9, в которой преторианцы делают зарядку
Дальше: Глава 11, в которой накал страстей достигает максимума

Глава 10,
в которой преторианцев принимают при дворе Сына Неба, а Гефестай испытывает «сердечный укол»

«Великолепная восьмерка» следовала по дороге в Чанъань, недавнюю столицу Поднебесной, оставленную императором после того, как вспыхнуло восстание «краснобровых». В ту пору пожары и погромы почти разрушили великий город, сгорел и дворец Сына Неба, великолепный Вэйян. И пришлось императору перебираться в Лоян, «Восточную Столицу».
Лоян быстро превратился в блестящую столицу, однако Чанъань остался главным торговым центром Поднебесной. Именно отсюда начинался путь, который полторы тысячи лет спустя назовут Великим Шелковым, именно к Чанъаню сходились семь императорских трактов, таких же, как тот, по которому ехали преторианцы. Это была прямая дорога, шагов двадцати в поперечнике, обсаженная соснами, и движение по ней было довольно оживленным – и впереди, и позади топали кони и мулы, грохотали тяжелые повозки и легкие двуколки. Зашуганные земледельцы жались к обочине, толкая перед собою тележки, а быстрее всех носились курьеры, обгоняя купцов и служилых людей.
И вот вдали замаячила восточная стена Чанъаня. Она прямой четкой линией тянулась с севера на юг, обозначая территорию «Ян» и положение солнца в зените.
Движение замедлилось – десятки караванов, сотни повозок, тысячи конных и пеших скопились под плакучими ивами вдоль крепостного рва. Голоса, топот, ржание сливались в прерывистый гул, озвучивая прибытие.
Могучая наклонная стена, сложенная из кирпича и утрамбованной земли, приблизилась вплотную. Огромные ворота были открыты. В них имелись три отдельных прохода, и в каждый могли одновременно въехать четыре повозки в ряд.
Сергий ехал верхом, но, даже не покидая седла, он ощущал дрожь земли от бесчисленных колес и копыт. За полутемным сводом ворот ему открылась одна из восьми главных улиц, устроенная в ханьской манере – проезжая часть была разделена на три полосы, причем средней, отделенной с обеих сторон валами высотой до пояса, мог пользоваться только император.
Дома и слева, и справа были украшены по фасаду резными карнизами, колоннами и пилястрами. Одни выходили прямо на улицу, другие скрывались за воротами с двумя невысокими прямоугольными башенками. Дома не поражали высотой, но иногда поднимались на три, а то и на пять этажей. Этажи постепенно уменьшались кверху, венчаясь маленькой пирамидальной крышей. Знаменитых изогнутых концов у кровель Сергий не обнаружил – время не пришло. И он постоянно ловил себя на некоем снисхождении к ханьцам, ощущая в душе гордыню превосходства. То же чувство выразил и Эдик.
– Нет, это не Рим, – сказал он, перефразируя известную присказку.
– Эт-точно, – поддержал друга Гефестай, косясь на философов – не слышат? А то обидятся еще…
Действительно, преторианцам было с чем сравнивать. Рим, одетый в камень и мрамор, выигрывал в сравнении с Чанъанем, где даже императорская полоса была присыпана белым песком, дома строились из дерева, а крыши покрывались когда круглой черепицей, а когда и соломой.
И все же Чанъань был очень большой. Расчерченный, как шахматная доска, на прямоугольники кварталов, он в лучшие свои времена давал кров полумиллиону человек. Ныне в его стенах проживало куда меньше народу – весь город чернел пепелищами, а на месте императорского дворца раскинулся необъятный пустырь, заросший кустарником.
Но огромные базары продолжали работать, напоминая торговые городки с улочками-проходами между гигантскими складами, между бесконечными рядами лавок, между постоялыми дворами и пыльными площадками, на которых формировались караваны. Жизнь тут прямо-таки бурлила, бронза, серебро и золото многажды пересыпались из кошелей в сундуки и обратно, а торговые гости шатались по городу, давая работу трактирщикам и «поющим женщинам» – жрицам любви. Было еще слишком рано, чтобы останавливаться на постой, поэтому Лобанов решил не задерживаться в Чанъане – вряд ли ханьские власти простят им бегство из-под стражи. Да и за само нападение на охранников «при исполнении» полагалась соответствующая мера наказания.

 

Контубернию здорово повезло, что они успели добраться до Чанъаня – курьер из «Золотого города», посланный с приказом «держать и не пущать», прибыл в одно время с преторианцами. Местный градоначальник выслал стражу ловить преступников, но лишь для очистки совести – в любом ином городе иностранцев поймали бы, особо не затрудняясь, только не в Чанъане, где пришельцев было едва ли не больше, чем аборигенов.
Искандер, Эдик и Гефестай остались охранять лошадей, а Сергий, вместе с Тзаной и Лю Ху отправился за пропитанием.
– Кун Цю сказал: «Пища – это Небо людей», – провозгласил конфуцианец.
– Гефестай подпишется под этим изречением, – улыбнулся Сергий.
Выбрав заведение почище, они вошли, окунаясь в волны ароматов.
– Рис, если он не варварский, а ханьский, то есть шлифованный, – наставлял Лю Ху, – можно залить соленым кипятком, настоять несколько минут, потом кипяток слить и дать рису высохнуть на солнце. После этого он хранится недолго, зато его можно замочить на час-другой в холодной воде – и он уже мягкий и вкусный, как вареный!
– Так и сделаем, – согласился Лобанов.
Поторговавшись, набрали в дорогу ломтиков сушеного мяса и маньтоу – приготовленных на пару несоленых хлебцев. Купил он и чая – это были шарики вроде пилюль, скатанные из чайных листьев, размолотых в порошок.
Накупив провизии, Сергий рассчитался с торговцем – под бдительным присмотром Лю Ху, и сказал, обращаясь к Тзане:
– Представляешь, они чай не заваривают, а варят, как суп… Тзана!
