Черновой автограф начала рассказа на двух листах: ИРЛИ, ф. 93 (П. Я. Дашкова), оп. 3, № 1260.

Совр, 1852, № 2, отд. I, с. 141–170.

Т, 1856, ч. 1, с. 355–403.

Т, Соч, 1860–1861, т. 2, с. 168–197.

Т, Соч, 1865, ч. 2, с. 301–335.

Т, Соч, 1868–1871, ч. 2. с. 253–286.

Т, Соч, 1874, ч. 2, с. 253–286.

Т, Соч, 1880. т. 6, с. 261–295.

Рукописи рассказа, кроме указанного выше отрывка чернового автографа, не сохранились.

Впервые опубликовано: Совр, 1852, № 2, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 2 февраля 1852 г.).

Печатается но тексту Т, Соч, 1880 с учетом списка опечаток, приложенного к 1-му тому этого же издания, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам текста:

Стр. 217, строки 32–33: «под единственным окошком» вместо «пред единственным окошком» (по черн. автогр.).

Стр. 220, строки 26–27: «платье зашелестело» вместо «платье зашелестило» (по всем другим печатным источникам).

Стр. 225, строка 12: «раздается голос» вместо «раздался голос» (по всем печатным источникам до Т, Соч, 1874).

Стр. 228, строка 36: «сделал знак Дианке» вместо «сделав знак Дианке» (по всем другим печатным источникам).

Стр. 239, строка 20: «фортепьяно» вместо «фортепиано» (по всем другим печатным источникам).

Стр. 240, строка 18: «я невольно вспомнил» вместо «я невольно вспоминал» (по всем печатным источникам до Т, Соч, 1868–1871).

Датируется 1851 годом на основании помет Тургенева в издании 1856 г. и в последующих. Однако, как свидетельствует переписка Тургенева, до конца 1851 г. рассказ еще не был им закончен. В канун Нового года он писал И. С. Аксакову о своих литературных планах на ближайшее будущее: «„Современник“, может быть, получит от меня ничтожный рассказ, начатый давно тому назад…» (письмо от 31 декабря 1851 г. (12 января 1852 г.)). Так как февральская книжка «Современника» имеет дату цензурного разрешения 2 февраля, можно считать, что рассказ «Три встречи» был закончен и передан в редакцию журнала в середине, но не позднее конца января 1852 г. Немногим раньше этого Тургеневым была написана «сцена» «Вечер в Сорренте» (дата окончания – 10 января 1852 г.). По верному замечанию Ю. Г. Оксмана, рассказ «Три встречи» «имеет несколько общих образных и фабульных мотивов с этой сценой» (наст. изд., Сочинения, т. 2, с. 685). Для обоих этих произведений Тургенев воспользовался своими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных им в Сорренто весной 1840 г.

Второе упоминание Тургенева о «Трех встречах» содержится в письме к С. Т. Аксакову от 2(14) февраля 1852 г. Сообщая, что он не сможет принять участие в задуманном И. С. и К. С. Аксаковыми «Московском сборнике», Тургенев продолжает: «Не пишется что-то – по крайней мере ничего порядочного не пишется – и скажу откровенно, что я слишком уважаю их издание, чтобы дать им, например, такую пустую вещицу, как ту, которая появится во 2-м № „Современника“». Приведенные авторские оценки, вряд ли вполне искренние, должны были, вероятно, несколько смягчить неловкость от решительного отказа участвовать в московском издании. Но они полностью совпали с мнением славянофилов о «Трех встречах». 29 мая того же года И. С. Аксаков писал Тургеневу: «Мне непременно хочется, и теперь больше, чем когда-либо, чтобы Вы приняли участие в нашем честном издании <…>. Пришлите хоть безделицу, только, разумеется, не в роде „Трех встреч“, а такую, которая бы подходила к Сборнику» (Рус Обозр, 1894, № 8, с. 472). Слабым произведением, в котором «нет ничего такого, что бы заслуживало чье-нибудь внимание», «Три встречи» были названы в обзоре первых книг «Современника», помещенном в «Москвитянине» (1852, т. II, № 5, март, кн. 1, отд. V, с. 26–29).