Но Тзаны в харчевне не наблюдалось. Подхватив покупки, Лобанов поспешил на улицу, откуда донеслись крики ярости. Испытывая нехорошее предчувствие, он выскочил за порог.
Тзана была неподалеку. Прислонившись к стене, она держала на дистанции четверых купцов – бактрийцев или согдийцев, багровых от отрицательных эмоций. Пятый лежал в пыли со вспоротым животом.
Сергий оставил мешок с провизией и шагнул на помощь девушке, обнажая цзянь. Конфуцианец вытащил кинжал.
– В чем дело? – резко спросил Лобанов, поигрывая мечом. Говорил он на латыни, надеясь, что Лю Ху переведет вопрос, но один из купцов был знаком с римской речью. С перекошенным от злобы лицом, он завопил, тыча пальцем в Тзану:
– Эта девка зарезала Забула! Я, Азрак, сын Гистана из Мараканды, свидетельствую – она ни за что ни про что убила моего земляка!
– А чего он полез ко мне? – ответила Тзана с ожесточением. – Я его дважды предупредила, чтоб не лез!
– О, верные сыны Авесты! – вскричал Азрак, обращаясь к товарищам по ремеслу и вере. – Вы слышали?! Эта девка…
– Угомонись, – сказал ему Сергий. – Во-первых, это не девка, а моя жена. Во-вторых, тебе было сказано – Забула предупредили. Он не внял совету? Что ж, так ему и надо! Умнее надо быть. Пошли, Тзана.
Девушка шагнула к Сергию боком, не отводя глаз от купцов, и правильно сделала. Горячие согдийские парни снова допустили промах – всем скопом кинулись на чету Лобановых.
Неласково улыбаясь, Тзана совершила молниеносный выпад, прокалывая Азраку ногу. Уходя от вертикального удара, она присела на одно колено, и поразила купца в живот. Тот хрюкнул и стал оседать в пыль.
Сергий отражал атаку «сынов Авесты» справа, Лю Ху «трудился» слева, заодно прикрывая Тзану. Одного «согдийского гостя», с козлиной бородкой и злючими глазками, они серьезно ранили, выводя из игры, у другого выбили меч. Купец запаниковал и бросился наутек. Лобанову ничего не стоило в этот момент прикончить согдийца, но он не стал убивать зря, а хорошенько врезал плоской стороной меча по его пухлой заднице. Согдиец выказал неслабую прыть, а последний из купцов сам бросил меч и резво отскочил в сторону, громко прося пощады.
Сергий молча поднял два оброненных клинка, отобрал у стонущего Азрака его акинак, и сказал «ходячим»:
– Забирайте этого и мотайте отсюда.
– Фирак, – простонал согдиец с козлиной бородкой, – помоги сыну Гистана… Я доковыляю сам.
Купцы доволокли Азрака до угла, и уже оттуда прокричали страшное проклятие зороастрийцев:
– Да погаснет огонь в твоем очаге!
– Вали, вали давай… – пробурчал Сергий, перекладывая мечи на руки Тзане. – Смотри, не порежься.
Девушка ласково улыбнулась в ответ. Втроем они двинулись к месту, где оставили коней, и там приключения продолжились.
Сергий успел рассовать по сумкам провиант и оседлать коня, как вдруг, откуда ни возьмись, налетела дюжина оборванцев – босых, но при мечах. Главарь, живописный голодранец в халате без рукавов, прокричал нечто в приказном порядке, и Го Шу торопливо перевел:
– Они требуют отдать им деньги и оружие…
Сергий, еще не остывший после разборки с купцами из Сугуды, выхватил меч и двинулся на босяков. За ним шагнули преторианцы и Тзана, следом скакнули Лю Ху с Го Шу, небрежно помахивая здоровенными цин-люями.
Дружный ответ наглецам был столь яростен, что даже не потребовал боя – оборванцы отступили к стене напротив, уразумев, что выбрали добычу не по зубам.
– Снять оружие, – холодно скомандовал Сергий.
Острие его клинка подрагивало у горла вожака, и тот не стал «дергать тигра за хвост» – медленно расстегнул перевязь, и бросил ножны на землю. Сверху упал цзянь.
Босяки один за другим разоружились, и прижались к стене, жалкие твари дрожащие.
– Деньги есть? – по-прежнему холодно спросил Лобанов.
Голодранцы торопливо пошарили в мешочках на поясе, и показали горсточки бронзовых монеток.
– Мелочь оставьте себе. Вон отсюда!
Го Шу начал переводить, но горе-грабители все и так поняли – их как ветром сдуло.
– Выбирайте оружие, ребята, – ухмыльнулся Сергий.
– Налетай, – потер ладони Эдик, – подешевело!
Теперь клинков хватало на всех, даже на миролюбца И Вана.
– Давайте поскорее покинем эту обитель мира и покоя, – проворчал Гефестай, взбираясь в седло. Все поддержали кушана.

 

Дорога плавно очертила полукруг и пошла вдоль берега реки Ло. Он был обитаем – то и дело появлялись рыбаки с ловчими бакланами, возникали кучки домиков на сваях, и надо всем витал запах жареной рыбы. Сновали челны торговцев – кто предлагал ткани, кто мебель, кто девочек, кто овощи. Крытые промасленной тканью черные барки с красными фонарями на верхушках мачт стояли у причала. Оттуда слышался звон струн, женский смех и пьяные голоса.
Внезапно философы заволновались, заговорили по-своему, узнавая родные места.
– Приехали! – воскликнул Го Шу.
– Добрались, – проскрипел Лю Ху.
– Окончен путь! – выдохнул И Ван. – О, Амитофу…
Показался Лоян. С севера к городу подступали отвесные склоны хребта, широкая спокойная река Ло пересекала Восточную Столицу, ветвясь зелеными каналами, отражающими пурпурные паруса лодок.
Суда, нагруженные зерном, ценной древесиной, отрезами ткани, брикетами чая и кувшинами вина, разгружались на южном берегу, у причалов Императорского дворца. Деревянные мосты раздвигались, когда под ними проходили большие трехмачтовые корабли.
Стены из утрамбованного лёсса охватывали столицу Поднебесной правильным четырехугольником, а вот привычного рва, повторяющего линии стен, не было. Всё остальное, включая монументальные ворота, имелось.
Лоян не подавлял размерами, он был даже меньше Чанъаня, зато куда пышнее.
Проезжая ворота, Сергий не чувствовал радости или облегчения. Смутно было на душе, все эмоции перекрывались ощущением опустошенности, а в голове крутилось: «Пункт назначения… Пункт назначения…»
– Станция «Лоян», – объявил Эдик, – конечная.
– Не спеши, – усмехнулся Искандер, – еще не куплен обратный билет…
Центральная улица нахлынула потоком галдежа и суеты.
Синие, красные, зеленые халаты создавали мешанину цвета, а ветер далеко разносил запахи специй, благовоний, мочи и фруктов. Протяжные голоса бродячих торговцев, стук лошадиных копыт, мычание волов, перезвон колокольчиков – всё это сливалось в один «концерт для города с оркестром». Взгляд, жадный до нового, метался между лошадьми в великолепных сбруях и всадницами в невообразимых шляпах, не задерживаясь на монахах, останавливался на лотках торговок с горками всякой всячины. Никаких телег с верблюдами и близко видно не было, зато хватало роскошных карет.
Радостные философы провели преторианцев к широчайшему проспекту, посыпанному белым песком и обсаженному фруктовыми деревьями – это была подъездная дорога ко дворцу императора. Проспект соединял берега Лохэ горбатым каменным мостом. С него открывался вид на императорский Парк Прекрасного Дракона – Чжолунъюань. Крытые галереи змеились вдоль берегов, переходя в мостики, ведущие к зеленым островкам, рассыпанным средь вод, словно изумрудно-нефритовые диски.
Помпезный и очень широкий мост упирался в помпезные и очень высокие Ворота Красной птицы, сооружение, которое настолько выдавалось над плоскостью крыш, что его «было видно за сорок ли». За воротами открывался пышный ансамбль из сорока павильонов, соединенных галереями и мостиками, утопающими в пышной зелени – это и был Наньгун, Южный дворец, резиденция Сына Неба.
Павильоны считались роскошными и богатыми, но только не на взгляд римлянина – половина дворцовых построек была сложена из глины, на каркасе из прутьев. Сверху их штукатурили и раскрашивали в яркие пурпурные и белые цвета.
Под навесами стояли стражники в парчовых куртках под бронзовыми доспехами, с мечами на кожаных поясах, с креплеными ротангом луками и колчанами, полными краснооперенных стрел. Стража не имела охоты пускать восьмерку, но грамота с печатью императора возымела свое действие – Лобанов сотоварищи попали в Наньгун.
Внешняя стража передала их с рук на руки внутренней охране. Лошадей увели конюшие, оружие сдали чжун-лану, ведавшему ночными стражами в Наньгуне.
За дворцовыми воротами скопились десятки паланкинов – выказывая почтение Сыну Неба, чиновники следовали далее на своих двоих, исключение делалось лишь для самых дряхлых и немощных.
Преторианцев и философов провели в просторный зал, где клубились серые мягкие дымки благовоний и смешивались с запахом древесины кассия, из которой был сооружен павильон. Но само здание настолько было перегружено резьбой, что затмевалось полированное дерево стен.
Столбы-колонны зеленели накладками из нефрита, блестели эмалью и позолотой, пол сиял мрамором, потолки пестрели ярким цветочным узором.
За окнами открывался внутренний двор – сливовые, персиковые и абрикосовые деревья были подрезаны в виде скульптур, еще дальше плескалось озеро, по нему плыла лодка, а в ней играл женский оркестр.
– Мы находимся в Чжуиньтан, – сказал Лю Ху с придыханием, – в Зале Жемчужной Прохлады.
– И что это значит? – поинтересовался Эдик.
– Прежде всего то, что император не забыл о своем желании насладиться вашим мастерством. Мы приняты при дворе и будем поселены со всеми удобствами.
– В баньку бы… – крякнул Гефестай.
– Баня – это да, – согласился Чанба.
Семеня, в зал вошел дежурный евнух в зеленом халате, волочащемся по полу. Кастрированный в раннем детстве, он не отвращал полуженственной пышностью, напротив, был высок, длинноног, а лицо имел скорее юношеское, чем бабье.
Через посредство Лю Ху евнух объяснил, что зовут его Лянь Вэньмо и что он имеет приказ разместить «достойнейших мастеров в Зале Парчовых Узоров».
Лю Ху вежливо поклонился за всех, отвечая любезным согласием. Лянь Вэньмо отвесил поклон, подгибая колени. Льстиво улыбнулся и засеменил прочь, приглашая следовать за собой.
– Что делать будем? – негромко и по-русски спросил Искандер.
– Выполнять задание и не забывать про Орода, – ответил Сергий. – Для начала надо убедиться, что консул жив…
– А заодно и отыскать его, – подхватил Эдик.
– Посла держат в дворцовой тюрьме… Держали, по крайней мере. Поселимся, осмотримся… Лю Ху, – сказал Лобанов, переходя на латынь, – это не дворец, а прямо город в городе!
– Да, – горделиво подтвердил конфуцианец, – Наньгун предоставляет Сыну Неба всё для пышной жизни, подобающей императору.
– Тут, смотрю, и конюшни свои, и кузни, и… Чего тут только нет! А тюрьма в Наньгуне есть?
– А как же!
– Небось, такая же роскошная, как павильоны?
– Ну, что вы, драгоценный Сергий. Преступники недостойны роскоши. Наказания и крепкие решетки – вот их удел.
– Тоже правильно… – Сергий показал на длинное приземистое строение, выкрашенное киноварью и покрытое черной черепицей. – Это, случайно, не тюрьма?