По-иному встретили новый рассказ Тургенева его друзья из западнического лагеря, хотя и их оценки не были безусловно положительными. Подробно высказал свое мнение о «Трех встречах» Боткин в письме к Тургеневу от 11 февраля 1852 г., написанном под свежим впечатлением от рассказа: «Не знаю, я ли один испытываю всегда такие ощущения, читая твои рассказы, или испытывают их вообще все читающие их, – по крайней мере я, читая их, нахожусь постоянно в волнении: кровь как-то порывисто в это время обращается в жилах, дышу неровно, и по душе быстро и тревожно пробегают то забытые ощущения, то какие-то сладкие и давно уже выдохнувшиеся минуты, то лица, когда-то любезные, – словом, твои рассказы действуют на меня необыкновенно возбудительно и сладко. Так подействовал и этот рассказ – или вернее – так подействовала первая половина его, именно до удавления Лукьяныча. Отсюда он принимает решительно прозаический тон и вполне охлаждает то истинно поэтическое впечатление, каким охватили меня его первые страницы. Эти первые страницы – ночь в Сорренто, ночь в усадьбе, явления молодой женщины – превосходны, – с них так и пышет жаром. С выездом из деревни – всё пошло плохо; сцена в маскараде сшита белыми нитками, разговор и вся сцена вяла и бесцветна – ну так и видно, что вся последняя половина писалась кое-как, сплеча, на скорую руку. Если бы я слышал этот рассказ до печати, – я не отстал бы от тебя, пока ты его не переделал и не провел бы по всему нему тот магический колорит, каким облиты его первые страницы. Сон тоже отзывается неправдоподобием и вычурностью. Фантастическая причина смерти Лукьяныча трогает в душе совсем другие струны, совсем другой регистр, звуки которого совсем не вяжутся с тоном начала и даже конца. Бог знает к чему эта смерть? Но, несмотря на всё это, первые страницы – прелесть сладчайшая. Жарче их я ничего не читал» (Боткин и Т, с. 14–15).

Анненков не одобрил «Три встречи». Видя главный смысл развития творчества Тургенева в постепенном ослаблении субъективного начала и переходе к формам объективного творчества, Анненков счел ошибкой автора выбор им формы повествования от собственного лица: эта форма «выступила у него в „Трех встречах“ с такой гордостию, самостоятельностию и отчасти с таким кокетством, что поглотила содержание. В рассказе есть несколько блестящих страниц, но фантастическое, эффектное содержание его к тому только, кажется, и направлено, чтоб осветить лицо рассказчика наиболее благоприятным образом» (Анненков П. В. О мысли в произведениях изящной словесности. – Совр, 1855, № 1, отд. III, с. 10).

При подготовке текста рассказа для издания 1856 г. Тургенев внес в него некоторые исправления. Эта работа была выполнена им в конце мая – первой половине июня 1856 г. 19 июня (1 июля) исправленный рассказ был выслан в Петербург Д. Я. Колбасину. Хотя обычно Тургенев очень чутко прислушивался к мнению своих друзей-советчиков Анненкова и Боткина, на этот раз он в сущности пренебрег их замечаниями и ограничился весьма немногочисленными и к тому же незначительными исправлениями. Помимо мелкой стилистической правки, он исключил несколько фраз, звучавших чрезмерно напряженно, в духе уже давно осужденных им самим традиций романтизма тридцатых годов, устранил повторные упоминания о старых портретах в кладовой, ослабив этим мотив, отвлекавший от основного содержания рассказа, сократил конец беседы с незнакомкой в маскараде. В последующих изданиях текст рассказа уже не подвергался никаким сколько-нибудь существенным изменениям (см. раздел «Варианты» в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. V, с. 486–488).

Дружинин в своей статье о «Повестях и рассказах» Тургенева лишь коротко упомянул «повесть „Три встречи“, хотя и исполненную проблесков поэзии, но не выдержанную и даже темную по содержанию». Отголосок этого скептического отношения к «Трем встречам» прозвучал и в статье Ап. Григорьева, написанной в 1859 г. (см.: Григорьев, с. 308).

Безоговорочное признание рассказ «Три встречи» нашел не у критиков эстетического направления, а у деятелей противоположного лагеря. 26 марта (7 апреля) 1857 г. Некрасов писал Тургеневу, что при чтении «Повестей и рассказов» 1856 года ему особенно понравились «Фауст», «Яков Пасынков» и многие страницы «Трех встреч»: «Тон их удивителен – какой-то страстной, глубокой грусти. Я вот что подумал: ты поэт более, чем все русские писатели после Пушкина, взятые вместе. И ты один из новых владеешь формой – другие дают читателю сырой материал, где надо уметь брать поэзию. Написал бы тебе об этом больше, но опять проклятая мысль – не принял бы ты этого за пустую любезность! Но прошу тебя – перечти „Три встречи“, – уйди в себя, в свою молодость, в любовь, в неопределенные и прекрасные по своему безумию порывы юности, в эту тоску без тоски – и напиши что-нибудь этим тоном. Ты сам не знаешь, какие звуки польются, когда раз удастся прикоснуться к этим струнам сердца, столько жившего – как твое – любовью, страданием и всякой идеальностью» (Некрасов, т. X, с. 328).