– Нет, нет, это хранилище для отборного зерна. А тюрьма отсюда далеко, она в северо-восточном углу Наньгуна и занимает место между Холодным дворцом и храмом Десяти тысяч начал. Иногда Сын Неба поднимается на второй этаж храма и появляется на Балконе благоприятных знаков, выходящем в тюремный двор, и оттуда наблюдает за исполнением наказаний.
– Лёха, – спросил Эдикус в своей неподражаемой манере, – что за Холодный дворец? С чего это он холодный?
– В Холодном дворце поселяют наложниц, которым император отказывает во внимании…
– Тоже правильно, – оценил Чанба. – Куда же их еще девать?
– Иных женщин, – приглушил голос Го Шу, – «провожают по воде»…
– Это как? – озадачился Чанба.
– Зашивают в мешок и бросают в реку.
– Суровые нравы…
Лянь Вэньмо изо всех сил прислушивался к разговору, однако ни слова понять не мог и сильно тому огорчался – разочарование было прямо-таки выписано на его гладком лице..
Циньсутан – Зал Парчовых Узоров – оказался кирпичным строением, поднятым на высокую каменную платформу, куда вели мраморные ступени. Вокруг всего здания шел навес на резных столбах.
В комнатах стояла приятная прохлада, ее поддерживали с помощью льда и вентиляции, а несколько каминов могли и согреть в промозглую погоду.
Едва преторианцы вошли, как следом явились служанки – вдесятером они притащили большие бронзовые лохани в форме огромных кувшинок, понизу украшенные листьями. Лохани были полны горячей воды, куда добавили коры сандалового дерева. Следующий десяток семенящих скромниц принес влажные полотенца и чистую одежду из сатина – штаны, рубахи, чулки. Отдельно разложили шелковые халаты и туфли из той же материи, мягкие и почти невесомые, несмотря на толстые подошвы.
Преторианцы с удовольствием вымылись и переоделись (к огорчению Эдика, Тзана перешла к водным процедурам за ширмочкой).
– Не могли уже нормальную баню построить, – брюзжал он. – Последний раз меня мыли в лоханке в ранней молодости.
– Да, – вздохнул Гефестай, – это не термы…
– Скажите спасибо, что хоть вода горячая, – сказал Искандер. – И есть во что переодеться.
Сергий выбрал серый халат с черным поясом. Одеяние не сковывало движений, хотя работать в нем было бы неудобно – уж очень широки рукава.
Философы тоже были рады и горды. Очень рады и очень горды – им выдали новые малиновые халаты, полагающиеся ученому сословию.
Лянь Вэньмо дождался, пока гости Наньгуна смоют с себя дорожную пыль и переоденутся, улыбнулся, как мог, широко, елейно и приторно – и сделал высокопарное объявление.
Сергий уловил лишь два слова: «Тань-цзы» – Сын Неба и «Тянься» – Поднебесная. Го Шу поклонился евнуху, и перевел:
– Император желает видеть ваше выступление завтра, в час змеи… Э-э… По-вашему, это за три часа до полудня.
Лобанов любезно поклонился евнуху, и ответил:
– Мы будем рады исполнить желание Сына Неба. Десять тысяч лет Священному Императору и наслаждений десяти тысяч царств!
Го Шу сделал перевод, и Лянь Вэньмо умаслился улыбкой, после чего удалился.
Лобанов отер лицо, словно удаляя налет елея и патоки.
– Искандер, – тихо позвал он, – надо прогуляться.
Тиндарид согласно кивнул и потуже затянул зеленый пояс на синем халате.
– Вы куда? – всполошился И Ван.
– Подышать свежим воздухом.
Сергий с Искандером вышли узким проходом между глинобитных стен, обогнули бамбуковую изгородь и зашагали по дорожке, окаймленной глициниями. Дальше тянулся крытый переход – решетчатые стенки под черной черепицей.
Галерея привела преторианцев к павильону, стена которого была расписана в стиле «цветущей груши». Пламя сиреневых фонариков освещало проход.
– Плохо, что без оружия, – сказал Тиндарид.
Лобанов только хмыкнул.
– Кто бы тебя пустил с оружием в обитель Сына Неба? – сказал он.
– Да я понимаю…
– А я стал куда лучше понимать наших философов…
– Да ну?
– Правда. Как они только терпели мои ксенофобские выходки, стыдно даже… Тут Восток, вот пусть и остается Востоком. Мерзостей здесь не больше, чем на Западе, хотя и не меньше, зато тут все свое, исконное. Рим срисовал свои колоннады у греков, а те позаимствовали культуру у Египта. А здесь…
– Ну, буддизм сюда пришел из Индии…
– Так то вера. Религия, она как поветрие, передается от человека к человеку…
Сергий на цыпочках вошел в шестиугольную комнату. Окон тут не было: свет дня сочился сквозь множество отверстий в форме пятилепестковых цветочных венчиков, прорезавших деревянные стены. Пробравшись между обтянутыми прозрачной тканью ширмами и раздвижными дверями, принцип снова вышел в галерею. С одной ее стороны были разбиты клумбы с ирисами, по другую отливал зеленью лотосовый пруд.
– Давай бегом, – предложил Сергий, – пока никто не видит.
– Давай! – согласился Искандер.
Друзья побежали, бесшумно скользя в шелковых туфлях. Стены у галереи были не сплошными, просто между резными столбами, поддерживающими крышу, тянулась ажурная оградка, не скрывающая пейзаж вокруг, в котором деревья и камни, ручейки и цветы – всё занимало свои места согласно строжайшим канонам. Правда, любоваться видами у Сергия времени не было. Он решал иную проблему – как достичь поставленной цели и при этом не попасться. Повсюду можно было видеть стражников – у каждого волосы стянуты платком, бронзовый доспех, широкие алые штаны, колчан на спине и меч дао на поясе. Воины хорошо вписывались в парковый ансамбль, не выбиваясь из общего колорита.
– Глянь, Сергей, – подал голос Тиндарид, – не тот ли это храм?
Лобанов пригляделся.
– Кажись, тот…
Священное здание покоилось на квадратном возвышении и представляло из себя пагоду – сложное переплетение стропил и балок, окрашенных золотым порошком, удерживало четыре яруса с крышами, выстланными сине-зеленой лакированной черепицей.
Сергий, крадучись, проник внутрь храма. Лестница наверх обнаружилась за толстыми деревянными колоннами и вывела «разведчиков» на второй этаж, такой же пустынный, как и первый. Двенадцать окон со всех сторон заливали пространство рассеянным светом, и лишь одно пятно чернело на сем лучезарном фоне – вход в коридор.
– За мной…
Лобанов миновал коридор, дойдя до двери, крепкой и основательной, запертой на два засова. За дверью обнаружился широкий балкон с точеными балясинами, он выходил в небольшой дворик, огороженный высокими каменными стенами. В стене напротив балкона были прорезаны двери, ведущие в приземистое, мощное здание с наклонными стенами. Это и была тюрьма.
Но Сергий не глядел в ту сторону, он жадно рассматривал троих мужчин, сгорбившихся под весом колодок. Среднего он узнал сразу – это был консул Публий Дасумий Рустик, хотя на свой бюст, выставленный в курии, он был вовсе не похож. Вместо упругой короткой стрижки – неопрятные лохмы, гладко выбритый упрямый подбородок скрыт бородою. Но этот гордый нос, этот чеканный профиль не могли скрыть никакие напасти.
– Живой… – выдохнул Искандер.
Сергий лишь кивнул, не отрывая взгляда от тюремщика, лениво бродящего по двору. Дождавшись, пока тот откроет дверь и окликнет кого-то внутри, Лобанов поднял руку и громко сказал:
– Сальве!
Надо было видеть, как вскинулись все трое, какой безумной надеждой вспыхнули их глаза! Бороды зашевелились, расползаясь улыбками, а колодки будто утратили вес под распрямившимися плечами.
Тюремщик стал оборачиваться на странный звук, и Сергий мгновенно присел, прячась за балюстрадой.
– Уходим! – шепнул Тиндарид.
– Да…
Уже покинув храм, топая по крытому переходу, Лобанов сказал задумчиво:
– Как же нам их оттуда достать? Сбросить лестницу? Не годится. Быстро подняться с колодкой на шее просто не получится…
– Вообще не получится. И как быть с тюремщиком?
– Помашем ему ручкой… Нет, надо нам сначала спуститься туда, прибить вертухая, освободить наших, а уже потом – наверх…
– Это даже не полдела, – вздохнул Тиндарид, – всего лишь четверть. Надо будет выбраться из дворца, а как?
– По реке?
– Годится как вариант. А потом?
– Одно я знаю точно – уже проделанный путь для нас закрыт. Как только ханьцы опомнятся и бросятся за нами в погоню, они пошлют сигнал. Видел башни на Чанчэн? Флажками и факелами ханьцы передадут весть о нас, и через сутки о побеге и похищении будут знать в Шачжоу. И тамошним начальникам останется не спеша организовать наш арест. А сил, чтобы перекрыть коридор Хэси, у них предостаточно.
– Ну и хорошо! Значит, обратно двинем по морю. Надоела мне эта скачка…
– Предпочитаешь качку?
– А что? Совершим морской круиз. В Кантоне сейчас полно арабских кораблей, напросимся к ним пассажирами. А если будут против – захватим!
– Как говорит Эдик, поддерживаю и одобряю…
Поздно вечером контуберний разошелся по спальным местам. Сергий с Тзаной устроились на огромной кровати, занавешенной воздушной тканью. Сквозняк из открытого окна колыхал занавески, донося незнакомые запахи и крики ночных птиц. В императорском саду горело множество фонариков, и их отсветы переливались на занавеси струйчатым муаром.
– Ты почему не спишь? – прошептала Тзана.
– Неспокойно мне, – признался Лобанов. – Чувствую себя словно в ловушке. Весь этот дворец – ловушка. Весь этот город – западня. Вся страна! И попробуй теперь вырвись отсюда…
– Ты сможешь, я знаю. Обними меня. Крепче!
Скоро Сергий растерял тревоги, касаясь теплого, душистого, шелковистого, упругого… А после всего крепко заснул.
Тзана лежала рядом, смутно улыбаясь, а потом осторожно прижалась к его спине и закрыла глаза.

 

Ранним утром, в час дракона, преторианцы стали готовиться к аудиенции. Вэньмо загоняли – евнух бегал по всему дворцу, отыскивая подходящий реквизит. К радости Сергия, Го Шу через императорского алхимика достал скляночку с горючей жидкостью – будет что выдувать! Эдик тоже возрадовался – ему вернули набор кинжалов-пугио.
И вот пробил час змеи. Весь контуберний организованно пошагал к Цяньданю – главному строению Южного дворца. На входе их обыскала стража. Главный стражник зловеще оскалился, углядев пугио, но Вэньмо шепнул ему пару слов. Стражи потребовали заменить кинжалы жезлами, и лишь затем, с великим сомнением, пропустили «циркачей» в Передний – тронный – зал. Это было обширное помещение, по периметру обставленное черными лакированными колоннами, капители которых изображали священных животных – золотые драконы перемежались красными фениксами. Сквозь сложные переплеты окон сочились лучи солнца и падали на черные блестящие плиты пола. У свободной стены стоял трон, поблизости, на алом ковре с вытканными золотой нитью драконами, в бронзовых треножниках горело сандаловое дерево.
Придворные выстроились вдоль трех стен – строго по рангу. Евнухи в длинных халатах чиновников соседствовали с евнухами в военных чинах – одетыми в парчу с фиолетовым подбоем, в черные доспехи на красных шнурах и отделанные золотом шлемы.
Тут же стояли и наложницы всех разрядов – они разглаживали рукава, поправляли украшения друг на друге, помещали под правильным углом мешочки с благовониями, прикрепленные к поясу.
Контуберний поместился неподалеку от этих красавиц с выщипанными и нарисованными бровями, жирноватых, белотелых, томно обмахивающихся веерами.