С этим отзывом сходна запись в дневнике Н. А. Добролюбова от 25 января 1857 г.: «Вечером я решился читать Тургенева и взял первую часть <…> Что-то томило и давило меня; сердце ныло, – каждая страница болезненно, грустно, но как-то сладостно-грустно отзывалась в душе… Наконец прочитал я „Три встречи“ и с последней страницей закрыл книгу, задул свечу и вдруг – заплакал… Это было необходимо, чтобы облегчить тяжелое впечатление чтения. Я дал волю слезам и плакал довольно долго, безотчетно, от всего сердца, собственно по одному чувству, без всякой примеси какого-нибудь резонерства» (Добролюбов Н. А. Дневники. 1851–1859 / Под ред. и со вступ. статьей Вал. Полянского. М., 1932, с. 221).

Представляет также интерес отзыв Т. Шторма, который 15 сентября 1863 г. писал Л. Пичу: «В „Трех встречах“, как ни слабы они по композиции, есть что-то пленительное, главное в них не в событии, о котором повествуется, а в том впечатлении, которое оно производит на рассказчика; настроение, овладевающее им в результате этого события, – вот собственно тема…» (см.: Шульце-Леман К. Тургенев в переписке Теодора Шторма с Людвигом Пичем. – Лит Насл, т. 76, с. 582; ср.: Лааге К. Э. Выставка в Хузуме, посвященная Шторму и Тургеневу. – Т сб, вып. 3, с. 294).

В позднейшей критической литературе о Тургеневе рассказ «Три встречи» не подвергался обстоятельному изучению и оценке. Первая статья, специально посвященная этому рассказу, появилась только в 1927 г. (Габель М. О. «Три встречи» Тургенева и русская повесть 30 – 40-х годов XIX века. – Русский романтизм/Сборник статей под ред. А. И. Белецкого. Л., 1927, с. 115–150). М. О. Габель дает здесь подробный анализ стилевых и композиционных приемов в «Трех встречах» и на основе произведенных наблюдений приходит к одностороннему и несколько упрощенному выводу об отказе Тургенева «от принципов натуральной школы» и о его повороте «в сторону русской романтической повести 30-х годов». При этом реалистические элементы в содержании и стиле рассказа оказались вне поля зрения автора статьи.

Двумя годами ранее к «Трем встречам» обратился И. М. Гревс, опубликовавший книгу, в которой он рассматривал образы Италии в творчестве Тургенева (Гревс И. М. Тургенев и Италия. Культурно-исторический этюд. Л., 1925). Не ставя перед собой задачи всестороннего разбора «Трех встреч», И. М. Гревс рассматривает лишь созданную здесь художником картину Италии и приходит к следующему заключению: «Это подлинная Италия <…> Удивляешься, как смог писатель, после кратковременного, еще однократного пребывания в Италии, так полно схватить, так прочно удержать, так жизненно воспроизвести реальный облик страны в его интимных деталях. Ведь итальянская картина не уступает по силе изображения многим мастерским тургеневским этюдам русской действительности, хотя бы тем, которые тут же, в „Трех встречах“, переплетаются с нею» (с. 51–52).

Рассказ «Три встречи» неоднократно переводился при жизни Тургенева на иностранные языки. В 1852 г. немецкий его перевод был издан в Петербурге под заглавием «Drei Begegnungen» (перепечатка из «St.-Petersburger Zeitung», 1852, № 126–131, 18–24 июня) и вскоре вышел отдельным изданием (ценз. разр. 24 июня (6 июля) 1852 г.). Годом позже тот же перевод был напечатан в «Belletristische Blätter aus Russland», 1. Jg. (SPb.), 1853, Abt. I, S. 99 – 124 (см.: Шульце-Леман К., указ. статья, с. 590). В 1859 г. рассказ был напечатан в рептильной газете «Le Nord», издававшейся на французском языке в Брюсселе и представлявшей интересы русского правительства («Les Trois Rencontres» J. Tourguénev, trad, du russe par Th. Franceschi. – Le Nord. 1859. Nr. 301–302).

Сам Тургенев еще в 1857 г. включал «Три встречи» в план намеченного им совместно с Луи Виардо для издания в Париже второго сборника его повестей и рассказов на французском языке (1858, Scènes, II). Однако в дальнейшем «Три встречи» были заменены в этом сборнике «Поездкой в Полесье». Свое намерение перевести «Три встречи» Тургенев осуществил несколько позднее – этот рассказ, вместе с «Рудиным» и «Дневником лишнего человека», вошел в книгу, изданную в Париже в 1862 г. (см. о ней выше. с. 594).

Из последующих переводов «Трех встреч» можно назвать также: хорватский («Tri susreta» – журнал «Novi Pozor», 1868, u Beču (в Вене), Broj 94, 97, 99 – 100); чешский («Troje setkáni», перевел F. Mach – журнал «Květy», 1870); украинский («Слово», Львов, 1871, № 81–89, 91–95); венгерский («Ország Világ», 1871, N 6–8); польский («Tygodnik Wielkopolski», Познань, 1871); итальянский (вместе с «Бретёром», Милан, 1874 – см. об этом издании выше, с. 568); английский («Three Meetings», перевод Agnes Lazarus, in Lippincott’s Monthly Magazine, July 1875); финский (перевод Аурамо, Гельсингфорс, 1883).

Более чем через полвека после создания Тургеневым «Трех встреч» этот рассказ вдохновил польского композитора Мечислава Карловича (1876–1909), задумавшего написать симфоническую поэму «Эпизод на маскараде». В очерке жизни и творчества М. Карловича, написанном И. Бэлзой, об этом замысле сказано: «У нас нет оснований считать рассказ Тургенева сюжетной основой поэмы Карловича, так как она, скорее всего, является эмоциональным раскрытием того человеческого стремления к счастью, которое наполняет этот рассказ Тургенева» (Бэлза Игорь. Мечислав Карлович. M., 1955, с. 152. Подробнее см.: Ступель А. М. «Три встречи». Симфоническая поэма М. Карловича «Эпизод на маскараде» на сюжет рассказа Тургенева. – Т сб, вып. 2, с. 127–133). Законченная после смерти композитора Гжегожем Фительбергом, партитура «Эпизода на маскараде» была впервые издана в 1930 г.

Passa que’colli… – Установить, из какой песни взят эпиграф, не удалось.

…в село Глинное, лежащее в двадцати верстах от моей деревни. – Глинным называлось современное село Крыльцово, находящееся примерно в десяти километрах от Спасского.

…уехал из Сорренто, не посетив даже Тассова дома. – К 1840-м годам дом в Сорренто, в котором родился Торквато Tacco, уже не существовал – вместе с частью берега он обрушился в море. Главной достопримечательностью города был другой дом, в котором поэт жил позднее; фасад этого дома был украшен бюстом Tacco (см.: Бехтеев Александр. Рассказ об Италии. М., 1846, с. 148).

Она долго не шевелилась ~громким и звенящим голосом воскликнула: «Addio!» – Ср. в письме Тургенева к В. П. Боткину от 12 (24) апреля 1859 г.: «…на душе вместе с воспоминаниями детства проходило что-то хорошее и глубоко грустное. Сегодня чудесная погода – жарко, тихо, поют птицы, пахнет почками; я раза три прошелся по саду – и чуть не всплакнул. Жизнь пролита до капли, но запах только что опорожненного сосуда еще сильнее, чем когда он был полный. Addio, vita, слышал я раз на Корсо, во время карнавала; молодой женский голос произнес эти слова – и долго звук их звенел у меня в ушах». Здесь Тургенев «прекрасно выразил то душевное состояние, которое способствует пониманию самой природы и происхождения лиризма „Трех встреч“ их эмоциональной окрашенности, поэтического подтекста» (см.: Громов В. А. Об идейно-художественной связи повестей И. С. Тургенева 40 – 50-х годов с «Записками охотника» («Три портрета», «Три встречи»). – Межвузовский тургеневский сборник, Орел, 1963, с. 78–79 (Уч. зап. Орлов, гос. пед. ин-та, т. 17).

…с громом и треском вылетит краснобровый черныш… – Черныш – одно из народных названий полевого тетерева-косача, имеющего черное оперение и красные брови.

Я, как Гамлет, вперил взоры свои… – Имеется в виду трагедия Шекспира «Гамлет, принц датский», акт III, сц. 2.

Я печальная картина, Прислоненная к стене. – Из какого романса взяты эти строки – не установлено.

…статуя Галатеи, сходящая живой женщиной с своего пъедестала в глазах замирающего Пигмалиона… – Согласно древнегреческому мифу, великий ваятель древности, кипрский царь Пигмалион, полюбил созданную им прекрасную статую Галатеи. Снизойдя к его мольбам, Афродита оживила статую (см. поэтическое изложение этого мифа в «Метаморфозах» Овидия, кн. 10).

…звуки «однообразного и безумного» вальса… – Эпитеты, заимствованные из «Евгения Онегина» (глава пятая, строфа XLI).