Эдик несильно пихнул в бок Лобанова, подбородком указывая на толпу, что стояла напротив. Сергий глянул и сразу узнал Орода. Лже-гьялпо стоял рядом с послами и приживалами – всякого рода князьками и царьками, подчинившими свои народы и племена власти императора Поднебесной.
– Никак мы не расстанемся, – шепнул Чанба.
– Да уж…
Тут распорядитель в белом халате прокричал что-то, и Лю Ху негромко перевел:
– Государь намеревается покинуть Зал Проникающего Света!
По рядам женщин и евнухов, пытавшихся хранить неподвижность, прокатилась волна нервных подергиваний. Многие тихо застонали, одна девушка упала в обморок, другая разрыдалась.
Неожиданно музыканты, застывшие в позах сидящих будд, ударили по бронзовым колокольчикам и звучащим камням. Боковые двери раздвинулись. Два служителя в парчовых одеяниях на желтой подкладке, удерживая створки двузубцами из позолоченного дерева, так и замерли.
Общий вздох пронесся по залу. Порог переступили слуги с горящими курильницами для благовоний и встали по обе стороны трона.
Прошло минут пять – вошли два евнуха с круглыми веерами на длинных ручках, знаками императорского достоинства. Так слуги Самого и появлялись – парами, пока тишину не разорвал пронзительный вопль. Лю Ху прошептал, сбиваясь на каждом слове:
– Божественный Сын Неба великой династии Хань!
Все упали на колени. Сергий опустился сам и проследил, чтобы все преторианцы исполнили ритуал малого поклона. В полнейшей тишине было слышно лишь шуршание атласа и шарканье шелковых подошв по ковру.
По команде распорядителя все встали, прежде чем вновь пасть на колени и приступить к выполнению большого поклона.
– Десять тысяч лет здоровья императору! – разнеслись голоса. – Десять тысяч лет здоровья императору!
Наконец Сергий поднял голову и увидел человека, занявшего трон – щуплого, затянутого в желтый халат, расшитый четверкой красных драконов с пятью когтями. Голову Сына Неба венчал венец из двенадцати рядов нефритовых шариков, а в руке он держал жуи – жезл из того же нефрита, камня, ханьцами просто обожествляемого.
Распорядитель объявил протяжным голосом, а Го Шу тут же выдал перевод:
– Цзепе Сичун Зампо, гьялпо царства Лха-ла и повелитель Долины Семи счастливых драгоценностей!
Ород вышел, сгибая колени. Не выдержал, пал и на карачках подполз к трону, громко проговаривая традиционную формулу подчинения. Губы императора Ань-ди шевельнулись в довольной усмешке. Ород глянул в толпу, и двое его головорезов быстренько поднесли подарок Сыну Неба – драгоценные доспехи из нефрита.
По залу пронесся выдох изумления. Разумеется, сражаться в таком доспехе было бы глупостью, да никто в них и не сражался – в нефритовые латы облачали покойника, если желали ему прямой дороги в рай.
Глаза Ань-ди заблестели, и он вымолвил пару любезностей. Ород, сгибаясь в нижайшем поклоне, скрылся в толпе.
– Всё, – прошептал И Ван. – Ород принят и обласкан.
Распорядитель опять что-то прокричал, Го Шу начал переводить:
– Великие мастера из далекой страны Дацинь… Ох! Это же нас! То есть вас…
Преторианцы вышли на середину зала и поклонились императору. Рядышком замер Го Шу. Даос в красках описал труд дальнего пути и преодоленные опасности, превознося до небес искусство римских циркачей.
Движением жуи император прервал Го Шу, наклонил голову, приветствуя гостей – неслыханная благосклонность! – и сказал пару слов.
Не выходя из низкого поклона, даос обратился к Сергию:
– Сын Неба изволит объявить начало представления!
– Прямо здесь? – приподнял брови Лобанов.
– Да!
– Ладно… Эдик, Гефестай, ваш выход.
– Оп-ля! – воскликнул Чанба, разбегаясь и делая сальто.
Гефестай скинул халат и отжался на руках. Сделал стойку, потом убрал одну руку.
Эдик между тем запалил в треножнике приготовленные факелы, и начал ими жонглировать. Перекидав их сыну Ярная, внук Могамчери стал подкидывать и ловить бронзовые жезлы – напрягшийся император подергивал жуи, будто собираясь подбросить скипетр.
Потешив толпу, парочка уступила место Искандеру. Начался иллюзион. После простых номеров – для разогрева – Тиндарид приказал поставить посреди зала два крепких стола, и вдвоем с Сергием возложил на них лакированный ящик – Вэньмо расстарался, отыскал в дворцовых запасниках. Вызвав Тзану, Искандер предложил девушке занять место внутри.
Сарматка легла в короб. Зловеще улыбаясь, Искандер сунул в щель посередине ящика позванивавшую медную пластину, и надавил на нее, словно передавливая тело Тзаны, перерубая его. «Расчленение» ему удалось..
В толпе кто-то вскрикнул, двое наложниц потеряли сознание. Когда же Тиндарид раздвинул половинки располовиненного ящика, и все увидели просвет, придворные подняли ропот.
Не дожидаясь, пока его схватят за убийство, Александрос вновь совместил две части ящика. В полнейшей тишине он покрыл короб блестящей тканью и громко воскликнул по-русски:
– Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов!
Тзана откинула ткань и покинула ящик, живая и здоровая. Этот простенький фокус произвел на ханьцев неизгладимое впечатление – половина придворных была в восторге, половина – в ужасе.
Внезапно Ород вышел из толпы и пронзительно закричал:
– Гуй! Гуй!
Толпа заволновалась, не зная, за кого принимать артистов – за смертных или за демонов. Ань-ди сжался на троне, и Сергий решил исправить положение.
Набрав полный рот горючки, он поднял факел и выдул столб пламени. Придворные закричали, но Го Шу вопил еще громче, доказывая, что злые демоны и огонь несовместимы, следовательно, императору представили живых людей. Толпа подуспокоилась. Чтобы закрепить успех, Сергий еще разок изобразил огнемет. И раскланялся.
Ань-ди подозвал распорядителя. Тот просеменил к трону, падая на четвереньки. Император выразил ему свое удовольствие и покинул трон. Все рухнули на колени, провожая Сына Неба.
Распорядитель приблизился к преторианцам и через посредничество Го Шу сообщил, что государь остался доволен и вознаграждает каждого мерой жемчуга, отрезами шелка и золотым слитком.
– Примите же волю государя, – закончил перевод даос, – безграничной славы и вечного света!
– Да будет так, – склонился Сергий.

 

Похвала императора возымела свое действие – когда преторианцы вернулись в отведенный им павильон, их ждал роскошный обед, причем все блюда были замысловато сервированы на тонком фарфоре, яшмовых блюдах, лакированных подносах и золотых чашах. Салат из вермишели и гороха маш; сычуаньская капуста с красным перцем; консервированные яйца; вырезка с ростками бамбука и грибами; жаркое сы-бао…
– Вот это я понимаю! – довольно сказал Гефестай, плотоядно потирая руки.
Прислуга в белых халатах залопотала нечто невразумительное, часто кланяясь и непрестанно улыбаясь.
Контуберний тут же приступил к трапезе, а общее мнение выразил Эдик, продекламировав:
– Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!
Схомячив поданные от имени двора кушанья, компания расселась пищеварить.
Сергий оглянулся – поблизости философов видно не было – и сказал:
– Пусть Гоша с Лёхой и дальше пребывают в счастливом неведении, а нам пора выполнять задание.
– Я думаю… – внушительно начал Искандер, но договорить ему не дали.
Два ханьца внушительных размеров вошли и поклонились.
Сергий пожалел, что рядом нет Го Шу, но перевод не потребовался – один из китайцев сносно говорил на парфянском.
– Достойнейшая госпожа Давашфари призывает вас к себе, – растолковал Гефестай.
– Всех? – уточнил Лобанов.
– Всех, – подтвердил ханец. – Мы проводим.
– А кто такая госпожа Давашфари?
– Достойнейшая госпожа Давашфари – хуан гуйфэй, императорская наложница первого ранга и удельная принцесса.
– Ага… Ну, ладно, мы готовы.
Ханьцы поклонились и вышли в сад, преторианцы с Тзаной двинулись за ними.
– Вот, делать нам будто нечего, – бурчал Гефестай, – только и есть времени, что по императорским наложницам шляться… Слушайте, а это не провокация?
– Скоро узнаем, – сказал Искандер и поджал губы.
Пятерку провели в роскошный павильон. За анфиладой комнат открылся просторный балкон, устланный ковром с раскиданными по нему подушками. С балкона был хорошо виден берег Лохэ и сверкающая рябь на воде.
Достойнейшая сама вышла встречать гостей. Это была миниатюрная женщина с прелестным лицом, белокожим от природы. Да и черты его говорили об изрядной примеси европейских кровей.
На Давашфари были гранатовая юбка и кисейная рубаха цвета желтой хризантемы, что позволяло увидеть плечи и выглядывающую грудь. Длинный шарф из бледно-зеленого крепа свободно висел на локтях, ниспадая до полу. Волосы без каркаса и дополнительных прядей были свернуты на затылке с той небрежностью, которая выдает вкус и привычку нравиться. Скалывала этот черный шелковистый холм длинная булавка с жемчужиной с перепелиное яйцо.
– Сальве, – сказала Давашфари и серебристо рассмеялась, увидев выражения лиц преторианцев. Смех красил ее – придал блеска глазам, выдавая внутреннюю суть этой женщины – жизнерадостной и непосредственной.
– Достойнейшая знает латынь? – осведомился Лобанов.
– Не удивляйтесь, – улыбнулась хуан гуйфэй, – я почти что ваша землячка. Мой отец – ябгу Герай, верная опора трона кушанского царя, а вот пра-пра-пра… был римским легионером. Его звали Максимус Октавий Тевкр, и он участвовал в битве при Каррах, когда парфяне победили жадного и неумелого Марка Красса. Девять тысяч римлян попали в плен, их поселили на задворках Парфии, в Антиохии-Маргиане. Среди них был и мой предок…
Тзана незаметно пихнула Сергия и глазами показала на Гефестая. Лобанов поразился – сын Ярная смотрел на Давашфари с видом верующего, узревшего явление бога. Кушан был растерян и счастлив, он не сводил глаз с лица хуан гуйфэй, на губах его то появлялась, то исчезала блаженная улыбка.
Сергий перевел взгляд на Тзану, и девушка кивнула: да, мол, это именно то, о чем ты подумал – коварный Амур истыкал Гефестая стрелами…
– Максимус не остался в Маргиане надолго, – продолжала Давашфари, – он и его друзья покинули город и ушли в Комеды, поступив на службу к кушанскому царю. И монарх не пожалел о своем решении – римляне расширили пределы его царства до Инда, до устьев Яксарта!
Многие из них, из поколения в поколение, не забывали родного языка и обычаев покинутой родины. Мою мать звали Аха, она из Пурушапуры…
– И я… – вымолвил Гефестай, густо краснея.
– Да?! – восхитилась Давашфари. – Как здорово! А как звали вашего почтенного отца?
– Ярнай, – затрудненно произнес кушан.
– А как зовут вас… можно мне сказать – тебя?
– Конечно! – бурно возрадовался сын Ярная, совершенно забыв представиться.
– Его зовут Гефестай, – сказал Искандер.
Названный истово закивал, и Давашфари весело рассмеялась, кокетливо поглядывая на сына Ярная, отчего тот воспарил, как минимум, к седьмому небу.
– А как достойнейшая оказалась здесь? – спросил Сергий, возвращая друга в юдоль земную.
Женщина вздохнула и продолжила свой рассказ:
– У моего отца много земель, но мало богатств. Слишком мало, чтобы устроить в этой жизни своих дочерей, а их у него пятеро. Я средняя. Отец решил показать меня при дворе императора Поднебесной, и Ань-ди остановил на дочери ябгу свое благосклонное внимание…
Последние слова Давашфари произнесла с явной иронией, и это было как бальзам на душу Гефестая.
– А когда я увидела вас во дворце, – вздохнула она, – то захотела обязательно повстречаться, увидеть вблизи, поговорить, порасспрашивать… Вы знаете, что поблизости есть еще трое римлян? Увы, они в тюрьме, и я ни с кем из них даже словом не смогла перемолвиться…
– И что? – спросил Сергий с осторожностью. – Им никак нельзя помочь выйти на свободу?
– Я пробовала, – тряхнула волосами Давашфари. – Император Ань-ди во всем слушается вдовствующую императрицу, и та пользуется этим – правит, как хочет, доверяя только своим братьям… Но мне удалось заручиться благосклонностью Сына Неба – он находит у меня жалость и утешение, а когда император успокаивается, я даю ему несколько советов… Раньше Ань-ди относился к моим словам настороженно, но я руководствовалась не корыстью, а простым здравым смыслом. Император раз поступил по-моему – и выиграл. Другой раз, третий… И проникся ко мне доверием. Освободить римлян я не смогла – этого не хочет императрица, она опасается дурного влияния Запада, где господствует Белый тигр… Ах, если бы вы только знали, как мне приходится сложно! Это такое опасное и трудное занятие – постоянно балансировать, как канатоходец, боясь навлечь на себя гнев Высочайшей или быть отвергнутой императором. И все же я кое-чего достигла – именно благодаря моим усилиям римлян не казнили до сих пор, удерживая в застенках, подвергая наказаниям, но не предавая смерти!
Давашфари улыбнулась Гефестаю, пристально посмотрела на Сергия, и проговорила:
– А почему бы вам не попробовать освободить соотечественников? Я внимательно наблюдала за вами – вы все люди смелые и решительные…
Лобанов осторожно проговорил:
– Да мы бы с удовольствием, но как покинуть дворец незаметно? Как выбраться за пределы Поднебесной целыми и невредимыми?
Искандер больно пнул ногой Сергия, и Давашфари заметила это.
– Твой друг не доверяет мне, – грустно заметила женщина.
Гефестай посмотрел на Тиндарида с таким гневом, что Давашфари поспешила успокоить его словами:
– Он имеет на это полное право, ведь вы совсем не знаете меня. Я ничем не рискую. Даже если ваша попытка провалится, я легко оправдаюсь перед императором, но вот вам оправдания не будет.
И все же я очень хотела бы заслужить ваше доверие. Поймите меня правильно – первый раз в жизни я вижу людей из Рима! Да я всё готова сделать для вас, и вовсе не из чувства долга, а чтобы утолить тоску по родине. Странно, да? Я никогда не видела Рима, но больше всего на свете хочу пройтись по его улицам, любуясь храмами, толкаясь в толпе римских граждан… Иногда я вижу Рим во сне – это очень странный город, и он совершенно не похож на истинную столицу империи, но то сладкое чувство, с каким я просыпаюсь, искупает всю непохожесть… Хотя откуда мне знать, похож он или нет. Рим велик?
– Велик, – улыбнулся Сергий.
– Больше Лояна?
– Куда больше! – внезапно разговорился Гефестай. – В Риме живет миллион человек! Это очень красивый город, там все дома… ну, почти все покрыты мрамором, и… и вообще!
Задохнувшись, он выпалил:
– О, Давашфари! Поедем в Рим вместе!
Сергий ожидал неудовольствия наложницы, возможно, сглаженного шуткой, но женщина лишь побледнела, поднося ладони к щекам. Глаза ее наполнились слезами.
– Я… я не знаю… – пролепетала она. – О, зачем ты мне это сказал… Отныне я потеряю покой!
– Прости! – взвыл Гефестай. – Но я звал тебя, желая не зла, а блага! Тебе… и мне. Ну, пусть только тебе, тебе одной!
– Ах, кто я для Рима? – всплеснула руками Давашфари. – Здесь я занимаю место на самой вершине, стою всего лишь на ступеньку ниже императрицы. Я обзавожусь связями, коплю богатства, укрепляю положение. Поднебесная – великое государство, а я оказываю влияние на его жизнь. Князья-ваны ищут со мной знакомства, и даже братья из рода Дэн опасаются враждовать с хуан гуйфэй… Да и не в моем желании или нежелании дело… Поймите, сам разговор о моем отъезде карается смертью, я – наложница Сына Неба!
– Мы поможем! – напирал сын Ярная.
Удельная принцесса, печально улыбаясь, только головой покачала – уж она знала, как велика власть императора, как длинны его руки.
Поглядывая на огорченного Гефестая, Сергий сказал:
– О, достойнейшая из достойных, ты сказала, что готова нам помочь…
– Да! – пылко ответила дочь ябгу. – Из дворца легче всего уйти в «пятицветной» повозке императора, под гром музыки и с почетным эскортом. Никто не посмеет остановить выезд, ни у кого не поднимется рука отворить дверцу и увидеть вместо Сына Неба римлян-беглецов. А однажды ночью нужно будет покинуть подорожный дворец и отправить пустую карету куда-нибудь на восток. На юге, в городе Фаньюй, большой порт, там всегда найдутся корабли, готовые отплыть с началом муссонов. Именно на таком и можно будет покинуть пределы Поднебесной. Ах, ну, пожалуйста! Поверьте мне!
Сергий переглянулся с Искандером, и тот пожал плечами. Дескать, ты у нас командир, тебе и решать.
– Хорошо, – твердо сказал Сергий. – Мы попробуем.
Давашфари расцвела, не пряча слез, а Тзана нежно поцеловала Лобанова – из солидарности.
Назад: Глава 9, в которой преторианцы делают зарядку
Дальше: Глава 11, в которой накал страстей достигает максимума